Победитель

   
   В предгорьях Кавказа на железно дорожном узле несколько эшелонов загружались  военной техникой и живой силой для переброски под Сталинград для усиления Армии Паулюса.
 
   Штурман бомбардировщика, старший лейтенант Тимур Зангиев,  в прицеле видел цель. Все нужные параметры в него ввёл, открыл бомболюк, напряжённо  ждал момента нажатия на кнопку сброса бомб.

   С каждой секундой ожидания его сердце учащало ритм. Нажатие кнопки сброса на секунду раньше, или позже, привело бы к невыполнению боевого задания.
В этот момент для него не существовало ни чего, кроме точного прицеливания. Он не замечал огненных, смертельных трасс фашистских истребителей.

   Нажал на  кнопку. Бомбы, одна за другой, посыпались на фашистов. Штурман поднял голову от прицела, чтобы увидеть разрывы, но, не увидел.  Они остались сзади самолёта.

   - Командир! – Возбуждённо доложил по переговорному устройству   Тимур. - Бомбы сброшены!
   - Понял! Идём домой. - Ответил командир экипажа.
 
   Несколько снарядов истребителей попали в бомбардировщик. При каждом попадании он вздрагивал, как человек, внезапно, уколовшийся иголкой. 
Старший лейтенант увидел пламя не левом моторе, и остановку воздушного винта.
- Мы горим! – Громко сообщил экипажу.

   Ответа ни от командира, ни от стрелка-радиста не последовало. Самолёт начал переворачиваться влево, опуская нос.  Он понял, что нужно прыгать.
 
   Сбросил люк и шагнул к нему. От того, что самолёт перевернулся вверх колёсами, он отлетел к потолку кабины, ударившись головой о переплёт остекления.

   Цепляясь за то, что попадалось под руки, сумел приблизиться к люку.
Нырнул в него. Струя морозного воздуха  ударила в лицо. В момент отделения от самолёта его перевернуло на спину. Он не видел земли, и не знал как далеко она.

   Нащупал правой рукой вытяжное кольцо. С силой выдернул из кармана подвесной
 системы парашюта. Динамический удар от раскрытия парашюта сильно встряхнул его.

   Зангиев посмотрел вниз. Ему казалось, что он неподвижно висел над краем снежной равнины, от которой начинался лес, и тянулся до Кавказских гор.
   - Хорошо бы приземлиться ближе к лесу. – Подумал офицер. -  Будет возможность скрыться.

   Постепенно, по мере снижения, местность внизу становилась объёмней.
Стала различима накатанная в снегу дорога. По ней ехал автомобиль. Зангиева это взволновало. Пристально всмотрелся в него. Это был грузовик с кузовом, покрытым серым тентом.

   ¬ Видят ли белый купол? – Подумал Тимур.

   Шёлковый купол парашюта с земли казался белым, маленьким зонтиком на фоне прозрачного голубого неба. В его тишину, внезапно, ворвался шум авиационного мотора.

   Зангиев повернул голову в его сторону. Фашистский истребитель, быстро сближаясь с парашютистом, увеличивался в размерах. От него тянулась жёлтая пунктирная линия.

   Через секунду, другую, Тимур, провожая взглядом промелькнувший в полусотне метров фашистский самолёт, посмотрел на купол парашюта. Бледно жёлтое пламя, увеличивающимися языками, быстро охватывало купол. Белый зонтик, красиво смотрящийся на фоне неба, исчезал. Парашютист, набирая скорость, мчался к земле.

   - Всё, это мой конец! – Подумал Тимур, инстинктивно закрыл глаза, напряг мышцы, ожидая столкновения с землёй.

   Удар был сильным, но сознание штурман не потерял. Не открывая глаз, чувствовал, как продолжал, беспорядочно кувыркаясь, то скользить по земле, то лететь. Ждал прекращения кошмара.

   Когда понял, что движение прекратилось, открыл глаза. Над ним было ясное небо. Он лежал на спине в глубоком снегу.
 
   Сгоряча, он не чувствовал боли. Вокруг была тишина. Она поглотила его. Всё, что было с ним, пропало, как сон после пробуждения.

   Он не вспоминал полёт и бомбёжку, прыжок из горящего не управляемого бомбардировщика, горение купола парашюта и падение на землю.

