Попутчики. Дорожная зарисовка

«Я не хочу и не могу верить, чтобы зло
было нормальным состоянием людей»

                Ф.М.Достоевский.


                От Москвы до станции Ожерелье едем молча. Публика в плацкартном купе  разношерстная. Внизу слева  – худенькая, суетливая деревенская Старушка c молодёжным рюкзачком, напротив – лупастенькая Пышка возраста "ещё не всё потеряно" в спорт-трениках фирмы «Адидас» от китайцев. Вверху дремлет  Бритоголовый детина весь в перстнях и на золотых цепях, а также с внушительными  пряжками на ремне и дорогих туфлях, стоящих на полу. С противоположной полки на него заметно скептически поглядывает тёмноволосая Женщина лет 60-ти. А на боковушке за столиком сидят Интеллигент в солидных очках, с фотоаппаратом на шее и ничем не примечательная Монашка в чёрном одеянии.

                Колёса мерно отстукивают по рельсам свои километры. Каждый думает, вероятно, о своём. Но, когда сверху спрыгивает Бритоголовый тяжеловес без вещей, лишь с пачкой сигарет, все настороживаются; догадываются, что "крутой". Идёт курить в сторону тамбура.  Заодно у дверей туалета что-то оживлённо обсуждает по мобильнику. Поезд подъезжая к станции постепенно  притормаживает, он не отрывая уха от телефона, быстро проходит мимо пассажиров своего купе к выходу. Никого не замечая вокруг, строго приказывает:
— Короче, Вован, я подъезжаю, не забудь про баньку и клёвых тёлочек. Оттянемся по полной.

— Слава табе Господи! Дыхать стало легше, – всплёскивает костлявенькими ручками Старушка в синем платочке в горошинку и  серыми выразительными глазками, хотя и поблекшими от возраста.
— А чем он вам не угодил? Никому не мешал – зашёл молча и ушел, считай молча, – удивляется Пышка.
— Ненавижу их всех подряд! Твари! Падали! Нету сейчас парней, какие в наше время были! Нетути! Не хотять ни ущицца, ни работать, ни сЕмью заводить! Тольки трахаццы, – заметно порозовевшая Старушка креститься, –  Господи, прости мою душу грешную! Спаси и сохрани!
В подтверждение своего негодования раскрывает рюкзак, доверху наполненный презервативами в ярких блестящих упаковках. Отчаянно-громко восклицает:
— Глидите, люди добрые, защем я у Москву ездила!
Пассажиры от недоумения хохочут, а Интеллигент-фотограф шутит:
— Бизнесом занимаетесь, бабуля?
— Ага. Кабы бизнисом, было б легша. Вязу девок своих спасать. Унущек своих. И другие соседки тоже деняг дали.
— А по месту жительства их у вас не продают?
— Та хто ж по житяльству у в аптеку ходить? Стыдоба! Позор! Разбрешуть на усё сяло. Старшей – тольки 17 годков исполнилось, а уж два аборта ей сделали! Во, горе! Атлишница, справная, смирная, а жизть таперича загубленная! А там другая растёть, догоняить…
— Значит, такое дали воспитание… Сами виноваты, – делает вывод Монашка.
— Воспитание? Жизть такая пришла! Раньше нам матерЯ што гаворили? – обращается она к обидчице.
— Умри – не дай поцелуя без любви!
— Тах-то вот! Или: «Гляди, у подолЕ не приняси!», када, бывалче, на танцульки   Идешь. Мы слухалися, боялися… А таперича их вожжами не удержишь! Младшей – 14 годков, а она – вотына! Уже доспелая! Природа так и прёть! Кормим щем? Ядою с химией. Растуть, как бройлеры – не по дням, а по щисам! Ще, гаворють, они длиннобудылые усе от радиации, шо через дырку в небе на нас светить.
— Дохлые, как фотомодели! – подтверждает Пышка, – Смотреть не на что!
Взволнованно-возбуждённая бабуля продолжает:
— Я соображаю, что девкам хоцца унимания парней до времени. А они – звери необузданные! Так не ходють, тольки просють: «Дай! И усё тут-то!» А хто не даёть, они и близко не подходють! Ох! Горе-горюшко…

