Манимум

Ленинградскому технологическому институту
                холодильной промышленности посвящается.

Студентка первого курса, Леночка, отличалась чрезмерными пунктуальностью, щепетильностью, аккуратностью, словом всеми теми качествами, которые  отнюдь не присущи  девицам в её возрасте, а Леночке едва исполнилось восемнадцать лет. Свою одежду она всегда аккуратно складывала, конспекты и книги непременно находились на своих, отведённых для них местах, и были выстроены в строгой иерархии,  никогда не терялись ни ручки, ни линейки, ни резинки – ластики, в любой текущий момент времени она могла назвать местоположение любой своей вещи, при этом так  же знала, где находится блузка подружки – соседки по комнате в студенческом общежитии, и  кому однокурсник  Валерка одолжил вчера на вечеринке свой плейер. 
– Книга – это воин, а каждый воин должен точно знать своё место в армии, тогда они сила, – любила повторять Лена, расставляя старательно книжки.
А ещё  Леночка обладала природной способностью стенографистки.  По её конспектом, записанным  дословно, весь курс готовился к экзаменам, самой же Лене они не требовались, так же, как книги на полках, она запоминала слова на строчках.
–Тебе бы в сыщики податься, а не математику изучать, – подшучивали над ней товарищи.
  Во всём остальном  Леночка была обычной девушкой, иногда, как и другие студенты, пропускала лекции, убегая в кино, выстаивала в очередях за модными брендами, развлекалась в шумной компании  друзей на вечеринках, в общем,  полностью соответствовала слову молодость.
Но приключилась с Леной однажды любовь. Да, Леночка влюбилась, страстно и романтично, глубоко и предано, окончательно и бесповоротно, в аспиранта с кафедры, долговязого, белобрысого, нескладного очкарика, с неимоверно бездонными лучезарными бирюзовыми  глазами.  Любовь оказалась взаимной, и Леночкин мир перевернулся.
Наверное, нервные центры её мозга, отвечающие за прилежание и  порядок, тоже влюбились, потому, что  Лена, находясь в состоянии постоянной мечтательности и лёгкой эйфории, забывала убирать за собой вещи, разбрасывала по всей комнате свои конспекты. А в «армии  книг»  уже давно были смешаны ряды, и книжная полка над её кроватью представляла собой поле  битвы…, после битвы.  Однако её стенографические способности не пострадали, даже наоборот, перешли на более высокий уровень – подсознательный.
Гуляя с любимым ночи напролет по проспектам и паркам красивейшего города на Неве, Лена постоянный недосып восполняла лёгким подремыванием на лекциях, не забывая при этом машинально переносить на бумагу всё сказанное преподавателями. Она с таким усердием вела записи, что глядя  со стороны, невозможно было даже предположить, что девушка в дрёме, почти спит.
Студенты, бравшие Ленины конспекты,  так сказать, для навёрстывания упущенных знаний,  подшучивали  над ней, да и было с чего. Так, например, после слов лектора: «…а этого не стоит записывать…», которые Леночка, разумеется,  записала, стоял  аккуратный знак двоеточия,  и следовал дословный текст, того, чего  собственно рекомендовали не записывать.  Или  же  текст прерывался записью: «войдите», и выглядело это так:
 « …следовательно,  мы имеем в данной точке функции, войдите, максимум…». 
Тексты конспектов Лены перемежались анекдотами, забавными историями, всяческими откровениями, философскими размышлениями, отдельными репликами, словом, всем тем, что говорилось профессорами вслух.  Если же по какой-то причине преподаватель замолкал, например, в разговор вступал кто-то из студентов, Леночка прекращала запись, и носик шариковой ручки упирался в листок бумаги, оставляя на нём жирную точку. Дремлющий  мозг Лены чётко воспринимал чужого, отличая его от лектора.
Шла лекция по высшей математике. Аудитория, наполненная ярким осенним солнцем, вздыхая студентами,  и скрепя пишущими ручками, погрузилась в монотонную тишину.