   Через мгновение забытья он оценивал случившееся, и думал о будущем.
   - Я живой, но, может быть, травмирован? Смогу ли двигаться? –Заволновался он.
 
   Лежал, боясь пошевелиться. Страх сковал его. Недолго, пролежав не двигаясь, попробовал пошевелить руками и ногами. Получилось, но он чувствовал боль. Она появилась во всём теле. Превозмогая её, сел и осмотрелся вокруг.

   Увидел, что упал на крутой склон. На дорожке, оставленной им в глубоком снегу, попадались отряхнутые от снега  кусты.
  - Скорее уходить к лесу! - Подумал он, пытаясь встать.

   Тишину, окружившую его, нарушил нарастающий звук автомобильного мотора. Тимур увидел грузовик с тентом, который заметил, спускаясь на парашюте. Грузовик, урча, ехал по снежной дороге вдоль склона возвышенности, где находился штурман бомбардировщика.

   Офицер залёг в сугроб, чтобы быть не замеченным. Автомобиль остановился напротив него метрах в пятидесяти. Тимур лежал не двигаясь.

   Из-под тента грузовика на снег спрыгнули двое немецких солдат. Зангиев понял, что они видели его спуск под куполом и падение без парашюта. Подумал, что они  уверены в его гибели,  но хотят обыскать.
 
  - Не сдамся живым! – Мгновенно решил он. – У меня есть ТТ. Буду отстреливаться. В плен не сдамся! Последняя в обойме пуля, моя!

  С этой мыслью он потянулся правой рукой к пистолету, лежавшему во внутреннем кармане меховой куртки. Фашисты медленно шли гуськом по глубокому снегу. Когда до фашистов оставалось шагов двадцать, выстрелил. Фашист упал. Идущий в трёх шагах за ним, немец залёг в снег. Зангиеву его стало не видно.
 
   Из-под брезента грузовика высыпали солдаты, и начали ползком окружать его.
Сугробы скрывали их. Зангиев ждал ответного огня, но фашисты не стреляли. Снова воцарилась тишина. Вскоре, её разорвал треск немецких автоматов. Пули со свистом пролетали над лётчиком, втыкались рядом, поднимая фонтанчики снега. Тимур был будто заколдован, и пули щадили его.

   Немцы понимали, что лётчик не намерен сдаваться, подползали к нему с разных сторон. Глубокий снег скрывал их. Обнаружив, кого-либо из них, немедленно старший лейтенант стрелял.

   Внезапно он оказался подмятым немцем. Тот подкрался сзади, со стороны, которую не мог контролировать Тимур. Немец схватил руку сжимавшую пистолет, и начал выкручивать, чтобы офицер выпустил оружие.

   Это ему вскоре удалось. Зангиев оказался безоружным. Фашисты окружили его, наставив автоматы, что то кричали, пленённый офицер догадался, что требуют встать с поднятыми руками.

   Он медленно начал подниматься. Преодолевая боль, сковывающую движения, распрямился. Руки вверх он не поднял. В глазах была ненависть и презрение к врагу.

   К нему подошёл вплотную долговязый немец с худым лицом, на котором выделялся вытянутый подбородок и тонкий нос. Он ощупал куртку и штаны штурмана.

   Немецкие солдаты говорили между собой. Зангиев не знал немецкого языка. Думал, что советуются, что делать с ним, расстрелять, или забрать с собой?
Один из них ткнул его автоматом в спину. Офицер понял, что должен идти к автомобилю. Проваливаясь в глубокий снег, пленный медленно пошёл к грузовику.

   Он не смог сам забраться в кузов. Немцы погрузили его, и, урча мотором, машина тронулась в путь. Тимур сидел на полу между скамейками, на которых расселись немецкие солдаты.

   Только теперь, он почувствовал, что у него замёрзли руки. Вспомнил, что перчатки остались в самолёте, и сунул руки в карманы куртки. Ехали долго.
Зангиев вспоминал родителей, жену и дочь. Думал о том, что вот как распорядилась судьба: он сейчас, не далеко от них. Что с ними? Живы ли?

   Автомобиль остановился. В поднятый сзади полог Тимур увидел недалеко одноэтажные маленькие дома.

