Продолжение Молодость главы 11-15

   Глава 11. Роды и будни роддома.

Время до родов пролетело в заботах по дому и обычных делах. Ссор больше не было, всё текло ровно и хорошо. В субботу 16 сентября в пять утра мы с ним пошли в лес. Несмотря на свой довольно большой живот, я не могла отказаться от прогулки по грибы.

 Срок родов мне ставили 20 сентября, так что я не волновалась. Мы всё гадали, кто родится, он хотел мальчика и хотел назвать его Валерием, в честь ещё одного двоюродного, нелепо погибшего брата.

Он погиб на охоте, его пристрелил нечаянно напарник, так иногда случалось во время охоты. Вот Виталий и хотел мальчика, а его мать хотела девочку. У них у всех сестёр и родных и двоюродных были сыновья и они мечтали о внучке. Узи тогда ещё не делали, только редко по особым показаниям, а при нормальном течении беременности нет.

А в августе, я чуть совершенно не забыла об этом сказать, умерла жена дяди Юры. Умерла от рака пищевода, как и бабушка. Только бабушка болела много лет, а тётя Ирочка буквально сгорела за полгода, как объяснили врачи у молодого организма метаболизм проходит много быстрее, поэтому всё так стремительно развивалось.

 Так вот на её похороны меня не взяли из-за беременности, боялись, что мне станет плохо, а мама с Виталием ездили. Именно тогда дядя Юра и попросил, если родится девочка, назовите Ирочкиным именем. Так что для девочки имя не выбирали, оно было готово заранее.

Грибов мы набрали много и очень быстро, я ползала на четвереньках, как собачка,и потому собрала много грибов. Особенно белых. Корзина у нас была громадная, трёхведерная, верхом. Тащил её он. Дома я села обрабатывать грибы, а он собрался и поехал в деревню.

 За три часа, с 9 до 12, я управилась с грибами, почистила, засолила, а белые сунула сушить. Потом поела и занялась стиркой. Не знаю, что на меня нашло. Я перестирала всё бельё, а стирали мы вручную. Стиральной машины у нас не было. Прополоскала, развесила и потом решила ещё помыть пол.

Когда вечером пришла с работы мать, она ахнула и сказала, что я сошла с ума,а я сидела, держась за поясницу и говорила, что просто сильно устала.
Ещё бы не устать, пол у нас некрашеный, его нужно мыть не просто тряпкой, а с корчёткой. Это такая спутанная проволока, которой драят некрашеные доски, чтобы грязь не въедалась. Но я справилась, не в первой,к тому же драила не ногами, как обычно, а рукой.

Спала я без задних ног, как говорится, хотя во сне сильно стонала и металась. Мать прислушивалась и переживала.
Утром я начала беспрерывно бегать в туалет, впустую. Закрутит живот бегу и возвращаюсь обратно, только лягу, снова крутит.

 Я же не понимала, что это начались схватки, а мать собралась бежать вызывать скорую, но я начала кричать, чтобы она не смела, что она ничего не понимает, что у меня срок 20. В общем мать, трижды рожавшая не понимает, а я соплюшка, умница такая.

Тут мама велела мне успокоиться, накинула пальто прямо на ночнушку, сунула ноги в калоши и сказав что пойдёт в туалет убежала.Вот в таком виде она помчалась с утра на угол Советской, где возле почты стоял ближайший телефон-автомат.

Смешно вспомнить, но у нас в городе тогда было не более десяти автоматов, по одному на каждый район. Вот какой "прогресс". А домашние номера телефонов были примерно у 150 абонентов, всех руководящих или значимых людей города, для остальных ещё АТС не построили.

Ну и конечно на производствах и в школах. Правда в школах один номер на всю школу у директора в кабинете. Вот так шикарно жили в 60 е.
В больницах тоже два-три номера городских и несколько внутренних,служебных, через коммутатор.

В общем скорая и мама появились одновременно в 7.50 а схватки шли уже через каждые 20 минут, причём вместе с потугами. То есть скоро родить. Меня осмотрели и велели немедленно собираться. Я ещё пыталась отнекиваться, но мне быстро всё объяснили.

Мы с мамой, которая хотя бы одеться успела нормально, едем в роддом, вернее не в роддом, который недавно построен на Ногинке, рядом с той больницей, где я лежала, а в больницу Семашко, в родильное отделение.

  С этим связано смешное, ведь Виталька, вернувшийся вечером и узнавший о рождении ребёнка, напьётся с друзьями на радостях и не потрудившись узнать, где я рожала, побежит с компанией именно к новому роддому, где они всю ночь будут петь под гитару, как мартовские коты, пока утром не выяснится, что меня там нет.

Меня принимают и располагают в предродовом отделении. Предродовая, отделена от лестницы, на которой толпятся родственники довольно тонкой фанерной перегородкой, сверху стёкла, закрашенные белой краской. Больница старая, ещё дореволюционной постройки, потолки пятиметровой высоты с лепниной, двери с фигурной выделкой и бронзовыми ручками, полы мраморные, стены окрашены в бледно-зелёный цвет.

Моя койка стоит прямо у этой фанерной перегородки. Их три, одна за другой и у окон ещё три напротив. Ранее это явно был холл общий с лестницей, потом его отгородили.

Направо от него идёт длинный коридор с палатами для уже родивших, детской, ординаторской и сестринской комнатами. Примерно посредине расположен сестринский пост. Налево, в угловой части всего здания расположены родовая и хирургическая комнаты. Вот и всё отделение.

Палат, где лежат уже родившие пять, по десять коек. То есть одновременно в отделении могут пребывать 50 рожениц и столько же детишек. А перед входом в предродовую, напротив лестницы, также отгороженное от лестницы приёмное отделение и пост дежурной сестры принимающей передачи и сообщающей родственникам о рождении детей.

Я лежу, корчусь от болей, но молчу. Мама много раз говорила мне, чтобы я не смела кричать во время схваток, это мол потеря сил. Плохо и ребёнку и тебе. Ты лишаешь ребёнка воздуха и он дольше не рождается и может даже задохнуться.

Я очень этого боюсь и стараюсь не кричать, но постанываю, а чтобы не закричать, хватаюсь руками за прутья в изголовье и больно упираюсь в них головой, чтобы одна боль, перешибала другую.

Нам зачем то принесли завтрак, по кружке кофейного напитка и куску хлеба с маслом и яйцом. Но мне совсем не хочется есть и другим тоже.

В предродовой одновременно со мной ещё три женщины. Одна периодически громко вскрикивает, почти взвизгивает, вторая измождённо подвывает извиваясь всем телом в такт вою, а третья ходит ногами по кровати, басом приговаривая, “ой тошно”, а на предложение лечь, а не ходить, садится на подоконник с этим же ,”ой, тошно”.

Нянечка протирает пол. Поравнявшись со мной и видя мой способ борьбы с болью она говорит:Тю, милая, что ты мучишь и увечишь себя. Ну-ка слушай меня, давай вместе со мной глубоко и протяжно вдыхай в себя и сильно выдыхай. Давай.

 Я начинаю дыхательные упражнения, как говорит она и вскоре обнаруживаю, что пока я сосредотачиваюсь на дыхании боли утихают. Жду новой порции и снова начинаю дышать при этом  начинаю реагировать в промежутках между схватками на окружающее.

Потом ко мне подходит акушерка, смотрит и говорит, а вот в чём дело, сейчас исправим. Она прорывает пузырь и говорит , скоро пойдём. И отходит, а я лежу уже в сырости.

Слышу голос моей мамы. Она плачет, ой, доченька, как она мучается. И слышу, как ей отвечают:- И моя тоже.
Потом чувствую, что что-то меняется и кричу:- Подойдите ко мне пожалуйста. Но они сидят все за столом, завтракают, весело перешучиваются и на мой зов не обращают внимания.

