рассказ моего отца

  Мне, тогда было 19 лет. Я сидел верхом на броне своей 76
миллиметровой, самоходной, артиллерийской установки, которая
двигалась согласно приказу комполка, в заданный квадрат в
числе 10 боевых машин и любовался началом "увядания природы",
как сказал поэт. Уже позади были короткие курсы наводчиков
самоходной артиллерии. Позабыт изнурительный труд миномётчика,
таскающего на своём горбу под орудийную плиту весом 25
килограмм.Сейчас мне было хорошо.Хотелось петь! Только
отдалённый, где-то впереди слева гул разрывов сбивал с ритма.
В какое место Сталинградского фронта двигалась наша колонна
мне было не известно. Верно или не верно капитан вёл свою
головную машину, за которой все остальные следовали в слепую,
того солдату знать не дано. Только, когда прозвучала
команда всем остановиться и все командиры расчётов собрались
у первой самоходки, я заметил растерянность в лице старшего
офицера.Наша машина шла 2 номером и поэтому до меня
долетали некоторые фразы. Из всего услышанного, сложилась такая
картина обстановки: дальнейшие действия не определены, связи
нет, судя по разрывам, которые были теперь сзади, мы далеко за
линией фронта.
  Впереди ночь. Уже темнело. Командиром было принято решение,
расположить все боевые машины плотным кольцом орудиями наружу.
Поставить сменные посты в количестве трёх: один на броне
головной самоходки, второй внутри кольца и третий, передвижной
в радиусе двухсот метров от лагеря. Расчётам ночевать на местах.
Орудия держать заряженными.

  Ночью канонада стихла. Измученные долгим переходом солдаты,
кто не нёс караульную службу, тут же заснули. Я, после
получасового сна вдруг проснулся из-за сильного желания, как у
нас говорят "сходить до ветра". Совершать этот важный поход
одному, во время боевой обстановки, на незнакомой территории
запрещается. Посему я толкнул своего дружка Мишу, нашего механика
и попросил:
- Мишаня, пойдёшь со мной до ближайших кустиков?
- Ладно.- сонно отозвался он.
- Догоняй, а то мне совсем невтерпёж.
Я вылез из верхнего люка. Люк механика уже был открыт.Видимо
Мишка уже удрал по направлению к кустам, которые росли в ста
метрах от машины, куда указывал ствол орудия. С командирской
самоходки послышался голос часового:
- Ты куда танкист?
- Во-о-он в те кусты. - и показал ему в свете луны кусок газеты -
- почитать захотелось.
- Одному не положено.
- Механик уже туда дунул, а ты проспал,- указывая на люк
механика, сказал я ему и добавил со смешливой интонацией - Пехота.
Я пулей пролетел стометровку до выбранного места. Кусты
шевелились. Видимо Миша ни как  не может примоститься. Мне было
не до комфорта. Я в спешке даже автомат забыл. Хорошо, что
часовой в темноте не обратил внимание. Быстро спустив штаны и
присев не выбирая место, я спросил, возившегося не далеко дружка:
- Миша, а ты автомат взять не забыл?
Вместо ответа, он ткнул меня в голую задницу холодным стволом.
- H;nde hoch! Ivan.  (руки вверх Иван)
- Миша, ща как дам по тыкве! Дошутишься.
- H;nde hoch! Ivan. - повторилась фраза. Ствол больно вдавился мне в
ягодицу. Страх волной побежал от головы до пяток.Он сковал мою волю
и мысли. Когда через минуту я уже мог соображать, было поздно.
Два здоровенных немца, как мне тогда показалось, уже сидели на мне.
Во рту у меня был кляп, а руки были связаны сзади. Меня подняли на
ноги, одели спущенные кальсоны, затем штаны и повели лесом в
пугающую неопределённость. Шли не долго, около получаса. Значит
прошли километра три. Лес неожиданно расступился. Показались тёмные
силуэты деревенских домов, срубленных из цельных брёвен, как в моей
родной деревне на Среднем Урале. Два немца, что привели меня сюда,
остановились у избы в центре поселения. Тот, что всю дорогу шёл
впереди, что-то крикнул часовому и осветил своё лицо электрическим
фонариком. Затем подошёл к нему и о чём то оживлённо разговаривал.