   - Окраина села, - подумал он, - наверное, будут допрашивать. Буду молчать!

   Немцы руками показывали, чтобы он поднялся с пола, и вылезал из машины. Преодолевая боль, он спустился на землю. От машины, приставив в спину автомат, долговязый немец повёл его  в дом, у которого остановилась машина.
 
   Перед ним окрыли дверь одной из комнат. За столом сидел рыжий офицер в очках. Перед ним лежала тоненькая стопка отпечатанных листов бумаги.

   Немец поднял голову, отложив бумаги в сторону, и посмотрел на пленного. Тимур заметил, что немец с любопытством рассматривал его.
   - Наверное, впервые видит советского лётчика, - подумал он, выпрямив спину и подняв голову, - пусть не думает, что я боюсь.

   Немец, коверкая русские слова, начал допрос. Тимур назвал фамилию, имя и отчество. Глядя в глаза фашисту, не показывая плохого самочувствия, слабости, охватившей его, он громко сказал: « Я офицер Красной Армии, присяга, принятая мной запрещает сдаваться в плен. Случайно я сейчас в плену. Но, я не предатель. Расстреливайте, разговаривать я не буду!»

   Немец не ожидал такого ответа, и изменился в лице. Покрутив ручку телефона,  возбуждённо начал говорить. 
   - Видимо,  со своим начальником разговаривает немчура  проклятый, -  подумал Тимур.

   Если бы он понимал немецкий язык, то узнал, что решалась его судьба. Офицер доложил об его отказе отвечать на вопросы допроса. Предложил расстрелять, а   не отправлять в лагерь Моздока.  Оттуда советских военно пленных отправляли железнодорожными эшелонами на предприятия Германии.

   После завершившегося разговора немецкий офицер с недовольным лицом приказал отвести штурмана к пленным, ожидающим отправку в Моздокский лагерь.

   Зангиева привели в небольшой сарай с земляным полом. На соломе, разбросанной по сараю, сидели и лежали пять человек разного возраста, в шинелях без знаков различия в петлицах, в пилотках с отвёрнутыми краями, натянутыми на уши.  Это были раненые красноармейцы, отставшие от подразделений при отступлении наших войск летом. Всё это время их прятали местные жителя. Недавно немецкая жандармерия нашла их, и арестовала. Они молча, безразлично смотрели на новичка в меховом лётном обмундировании.

   Он лёг на солому. Физическая боль и стрессы, пережитые им, лишили его сил. Он быстро заснул. Во сне, не контролируя себя, стонал от боли. 
   Когда проснулся, в сарае было темно и тихо, лишь издалека доносилась пушечная канонада. Хотелось пить. Головная боль несколько притихла.  Грудь,  живот и левое плечо болели.

   С рассветом морозное утро проникло в сарай через щели в стенах. Свет яркими лучами, как нож для резьбы по дереву, вырезал в сумраке съёжившиеся фигуры пленников.
 
   Распахнулась дверь. Яркий свет заставил узников зажмуриться. Молодой немец принёс в ведре еду и шесть ложек. Обитатели сарая живо расположились вокруг еды.

   Зангиев медленно подполз к компании. Пленные, вычерпывая из ведра жидкий, безвкусный суп, отправляли в рот.
 
   Закончив с похлёбкой, один из пленных, нарушив молчание, начал рассказывать, как его прятала в скотном хлеву жительница села. Видимо, по чьему-то доносу его нашли и арестовали полицаи. Его рассказ слушали молча. Разговор ни кто не поддержал.
 
   Пленные сидели несколько дней. Еду подавали им только утром, всё те же полведра жидкой, безвкусной, холодной бурды.

   Однажды утром открылась дверь сарая. Вошли два фашиста с автоматами,висевшими  на шеях. Кричали и взмахами рук показывали, что бы пленные встали и выходили на улицу.

   - Куда-то поведут, подумал Зангиев, - не на расстрел ли?
Пленные не знали, что фашисты начали отступать, боясь оказаться в окружении. Поступил приказ закрыть лагерь военно пленных в Моздоке после отправки последнего эшелона. Команды пленных, формируемые в жандармериях для Моздока, расстрелять.
   