Я начинаю лихорадочно соображать, чем привлечь их внимание, вижу кружку с напитком, хватаю её и с размаху бросаю на пол. Напиток разбрызгался на свежевымытом полу, а железная кружка  загремела громко. Ко мне подбежали:- Ты что хулиганишь, и тут же ,- Ой, ой подожди, не тужься, давай скорей, пойдём миленькая, суют в руки пелёнку и причитая, только осторожней, только тихонько, ведут в родовую. Головка ребёнка уже наполовину вышла.

Дальнейшее проходит почти мгновенно, кроме того момента, когда я засмеялась. Они помогали головке освободиться, а мне стало щекотно. Акушерка сказала, что такую мамочку, чтобы смеялась при родах видит впервые.

А потом мне показали ребёнка, он вылетел пробкой за пределы приставленного столика, акушерка еле успела поймать.
Девочка, мне показывают её и уходят обрабатывать, а меня оставляют в родовой одну. Минут через десять акушерка вернулась и сообщила вес 3 кг рост 52 см, ребёнок нормальный, дефектов нет.

 Наконец вышла детская сестра и показав мне дочку ещё раз, понесла её в детскую. Тут в родовую привели ту женщину что вскрикивала с визгами и занялись ею на втором кресле.
 Вокруг неё крутились уже трое, роды были тяжёлыми, женщина обессилела. В 33 года, первый ребёнок, схватки прекратились и сейчас решали вопрос рожать или делать кесарево.

Остановились на рожать и стали жгутами из полотенец выдавливать ребёнка, а потом врачу пришлось поворачивать его, он лежал поперёк. Впервые я увидела, как рука по локоть погружается внутрь человеческого тела.
 Они вертелись около неё, а я смотрела на её лицо. Оно посинело а они не замечали.

Я закричала, о том, что она синеет и тогда они сразу бросили изымать ребёнка и занялись ею.
Ей сделали укол и потом массировали грудь, остановилось сердце. Потом она вздохнула и ей тут же дали кислородную подушку. Пока роды приняли ей сменили три подушки.
Но мальчика извлекли живого и она тоже была уже вне опасности.

А мне после всего пережитого страшно захотелось есть и мне сказали, что сейчас принесут. Мама всё металась по лестнице и рыдала, когда нянька высунулась в окно и сказала ей ' "ну чего здесь мокреть развела, дочка давно родила. Внучка у тебя"-" Да как родила, вон она кричит, стонет"-" Вот Фома неверная, говорят тебе, твоя родила, не пикнула даже, жрать просит, беги быстрей, купи чего-ничего"

Мама со всех ног бросилась на площадь, купила хлеб с сыром и бутылку кефира и виноград. Она принесла и та же нянечка пришла в родовую и плюхнула это всё мне на грудь, "ешь'. Сила , а не антисанитария. Но съела я всё моментально.

 В родовой я пролежала два часа. За это время с меня стекло всё и далее больше за все 9 дней пребывания в роддоме не капнуло. Оказывается это было тоже плохо. Потом, когда мне приносили кормить ребёнка, у меня начинались дикие боли, хуже чем при  родах, и мне стали делать уколы обезболивающие  и смягчающие сокращения.

Сокращения на сухую это хуже всего-, сказала врач, и выдала фразу, -как бы вторыми родами вам не умереть, милочка. Эта фраза потом чуть не стоила жизни моему второму ребёнку.

Я попала в третью палату, где уже лежали шесть женщин и четыре кровати оставались ещё пустыми. Мне досталась вторая кровать слева от входа. Пустовали кровать рядом, кровать у окна справа  и вторая от входа справа. Туда потом и поступили женщины бывшие со мной вместе в предродовой.

 На кровать рядом со мной через час доставили измученную первородку, на кровать у окна положили "ой,тошно", двадцатилетнюю женщину со спутанными , свалявшимися в колтых волосами, кажется очень давно немытыми. На кровать справа от двери привезли ту, что жалобно с подвываниями стонала при схватках.

Это была женщина 47 лет, тоже первородка. Мучилась она более трёх суток и просто удивительно, как выжил при этом её ребёнок и почему ей не оказывали помощь.

 Она была одинокая, устала жить одна и решилась родить ребёнка, в столь позднем возрасте, ради того, чтобы было для кого жить. Мальчик у неё родился крупный 5,400 так что понятно, отчего она так мучилась.
Катя пришла в себя после родов на третьи сутки и оказалась очень доброй, общительной и приятной женщиной.

Остальные женщины поступившие ранее нас, запомнились мне менее. У окна в нашем ряду лежала Люся, родившая ночью. Ей ещё не приносили ребёнка на кормление, она мне запомнилась оттого, что наших детей перепутали.

Кормить детей нам принесли в 6 утра следующего дня, в понедельник. По коридору загремело, потом распахнулись двустворчатые двери палаты и въехала большая каталка, на которой в рядок, как полешки лежали плотно запелёнутые малыши.

Вели они себя по разному, кто-то уже пел песни, во всю Ивановскую, кто-то зевал, а кто-то мирно посапывал носиком. Потом я узнала, что прежде, чем везти  на кормление их слегка прикармливали, оттого некоторые и спали. А вот обработкой и пеленанием, занимались после кормления, чтобы деток дважды не крутить, так что привозимые на кормление, изрядно попахивали. Такие были порядки.

Нам стали раздавать детей. Начали с нашей стороны. Я получила кулёк, собралась прикладывать его к груди, как показала детская сестра и тут же уставилась на ребёнка, он явно не был похож, на того, что мне показывали в родовой.

Интересно, но когда в фильмах бывает сюжет про то, как в роддоме подменили и перепутали детей, я в это не верю. Это может быть только в одном случае, если мать рожала в бессознательном состоянии, что нереально, или через кесарево, что вполне реально. В остальных случаях, того краткого мига,когда тебе показывают младенца, достаточно, чтобы запомнить своё дитя и отличить его среди других.

Сестра ещё продолжала разносить остальных детей, когда на всю палату прозвучали два наших голоса " это не моя", "это не мой". Она остановилась и сказала нам:- Ну что вы выдумываете, бирки посмотрите. Я выпростала ручку малыша и громко сказала Казаков, в то время как Люда воскликнула Сычёва.

Сестра тут же бросилась извиняться и менять детей. Одеялки у всех были одинаковые, только у моей было подпалённое пятно в ногах, по нему эта сестра потом всё время сверялась. А позже, когда я встала и управлялась со всем, то просто вталкивала каталку в палату,заявляя:-” Деловая, раздавай”. И детей раздавала я.

Я пыталась начать кормить дочку, но она спала. Тогда сестра сказала, чтобы я зажала ей носик и она откроет рот. Смотрела на крохотную пуговку, усеянную белыми пятнышками, словно манкой и не могла понять, как зажму этот крохотный носик, но сестра велела действовать смелее.

Крылья носика оказались неожиданно твёрдыми и никак не хотели зажиматься. Пришлось сестре помогать неумелой робкой мамочке, после чего девочка открыла ротик и крепко ухватила грудь, а у меня потемнело в глазах и я упала без сознания на кровать. Вот тогда-то мне и помогли и врач сказала эти страшные слова.

 Укол стали делать перед кормлением ежедневно. Одного хватало на сутки.
Сосала девочка активно и быстро набирала вес.

А у соседки Лиды, той самой тридцатитрёхлетней ничего не получалось со сцеживанием молока. Ей кормить малыша пока не приносили из-за разного резуса, и нужно было сцеживать молоко. Грудь у неё стала стеклянной, она стёрла её до ран, но ничего не могла сделать, а сестра показав приём один раз, более к ней не подходила.

 Меня всем наукам сцеживания научила мама, поэтому я предложила ей свою помощь. Она была так измучена, что с радостью согласилась.
 В общем я её раздоила, сил при этом затратила немало. Грудь была очень большой. Но результат в итоге оказался хорошим, она больше не мучилась и справлялась сама.