 За окном блестел ранний октябрь. Липы в скверике загорелись, словно свечки, жёлтой листвой, начавшей уже опадать и засыпать золотом  скамейки, дорожки,  обнажая чёрные, словно бы обмазанные дёгтем ветви, чётко выделявшиеся на бесконечно синем небе. С высоты четвёртого этажа было хорошо видно, как листочки медленно, подхваченные воздушным потоком, раскачиваясь и поворачиваясь в воздухе, опускаются на землю. Иногда, лёгкий порыв ветерка возвращал, не успевший упасть лист, обратно на  дерево, неуклюже цепляя его за ветку.
Леночка, с трудом оторвав взгляд от  «Болдинской  красоты», принялась копировать волны функций, помечая максимум и минимум. Их вычерчивал  профессор, старичок лет семидесяти, с маленькой остроконечной бородкой, совершенно седой, в очках в круглой металлической оправе, в сером слегка помятом костюме из хлопка. Он  испещрил линиями всю электронную доску, занимавшую торцевую стену аудитории, сам же при этом восседал за столом, рисуя ручкой по планшету, записи с которого и отображались на доске – экране.
Волны следовали одна за другой, пересекались, образуя забавные лежащие  восьмёрки, расходились и вновь сходились, убегая в  математическую бесконечность.
Лена с трудом удерживала нить сознания. Её неуклонно тянуло в сон, ведь накануне они вдвоём с любимым всю ночь напролёт гуляли по городу.  Восхищаясь, смотрели, как разводят мосты, и сквозь образовавшиеся проёмы грациозно  проходят корабли с высокими мачтами, оставляя за собой бурные блестящие потоки  чёрной  воды.  Встречали  утреннюю зарю,  как завороженные, всматриваясь  в небосклон, начинающий алеть на востоке, переливаясь красно-желтым сиянием, с нетерпением ожидали появление первого лучика солнца.   Девушка мысленно вновь и вновь возвращалась в те сладостные мгновения, и её сердечко радостно замирало. Вскоре Лена, уткнувшись авторучкой в конспект, застыла, как статуя, окончательно  погрузившись в дрёму.
Старичок профессор зорким взглядом моментально узрел мысленно отсутствующего студента. Стерпеть такую наглость, оставив без внимания, он не мог.  Прервав лекцию, преподаватель громким возгласом попытался вернуть Леночку в реальность, однако,  девушку крепко обнял своими крыльями бог сновидений Морфей. Профессор  громко хлопнул в ладоши, произнеся фамилию Лены, и, ткнув электронной указкой в волны функций на экране,  почти что прокричал:
– В какой точке функция, максимум или минимум?
Лена мгновенно воспрянула ото сна, подскочив со своего места, как ошпаренная, громко, без запинки, отчеканила:
– Манимум!
В аудитории воцарилась гробовая тишина. 
Первым молчание прервал профессор, произнеся:
– Уважаемые студенты, на лицо открытие в сфере математики! Ай да молодец, прямо Софья Ковалевская! Надо  же,  манимум!
  Он тут  же разразился громким надрывистым смехом, сняв очки,  зачем-то принялся их протирать, достав из накладного кармана пиджака носовой платок. От смеха его худенькие  плечи подпрыгивали, то поднимаясь, то опускаясь. Затем профессор надел очки, продолжая смеяться и прихлопывая себя руками по бокам, сквозь смех произнёс:
– Надо  же,  манимум, и сказать тут нечего, и так права, и эдак  права, разбирайся, мол, сам, старый чёрт.
 Лена опустила голову, чуть не плача.
« Какой конфуз», –  молча, сокрушалась она.
Старичок смеялся непосредственно, заразительно, от души, и его смех подхватила  аудитория студентов, звучно перекатывая  многоголосьем, то баском, то заливисто звонко, то приглушенным хихиканьем. После этого случая, Леночку  иначе, чем Ленка-Манимум, друзья не величали…
На экзамене по математике Лена заслужено получила наивысшую отметку, после окончания вуза поступила в аспирантуру, была очень дружна со старичком профессором, и они не раз вспоминали тот забавный случай на лекции.