   Люди, вышедшие из сарая, увидели напротив открытой двери пожилого мужчину низкого ростом, пожилого, в шапке ушанке, фуфайке и серых валенках. В его глазах был испуг. На правом плече он держал несколько штыковых лопат.
Один из немцев приказал пленным взять лопаты. Те поняли, - их поведут на расстрел.

   С лопатами в руках, пленные медленно шли в степь. Снег был глубоким. Каждый шаг Зангиеву давался с большим трудом, но он не показывал вида, что еле идёт. Двое конвоиров с автоматами наизготовку, шли с двух сторон. Сзади плёлся испуганный мужичок.

   Отойдя от сарая метров на двести, один из немцев скомандовал: «Хальт!». Группа остановилась. Немец, чертя автоматом по снегу, шёл по сугробу,  показывал, где копать.

   Расчистив землю от снега, начали копать. Не сговариваясь, они встали так, что не мешали друг другу в работе. Промёрзшая земля плохо поддавалась землекопам. Она, будто живая, понимала несчастных пленных, и продляла, хоть на немного, их жизнь.

   Особенно тяжело было Зангиеву. Он не успевал за пленными, и его участок выкапываемой ямы был мельче. Конвоир подошёл к нему, и, тыкая дулом автомата в спину, кричал: «Шнель, шнель!»

   Пленные выбивались из сил, работа замедлялась. Немцы мёрзли, им хотелось скорее покончить с выполняемым заданием. Съёжившись, они подпрыгивали на месте, колотили нога об ногу. Торопили пленных частыми выкриками: «Шнель! Шнель!».
Когда яма стала глубиной около метра, один из конвоиров, крича по-немецки, показывал автоматом о прекращении работы.

Пленные вылезли из выкопанной для себя могилы, бросили лопаты в снег. Погода была пасмурной, усилился холодный ветер. Они не чувствовали его. Каждый из них думал о чём-то своём, не ощущая мороза. Они понимали, что совсем скоро-скоро закончится их жизнь, в вырытой ими яме они останутся навечно, и родные не будут знать, где, и как они погибли.
 
   Зангиев думал о другом. В его голове была одна мысль: как остаться живым, и сейчас.
   Немец показал жестами, чтобы пленные встали вдоль ямы. Те подчинились, встали на краю вырытой могилы лицом к фашистам. Немец показал автоматом, чтобы те развернулись спиной. Пленные медленно, переминаясь с ноги на ногу, поворачивались.

   Старший лейтенант остался стоять не подвижно в середине шеренги. Подняв голову, смотрел на конвоиров, демонстрируя смелость и ненависть к врагу. В этот момент он был сосредоточен, как перед сбросом бомб в последнем полёте. В его голове был план спасения. Он претворял его, чтобы не быть убитым.

   Тимур пристально смотрел на автомат фашиста, который встал метрах в десяти напротив красноармейцев. Второй немец, засунув руки в карманы шинели, отошёл назад шага на три от него. По его виду было понятно, что стрелять в пленных не будет.
 
   Зангиев предполагал, что немец, приготовившийся расстреливать пленных, начнёт палить слева направо, или справа налево, направляя трассу на уровне груди.
 
   Он должен уловить начало открытия огня фашистом, и до того, как пули полетят в него, успеть нагнуться, и упасть в яму.

   Как только он сосредоточенным слухом и зорким глазом, уловил открытие огня, мгновенно начал приседать, наклоняясь вперёд, и валиться назад. Группируясь для смягчения удара о дно могилы, падая, слышал свист пуль над головой.
 
   Свалившись в яму, слыхал автоматный треск и глухие удары падающих тел о дно могилы. Расстрелянный красноармеец, стоявший справа от него, падал на бок, расхлестнув руки. Трупп ударил Зангиева по лицу, и оказался сверху поперёк его.
Чтобы земля не попала в нос и рот при закапывании, он тут же, с большим трудом, перевернулся на живот, подтянув ноги. Стрельба прекратилась. В яму полетели комья земли. Житель села, выполнявший роль могильщика, закапывал расстрелянных красноармейцев.

   Тимур лежал, замерев, чтобы не выдать себя. Фашистские солдаты настолько замёрзли, что, не подходя к яме, перекинув автоматы за спину, преодолевая сугроб, направились в сторону села.