Вообще я встала быстрее всех, словно никогда и не рожала и тут же включилась в заботу обо всех обитателях палаты. Это было для меня своего рода приятным времяпрепровождением и спасением от долгого течения времени в условиях больницы.

 Я жутко не люблю больницы с их замкнутостью, поэтому всегда стремлюсь чем-то занять себя. Мне не составляет труда принести судно, попросить у сестры-хозяйки пелёнки для женщин или оказать любую другую услугу. Мне так комфортней.
Оттого и получалось всегда и везде, что люди быстро со мной сходились, я становилась им нужной и словно бы близкой.

Очень скоро я плотно опекала Машу, ту двадцатилетнюю роженицу. Она сама была не из Серпухова, приехала откуда-то из глубинки России в Серпухов работать в совхоз Большевик по набору. Совхоз был богатый, работников не хватало и они набирали по оргнабору, так это тогда называлось. Её молодой человек, пока не муж, отец ребёнка был из Сибири, тоже приехал на работу трактористом. Видимо здесь платили больше.
Жили они в общежитиях при совхозе. Маша была из очень глухой деревни, настолько глухой, что не умела даже обращаться с мылом. Если бы мне сказали,  что такое бывает, я бы не поверила.

 Но позже посмотрев фильм “Печки-лавочки” и вспомнив Машу, я поняла, что в таком беспросветном мраке жила половина населения глубинки, особенно в глухих деревнях. Наверное поэтому они, невыездные, по сути привязанные к своим сёлам крепостные, так старались вырваться в города. А наш совхоз Большевик был по сути городским почти промышленным производством.

На третий день после родов, её почти насилком заставили встать из кровати, так она боялась вставать,хотя, когда привезли после родов, норовила вскочить, но её отругали. Она пользовалась судном, посмотрев, как это делают другие женщины.

Но взявшись за него неловко, опрокинула его на кровать, после чего я сбегала к сестре хозяйке, попросив сменить ей постель. Девочки рядом, увидев, как она руками пытается стряхнуть всё с постели, убежали из палаты, с позывами к рвоте. А мне было её жалко.

Я заставила её встать и идти в туалет. Там  подвела её к раковине, дала мыло и велела мыть руки и лицо. Кран пришлось показывать, как открывается, так как в совхозе они пользовались простыми нажимными умывальниками.

Маша стала умываться, при этом возя по лицу куском мыла. Женщины, которые находились рядом, зашлись громким хохотом, а я терпеливо объяснила ей, как нужно пользоваться мылом. За то, что я не смеялась и проявила о ней заботу, она привязалась ко мне, как бродячая собачка и шагу не могла сделать без меня.

А Лиду продолжали преследовать неприятности, у неё вдруг началась грудница, температура поднялась под сорок, груди снова остекленели. Её срочно начали лечить, а ребёнку уже сделали необходимые процедуры и его нужно было начинать эх кормить, а чем?

 И я вызвалась кормить его, ведь у меня было очень много молока. Теперь я брала двоих детишек и прикладывала их к груди одновременно. Плюс был в том, что они хорошо старались и сцеживать молоко мне больше не приходилось.
Теперь кровать моя, в то время, как я отлучалась была всё время завалена гостинцами, несмотря на отказ, девчонки заваливали меня. Мне и из дома приносили и они нагружали. Мы стали съедать всё  сообща, так я настояла.

Виталька приходил ежедневно, но толку. Мы на 4-ом этаже, окно открывать не разрешают, видим друг друга и то плохо. Но он всё равно прибегал и стоял под окном, я показывала ему наш кулёк, но в основном мы общались записками.

Однажды, во время кормления ,вы конечно помните, что моя кровать вторая от входа, а Машина у окна, я взяла как обычно своих птенчиков, приложила к груди, они дружно присосались и трудились. Я сидела лицом к Лиде, чтобы она могла смотреть на своего сынишку.

 Маша устроилась кормить ребёнка весьма своеобразно. Одну ногу она спустила с кровати, вторую поджала под себя. На ноги положила подушку, на подушку ребёнка.

 У неё была весьма своеобразной формы грудь, длинная вытянутая, так вот она двумя руками взяла эту грудь и стала пихать её в ротик ребёнку, его при этом не держала. Получилось, что вместо того, чтобы попасть ему в рот, она толкнула его и грудью и руками и он стал падать.

 Про мраморный пол я уже рассказывала. До сих пор не знаю, как это получилось, но я успела отбросить двоих детей на кровать, так, чтобы они не свалились и в два прыжка, очутившись возле неё подхватить ребёнка у самого пола.

Что со мной случилось я не знаю, но я вдруг со всей дури влепила ей пощёчину и безобразно на неё накричала. Я обозвала её рохлей и коровищей неуклюжей, а потом разревелась злыми слезами.

При этом поправляя её позу, пристраивая ребёнка в её руке и показывая, как правильно давать грудь, чтобы ребёнок не давился и не захлёбывался, тем паче не падал. Всё это произошло много быстрее, чем я описываю.

 Потом я вернулась к своей кровати и продолжила кормить своих детей. Это как ни странно не обидело и не отвернуло от меня Машу, а ещё крепче привязало. До этого она кормила ребёнка лёжа и таких заморочек не случалось, но глядя на других она захотела кормить сидя и чуть не угробила сынишку.

Её доверие ко мне настолько возросло, что она дала мне прочесть письмо её кавалера, с тем чтобы я помогла ей правильно ответить ему. Ей понадобился мой совет. С чего она решила, что я больше знаю и более опытна в жизни, не пойму.

Честно скажу, что письмо я читала давясь от смеха, но стараясь не показывать этого, чтобы не обидеть Машу. Ну и как можно было спокойно читать письмо, которое начиналось буквально так " Сдрастуй дарагая Машинка!" 
Далее я думаю продолжать не стоит.

 Я продиралась сквозь дебри повышенной грамотности с большим трудом, пытаясь понять о чём писал автор, иногда приходилось переспрашивать у неё. Хорошо что это чтение шло не в палате, а в коридоре у окна, иначе вся палата угорала бы в истерике. Мы обсудили письмо, я подсказала ей некоторые вещи.

 Потом она сказала мне что при выписке ей хотелось красиво выглядеть, а я же вижу, что с её головой. Так вот, она попросила помочь расчесать тот колтых, что образовался из её волос. Честное слово, этот вшивый домик легче было бы срезать к чёртовой бабушке.

У Маши были длинные, до половины спины, густые тёмные волосы и вот на этих волосах она соорудила в парикмахерской, за две недели до родов Бабетту. Крутой начёс с которым она всё это время ходила, причёску берегла, во время родов свалялся, сбился набок, но благодаря лаку держался стойко набекрень.

Какой уж мастер так постарался или Маша дополнительно брызгала лаком, не знаю. Но время, убитое мной на разборку Эйфелевой башни, в которой каким то чудом оказались вкрапления сосновых игл и листьев сухих, словно её головой возили по земле в лесу, равнялось ровно двум дням, с перерывами на кормление и сон.

 Итог был плачевным. Волосы я расчесала, но при этом по кругу, вокруг затылка оказался весьма основательно прореженный участок, словно кто-то прошёлся бритвой.  Почти как тонзура, но с остатками волос в центре. Несмотря на всю осторожность, проявленную мной, волосы просто выпадали.

Потом я мыла ей голову и в итоге оставшимися волосами удалось кое-как прикрыть проплешины. Руки у меня болели безбожно, после таких упражнений. А она была счастлива, это было видно по всему.





                Глава 12 Жизненные сюрпризы.

Ещё в те же дни случилось нам наблюдать одну картину. В соседней палате, много раньше нас, дня на три четыре, случилось так, что молодая одинокая женщина, родившая казалось бы здорового мальчика, через два дня лишилась его, а она ведь уже кормила ребёнка. Не помню почему он умер. Умер ночью в детской.

