Часть 11. Жертвы кондиционеров

(Предыдущая часть: http://www.proza.ru/2017/05/01/1097)

13. Жертвы кондиционеров

В медпункте ничего не изменилось со вчерашнего дня. Доктор в белом халате сидел за столом в той же позе и просматривал тот же фолиант. Мне показалось, что и картинки на развороте книги были теми же, что и вчера. На столе стоял графин с прозрачной жидкостью, стакан и чашка Петри с дымящейся сигаретой. Доктор оторвался от просмотра страницы и поднял на нас суровый взгляд.

     -  Так! Нарушители? – строго спросил он.
     -  Бачему дарушители? – спросил я.
     -  А что мы нарушили? – спросил Игорь.
     -  Как что!? – доктор захлопнул книгу и встал, – Мои заветы! Я вчера что вам говорил? Ведь предупреждал!

     -  Мы старались! – смиренно вздохнул Славик.
     -  Вижу, всё вижу! И особенно слышу. А ну, ложитесь на кушетку! Да не все сразу, а по очереди! – прикрикнул он, видя, как мы дружно рванули к кушетке.
Я лёг первым.
     -  Температуры нет? – спросил эскулап, задирая мне футболку и тыча в грудь холодным фонендоскопом.
     -  Нет!
     -  Открой рот! Дыши!

Я повиновался. Доктор послушал мои лёгкие, потом взял из шкафчика ампулу, отломил ей кончик и, набрав жидкость в пипетку, влил мне в обе ноздри. Я забеспокоился. Ещё никогда в жизни мне не лечили насморк лекарством из ампулы. Я попытался встать.

     -  Куда! – последовал грозный окрик, – Лежать!
Я замер. Доктор, между тем, скомандовал моим друзьям обнажить торсы и прослушал каждого. Потом короткими командами поднял меня и по очереди уложил на кушетку остальных. Каждый получил свою ампулу в нос и полежал неподвижно. На этом лечение закончилось.

     -  Вот что, товарищи прикомандированные! – сказал в конце процесса доктор, – Тропики – это вам не шутка! Сначала насморк, потом синусит, а потом – здравствуй, гайморит! Вы ведь этого не хотите?
      - Не хотим! – вразнобой прогундели мы.
     -  И я не хочу! Поэтому строго выполняйте указания врача, то есть, мои! Не сидите мокрыми под кондиционерами!
     -  Да мы уже и сами поняли! – сказал Славка. А когда снова на приём?
     -  Куда?
     -  К вам! На процедуры!
     -  Какие процедуры!? – врач искренне удивился. – Если завтра насморк не пройдёт, тогда зайдёте. А пока – свободны! И не пейте тропическое довольствие холодным. Только комнатной температуры! И панамы носите! – добавил он тоном усталой многодетной матери.

Мы поблагодарили доктора и, толкаясь, покинули медпункт. Когда мы вышли на палубу, то поняли, что «станция» заканчивается. Редкие рыбаки исчезли. Палубная команда на баке уже вытащила плавучий якорь из воды и складывала его для просушки. По корпусу начала распространяться дрожь от набирающих обороты дизелей.
 
     -  Слушайте, а у меня насморк прошёл! – нормальным голосом заявил Славка.
Я прислушался к организму и попытался глубоко вдохнуть носом. Попытка удалась! Насморк исчезал на глазах! И что интересно, жжения в носу, характерного для популярного «санорина» или «нафтизина», не ощущалось.
     -  И у меня проходит! – подтвердил Игорь.
     -  Вот это лекарство! – восхитился я, – Десять минут – и готово! Кто-нибудь знает, что это за ампулы были?

Но никто не знал. Мы поудивлялись ещё немного на пути в лабораторию, но потом посчитали это нормой и сменили тему. Нам предстояла работа.