   Яма медленно заполнялась комками земли, которые успев немного промёрзнуть, падали на труппы, не разваливаясь. Постепенно могила сравнялась с землёй. Мужчина, добросовестно закопав могилу, сделал над ней невысокий холмик. Собрав  в снегу лопаты, опустив голову, медленно, по сугробу,  пошёл в сторону своего села.

   Земля и тело красноармейца сильно придавили Тимура к дну могилы. Он терпел тяжесть, дышал редко, что бы экономить воздух между комьями земли.
 
   Дышать и удерживать вес, придавивший его, становилось всё трудней и трудней. Сколько прошло времени в закопанной могиле, он не знал. Оно казалось ему вечностью.

   - Пора выбираться! – Решил штурман. – Буду вставать на ноги.
Поднять груз, наваленный на него, было крайне тяжело. Но, он собрав не весть откуда силы, не чувствуя прежних болей, начал медленно менять положение тела. Через какое то время он смог сесть на корточки. Дышать было тяжело, земля попадала в нос и рот. Он понимал, что нужно ещё поднапрячься, не теряя ни секунды, чтобы освободить себя из могильного плена.

   Медленно он начал вставать, выпрямляя ноги. В какие то мгновения ему казалось, невозможно выпрямиться во весь рост. Силы покидали его, но он, сделав короткую паузу, продолжал борьбу за свою жизнь.

   Почувствовал, что вес, придавивший его, уменьшился. Ещё усилие и его голова оказалась над могильным холмиком.

   Он с радостью вдохнул морозный воздух. Понял, что поборол смерть!
Выбравшись из могилы, лёг рядом с развороченным могильным холмиком.

   - Заметен на снегу в лётном обмундировании. - Размышлял офицер, - нужно ждать наступления темноты.

   Он лежал, прижавшись к могильному холму, засунув кисти рук в рукава. Мороз проникал под обмундирование, но он упорно лежал, даже не меняя положения тела, чтобы не выдать себя не только немцам, но жителям села.

   Когда темнота накрыла округу, он, пригибаясь, насколько позволяли силы, старался быстро идти от места смерти пяти красноармейцев. Небо прояснилось. Он было чёрным, с множеством мерцающих звёзд. Быстро нашёл Полярную звезду. По ней определил направление пути на юг, к линии фронта.

   Идти было тяжело из-за глубокого снега. От физического напряжения ему было жарко. Ноги становились всё тяжелее, их труднее стало вытаскивать из снега, будто к ним были привязаны огромные гири. Давала о себе знать боль в теле и левом плече.

   Когда силы иссякли, лёг на снег. Лёжа на спине, смотрел на мерцающие звёзды. Ему казалось, что они подмигивают ему, подбадривают его, чтобы он не останавливаясь, шёл вперёд к своей свободе.

   Слева на горизонте появилась светло розовая  полоска. Она становилась шире, и небо начало менять цвет. Розовая, узкая часть неба постепенно переходила в бледно жёлтую, которая с каждой секундой становилась светлее. Небо в стороне восхода солнца после жёлтой полосы незаметно делалось пурпурным. Над головой оно стало синим. Только на западе, и небо, и звёзды оставались теми же, что и ночью.

   Он увидел впереди очертания не большого населённого пункта. Насторожился. Повернул направо, решил  искать место для остановки на день.

   В низине, в кустах, покрытых снегом, сделал привал. Считал это место наиболее безопасным, не заметным. Хотелось есть. Взяв в рот комочек снега, лёг в снег. Съёжился, чтобы сохранять тепло. Вскоре заснул.

   Проснувшись, лежал, вслушиваясь в тишину. Из посёлка доносился только лай собаки. Время тянулось медленно. Он ждал окончания дня. За время ожидания разные мысли возникали в голове. Вспоминал довоенное время, семью, Больше всего думал, как выйти к линии фронта, не попав в руки полицаев, или фашистов.

   С наступлением темноты продолжил трудный путь. Ориентироваться по направлению на юг стало труднее. Тучи закрыли звёзды.

   В одну из ночей в поле попались невысокие холмики, занесённые снегом. Заинтересовался. Это оказалась не вывезенная сахарная свёкла. Обрадовался находке. Оттирал примёрзшую землю рукавом куртки. Зубами очищал свёклу и грыз с огромным удовольствием. Наевшись, отобрал несколько продолговатых свёкл, разложил по карманам.