К ней наутро пришли врач и медсестра  сообщить о смерти ребёнка и перевязать грудь. Сначала она была как омертвевшая, дала перевязать себя и легла отвернувшись ото всех лицом к стене. А через некоторое время с громким плачем и криками, она принялась срывать с себя тугие повязки. Там собралась масса персонала, они старались удержать, уговорить , успокоить её. Это было страшно. Но она не давалась повторно перевязаться.

В этой же палате лежала холёная жена капитана из военного училища. Он там преподавал. Так вот,жена капитана наоборот настояла в первый же день, чтобы ей перевязали грудь, так как она не хочет портить свои формы притоком молока и ходить потом с обвисшей грудью. Не знаю как, но она своего добилась.

Так вот эта девушка, тоже кстати Маша, попросила разрешить ей кормить малыша соседки по палате. И ей пошли навстречу, вместо того, чтобы на следующие дни выписать, её оставили и она кормила мальчика.  Видимо капитанша заплатила им.
Не знаю как она потом думала перемочь своё горе, ведь всё равно с ребёнком пришлось бы расставаться.

Но вышло по иному. Их выписывали в один день, причём Маша должна была уйти раньше, но кто-то видимо постарался её задержать. Персонал больницы страшно возмущался поведением капитанши, по другому её не называли, видимо они всё и подстроили.

Капитанша красивая, стройная, пышнотелая женщина с крашеными пышными белокурыми волосами собиралась, красилась, наводила лоск.

 Маша в отдельной комнатке, возле второго выхода с этажа, переодевалась. Маша тоже не была страшненькой, просто неброской приятной наружности,обычная девушка с естественной белокурой косой.

А в то время, как они собирались, каждая по отдельности, приехал капитан и нянечка, та самая, что принимала передачи в сердцах вылепила ему всё, что он мол свою королевну откармливал да обхаживал, а она даже ребёнка кормить не желала, грудь свою берегла.

 Услышав это он попросил сказать ему всё подробно.
Итогом оказалось следующее. Нянька обежала все палаты, а историю капитанши и Маши знали все. Как обычно слухи быстро носятся:- "Ой, девки, что щас будет, вон гляньте в окна."

Ну мы конечно все повисли в окнах. День был тёплый, даже открыть окна разрешили. Подьезд наш находился по правую руку от палаты внизу, а тот через который выпустили Машу слева, довольно далеко, но видно.

Когда вынесли ребёнка и отец взял его на руки, он велел жене следовать за ним.
При выписке он как положено, одарил акушерку, детскую сестру и нянечку цветами и конфетами, а жене букет не отдал, велев идти за ним. Этого мы не видели, это нянька потом рассказывала.

 Мы увидели  их уже выходящих из подъезда. Нянька вышла с ними и за спиной у капитанши, показала ему на выходящую из другого подъезда Машу. Вот тут всё и произошло.

Слов мы не слышали, это как в немом кино. Он с ребёнком сел в машину, закрыв дверцу перед носом жены и велел трогать. Она стояла в растерянности, а он догнал Машу, которая уже почти дошла до ворот, сунул ей в руки сына и стал в чём-то горячо убеждать. Это длилось довольно долго, за это время, опомнившаяся жена, бросилась бежать к ним.

Но не преуспела, потому что видимо Маша согласилась с капитаном и села в машину, которая уехала из-под носа капитанши. Обо всём этом в лицах и красках, нянька злорадно и с явным удовольствием рассказывала. А мы ревели,просто мелодрама в жизни.

Сразу скажу ,город- то маленький, так что всё не скрыть. У них потом был не только развод, но и суд, который признал-таки право Маши на ребёнка и лишил прав на него капитаншу. Потом они уехали из города. Он получил другое назначение и увёз Машу, а капитанша осталась с носом.
Вот и такое бывало в жизни, а не в кино.

Через несколько дней выписывали нас. Тогда выписывали на десятый день, а не как теперь на четвёртый или пятый. Ребёнок успевал и сменить первородную кожицу и пупочек заживал полностью. Мои дела тоже были отличными, сокращения прекратились и болей больше не было.

За мной пришли большой компанией , четыре парня, вместе с Виталькой, Галчонок с ними увязался. Когда мы вышли сестра детская растерялась, кому отдавать ребёнка, кто отец, но ребята подпихнули Витальку вперёд. Он смущённо раздал всем подарки и взял дочку на руки.

Смешно и неумело, маме пришлось помогать ему прилаживая его руки, как нужно. Они были без машины. -Машина придёт позже- сказала мама,- к дедушкиному дому, так как бабушка с дедушкой просили зайти к ним, показать ребёнка.

Идти до их дома всего двадцать минут, по короткой улочке мимо моей первой школы и Гортеатра, через парк и мы дома. Когда мы подходили, пошёл дождь, короткий, почти летний и мама сказала, хорошая примета ребёнок входит в дом под дождём.

У дедушки с бабушкой мы пробыли недолго, но вполне достаточно, чтобы все успели налюбоваться на малышку, я её покормить а они накормить всю нашу компанию.

 Потом приехало такси и мы отправились домой, причём трём ребятам пришлось добираться пешком. Все делились впечатлениями о ребёнке.

 Когда её развернули интересно было наблюдать за их реакцией. У некоторых на лице было выражение брезгливости, мол паучок какой-то, у кого-то изумление, у Витальки и страх и гордость и радость. Страх оттого, что как браться за эту кроху, чтобы ничего не сломать.

Теперь начались дни полные хлопот, бессонных ночей, разных страхов. В общем всё , что обычно сопровождает молодых неумелых родителей. При этом Виталька перестал настаивать на нашем уходе на квартиру, видимо понял, что у меня пока не хватает опыта.

Не к моей чести будет сказано, но тогда во мне ещё не проснулось по настоящему полноценного материнского чувства, точнее полной ответственности. Видимо понимание того, что мать всегда придёт на помощь, способствовало некоторой расслабленности.

 То есть я любила свою дочку, мне нравилось её кормить пеленать, купать, гулять, словно играючи в живую куклу и в тоже время меня страшно раздражало, когда она плакала ночами. Мне хотелось спать, а она не давала и стыдно признаться, но это так, я срывалась на крик, истерила. Тогда вставала мама и забирала у меня ребёнка.

Через неделю мы собрались идти  регистрировать дочку в Загс, и тут примчался дядя Юра. Он приехал из Москвы специально, сказать, что имя тёти Ирочки, не Ирина ,а Ираида, чтобы мы назвали правильно.

Из-за имени нам долго пришлось пререкаться с заведующей Загса, которая уверяла, что такого имени нет, но в конце концов из-за того, что мы настаивали, она открыла справочник и обнаружила, что это имя есть даже в святцах, после чего извинилась перед нами и зарегистрировала. Так в моей жизни появилась Ираида Витальевна Сычёва, моя дочь, первенец.





                Глава 13 А просто жизнь.

Жизнь продолжается. Я уволилась с работы, получив декретные деньги. При увольнении мне не сказали в отделе кадров, о том что я имею право сидеть с ребёнком до года, с сохранением за мной рабочего места.

Тогда только вышел этот указ, правда без оплаты по уходу за ребёнком, с оплатой примут много позже. А сейчас кадрам невыгодно сообщать женщинам об этом указе, так как лучше на их место взять постоянных работников, чем временных,обязанных освободить место мамочке пожелавшей работать дальше.

 Отсюда и обследование гинекологом, во время приёма на работу, чтобы, не дай Бог, не принять беременную, возись с ней потом.
 Я ещё слишком молода, чтобы разбираться в этих вопросах, а мама жила при других порядках, когда сначала нужно было выходить на работу через две недели, после родов, а потом через два месяца.