Второй, всё это время стоял за моей спиной не проронив ни одного
слова. Поговорив с часовым и приняв решение, первый крикнул моему
конвоиру, произнеся в начале предложения его имя:
- G;nther.- (Гюнтер) махнул ему рукой и двинулся в сторону
хозяйственных построек. Открыв широкую дверь коровника, он
осветил фонариком внутреннее пространство и чуть помедлив, исчез
в нём минуты на три.Простучав стены, потолок, измерив отверстия окон,
он вышел наружу держа в руках вилы, лопату и кучу верёвок. Отбросив
в сторону свои находки, принялся исследовать входную дверь. Затем
обошёл весь хозяйственный блок вокруг. Только потом дал команду
завести меня внутрь. Гюнтер подтолкнул меня к своему командиру, а тот
впихнул меня в коровник ударом ноги под зад. Я полетел в темноту,
больно ударившись головой о столб, которых в просторном помещении
было много. Дверь закрылась и лязгнул массивный засов. За дверью
занял пост моего охранника, Гюнтер.
  Это хорошо, что темно. Часовой не будет видеть мои действия.
Но почему на меня накатила какая-то щемящая боль в груди? Подкатился
удушливый ком к горлу. Что-то знакомое и родное привело меня в это
состояние. В коровнике стоял привитый мне с детства, стойкий запах,
этакий, своеобразный букет, который поднял во мне волну бунта.
Почему я, рождённый здесь, выросший в этом запахе, среди этих
знакомых вещей лежу со связанными руками на полу, с кляпом из пучка
родных трав?. А пленившие меня, пришлые люди, ведут себя как
хозяева в моём собственном доме!
  Из общего сбора сильно выделялся запах парного молока. Глаза
в темноте уже различали размытые силуэты и тени. Что-то более
тёмное, чем стена выделялось в дальнем углу, сразу за привязью.
Голова немного болела и стоял небольшой шумок в ушах.Шум этот затих,
послышался нежный, женский говорок.
- Мама!-пронеслось в мыслях.
У дальней стены от входа, в противоположном углу от чёрного
пятна, возле кормушки, привязанная за рога пеньковой верёвкой
стояла наша домашняя коровка Ночка. Чёрная как ночь с белой
звёздочкой во лбу, она мерно пережёвывала свежее сено, положенное
ей в кормушку. Рядом с Ночкой, на низком табурете сидела,
улыбающаяся мне, молодая, такая красивая мама и протягивала большую,
алюминиевую кружку с парным молоком. Я облизал сухие губы и хотел протянуть
руку на встречу, но почувствовав боль, осознал - руки связаны.
  Первым делом я встал на ноги.Надо было найти в стене крюк,
коих в наших хоз постройках много.Наткнувшись на один из них лицом,
я насадил на его острый конец наружную част травяного кляпа.
Расслабить мышцы нижней челюсти не получалось.Тогда, превозмогая
боль, рывком, я освободился от него.Скулы свело судорогой...
Мной овладело состояние близкое к эйфории, куражу.Это надежда на
побег впустила в моё нутро некоего беса.Я вдруг перестал их бояться.
Час назад, я покорно плёлся под дулом автомата, как скот на убой!
Даже сейчас стыдно, я так испугался, что забыл зачем на природу
вышел со спущенными штанами.
  Остро захотелось махнуть залпом пару гранёных с домашней
самогонкой.После, позвать часового и под любым предлогом очутиться
с ним один на один.Надо сказать, что пить и лезть во все драки,
я научился давно. В окрестных с моей деревней поселениях со мной
редко кто отваживался вступать в конфликт.Так сложилось и я поверил
в свою силу и отчаянность.Ещё совсем сопливым пацаном в четвёртом
классе начал курить.Это меня поднимало в собственных глазах над
ровесниками и я легко побеждал их в споре не доводя дело до кулаков.
Но пасуя они себя обрекали на положение, вечно быть мною битыми.
