Про Самуила-фотографа

Самуил, как и десять лет назад, зимой не выбривает виски и не стрижет бороду. Сейчас ему уже 35, но он ни капли не изменился внешне, как ни капли из года в год не меняется зима. Он так же сидит прямо на стуле, подвернув под себя одну ногу и закинув на нее вторую. Он не пьет и не курит сигарет, поэтому сейчас его рукам держать нечего, кроме старого фотоаппарата. На столе перед ним лежит такой же старый диктофон. Он мигает, а значит - работает.

- Вот,- вздыхает он, - на этот фотоаппарат я ее фотографировал. Собственно, как и на все остальные.

- Расскажи про нее. Интересно услышать то, как совершенно чужой мне человек о ней говорит,- прошу я. Не зря же я все таки здесь сижу.
- Расскажу… я встретился с ней в автобусе. Она же со мной встретилась чуть позже. Я заметил ее потрясающие волосы, ничем не отличающиеся от остальных волос других девушек. Я завороженно смотрел, как она смотрит в окно и держит в руках кружку для горячего, изредка попивая. Я знал, что она заметила мой взгляд, но я продолжал глазеть. С каждой секундой она смущалась все больше. Как же я надеялся, что мы выйдем на одной остановке! Она вышла на остановку раньше и пошла вперед. Я вышел где мне и полагалось - прямо около общежитий. Я не был удивлен, когда она зашла прямо за мной в ворота общежития. Она выглядела как настоящий студент - умной и грустной, уставшей, но амбициозно стремящейся дальше. Я шел впереди какое-то время, а потом повернулся и спросил: “А ты не знала, что есть остановка ближе?” имея ввиду, что незачем выходить и идти две минуты, а можно лишние 200 метров проехать на автобусе, как сделал я. Глупое расположение остановок. Она мне спокойно ответила: “Ты знаешь, я вот иду и думаю, почему я вышла раньше тебя”. И мы разговорились. И я безвозвратно влюбился, сразу же. Она же влюбилась в меня чуть позже. Не удивительно, ведь я был многим старше - аж на семь лет! В то время я был уже бородат и серьезен, в очках, но с длинными волосами и выбритыми висками. А у нее еще не прошли до конца акне на лице, и по вечерам она как маленький ребенок пила молоко. Добивался я ее любви долго - пару месяцев, но когда добился, то добился навсегда.

Самуил рассеяно включает фотоаппарат и листает на нем снимки.

- Как давно я его не включал…а тут ведь сохранились кадры с нашей прогулки по Горе Скопус. Как будто и дня не прошло! Больше я не мог на него фотографировать.

- А вы виделись в университете? Вы ведь в соседний зданиях учились, - спрашиваю я.

- Я ее видел, а она меня - не часто. Она быстренько пробегала по каменному уличному коридору, или сидела и читала книгу где-нибудь на лавочке, или обедала в столовой со своими друзьями. Мне нравилось смотреть на нее издалека и представлять, что вечером после учебы она будет сидеть у меня в комнате, а я смогу спонтанно целовать ее плечи и руки. Когда я смотрел на нее так, гордость наполняла меня с ног до головы - ведь это доброе бескорыстное существо отдало сердце мне, даже не задумываясь. Она как маленький ребенок доверилась мне, ни минуточки не сомневаясь в моей искренности. А я часто о себе думал как о плохом человеке, а она ничего во мне плохого не видела. Меня всегда поражало, как легко она отдавала саму себя. И если отдавала, то полностью, без возврата.
 
- Как ты ее называл? Мы в семье называли ее по-разному.

- Просто Алекс. По-началу стеснялся, называл полным именем, но потом решил что так гораздо лучше. Да и она так считала. Как-то раз задумал я один проект-абстракцию, соорудить некое произведение искусства из фотоаппаратов. Я их быстро заполучил, около тридцати штук, и восемь объективов. Большинство фотоаппаратов были сломаны, но восхищению Алекс не было предела. Она каждый из тридцати по очереди взяла в руки и рассматривала, перекладывая из коробки в коробку. Она поражалась моей смелости, моему умению найти то, что мне нужно, бесплатно. Моей силе творить и вытворять. А я поражался ее детской радости и восхищению - ведь это всего лишь фотоаппараты. Ее реакции и мнение были гораздо важнее.

- Она разделяла твои политические взгляды?