 Так что правовая неграмотность народа была вещью обыденной, а просвещать его никто не торопился. Просто на семейном совете решили, что я буду сидеть дома с ребёнком минимум до года.
Ну и все домашние заботы, помимо забот о ребёнке также легли на мои плечи, а как же иначе, я же свободна.
Так что я стала вести активную жизнь домохозяйки у которой на руках трое детей; сестра 13 лет, требующая особого пригляда, брат первоклассник и дочка грудничок. А сама-то ещё неопытная.

 Мама с Виталькой зарабатывают деньги, а я за хозяйку. Уставала за день изрядно, уроки с детьми сделай, еду приготовь, дом прибери, за всем проследи, а ещё кормление по часам и гуляние с малышкой.

Гулять иной раз некогда, я заворачиваю дочку в одеялко, укутываю и выставляю на террасу при открытом окне, для свежего воздуха. Она там и спит.

Однажды не доглядела, как она крутила головкой и шапочка приоткрыла ей ушко.
Его надуло и у ребёнка случился отит. Пришлось лечить, но он время от времени давал о себе знать, даже у взрослой. Так что не уследила и наказала себя и дочку.

Может от этой усталости и психовала, когда приходилось не спать с ней ночами. Дом у нас был легко выдуваемый и простудные заболевания не замедляли нагрянуть.

 Отныне мы спали в большой комнате, где в изголовье дивана пристроили дочкину кроватку, рядом спали сестра и братишка, а мама перебралась на кухонку, на наше бывшее место. Там просто негде было поставить кроватку для ребёнка, ну и темновато было. Окно одно и то выходит на террасу.

Незаметно подошёл ноябрь, и мой девятнадцатый день рождения. Отмечали его скромно и то только потому, что Витальке понадобилось пригласить своего наставника по отряду, милиционера, Юрия. Их помимо отрядных дел, теперь правда Виталий в отряд не ходил, но отношения поддерживал, связывала страсть к охоте и они в сентябре и октябре успели несколько раз съездить на охоту на уток, ружьё испробовать.

Один раз и меня взяли, дали стрельнуть.
Рано мы поехали, с дочкой мама осталась и я быстро вернулась ,а они ещё оставались. Меня милицейский газик домой отвёз. Юрий замначальника отделения милиции был, так что мог машиной пользоваться.

А я со страху и сдуру, утку сбила, при этом совсем не смотрела, глаза зажмурила и ружьё, оно жутко тяжёлое, в руках плясало как ненормальное. Но курок как учили нажала. Отдача была, громадным синяком на плече долго светила.  Так они со смеху покатились, что я в утку попала, а пёс её принёс.

Собственно из-за этого пса они и встретились на моём дне рождения. Юрий последний год на охоту ездил, на сердце жаловался, что мол щемит, не до охоты уже. А пёс у него, чёрно-пегий пойнтер, ещё молодой двухлетка, но отлично обученный без охоты захирел бы.

 Вот они и должны были меня уговорить купить пса. Деньги-то у меня оставались , а остальное Виталий сам доплатит. В общем они меня уломали 65 рублей ещё на пса пошли. Так в нашу жизнь вошёл Чек. А Юрий не зря на сердце жаловался, в апреле он умер, от инфаркта.

Чек сначала жил в доме, но абсолютно не давал мне проходу, а потом начал на Витальку рычать, когда он спать в кровать ложился. Витальке это надоело и он построил ему загон возле сарая , куда его и поселили. Теперь хоть Пушиха свободно вздохнула, а то он её преследовал, проходу не давал.

А Витальку Пушиха не любила и всё норовила, как всех мужиков за брюки ухватить, приходилось и её на цепочку сажать. Такая кроха и на цепочке.
В доме ещё кот был, так что площади мало, народу много и живность, вообще не повернуться бы.

На Новый год Виталька позвал меня в деревню, нужно же было родителям внучку показать, сами они больше не приезжали. Мы и поехали. Добирались очень плохо. Иринка в электричке , не успели зайти, зашлась страшным криком и до Москвы рта не закрывала. Я её и так и сяк, никак не могла успокоить , да ещё и советчиков море.

А она и потом плохо дорогу переносила. Причём , как только вышли из поезда, она успокоилась и уснула, а на Казанском, только в электричку вошли, снова здорово.  Может запах специфический вагонный беспокоил.Четыре часа под неумолчный крик, это я вам скажу, то ещё испытание.
На автобусах ехали спокойно, ребёнок спал.

Встретили нас хорошо. Дочку тут же мать подхватила и унесла в комнату. Там для неё зыбку поставили, ту в которой ещё Виталий рос, дед её самолично делал, материн отец. Она у них в целости и сохранности была, как и Виталино одеялко.

А мне было предложено еду готовить, как всегда. Я и приготовила, как отец попросил пельмени. Бабушка Катя, тоже вышла, на правнучку полюбовалась, а потом возле меня села и ни на шаг, то по руке погладит, то в щёку поцелует.Любила она меня, это чувствовалось. И стряпню мою ела с удовольствием.

 Покормить Иринку, я ещё в дороге покормила, так что сейчас время до следующего кормления у меня было. Потом мы сидели ужинали, отец естественно с бутылочкой и Витальку угостил. Но Виталька не пьянел никогда. Он обычно выпьет сколько-то слегка побледнеет и говорит, что ему хватит. И даже не видно, что человек выпил, но он больше не притронется, говорит, если ещё хоть чуточку, упаду. Норму свою знал, а отец нет.

 На Новый год в клуб ненадолго сходили, с друзьями повстречались и домой. Причём мать всё Витальку уговаривала, ты пойди ещё с друзьями погуляй, Верке кормить, а тебе то что. Но он отказался.

Потом немного посидели за столом. Стол накрыли неплохой, у них и мяса и сала и солений вдоволь было, так что с голоду не умрёшь. Я и холодец сделать успела и салат соорудить. Но спать легла рано, устала, а они ещё сидели разговаривали.
Мы в горнице, бабушка за стенкой, я на кровати, Иринка рядом в зыбке, а они под утро улеглись.

Первого числа после обеда домой тронулись. Нагруженные по уши, сумка с соленьями и ведро с мясом.
 Тогда таких долгих выходных не было, второго на работу. И так Виталька отпросился и мы 29 декабря уехали., а первого возвращались.
 Опять Иринка плакала, но уже не так долго, мать какой-то водички намешала успокоительной, так что терпимо обратно ехали.

И снова будни потекли, только теперь Виталий всё чаще на выходные стал в деревню уезжать.  И каждый раз оттуда везти и тушёнку и мясо вяленое и соленья. Мать грузила.

 А потом по весне, в марте он и Чека с ружьём в деревню отвёз,мол здесь некогда и не с кем на охоту ездить, а там с друзьями похожу. К тому времени как раз ввели уже пятидневную рабочую неделю с двумя выходными. Он в пятницу после работы уезжал, а в воскресенье возвращался.

В один из выходных дедушка меня в Москву свозил, пальто купить. Недолго ездили, опять в “Людмилу“на Курском, но мне хватило,чуть не лишиться молока. Так распёрло, а сцедиться негде, даже покраснела вся.

 Потом в туалет забежала, лифчик сорвала и молоко на стены брызнуло с напором, а мне легче стало. Только я оказывается заболевала уже, но ни деду ни мне невдомек.

В феврале это было и я чуть не убила своего ребёнка. Заболела, температура под 40 и Иринка от меня тоже. Я кормила её лёжа в кровати. Молоко от температуры начинало перегорать и приходилось сначала отцеживать а потом кормить, и ещё носик ей заложило, так что я сначала носик ей молочком своим промывала, чтобы она хотя бы сосать могла.

 И вот во время кормления я уснула и она рядом со мной сопит, а я во сне руку откинула и перекрыла ей ротик и носик. И видимо она начала уже задыхаться.
 Разбудила меня пощёчина.