Приметили это ребята на много старше меня. Попав в их компанию, я
заряженный алкоголем, подстёгиваемый одобрением, чувствуя поддержку,
затевал драки в любом месте и с любым парнем.Это мне начинало
нравиться. Моих учителей, ситуации которые я придумывал на ходу,
стимулировали к битве за справедливое дело. За моими выходками на
вечеринках, следовало наказание шалуна.Но тут вступала моя дружина:
- Чего маленьких обижаем?
- Наших не тронь!
За одну из пьяных драк, с тяжёлыми последствиями, я год просидел в
малолетке.Школу пришлось бросить и помогать отцу в его не лёгком,
крестьянском труде. Вот, так днём в поле и хлеву, а вечером на
посиделках, танцах и в кулачных боях.
  Какой тут Бой, сейчас! Руки то связаны. Что придумать? Как
развязать этот немецкий поясной ремень. Скорее всего он принадлежал
Гюнтеру. В это время мои мысли были прерваны. За дверью послышался
голос второго конвоира. Он приближался к месту моего заточения
вместе с каким то источником света.
  Вновь лязгнул засов. Дверь распахнулась, и яркий свет вернул
меня в реальность. Гюнтер держал фонарь высоко над головой.Тот,
который был более активным, теперь я разглядел его знаки отличия
(унтер-фельдфебель интендант), трусливо, с опаской заглядывал в
сарай, держа на изготовке свой Шмайссер. Убедившись, что я не опасен
начал очень громко, иногда взвизгивая, говорить на своём языке,
видимо стараясь напугать меня и загнать под лавку.Он кричал мне
в лицо.Тыкал дулом автомата в грудь и голову.Поднял, валявшийся
кляп и долго бил меня им по щекам. Я ни чего не понимал в его
речи, но по интонации и жестам, это были угрозы смертью, если
я попытаюсь бежать.
  Давай!..Пугай! Я тебе подыграю. Только оставьте меня на
некоторое время.Это же такой  хлев, как у нас.Я его знаю как
свои пять пальцев.Но я ошибся. Немец вовсе был не дурак, как
рисовала его наша пропаганда. Повесив под потолком "летучую мышь",
Гюнтер сделал несколько шагов к выходу.Его лицо оставалось в тени.
Зато, перекошенное злобой и собственным превосходством лицо унтера
я наблюдал иногда в прямом прикосновении. Клянусь! Задушил бы его
собственными руками, если бы он был один, а мои руки свободными.
Накричавшись, вдоволь натыкав меня в лицо своим кулачком,
удовлетворённый результатом, маленький фюрер, удалился.Под занавес,
я даже изобразил страх и слёзы. Только уходите! Но... О, Боже!
Дверь за ним закрылась.Снаружи опять лязгнул замок. Керосиновый
фонарь остался висеть на месте, освещая всю площадь между мной и
молча стоящим солдатом Вермахта, одетым в серую шинель, обутым в
добротные солдатские сапоги, держащим на взводе, направленным в
мою сторону, отсвечивающий металлическим блеском автомат.Надежда
на побег дала трещину. Самообладание и кураж стали покидать меня.
Хуже всего на моё настроение влияло то, что я не видел лица моего
врага и не слышал его речь. Мне казалось он не человек, а машина
для выполнения приказов.
  Так в полной тишине и без движения прошло, как мне показалось,
больше часа. Моя спасительница ночь таяла, а губитель рассвет
подходил всё ближе.Самое досадное было то, что я не испытывал
утверждающей меня как солдата, справедливой ненависти к Гюнтеру,
которую я испытал к фельдфебелю. Это совсем выбило меня из колеи.
Мой охранник дрогнул, услышав невольно вырвавшийся из моей груди,
такой детский, искренний всхлип. Я тут же отвернулся и вытер,
появившиеся слёзы рукавом, стараясь овладеть собой, но эта моя
сиюминутная слабость уже сделала своё дело. Гюнтер увидел во мне
ни врага, ни солдата, а слабого, плачущего ребёнка.После моей,
детской выходки он вышел на свет.
