Часть 9. Идём на точку

(Предыдущая часть: http://www.proza.ru/2017/04/30/1489)

10. Идём на точку!

Покончив с обедом, я сказал «спасибо!» доброй женщине в белом халате и вышел в коридор, снова чутко прислушиваясь к своему внутреннему миру. Страх ещё полностью не улетучился, хотя настроение уже поднялось! Побродив по коридорам нижней палубы, я увидел вдали трап, ведущий наверх, и направился к нему, надеясь выбраться на свежий воздух. Но тут же остановился, слегка обалдев, – из бокового коридора выбежала рыжая собачка, мельком взглянула на меня и стремглав взлетела по почти вертикальному трапу. Я не поверил своим глазам – как это, собака! На корабле! И полез по трапу за ней. Вышел я совсем не в том месте, что ожидал. Хотел на бак, а попал на спардек, если кому интересно. Прямо по курсу на носу, как потом оказалось – на полубаке, я увидел группу «наших» и потопал туда. Никакой собаки на палубе не было.

Моё появление вызвало всеобщее оживление. Как оказалось, моя морская болезнь дала пищу разным слухам и толкам. Самый крайний был таков, что меня должны были ссадить на ближайшем острове, где я бы обеспечивал связь со всеми кораблями экспедиции.

Содрогнувшись от этой перспективы и пережив секундный позор, я спросил у Михалыча, так ли это. На что он уклончиво начал мне объяснять о том, что обсуждалось распределение обязанностей среди нас, в зависимости от задач группы, но потом сжалился и, расхохотавшись, поздравил меня с преодолением морской болезни и закончил тему, заявив, что на тысячи миль вокруг никаких островов нет. Не знаю, может, острова и были, но я успокоился.

       -  А я тут собаку видел! – невинно сказал я, внимательно глядя на собеседников.
       -  Какую собаку? Где? – заинтересовался Славка.
       -  А обезьянку не видел? – спросил Толик и заулыбался.
       -  Рыжую! – уточнил я, – Дворняжка. По трапам бегает!
       -  Ну, и что, наверное, в порту пробралась! – предположил кто-то.
       -  Да нет, это Клотик! – сообщил Толик.

И он рассказал, что этот пёсик живёт на корабле давным-давно. Его принесли сюда ещё щенком. Первый раз капитан обнаружил его уже в море и сначала приказал выгнать в ближайшем же порту, а потом постепенно привык и даже привязался к нему и сделал вид, что не замечает лишнего члена экипажа. А пёс получил морскую кличку Клотик (так называется нашлёпка на самом верху мачты) и очень быстро сообразил, кто здесь главный. Он начал вести себя как Ваня Солнцев из фильма «Сын полка» – вовсю старался «показаться капитану Енакиеву». И хотя фамилия капитана «Кренкеля» была не Енакиев, но и он не выдержал и «растаял» от преданности и любви беспородного щенка.

Логичным следствием этой любви вышло то, что подстилка и миска Клотика перекочевали в предбанник капитанской каюты, а в обед пёс, не таясь, ошивался возле кубрика комсостава, не брезгуя, впрочем, и подачками простых матросов. Морской болезнью пёс не страдал, научился лихо бегать по вертикальным трапам вверх и вниз, а на палубе демонстрировал «морскую» походку: гулял вразвалку, широко расставляя лапы.

Но ничто не проходит даром. Пёс настолько сжился с кораблём, что отказывался сходить на берег, и даже во время длительных простоев в родном порту жил на борту вместе с дежурной вахтой. Иногда он важно, но отрешённо посматривал с верхней палубы на внешний мир, считая его, наверное, чем-то  вроде кино.