 Мать стояла надо мной с Иришкой на руках и кричала, а я таращила глаза ничего не понимая. Потом до неё видимо дошло, что вид у меня невменяемый и я вся красная. Она тронула мой лоб и заплакала, прижав Иринку к себе. Ребёнок уже спокойно спал. Она забрала Иришку к себе в кровать.

 На следующий день вызвали неотложку. У меня был грипп, а у ребёнка просто ОРЗ, как тогда писали. В общем матери дали больничный по уходу за обеими. Молоко у меня перегорело почти полностью, на кормление не хватало, хотя раньше я сцеживала по поллитровой банке за раз и мама относила его на молочную кухню.

 А теперь пришлось бежать к ним за помощью. Ей выписали кефирчик и каждый день с утра приходилось бегать на молочную кухню. Бегал туда на неделе Виталька перед работой.

Теперь я кормила грудью через кормление, чтобы молоко успевало набираться.
После болезни я довольно быстро пришла в себя, организм-то молодой и снова взвалила всё на свои плечи.





                Глава 14 Не без мистики и ударов судьбы.

С марта у нас начались странности. Мы стали находить во дворе яйца. Начали копать огород, лежит куриное яйцо, это при том, что кур ни у кого в округе нет. Первый раз мать его отбросила на дорожку, оно не только не разбилось, даже скорлупа не треснула.

А крутится, если повертеть, как варёное. Сестра попробовала разрубить его лопатой, не рубится. Странность какая-то. Мама просто взяла и бросила его в бочку, для сжигания мусора. Это было в среду.

В четверг не помню по какой причине мы крепко разругались с Виталькой, в пятницу вечером он уехал в деревню. В понедельник вернулся, не разговаривает, к вечеру вторника заговорил, помирились.

 В среду иду в туалет на дорожке снова яйцо, в четверг снова ссора и так по накатанной. Длилась эта свистопляска до середины апреля, пока мать с кем -то не поделилась и ей подсказали, что делать.

Они с Надеждой, не подпуская меня, найденное яйцо с какими -то там наговорами подкинули трижды на лопате и перекинули через забор к Веркиной соседке,бабе Кате.

 А тётя Нюра, Веркина мать не один раз жаловалась на неё соседям, что она чёрный человек и колдунья. Вот матери и посоветовали перебросить туда, на кого она думает. Мать Нюрины рассказы и вспомнила.

Нужно было видеть, что творилось с этой бабкой. Яйцо упало в траву, недалеко от их туалета, его не было видно абсолютно. Бабка несколько раз порывалась пойти в туалет и каждый раз, доходя до этого места, вдруг начинала крутиться на месте и бежала назад.

Словно утыкалась в невидимую стену, а остальные ходили спокойно. В конце концов она вынуждена была справить нужду прямо на дорожке. Потом маме стало жаль её, та три дня не могла пройти в туалет и пользовалась видимо дома ведром.

Тогда мама рассказала, о том что сделала тёте Нюре, та отыскала яйцо в траве и бросила его в ведро с мусором, после чего сожгла. И путь для бабки освободился. Если бы я своими глазами этого не видела, сказала бы бабкины сказки. С таким я столкнулась впервые в жизни.

 А наши ссоры тут же прекратились и яйца больше не появлялись. Даже словно наоборот, он ещё ласковей со мной стал, чем был прежде. И я снова забеременела. У меня ни разу не приходили месячные со дня родов, считать было не от чего, да ещё и мама сказала, пока их нет и кормишь грудью ничего не будет.

Оказалось что это не так. А в мае у меня окончательно пропало молоко, я ещё не подозревала о своей беременности, так как в этот раз всего однажды, наутро после бурной ночи вырвало, а токсикоза не было. Рвота иногда и из-за некачественной пищи бывает, на это и списали.

И тут случилось самое страшное испытание в моей жизни, не знала писать о нём или нет, потом решила, что как из песни слова не выкинешь, так из жизни событий не вычеркнешь.
Оно многим покажется запредельным, так что можете просто пропустить.

Ко мне пришла Нинка, она сказала, что её  мучает совесть и она не может больше молчать. Почему ей приспичило прийти именно тогда, я не знаю. Я ответила, что слушаю её внимательно. И тут она меня огорошила, что в то время, когда я легла на сохранение, моя мать спала с моим мужем,а её свекровь, и сама Нинка, вернее в другой последовательности, сначала Нинка, а потом свекровь, их застали.

 Как я уже говорила дверь мы запирали редко, бояться было некого, поэтому войти в дом можно было свободно. Я ей не поверила, я сказала, это ты в отместку за то, что он тебя отверг мне сейчас выдала? И тут же пересказала ей тот случай, когда вернулась из больницы, а она приставала к нему.

 А она мне ответила, что нет не в отместку, что мол именно в этот второй раз моего пребывания в больнице всё и случилось, вы же уже не жили, было нельзя, вот они мол и воспользовались. А она сама да, подлость совершила, решив что уж ей молодой он не откажет.
Что я могла думать, чему верить, как поступить?

А так как сама научилась у бабушки прямоте то и решила спросить обоих напрямик правда это или нет. Но нужно было выбрать время, чтобы дома не было Нади и Сашки. Заводить такой разговор в присутствии детей мне не хотелось. И носить в себе неопределённость было невмоготу.

Случай подвернулся через день. Надя ушла гулять с Иринкой, Сашка убежал играть с ребятами на болото, Виталька только пришёл с работы и ужинал, а мать сидела тут же. Было тепло и мы ели уже в террасе.

Я сказала, что мне нужно серьёзно с ними поговорить и спросила прямо в лоб, правду мне сказали или нет. Виталька побледнел и уткнулся в тарелку. А мать взвилась сразу на крик:-Да как ты смеешь, дрянь, поносить мать, да кто ты после этого есть, да как тебя земля носит и прочее и прочее.

По реакции обоих я поняла, что это правда. Уж слишком хорошо знала свою мать и знала, что на крик она переходит тогда, когда виновата.- Не кричи, испугаешь ребёнка-оборвала я её и повернулась к нему-Как ты мог?

Он посмотрел на меня и сначала тихо, но постепенно повышая голос, правда не до крика, ответил:
-Это было один раз, я был пьян и не понял сразу. И потом я же просил тебя давай уйдём жить на квартиру, я же тебя просил не просто так.

В ответ на эти его слова, мать начала безобразно обзывать уже нас обоих. Вопли разносились на половину посёлка. Я же хотела всё выяснить тихо, а тут опять меня поносили на всю округу. Не помня себя, вся зарёванная я выскочила из дому, побежала по улице ,нашла Надю, она гуляла с коляской за углом, возле болота, подхватила коляску и выдавив, “я к дедушке”, пошла по направлению к дедушкиному дому..

А Виталька собрался и ушёл из дому тоже. Он ушёл на свою старую квартиру. Двоюродного брата там давно не было, но хозяйка пустила его переночевать, по старой памяти. Она в общем-то была добрая старуха.

Я пришла к дедушке и увидела раздевающуюся, пришедшую буквально передо мной бабушку.
А это ты-сказала она-, я знала, что ты придёшь к нам.
-Знала? Откуда?-удивилась я.
-Я сама только что от вас, просто услышала крики, когда вошла в калитку и не стала заходить, решила, что ты обязательно придёшь.

Бабушка сунула деду Иринку-Петя посиди с Ирочкой, нам с Верой нужно поговорить. Иру пора было кормить, я достала из коляски бутылочку, бабушка её подогрела на водяной бане и сунув деду, выпроводила их в комнату, плотно прикрыв дверь.

-Во-первых садись, во-вторых то, что ты хочешь мне сказать, правда.
Я уставилась на неё:- Правда ? И ты молчала, знала и молчала?
Я чуть ли не кричала.
-Так, если ты хочешь поговорить, условие первое, никто кричать не будет, мы не на базаре. Условие второе, ты спокойно выслушаешь, то что я тебе скажу и только потом будешь задавать вопросы, если что-то неясно.

