Ню-часть6

VI.

Когда Воросин растаял  среди  посетителей  выставки, Идель предложила Ивану Сергеевичу поехать к нему в мастерскую, где, как она догадывалась, крылась разгадка картин Ивана Сергеевича.
- Покажи мне свои летние работы.
- Зачем тебе, Идель?
- Скрываешь, Ванечка? Ну, скажи?
- Ничего я не скрываю.
- Тогда покажи.
- Идель! Нет настроения.
- Я подниму тебе настроение, ты ведь знаешь, что я умею это делать и неплохо.
- Ты не меняешься, Идель. Тебе что, не хватает Воросина? Смотри какой титан и не только в искусстве.
- Не будь пошлым, Иван. Тебе это не идёт. Да, Воросин не чета тебе, особенно в постели. Он умеет удовлетворить женщину и делает это всегда и везде. И ушла я от тебя к нему именно по этой причине. Прости мои слабости. Люблю мужскую силу. А напоминать мне это каждый раз не надо.
- Да я ни к тому, Идель. Ты свободная женщина,  волевая,  нравишься  мужчинам, отличный специалист, за тобой идёт слава, заслуженно. Что тебе ещё надо? А?
- Ты мне нужен. Я ещё твоя жена, по паспорту, хотя мы и не живём уже восемь лет. И всё ещё хочу тебе добра.
- Спасибо. – И они поехали в мастерскую Ивана Сергеевича.
И, конечно, Идель увидела там то, что хотела. Её, опытную львицу, поразило то откровение, которое сквозило в нескольких этюдах Ивана Сергеевича и особенно в двух портретах молодой женщины. Написанные на одном дыхании, они были признанием в любви и каким-то криком души о помощи в этом мире  лукавства  и  пошлости. Иван  был  здесь весь. Это было то, за что она продолжала его любить. Боже правый, думала Идель, сколько восторга, тепла и восхищения раннему утру, молодой грации и ожиданию прекрасного. А это гибкое тело! А эти робкие движения и свободная грация, и глаза, и лёгкая улыбка, и чувственная плоть Евы, и кокетство и многое, многое, что рождается у тебя на глазах.
- Ты почему молчишь? – спросил Иван Сергеевич.
- Это прекрасно, Ваня! Кто эта молодая особа, так восхитившая тебя?
- Анастасия, - медленно произнёс Иван Сергеевич, - больше ничего о ней не знаю.
- Да … Больше и не нужно. Всё при ней. Особенно настроение, - задумчиво проговорила Идель.
Пили чай, говорили обо всём, но думали только о прекрасной Еве. Начало смеркаться.
- Тебе пора, Идель, я провожу тебя.
- А, что, ты меня уже выставляешь?
- Да, нет. Сиди. Мне с тобой хорошо. Что одному-то.
- А  если  я  останусь  у тебя. Завтра у меня лекции только к часу дня.
- Идель! К чему это. Да и Воросин будет ждать, волноваться.
- А я ему позвоню, что у тебя. К тебе он меня не ревнует.
- Да уж! Я ему не соперник. Так?
- Зачем ты. Не соперник! Ты мой муж, а он – любовник. Мы современные люди.
- Катись ты со своей моралью, Делька, - вспылил Иван Сергеевич и этим сделал ошибку. Именно его злость так нравилась Идель.
- Вот! Таким я тебя люблю! – обрадовалась Идель и пошла в ванную комнату переодеваться. Вышла в халате Ивана Сергеевича, одетым на голое тело, ходила по мастерской, распахивая полы и,  показывая нарочно стройные длинные ноги, красивую грудь и говорила, говорила, говорила.
- Я тебя сегодня затрахаю, дорогой мой. Сегодня мой день. Брось это настроение.
- Идель, ты просто безумна, - отбивался Иван Сергеевич, но всё получилось именно так, как решила Идель.
Спальня давно не знала таких схваток, сладких слов, восторженных признаний, обезумевших криков и чувственных стонов любви. Когда Иван Сергеевич, совершенно сраженный этими ласками Идели, наконец, к полуночи уснул, Идель, как полководец, выигравший сражение, решительно расхаживала по ночной квартире, сидела в ванной, плескалась водой и, прорвавшись в мастерскую, ту её часть, что так оберегал Иван Сергеевич, была сражена!
Откинув с мольберта, стоявшего ближе к окну, холщовое покрытие, она увидела почти готовую картину. С холста размером полтора метра на два на неё смотрела, улыбаясь, Ева. Её свободная поза властвовала над всем пейзажем. На дальнем плане голубой туман окутал прибрежные луга. Высокий ивняк, создавая интимность выбранному уголку природы, мерцал фоном, а тёплая вода нежно ласкалась к этому трепетному и живому телу. Тело было бесподобным! Идель молчала и только глаза её наполнились влагой. Вот, вот встанет солнце и растворит туман, и окрасит наготу Евы в розовые тона, но сейчас, бело-фиолетовые тона, уже готовые наполниться, источали свежесть и целомудрие. Боже, подумала Идель. Это прекрасно!
Выключив свет, Идель вернулась в спальню, легла и тесно  прижалась к Ивану Сергеевичу.
- Ты гений, - шептала она и целовала спящего художника.