Ещё – пёс не лаял! И никто не знал, почему. Может, щенком отучили для конспирации, а может, ещё по какой причине. Как в анекдоте про молчаливого ребёнка, который не разговаривал до 8 лет, и высказался первый раз лишь тогда, когда ему пересолили кашу. Чего болтать? Раньше, ведь, не пересаливали! Так и Клотик издавал все остальные собачьи звуки, кроме лая. Он мог повизгивать, урчать, иногда тихо взвывать, в зависимости от настроения и ситуации, но никогда на борту никто не слышал собачьего лая. Ни в порту, ни в море!

И ещё одна особенность. Поскольку пёс жил один среди людей, то у него атрофировался рефлекс задирать ногу и метить территорию. А зачем? Ведь вся территория и так была его! И он приспособился писать сидя, как девочка. Причём, исполнял он этот ритуал над специальным лотком, который матросы сделали и установили для него возле гальюна ещё в те времена, когда он щенком осваивал трудную морскую жизнь.
Ну, вот, я опять отвлёкся…

Пока мы общались, выяснилось, что так сильно от морской болезни страдал только я. Ещё немного – Людмила. Остальные тоже некоторое время переживали неприятные ощущения, но быстро справились с ними. Даже Славка, который, как и я, первый раз попал на борт корабля.
 
       -  Ладно, хватит трепаться, пошли в лабораторию! – завершил дискуссию о тошноте Михалыч, – пора обживаться!

И мы гуськом отправились в лабораторию, которая находилась на верхней палубе. Выше нас была только радиорубка и мостик, куда вход был категорически воспрещён.

Мы шли вдоль борта, а я не мог оторвать глаз от бесконечной голубизны, соединённой вдали с бесконечной синевой. Солнце расположилось практически в зените и жарило просто немилосердно. Из-за такого непривычного расположения солнца горизонт был совершенно одинаков, куда ни посмотри. Мы как бы находились в центре полусферы, которая непрерывно разрезалась сзади кильватерной струёй. А при взгляде вперёд эффект движения исчезал, и судно казалось неподвижным. Местами в воде вспыхивали зайчики, иногда вспенивались одинокие барашки, а от носовых бурунов то поодиночке, а то и парами-тройками вылетали серебристые рыбки. Они трепетали в воздухе большими грудными плавниками, и казалось, что ухо различает отчётливое «ф-рр-р», которое они издают в полёте на фоне низкого рокота дизелей на полном ходу. Зрелище было просто фантастическим! Ничего подобного я раньше не видел, да и представить себе не мог.

Наша лаборатория расположилась в задней части спардека (надстройка выше главной палубы) и оказалась довольно большим помещением с несколькими громадными лабораторными столами, шкафами для расходников и достаточным количеством электрических розеток. Важным её качеством было и то, что из комнаты был уже организован герметичный вывод к мачте, через который мы сможем протянуть кабели к нашим антеннам. Кондиционеры работали почти на полную мощность, в помещении была установлена благодатная температура в 22 градуса, поэтому наружная тридцатипятиградусная жара совершенно не чувствовалась. Наоборот, после живительной прохлады, льющейся из воздуходувок, наружу выходить совсем не хотелось.

На глухой стене помимо электрических часов были размещены два круглых прибора такого же размера – один с маятником, другой с обычной стрелкой и вертящейся шкалой. Маятник показывал крен судна и назывался кренометр. Естественно, он тут же был переименован в «хренометр»! Стрелочный прибор был обычным репитером лага и компаса, показывал скорость судна относительно воды и курс относительно стандартных координат. Очень полезные приборы, которые в будущем помогали нам в настройке нашей аппаратуры.
 
В общем, мы убедились, что Толик действительно постарался и занял отличную лабораторию. По крайней мере, когда мы заглянули к соседям в радиохимическую лабораторию, то убедились, что она была хуже.

Остыв после палубной жары, мы открыли ящики и начали обустраиваться, раскладывая приборы и инструменты по столам и шкафам. Михалыч сходил в судовой ВЦ (Вычислительный центр) и, вернувшись, сообщил, что рабочее место Людмилы будет там. Ей поручается обработка наших данных на местной ЭВМ ЕС1020. Что ж, придётся нам обходиться в своём коллективе без женщин. Однако, жалости никто не высказал, на лицах, скорее, читалось что-то вроде «Ура!»