  Это был мужчина пятидесяти лет, с коротко постриженными,
седыми волосами. Взгляд его умных, чуть влажных глаз, смотревших
на меня, как-то по-отечески, напомнил мне глаза бати, уходившего
на фронт в первые три дня мобилизации.Тогда он сказал, глядя
на меня, полными слёз глазами, следующее:
- Сынок! Война не будет такой короткой и лёгкой, как говорят
комиссары.Не верь, что немец слабый и дурак. Я воевал с ними в
первую мировую и знаю, так просто они бы не попёрли на нас.Тебе
18 будет через две недели.Не спеши туда! Пока я там за двоих
буду воевать.
- Пап, да мы их вдвоём быстрее одолеем.
- Береги женщин! Их трое на тебе остаются.
И ушёл, одетый в рыжую, выцветшую шинель, оставшуюся у него с
первой мировой .Вскоре на него пришло извещение " ...пропал
без вести."
  Гюнтер положил несколько охапок сена возле входной двери.
Удобно устроившись там, он достал банку с какими то консервами
и хлеб.Когда он воткнул нож в жесть банки, до меня дошёл сильный
запах тушёного мяса. Я громко сглотнул слюну, внезапно заполнившую
мой рот.Это старик заметил. Наевшись мяса с хлебом и
громко отрыгнув, немец подошёл ко мне и поставил остатки трапезы
передо мной. Затем сняв свой ремень с моих рук, стал просовывать
его в ушки солдатских штанов. В это время я накинулся на еду,
соображая, как задобрить часового и убедить его не связывать меня.
Краем глаза я видел, что он приготовил верёвку для этого.
Послышался лёгкий скрежет металла об металл и моё обоняние
уловило незнакомый, но такой желанный в этот момент запах чего-то
спиртного. Я резко повернул голову к источнику запаха и застал
моего охранника в момент пития немецкого зелья. Гюнтер смутился,
как воришка застигнутый врасплох. Это меня позабавило и даже чуть
растрогало.Видимо есть в них человеческое, вложенное любящими
родителями и добрыми соседями.
  Забыв про своё положение пленного, я встал и пошёл к немцу.
Тот встрепенулся и поднял, направляя в мою сторону, постоянно
готовый к выстрелу, автомат.
- stehen! zur;ck! (Стоять! Обратно!)- твёрдо сказал он.
Я опомнился. Мне с ним было не страшно, но надо было расположить
его к себе. Жестами, я старался объяснить ему, что очень хочу
выпить.
- Дай шнапс! Пойми, очень надо выпить! - говорил я, показывая
ему трясущиеся руки. Гюнтер понимал меня. Как тут не понять. Он и
сам, по моему, пытался шнапсом, пахнущим клопами, заглушить в себе
душевную боль. Но упрямо повторял:
- Schnaps, trinken wenig! Schnaps, trinken wenig!
(шнапс, пить немного)
Я был очень убедителен и настойчив в своей мольбе. Старик,
разница в возрасте позволяла мне так думать, наконец сжалился.
Он отвернул пробку с фляжки.Налил в неё и протянул эту немецкую
меру вместе с флягой, пробка была соединена с ней цепью.
Это была его ошибка. Глоток растёкся по поверхности пересохшего
рта, усиливая мою неуёмную жажду по алкоголю. Гюнтер не успел даже
сказать хватит, как я присосавшись к горлышку, вытянул от туда
половину содержимого. Он резко вырвал из моих рук сосуд со шнапсом
и не зло ворча пошёл к своему месту на сене.
  Как же я был ему благодарен, когда почувствовал тепло,
разливающееся по телу. Начиная с горла, приятное жжение двинулось
по пищеводу, затем разлилось в районе солнечного сплетения.
Согретый, как будто окутанный тёплым одеялом, я перестал
дрожать. По другому, посмотрев на доброго немца, я с улыбкой
отметил, старик тоже приложился к горлышку, по моему примеру.
Подумалось, что теперь я не смогу убить часового, сделавшего для
меня столько простых, но таких добрых дел. Бежать надо всё равно.
Скоро начнёт светать.