Я хорошо знала бабушку и знала, если она сказала, то как отрезала. И я согласилась выслушать её, хотя внутри всё жгло от боли и горечи ситуации, она всё знала и молчала.

- Подумай сама-начала бабушка-что я должна была  кричать об этом на всю Ивановскую, славить вас, устраивать в семье скандал? Недобрый человек принёс тебе эту весть и с недобрыми намерениями. Да это случилось один раз, да Виталий вправду был пьян, да бабка Лиза застала их в одной постели, когда они оба спали, понимаешь уже просто спали.
Но бабка всё поняла , она  разбудила мать и всё ей высказала, что о ней думает, но в тоже время она ей сказала, чтобы та не портила жизнь дочери. Потом она пришла к нам и всё рассказала и я поговорила с ней. Она обещала молчать. Кто тебе рассказал, она?

-Нет, моя подружка Нинка, она оказалась там раньше но видимо не стала их будить, а потихоньку ушла.
-Ну и никакая она тебе не подружка, раз сделала такую подлость, столько времени молчала, а тут её распёрло. Гнать нужно таких подруг в шею. Хорошая подруга ситуацию исправить попробует или вообще промолчит, а не пожар раздует. Но раз уж пожар разгорелся, слушай, что тебе старый человек скажет.
Ты не должна строго судить свою мать, тем более ругаться с ней и считать её гулящей женщиной. Ты отлично знаешь она не такая.

Я была потрясена, это говорила о матери женщина, которую та костерила в хвост и в гриву, при любом удобном случае.

-Вера, -продолжала бабушка- в жизни одинокой женщины бывают тяжёлые моменты, когда выть хочется, так нужен мужчина, а его нет. Вот и у мамы случился так называемый бабий час, ты не знаешь, что это такое, и не приведи Господи, узнать. А тут беспомощный молодой и сильный мужик подвернулся под руку. Ну и случился срыв. Не судить нужно, не звонить об этом на всю округу, а понять.

-Но это же моя мать, а он ей как сын-беспомощно прошептала я.
-Да, в такие моменты ровесников не ищут, по себе  знаю.
-Ты что, ты хочешь сказать?....
-Глупая, не выдумывай себе, того чего не было, но просто мужчины, притом и молодые у меня были, когда  я осталась одна с сыновьями на руках. Не монахиней же я жила, да и замуж выйти хотелось. Не все мужчины спешат жениться, некоторые способны только поиграться, но заранее не знаешь. И вообще никогда не суди одиноких женщин, они счастья ищут, а не гульбищ.

-Ты хочешь сказать, что гулящих женщин не бывает?
-Бывают, но это другая категория, ничего общего не имеющая с одинокими, обременёнными детьми.

Долго ещё говорили мы с бабушкой, уже после того, как я уложила Иришку спать. Бабушка взяла с меня слово, что я всё хорошенько, спокойно обдумаю и только тогда приму решение.

Вот так, наутро я пришла домой. Мать испереживалась, это было видно по зарёванному обвисшему и сразу постаревшему, осунувшемуся лицу. Я не стала ничего говорить, отвечала односложно на её вопросы по хозяйству и всё.

У меня ещё не было сил отринуть всё и забыть, но уже не было задора теребить рану и ковыряться в ней, доискиваясь истины.
В общем нам обеим было тяжело одинаково.

 Вечером пришёл Виталька, я молча налила ему еду, взяла коляску с Иришкой и ушла прогуляться по улице, чтобы не видеть их обоих. На улице ко мне подскочила Нинка, она словно подкарауливала меня.
-Ну что, выяснила?-спросила она.
-Знаешь что, подруга, сказала я ей устало-шла бы ты мимо и забыла о моём существовании на всю оставшуюся жизнь.
-Что? Это я которая открыла тебе глаза?
-Лучше было бы, если бы ты выстрелила мне в спину, себе бы место освободила и я бы не мучилась. А теперь гуляй и не по нашей улице. Спасибо тебе за всё.
Я отвернулась и пошла прочь
-Что и нашей дружбе конец, из-за мужика подругу теряешь?
-Дура ты несусветная, была бы правда подругой, молчала бы в тряпочку, изыди.
Всё на этом мы и расстались, на всю жизнь. Нет мы виделись, ведь жили рядом, но старательно друг от дружки отворачивались.





                Глава 15 Нарыв созрел.

Ещё в детских воспоминаниях я упоминала о младшем мамином брате-клептомане, редко появлявшемся на моих страницах, а теперь он снова появится ненадолго, так как его уже не кладут в больницу на лечение, а отправляют на зону, на поселение.

После похорон тёти Ирочки,он в очередной раз побывал на зоне, так как за то, что ему не сказали о похоронах и не взяли его, украл у бабушки шубу и бусы, за что и отправился вновь на полтора года.

 Отбыв очередной срок он возвращается, устраивается работать, а после снова-здорово, он на зоне. В нашей семье будут два таких Саши, как образно выразится моя дочь " дедушки Ленины”, то по тюрьмам, то по ссылкам. Это мой дядя и мой младший брат. Видимо имя Александр нашим семьям противопоказано. Плохо кончают наши "победители".

В этот раз упоминаю его по той причине, что работал он на том КСК, что и мой муж и именно он станет " радостным" вестником перемен в моей жизни.
Но это предисловие, а пока пойдём по сути.

Итак после всего случившегося, я несколько отгородилась ото всех. Внешне я была всё той же хлопотливой, заботливой, беспокоящейся обо всех, но внутренне это был ад, в котором бушевали страсти.

 И с матерью и с Виталькой я общалась через силу, до такой степени, что Виталька стал приходить домой всё позже и позже, оправдывая это авралом, спецзаказом на работе. То им нужно выполнять новый заказ на железобетонные блоки для стройки, то ещё что-то срочное.

 А я не интересовалась так это или нет. Ещё, когда я была беременна Иришкой, на исходе лета, во-время декрета, я была однажды на его работе, точнее возле его работы. Он зачем-то приезжал, а я ждала его возле проходной.

 Тогда у меня были волосы, крашеные в рыжий цвет, любила экспериментировать, но красила в основном нестойкими, природными красителями, путём полоскания, так что мои светло-русые волосы принимали не цвет, а скорее оттенок.

 Теперь я красила их в белый цвет и уже не естественными, а искуственными красителями, супрой или гидроперитом, до соломенного, а не белого пергидрольного оттенка, поэтому волосы выглядели естественно. Почему я об этом упомянула?

Потому, что брал он меня с собой не просто так, а с целью показать девчонкам, с которыми работал на производстве. Но я об этом не знала, как не знала и того, что он вовсе не перерабатывает, а находит утешение с одной из этих девчонок.
Я -то отказывалась от близости под любым предлогом, не понимая, что этим усугубляю положение.

 Иришка начала ходить и это доставляло и радость и новые хлопоты, за ней нужно было наблюдать усиленно. А вскоре и первое слово мама слетело с её уст, а далее больше и больше с каждым днём. Не помню, кажется я пошла на плановый осмотр к гинекологу в начале июня, тогда я и узнала о том, что беременна.

Я шла домой и размышляла, как я скажу мужу об этом. Срок был шесть недель, ещё маленький, но уже срок.
Придя домой решила перебраться на летнее пребывание в сарай, как мы уже делали в прошлом году летом. Там был оклеен обоями один угол,настелен пол досками, огорожен от остального пространства.

В нём поставили кровать, соседи отдали. Потом мы стелили матрасы и бельё и спали на свежем воздухе. На зиму кровать оставалась стоять голой. Я застелила её, приготовила всё необходимое рядом в тумбочке и вернулась в дом.