   На пятые сутки стали слышны звуки войны: отдалённые разрывы, гром артиллерийских выстрелов. Зангиев был очень осторожен. Останавливался, оценивал по звукам, где могут быть фашисты. Менял направление движения.

   В светлое время, как и прежде, отлёживался, спал,  используя укрытия природы. Грыз свёклу, пил снег, оттаянный во рту.

   Ориентируясь по фронтовым звукам, выбрал место с рельефом, не пригодным для боевых позиций. В темноте, карабкаясь по камням, преодолевая крутые склоны возвышенностей, он метр за метром продвигался вперёд.

   К утру он понял, что линия фронта позади. Разрывы снарядов слышал сзади. Обрадовался, что прошёл линию фронта в месте, свободном от войск. Проявляя максимальное внимание, не расслабляясь, медленно шёл по перелеску. Светало. До него донёсся запах дыма. Он подумал, что где то недалеко горит костёр.
Сквозь деревья увидел, что идёт на землянку. Остановился, залёг. Начал наблюдать.

   - Наши ли здесь? Может быть, вышел к немцам? – Встревожился Тимур.
Почти рассвело. Морозный воздух казался бледно голубым. Его окрасил, расстилаясь над землёй, дым из трубы землянки.

   Из-под земли показалась серая солдатская шапка. Затем плечи, и Тимур видел красноармейца в зелёной гимнастёрке, таких же шароварах и сапогах. Он повернулся в строну Зангиева. На шапке чётко была видна   красная звёздочка.
Не сдерживая радости, Зангиев вскочил на ноги, распрямился во весь рост.  Преодолевая усталость и боль, попытался бежать к землянке. Бег у него не получился.
 
  - Товарищ, товарищ! - Слабым голосом кричал он.

   Красноармеец остановился. Заметив Тимура, преодолевая сугроб, пошёл ему навстречу. Встретившись, они растеряно от неожиданности, молча смотрели друг на друга.

  -  Свой я!  Лётчик, бежал из плена. – Напрягая голос, первым заговорил Тимур.
  - Вижу Вам тяжело. – Ответил боец. – Я помогу.

   Взяв его под руку, повёл к  землянке. Спустившись по деревянным ступенькам, Тимур оказался в тесном помещении. В маленькое оконце еле пробивался утренний свет. Буржуйка, топившаяся в углу, дымила. Вдоль одной из стен располагались деревянные нары. Там, укрывшись шинелями, спали двое.

   Тимур сел на край нар,  начал рассказывать, что совершил побег из плена после расстрела. В это время в землянку вошёл военный в офицерской шинели с одним «кубарем» на петлице.

   Младший лейтенант молча слушал рассказ незнакомца.
   - Чигаев, покормить человека нужно! – Обратился он к красноармейцу. – Займись срочно!

   Намучившись, почти за недельный путь, Зангиев не замечал духоты и дымного воздуха землянки. Он был рад свершившемуся побегу от смерти, в глазах появился блеск.
   
   Солдат возвратился с котелком горячей ячневой каши. В ней не было мяса. Но, Тимуру казалось, что вкуснее её, никогда, ни чего, не ел.

   - Ложитесь, товарищ лётчик, и отдыхайте пока здесь. – Спокойно сказал офицер. – Я доложу о Вас командиру роты.

   Зангиев, сытый, лёг на нары, укрылся курткой. Засыпая,  рисовал в воображении возвращение в свой авиационный полк. Думал о том, что здоровье постепенно восстановится, он снова будет летать.

   Через час-полтора его разбудил голос младшего лейтенанта. Он сообщил ему, что его отправят в штаб дивизии. Скоро оттуда приедет полуторка.

   В штаб дивизии его сопровождал красноармеец, с которым Зангиев встретился утром. Он полез в кузов, но, старший лейтенант предложил ему сесть в кабину.
   - Садитесь в кабину. Наверху замёрзнете. В тесноте, да не в обиде.