  Я ушёл к дальней стене и лёг в кормушку с сеном, не далеко
от навозной кучи. Закрыв глаза, пытался представить, как этот
седой, аккуратный немец идёт по моей земле, сжигает дома, уводит
со двора нашу кормилицу Ночку, поднимает автомат на оставленных
отцом под мою защиту женщин...та-та-та-та-та...кровь во мне
закипает! Я встаю, иду протягивая руки к его горлу, оскалив
зубы, как волк. Он поворачивается и стреляет в меня, но лицо не
его, а унтера.
  Окна и щели двери стали видны. Небо посветлело. Я заснул!
Сколько же я проспал? Скоро моя гибель придёт! Ан нет! Мой сторож,
тоже человек, он спит! Кровь застучала в висках и с каждым
ударом сердца в голове, выстреливала мысль: " Навоз...навоз...
Навоз..." Унтер, обследуя моё место заточения, не зная особенностей
в строении наших коровников, подумать не мог, что в стене под
навозом спряталось окно для  его удаления. Это окно в стене
делали достаточно большим и в него свободно мог пролезть любой
человек. Я как шальной принялся разгребать навоз. Вскоре появилось
окно. Теперь предстояло пропихнуть наружную кучу.Глядя на
заснувшего часового и  мысленно умоляя его спать покрепче, я с силой
толкнул ногами массу закрывавшую мой путь к спасению, упираясь
руками и головой в столб. Масса подалась, и я почувствовал утреннюю
прохладу на голой пояснице. Навоз со скотных дворов всегда
выкидывают на огороды. Выйдя на свободу, я огородами, а затем лесом,
не чуя боли от падений и ударов о суки деревьев, бежал интуитивно,
чувствуя направление.
  Вскоре, моё умение ориентироваться на местности, особенно в лесу,
вывело меня на открытое пространство. Метров 500 от меня стояли
наши самоходки, их хорошо уже было видно. Оживления или
настороженности в лагере наших не наблюдалось.Мне хотелось бежать
и кричать от счастья, но внутренний голос сказал мне:"Стой! Молчи.
Подумай, как тебе поступить." Перебежками, прячась за кочками и
в траве, что бы не попасть в поле зрения часовых, я преодолел
расстояние в 400 метров и очутился за небольшими кустами, которые
скрывали меня со всех сторон. Здесь я решил осмотреться и продумать
дальнейшие свои действия и слова на несколько вариантов развития
событий.
  Я стал прикидывать так и эдак, но что-то не сходилось и я
отметал очередной вариант. О плене, я запретил себе рассказывать
кому-то  ни было. Тут я заметил знакомый кусок газеты и сразу
вспомнил за чем я сюда приходил 6 часов назад. Вдруг что-то снова
резануло у меня в животе. Мгновенно спустив штаны, я наконец
расслабился. Через какое-то время раздались торопливые шаги и
шорох в кустах. - "опять"- подумал я, но услышал знакомый голос
моего друга:
- Иван, а Иван, ты здесь?
- Здесь, Миша.- как можно спокойней, скрывая радость, ответил я.
- А я проснулся, тебя нет, автомат стоит. Думаю приспичило, а
оружие забыл. Да ещё без сопровождения ускакал. Влетит, думаю.
Я автомат твой прихватил и свой естественно... Теперь стал
думать где тебя искать.Выглянул в люк и понял, а чё тебя искать,
вон в тех кустах и сидишь.Других поблизости нет. Я часовому
сказал, что ты так побежал, что только пятки сверкали,
а я второй.
  Как же мне хотелось его обнять.Покончив со своей нуждой, я уже
собирался двинуть к нему и всё рассказать, но его кряхтение и
чужой, неблагородный запах остановили меня.

  Вот так, несколько нелепых случайностей из которых сложилось
это происшествие, привели меня к счастливой развязке.Я с ужасом
представляю, как бы развивались события, если бы я не нарушил,
несколько раз приказы и устав. Что было бы с Мишей, пойди он тогда
со мной, как бы я объяснил потерю автомата, если бы его взял с собой.
И где бы я был, если этот случай дошёл бы до отцов командиров.

Такая история произошла со мной, сынок.Хочешь верь, а хочешь
не верь.