Наконец, мы вытащили всю свою телеметрическую аппаратуру из ящиков и соединили все кабели. Затаив дыхание, включили. И теперь уже крикнули «Ура!» вслух – в тестовом режиме всё работало! Осталось протянуть антенный кабель и развернуть саму антенну.
Объявили перекур. Уходя, глянули на приборы на стене. Судя по показаниям, мы шли курсом на юго-запад к заданной точке вблизи экватора, куда с других направлений сходились корабли США, Мексики и Японии. И шли мы со скоростью 18 узлов (морских миль в час).

Подымить мы отправились на кормовые кнехты (парные металлические тумбы, на которые наматывают причальные канаты) – до них было ближе всего. Это место называлось «ют», а самая задняя площадка кормовой палубы, за которой открывался прекрасный вид на пенную кильватерную дорожку, – «полуют». Место это было выбрано для перекуров, поскольку было уютным и достаточно тихим. В том смысле, что никто из вахтенных не бегал туда-сюда, и ни мы, ни наш дым никому не мешали. Кроме того, там, у задней стенки надстройки был смонтирован душ с одним краном, поскольку лилась из него простая забортная вода. Без всякого подогрева. И не нужно было быть «моржом», чтобы плескаться под ним, – температура воды в океане была практически постоянной: 26 – 27 градусов, причём и днём, и ночью. Чем мы в дальнейшем и пользовались с достаточной регулярностью, освежаясь после работы на палубе.

Помимо уютного места для перекура, ют был привлекателен для нас тем, что там планировалось установить электрическую лебёдку для подъёма аэростата. Её нужно было смонтировать так, чтобы поднимаемый аэростат не мог коснуться надстроек или такелажа. Предполагалось поднимать его на малом ходу или на стоянке, когда судно могло дрейфовать носом к ветру.

Но, увы…! В первый же вечер нам объявили, что на «Кренкеле» аэростат поднимать не будут! Вот это сюрприз! А как же работать, да и вообще, зачем мы здесь тогда?
«Спокойно! – сказали нам, – Всё учтено могучим ураганом!»
Оказалось, что, примерив ещё в порту полученный аэростат, бригада представителей завода обнаружила, что судно погоды «Кренкель» маловат для такого изделия, и они не могут гарантировать его безопасный подъём и спуск в морских условиях. Да! А раньше они этого не знали!

Кстати, командование экспедицией, вернее его штаб-квартира, размещалась в Дакаре. И думало это командование недолго. Было принято решение перебросить на время измерений всю аэростатную бригаду на больший корабль – НИС «Академик Королёв», который тоже участвовал в программе. А заодно передать туда и нас грешных, присоединившихся к экспедиции, но поднявшихся не на тот борт в Дакаре.

Чтобы у читателя не было путаницы, уточню:
Научно-исследовательское судно «Академик Королёв», куда мы должны были перебазироваться, было построено в 1967 году в Германии (ГДР) и входило в состав флота Гидрометслужбы СССР. Порт приписки – Владивосток. Это был внушительный корабль длиной более 120 метров и водоизмещением более 7 тысяч тонн. При такой массе два дизеля по 4 000 лошадиных сил позволяли ему легко развивать скорость 18 узлов. Во время штормов он гасил довольно сильную качку с помощью успокоителей, которые уменьшали её (качки) амплитуду в 3,5 раза. Кроме этого он имел активный руль и носовое подруливающее устройство на электромоторах – эти приспособления позволяли ему при необходимости двигаться боком и самостоятельно швартоваться даже в тесных условиях порта. Помимо экипажа на нём был и научный состав, который занимал 24 прекрасно оснащённые лаборатории. Ну, и конечно, все другие атрибуты научного судна – мощный вычислительный центр, метеолокаторы и, самое интересное, – установку для запуска ракет. Не боевых, разумеется, а геофизических, но всё равно, замечу я вам, весьма впечатляющих при запуске. Особенно, при ночном… Но об этом – значительно позже, а то я опять отвлёкся.