— Бабуля права, не те мужчины пошли… У нас у самих горе! – тяжело вздохнув, вступает в разговор миловидная Женщина со второй полки, –  хоть чужим людям пожалуюсь. Наболело на душе.
— Спускайся, дощинька, чайку попьем, покалякаем, освабани душу свою, всё легша станет, – зовёт её Старушка.
Женщина садится рядом, открыв сумку, предлагает:
— У меня пирожки с собой, отведайте, – не магазинные, сама пекла.
Все накидываются на её домашние пирожки с капустой. Проводник, само собой, сразу – с чаем. Брюнетка начинает свой рассказ:
— Отдала я дочь свою за любимого, за красивого. Она не родила тогда, всё крутились, вертелись: машины из Германии гоняли, некогда было. Случилась беда – там его и схоронили. Поплакала, погоревала дочь – нашла другого. Восемь лет с ним пропуталась. Просил ребёнка, упрекал: «Яловая, родить не можешь!» А у него, оказывается, ещё одна – законная, но нелюбимая. Ночует у моей, под утро досыпать идёт домой к  нелюбимой, вроде. Та, бедная, с балкона бросалась. Как ни отваживали мы свою дочь от него, ничего не вышло. «Люблю,– говорит, – жить не могу без него, и он меня тоже любит». Заставлял её ездить по врачам. Очень хотел поскорее ребёнка. Родила мальчика в 37 лет! Беременность была трудная. С роддома «папа» встретил, имя дал по батюшке своему Александр Эдуардович, а записать дитя не захотел. Потому что жадён — меры нет! И вы бы видели, как он словами издевается теперь над ней  по телефону,  и только потому, что на алименты дочь подала. Эсемески пишет с угрозами и ей, и своему ребёнку. А себе уже третью завёл, малолетку лет 18-ти.

— Наверняка, бандит бывший, а теперь успешный бизнесмен? – спрашивает Интеллигент.
— Он самый. Раз в полгода меняет джипы на новые, на суд пришёл в часах с брильянтами за сто тысяч долларов, а ребёнку – ни гроша. Врал, от судов скрывался. В третий раз пришёл на заседание разнаряженный "по фИрме". Себя показать. Мальчику уже годик. Сидит спокойно на коленях у матери, слушает, глазки умненькие, как будто всё понимает. И что вы думаете, у этого горе-отца дрогнуло  сердце?
— А у таких самцов сердца нет, –  ничуть не удивляется Интеллигент.
— Оно дрогнить у няго, када пацан у силу войдёть, када кулак яму пакажить. У наших знакомых тоже случАй был. Приехал папаша с Севера сына проведать, када у самаво зубы через один повыпадали. А тот иму напомнил, как он пьяный, по морозу гонял их с матерью. Хочешь, гавОрить, я тебя, батянька, щщас с этажа тринадцатого скину? Он в штаны наложил и бегом на поезд.

                Все хохочут, включая Монашку, а миловидная Женщина продолжает:
— Вышли из зала, наедине остались. Он, как пнёт дочку под бок: «Чтоб ты сдохла со своим выродком!» Суд присудил алименты, а он  справку достал фиктивную, что всего 5 тысяч получает.
— Так он садист, ярко выраженный! Хищное животное! – негодует Интеллигент, – Живут второсигнальные животные, звери, среди нас, людей!
— Верно кажешь, звери окаянные. Хуже. Звери и те любють своих детёнышев, – "подливает масла в огонь" Старушка.

— Я человек творческой профессии, – начинает откровенничать о наболевшем Интеллигент-фотограф, – борясь за свои честно заработанные деньги, потерял работу. Скушала меня шефиня-хищница необразованная. Уже пять месяцев ищу работу по специальности, в надежде в Москву вот езжу. А пока устроился водителем у такого же хама, как вы рассказываете. Хряку 45 лет, чрево – во! Селитёр ненасытный! Денег – во! По горло! С девками гуляет, издевается, бьет их. Всю ночь пьёт, потом валяется в джипе. Представляете, каково мне,  верующему, его возить?
— И капканов  никаких нетути на хышников энтих…
— Учёные пророчат, что они сами себя истребят, вымрут со временем, – обнадёживает всех  Интеллигент-фотограф.
— «Только вот жить в эту пору прекрасную, уж не придётся ни мне, ни тебе…», – смеётся Пышка.
— В СМИ и, особенно, по телевидению, – продолжает возмущённый мужчина, – как из помойного ведра льётся порнуха, воспитывается насилие, бандитизм и прочие отклонения от нормы…
— А называют это свободой, которую нам с Запада и Америки навязывают! – вставляет в разговор "свои пять копеек" скромная Монахиня.
— Это не свобода, это срыв со всех нравственных тормозов! – разошёлся, как на митинге Интеллигент-фотограф.
— Да.Да. Правильно кАжите, нету тормозов у йих в башках, – поддерживает Старушка, поднимаясь с места, – мущщина, пожалуйста, подсобите с рюкзаком управиться, щщас к моей станции подъезжаем. А напоследок усем вам скажу: земля наша стонить от йентих  нелюдей!

1998 год.

На фото: акварель автора "Цветы в стакане". 50х60 см.