Беляус

Цикл

Беляус – скифо-греческий курган,
в раскопах городища бродит осень,
у Донузлава каждый ураган
античных амфор черепки выносит.
Хранит фундамент храма пыль веков,
прибой искрится пенистым кумысом,
скользящие триеры облаков
внезапно выплывают из-за мыса.
Здесь вольный скиф бродил до нашей эры,
здесь греки жгли священные огни,
и камбал исполинские размеры
представить невозможно в наши дни.
Вот бусинка, вот керамичный хлам,
земля и здесь людским покрыта потом,
по впадинам низин и по холмам
гуляют журавли здесь  пред отлётом…
Вдоль улочек недлинных прах да тлен,
к ним путь был баснословно крут и долог,
и вляпавшись однажды в этот плен,
о бегстве не мечтает археолог.
Он догадался: город – под водой,
над ним кефаль икру сегодня мечет,
молчит полынь, молчит ковыль сухой,
лишь ветер тарханкутский что-то шепчет.
Лишь маки в поле вкраплены, как кровь,
лишь грозы в мае шлют громов тирады,
фундаменты домов целы, а кров
седые волны в пыль перетирают.
Рвёт сети ставников глумливый шторм,
шлифует плиты в промежутке кратком
и солнце из-за туч, как из-за штор,
бросает взгляды робкие украдкой…

МАНГУПСКАЯ НОЧЬ

Здесь пыль и грязь кроссовки месят,
здесь звёзды из небесных сит
летят и ятаганом месяц
над тьмою крымскою висит.
Мангуп, Эски-Кермен, Бахчи-
сарай, простите: фены дуют;
с нахрапистостью саранчи
лжеархеологи колдуют.
Здесь караимские легенды
все живы, воздух словно сжат;
клочки материи и ленты
на ветках высохших дрожат.
Мол, мы здесь были, знай, мол, наших,
толклись у кладбищ и кенасс…
И бродят тени в горных чашах
тревогу поселяя в нас.
Забыться в городе пещерном
нельзя, – как будто плач зурны;
палатки скат мерцает чернью
в мятущихся лучах луны.
И ждёшь рассвета…. Будто утром
поверишь, что со всей тоской,
мир ненадёжный, хрупкий, утлый
на самом деле не такой.
Всё может быть. Затем и здесь,
на этих выщербленных склонах;
в глазах не затихает резь
дней знойных, дней испепелённых.
Мангуп, Чуфут-Кале, Эски-
Керман, горбатый горный гребень;
стихов неровные броски –
броски летучей мыши в небе.
Огни сполохов, вой сверчков,
и шорохи, и звёзды злые,
воспринимаешь глубь веков
так ясно только здесь, впервые.
И жизнь, с которой сросся ты,
отпрянет вдруг стремглав от сердца, –
её расплывчаты черты
и не на что в ней опереться…