Так вот, у этого судна был, так сказать, «однофамилец» - «Академик Сергей Королёв», принадлежащий Академии Наук СССР. Заметьте, отличие было только в добавлении имени «Сергей», но это было совершенно иное судно, оно было создано для обслуживания космических запусков и имело соответствующий вид – две гигантские чаши радиотелескопов на палубе и радиопрозрачный белый шар локатора над носовой надстройкой сразу выдавали его «неземное» предназначение. Этот фантастический внешний вид был позже запечатлён на многих почтовых марках и открытках.

Фактически, это был передвижной ЦУП – Центр управления полётами. Построен этот гигантский корабль был в СССР в 1970 году, его длина превышала 180 метров, а водоизмещение – 21 500 тонн! Но моё повествование не имеет к этому чуду никакого отношения. Я упомянул второй корабль и описал разницу между двумя «Королёвыми» лишь для того, чтобы направить ассоциации читателя в нужном направлении.

Несмотря на банальность фразы, отмечу, что вечер подкрался незаметно. Быстро спала жара, на палубе стало просто тепло. Мы закончили работу и постепенно перешли к фантазиям на тему перехода с одного судна на другое в открытом океане. Закрыв лабораторию, мы всей толпой двинулись «на кнехты» покурить, отдохнуть и развить эту интересную мысль.

Для меня это был первый вечер в открытом океане. Вчерашнее нездоровье отняло у меня возможность познакомиться с ночным плаваньем, а вечер мы встречали на суше. Поэтому я вяло участвовал в дискуссии, моё внимание было почти полностью поглощено природными красотами и трансформациями.

Солнце быстро и практически вертикально опускалось к воде. Когда оно коснулось горизонта, сознание непроизвольно ожидало облачка пара, которое должно было всплыть в этом месте. Но нет! Солнце просто начало тонуть, постепенно остывая и меняя цвет с ярко-жёлтого на оранжевый, а через несколько минут – на красный. Скорость погружения светила поражала. Без преувеличения, поскольку оно уже не слепило, его движение можно было отследить невооружённым глазом. Солнце двигалось явно быстрее, чем минутная стрелка по циферблату часов. Вот оно погрузилось по пояс, сплющилось и ещё быстрее заскользило в глубину. А я стоял и ждал, что вот сейчас я увижу знаменитый зелёный луч, о котором я столько читал – последний луч заходящего солнца.

Но нет, чуда не произошло! Позже моряки мне рассказали, что это явление требует определённой комбинации погодных условий и состояния поверхности океана, и оно действительно наблюдается очень редко.

Солнце ещё посылало нам свои прощальные лучи, а небо уже нетерпеливо покрывалось звёздами. Крупными, колюче-яркими, собиравшимися в незнакомые созвездия. И как только солнце полностью ушло за горизонт, небо из тёмно-синего стало почти чёрным. А по нему ярко и ровно – прямо по крупным огням и чёрным пустотам – косо пролёг и засиял Млечный путь! Да, наверное, только в океане кому-то могло прийти в голову дать такое название скоплению звёзд. Через всё чёрное небо протекала молочная река! Внезапно черноту купола разрезал длинный сине-жёлтый росчерк – в атмосфере сгорел очередной космический камень. Загадать желание я, как обычно, не успел.

Становилось свежо. Народ сидел на кнехтах и крытых брезентом паллетах с какими-то железками и тоже постепенно остывал – дискуссия постепенно сходила на нет. Точку всем сценариям переброски нас на «Королёв» поставила мудрая фраза Михалыча: «Начальству виднее!»

                (Продолжение: http://www.proza.ru/2017/05/01/1097)