   В штабе его ждали. Дежурный сопроводил к начальнику особого отдела.
В небольшом кабинете, под портретом Сталина, за столом его встретил капитан средних лет, лысоватый с курносым носом и  лукавым прищуром маленьких глаз.
Предложил сесть на стул, стоявший у стола, напротив него.

   - Я, капитан Смоляков, начальник контрразведки дивизии. Назовите фамилию, имя отчество, воинское звание и, что с Вами произошло, как попали в расположение дивизии. - Улыбаясь, глядя пристально в глаза Зангиева, тихим, спокойным голосом сказал капитан.

   - Отбомбились, самолёт сбил фашистский истребитель. – Начал рассказывать штурман.

   Капитан внимательно,  не отвлекаясь, слушал рассказ Зангиева. Иногда что-то быстро записывал в тетрадку, лежащую перед ним.

   Иногда перебивал, задавая уточняющие вопросы. Допрос продолжался долго.   
   - Ваш рассказ не правдоподобен. – Спокойно сказал капитан.
   – Приземлились без парашюта, не разбились! – Продолжил, повышая голос, - всех расстреляли, а в вас пули не попали! Вылезли из могилы! Чушь, всё это! Будем разбираться, кто Вы!

   - Разбирайтесь! - Грубо ответил штурман. - Вы не верите? Полагаете, что я фашистский шпион? – Занервничал Тимур.

   Он не предполагал, что возвратившись на свою территорию, его смогут подозревать в измене Родины. Он не понимал, как может капитан, вместо того, чтобы отправить его в медсанбат, начал допрашивать. У него разболелась голова, боль в теле и плече не утихала.
 
   - Прошу отправить меня в мед часть. Мне нужна медицинская помощь! - Убедительно заявил Зангиев.

   Капитан вызвал дежурного по штабу. Приказал организовать конвоирование задержанного лётчика в мед часть.

   После медосмотра Зангиева оставили в лазарете под охраной сменяемых часовых.
Врачи обнаружили у него вывих левого плеча, многочисленные ушибы. Предполагали, что внутренние органы так же травмированы.

   Недели через две его самочувствие улучшилось, но боли исчезли не полностью. Не рассчитывал, что впереди предстоит долгий и тяжёлый путь реабилитации от фашистского плена.

   Он был отдан в распоряжение органов НКВД. Лётное меховое обмундирование у него отобрали. Выдали солдатское. На петлицах не было трёх кубиков, которые носил раньше.

   Через месяц, как перешёл линию фронта, он оказался в спец лагере НКВД. Физический труд на гражданском предприятии и тяготы лагерной жизни переносил легко. Привычка к трудностям закалили его. Тяжелее всего было ждать, когда его признают офицером, преданным советскому народу, и верным присяге красноармейца.

   Наконец, это свершилось. Он ликовал в душе, но внешне этого не показывал, когда ему сообщили, что он не виновен в пленении, и потому будет направлен в действующую Армию.

   - Пройду медицинскую комиссию на допуск к полётам. Буду бомбить фашистов! – Радовался старший лейтенант, получив погоны с голубым просветом и тремя звёздочками.

   После недолгого медицинского обследования в госпитале, он прибыл в авиационный бомбардировочный полк самолётов Ил-4. Быстрое восстановление умений штурмана воздушного корабля, и он снова, как прежде, летал на боевые задания.
   Последним из них было уничтожение массированных оборонительных сооружений на подступах к Берлину.

   Победитель, штурман бомбардировщика Ил-4, участвовал в параде Победы на Красной площади Москвы.

   Шли годы мирной жизни. Через одиннадцать лет после 9 мая 1945 года на занятиях по самолётовождению будущие лётчики, курсанты авиационной школы первоначальной обучения, обратились к преподавателю с вопросом.

   - Товарищ капитан, мы слышали о Вас невероятные истории. Вы, наверное, знаете об этом. Расскажите, как это было?

   Капитан Зангиев, всегда требовательный и внимательный к курсантам, окинув взглядом молодых авиаторов, коротко ответил.

   - Да, такое было в моей жизни. Главное, мы победили! Сожалею, что при переходе на реактивную авиационную технику, меня не допустили к полётам из-за отклонений в здоровье. Теперь, вы принимаете эстафету победителей.
   О том, что интересовало курсантов, он не сказал ни слова.
                Б. Аверин
                29.04.17.