 Иришка играла с Надей, мама готовила обед, а я села что-то шить, когда пришёл Сашка, мамин брат. Дядей я его не звала, у нас была разница в 16 лет, но он для меня был, как старший брат.

Мама усадила его обедать, а он спросил меня, "вы что в деревню уезжать собрались?" -"С чего ты взял?-"удивилась я.
-"Ну, Виталька же на расчёт подал, вот через две недели получит деньги. Сказал в деревню едет жить".

Это было, как обухом по голове, не только мне, но и матери.
Я не помню, как и чем отшутилась от Сашкиных слов, он ушёл, а я сидела в каком -то ступоре и размышляла, как мне быть. Речи о том, чтобы сказать ему теперь о ребёнке, быть не могло.

Он мог решить, что я таким образом решила его удержать, но и разговора о том, чтобы оставить ребёнка теперь тоже быть не могло.

Ещё когда мы начинали жить, он мне как-то сказал, “ты такая которую нужно держать обеими руками, как хрусталь, или бежать от тебя сломя голову, чтобы не остановиться и не вернуться.”

 Теперь я поняла, что он решил бежать сломя голову.
Удерживать было бесполезно, видимо вина и дальнейшая жизнь не совмещались друг с другом.

Мать что-то пыталась говорить мне, я её не слышала, точнее голос слышала, а смысл не доходил. Она сама покормила Иринку ужином и уложила спать, а я всё сидела. Уже стемнело, но я не зажигала свет.

Потом пришла мать и я сказала ей, "мне нужно завтра снова сходить к гинекологу."-" зачем?"- удивилась мать. "За направлением на аборт."-отрезала я. "Ты беременна?"
-А то нет, зачем бы мне нужно было направление в противном случае"

Мать протянула, "да понимаю.,но может?"-" Ничего не может, ничего. Мне нужно будет идти устраиваться на работу, чтобы кормить себя и дочь, какое может быть? Как ты себе его представляешь"
-" Нет, я имела ввиду, что может быть он хочет ехать с тобой и дочкой вместе-" Я только повертела пальцем у виска-: " Ага и поэтому скрывает, что рассчитывается".

Приказав ей ничего не говорить Виталию, я ушла спать в сарай, но сама лежала и не спала.
Я привыкла ложиться с краю, так чтобы легко вскочить к ребёнку, по первому зову,а он всегда спал у стены. Пришёл он после двух часов ночи, я слышала стук калитки, потом немного погодя он вошёл, разделся, не зажигая света и лёг рядом.

Я чувствовала, что он тоже не спит, а вскоре  он протянул руку и обнял меня. Не пошевельнувшись , я спросила:
-" Зачем?"-"Что зачем?-"Зачем обнимать человека, которого ты предал? Зачем тебе это посмеяться надо мной? Покуражиться?-" "Ты о чём?"- " О том, что ты собрался уезжать совсем, а мне это сорока приносит на хвосте, что мужества не хватило сказать в глаза, а не бить в спину ножом?"

Он убрал руку и молчал, молчала и я. Через некоторое время я услышала рыдания, но даже не пошевелилась, делая вид, что не слышу, не чувствую ничего и вообще сплю. Мне это давалось очень тяжело, но я уже не могла поступать иначе, если бы он сказал, если бы попытался объяснить, если бы.

Но нет никаких если бы не было. Всё уже ясно.
На следующее утро он ушёл на работу, а я в поликлинику. Вернулась оттуда, разбитая, с направлением в руках. Нужно было сдать анализы, получить ответ и идти.
В эти дни я кажется окаменела, никаких чувств, никаких эмоций, всё на автомате, всё как во сне.

Прошли эти две недели. У меня всё на руках мне сегодня идти в больницу, а он получил расчёт. Это понедельник, в воскресенье весь день, я собирала его вещи и увязывала тюк с одеялом, подушкой, его приданым. Сама я приготовилась, собрала вещи и присела на кровать в кухонке, когда вошёл он.

-Вот-говорит он протягивая мне деньги-я получил 107 рублей под расчёт, шестьдесят пять отдаю тебе, на жизнь, остальное возьму себе на дорогу и тоже на жизнь, на первое время.
-Хорошо-отвечаю я механическим тоном.
-Ну, я пошёл?-тон его какой-то неуверенный, робкий.
-Да, конечно-отзываюсь я-вон твой чемодан и тюк, готовы.
- Я возьму только чемодан, одеяло и подушка пусть остаются Иринке.
-Как скажешь-отвечаю я безучастно.

Он берётся за свой чемодан и мнётся в дверях. "Да, иди уже"-машу я рукой,- мне делами заниматься нужно. И он уходит, а я сижу по-прежнему каменная, тихо, как помешанная рассуждая сама с собой.

Никого нет дома, мать с Иринкой с утра ушла на рынок, Надя с Сашей в лагере с бабушкой Лизой, так что я совсем одна. Я раскладываю деньги в две кучки, вот эти тридцать рублей на дрова, зима не за горами, нужно закупать и дрова и уголь, вот эти 35 нам на жизнь.

Так я просидела примерно час в полном ступоре, обсуждая что и как буду делать дальше. Потом встала, нужно идти в больницу, время не ждёт и, взяв сумку, пошла на выход.

 Захлопнув входную дверь, ключ подпихнула под крыльцо, как обычно, и направилась к калитке. Я настолько погружена в себя, смотрю в землю, калитку открываю автоматом и шаг на мостик делаю автоматом, что не сразу понимаю во что утыкаюсь.

Это чемодан, а рядом с чемоданом его владелец. Честное слово, если бы в тот момент я взяла этот чемодан и сказала, хватит валять дурака, пойдём домой, он бы так и поступил. Но я делаю и говорю совсем иное.
Подняв чемодан я произношу:-" Ну, и что ты здесь стоишь столбом, всем на посмешище? Пошли уж, болезный, провожу"

Да, язвительная скорпионья натура берёт верх.
И он покорно идёт за мной, не сразу сообразив, отобрать чемодан, но после опомнившись выхватывает его.
Мы идём с ним в сторону вокзала не по своей улице, а задами, так короче и быстрее выйдешь к вокзалу.

Идём и мирно обсуждаем повседневные дела, Иришкины новые словечки, её ужимки, смешные поступки, так словно не расстаёмся навсегда, а просто гуляем.

Навстречу попадается знакомая женщина. Однажды у нас с ней вышел смешной случай. Она живёт немного дальше нас , за болотом и встретив нас с мужем, она тоже шла со своим мужем, подлетела и хлобыстнула меня по щеке, со словами,” ах,ты Светка, негодница, муж дома, а ты с чужим мужиком гуляешь”

. И в ту же секунду ахнула и начала извиняться, ой, простите, я обозналась. Оказалось, что я как две капли воды похожа на её племянницу, та старше меня на три года и вся разница между нами в том, что у Светки карие глаза, а не голубые. Потом мы с этой Светой познакомимся, а с женщиной даже подружимся.

Сейчас она поздоровалась с нами, спросила, как дочка, как жизнь. Я делая радостный вид, ответила, что всё прекрасно, но мы очень спешим, хотя по темпу, с которым мы двигались не было видно, что мы куда-то торопимся. Она кажется что-то поняла и быстро ретировалась, а мы двинулись дальше.

Мы дошли до вокзала, купили в кассе билет, спустились по мосту на платформу. Подошла электричка, но он всё стоял как столб. Я занесла поставленный им чемодан в вагон, он шёл за мной, как на привязи, устроила его у окна и пошла на выход.

 Он выскочил за мной, сгрёб в охапку и хотел поцеловать, но я резко отстранила его, высвободилась из его рук и сказала, "всё, прощай, обратной дороги не будет".
Потом резко развернулась и, взбежав на мост, свернула на Ногинку. Путь мой лежал в ту самую больницу, где я лежала на сохранении и даже в то же самое отделение, только в другой отсек, где лежали аборталки.