- Она не высказывала свое мнение насчет политики. Она с широкими глазами слушала мои пламенные речи, а сама молчала. Поэтому, я любил ее еще больше - ее молчание говорило мне больше, чем слова многих моих собеседников. Своим молчанием она пыталась скрыть наивность, даже не подозревая, что именно ее наивность я так любил. Она не читала ни новостей, ни газет, в силу своей студенческой занятости, поэтому я вечерами ее посвящал о политических обстоятельствах в нашем мире. Она каждый раз пожимала плечами и говорила: “Ну, что же ты хочешь? так устроен мир”.

- Когда у тебя появилась идея создать выставку “Наши фотоаппараты”? Насколько я знаю, ты уже давно никаких выставок не организовывал и свое творчество оставлял себе.

- Когда рашил разобрать свой давних хлам, несколько лет после того, что случилось. Я тогда нашел альбом, которого никогда не видел. Это было в день моего рождения. Его явно сделала Алекс мне в подарок: там было полно наших фотографий, сделанных на ее старый никон. Эти фотографии были только у нее. И я решил что нужно сделать что-то последнее, какую-нибудь выставку. Но не то, что я делал обычно, а то, что взбудоражет и заставить мурашек бегать по коже. Приходи обязательно на выставку. Очень надеюсь, она впечатлит тебя. А свое творчество я по-прежнему предпочитаю оставлять себе.

- Обязательно приду!

Но Самуила в день открытия выставки там не было. Он поручил все важные дела своему брату. В тот день Самуил решил пойти на прогулку по дорожкам горы Скопус и Масленичной горы. Он не взял с собой фотоаппарата, поэтому чувствовал себя будто голым. За несколько лет отсутствия фотографии в его жизни он так и не привык к отсутствию в его руке фотоаппарата. “Ничего, сегодня он тебе не нужен” - успокаивал он себя. Он гулял по пыльным дорожкам, не замечая ни туристов с их автобусами, ни проезжающих машин. Он смотрел вдаль и видел пустыню, окрашенную в розовые тона заката. Он вспоминал восторг Алекс от этих видов и улыбался.

Самуила-фотографа не было на его собственной выставке, но пришедшим прекрасно было слышно историю ее возникновения. Говорил его голос, записаный на диктофон. Когда первый раз звучала запись, она звучала громко, и каждый раз, когда она начиналась сначала, она была все тише и тише, пока не затихла совсем.

“Добрый вечер всем, кто здесь находится. Не удивляйтесь, что между вами и вашими друзьями висят сломанные фотоаппараты. Они больше никогда не смогут фотографировать, но если заглянуть в них самих, там можно найти то, что уже было когда-то отфотографировано. Кстати, не мной. Выставка моя, ведь я ее сотворил, но творчество не мое, признаюсь. это творчество обо мне. Обойдите комнаты и посмотрите в каждый фотоаппарат, постараясь понять всю историю, которая рассказана фотоснимками. Это самая счастливая история в моей жизни. Почувствовав, что что-то не так, не стесняйтесь выходить из здания и идти прямиком домой. Успейте обойти все фотоаппараты, это того стоит”.

Все люди ходили много часов. И я тоже. Начало смеркаться, а люди не хотели уходить и прекращать разговоры. Фотоаппаратов было действительно много. В какой-то момент я почувствовала странный запах, что заставило меня пройти в самую дальнюю комнату. Я все уже давно пересмотрела, ибо была на выставке с утра. На самой дальней стене я увидела разгорающееся пламя. Стены были сделаны практически из бумаги. Люди начали пугаться и убегать к выходу, а я смотрела на то, как пламя постепенно пожирает все, что было вокруг. Я тоже побежала к выходу, вместе с оставшимися зеваками. Все кричали или что-то бормотали под нос. Выйдя из здания, продолжали смотреть на то, что будет происходить. Пожарных машин не было слышно. Я стояла целый час, пока пламя не сожгло все, что когда-то было выставкой. Я пыталась звонить Самуилу, но у него был выключен телефон. Я стояла целых два часа, пока от одноэтажного хрупкого здания не осталось совсем. Оно сгорело так быстро, но меня это почему-то не удивляло. Однодневная выставка Самуила-фотографа была самой обсуждаемой выставкой месяца. А сам Самуил исчез, уехав жить в другую неизвестную никому страну. Поговаривали, что раз в год его можно увидеть на кладбище около одной и тоже могилы. Борода его так же не обстрижена и не опрятна, виски выбриты только если это весна, а в руке старый-старый никон, который пока еще работает.