14. Киловаттники

В лаборатории был почти весь наш отряд, кроме Людмилы. Михалыч дождался, когда все рассядутся и перестанут болтать, после чего сел верхом на стул и объявил задачу.
     -  Сегодня начнём измерения! – будничным голосом сказал он.
     -  Как? А аэростат? – зашумели мы.
     -  На «Кренкеле» будем вести измерения без аэростата. Теоретики попросили сделать горизонтальный меридиональный разрез в пограничном, точнее, в приводном слое на высоте 15 метров. Зонд закрепим на мачте и проведём несколько серий на ходу судна. Мы как раз идём на юг по меридиану.

     -  А ветер? – спросил Игорь.
     -  Придётся без ветра. Хотя во время станций померяем и ветер. Зато на ходу откалибруем канал анемометра. Скорость судна у нас есть! – и Михалыч показал на судовые приборы на стене.
Что ж, задача была понятна. Мы быстро распределили, кому что делать и принялись за работу.

Подготовка заняла больше двух часов. Мы протянули кабель на крышу лаборатории, и закрепили антенну приёмника у основания мачты. Затем настала очередь зонда. Он представлял собой белый пенопластовый шар диаметром около 30 сантиметров. По бокам у шара торчали усы антенны передатчика – полуволновой вибратор из дюралевых трубок длиной больше метра. Спереди кривой клюкой торчала штанга анемометра. На ней была закреплена блестящая хромированная вертушка с датчиком температуры. Штанга нужна была для того, чтобы исключить влияние корпуса (шара) на точность измерений.

Получалось, что датчики как бы висят в воздухе и принимают на себя поток воздуха первыми. На верхней поверхности шара было предусмотрено устройство крепления зонда к тросу аэростата.

Мы называли наш зонд «черепом». В своё время Славка, разглагольствуя о морских путешествиях и пиратах, предлагал даже нарисовать череп на белой поверхности шара (кстати, рисовал он очень хорошо!) Но эту идею начальство зарубило на корню. Поэтому зонду осталось довольствоваться только её вербальным воплощением.

Когда мы закончили подготовку, наступило время обеда. А как мы уже поняли, режим питания на судне соблюдался свято. Питание в походе было четырёхразовым, каждые 4 часа. В 8 утра – завтрак, в 12 – обед, затем в 4 пополудни – полдник и в 8 вечера – ужин. К этому добавлю, что тропическое довольствие можно было принимать круглосуточно.

На камбузе существовала своя судовая субординация. Было две кают-компании – для рядового состава и капитанская. Капитанская кают-компания отделялась от основной стеклянными дверями с белыми занавесками и была меньше размером. В ней питался комсостав – капитан, его заместители и помощники, боцман и начальники отрядов. У всех были свои закреплённые за ними места. Нашим представителем там был Михалыч, что, впрочем, не мешало ему периодически питаться за нашим столом, благо, нас оставалось пятеро, и шестое место за ним всегда было свободным. Сначала это меня удивляло, а потом я узнал, что меню в обеих кают-компаниях было одинаковым! Так что разделение было лишь внешним.
Опять я отвлёкся…

Подготовка была закончена сменой питания в зонде. Мы вставили в «череп» свежие батареи и на минуту включили аппаратуру для проверки радиоканала. Всё работало как часы. Мы выключили питание, и пошли на обед, дабы получить питание и для себя.

По пути я поинтересовался у Михалыча, почему входящие в обеденный зал говорят «Приятно кушать!», а не «Приятного аппетита!», что привычнее для нашего уха. К моему удивлению, он не знал. Ответил, что «тут так заведено», а почему – неизвестно. Он и сам уже привык так говорить, а если мы походим по морям-океанам столько же, то и сами привыкнем. Так этот ритуал и остался для меня загадкой до конца экспедиции.

За столом мы ознакомились с меню и обнаружили, что сегодня день грузинской кухни. Нам предлагались харчо, лобио и хинкали. Для диетчиков был овощной суп и какая-то каша. На наши возгласы радости и удивления Толик рассказал, что в экспедиции на камбузе периодически, но не реже раза в неделю устраиваются либо дни какой-нибудь национальной кухни, либо просто праздничный обед!

Это было неожиданно и весьма приятно! Я подумал, что если так пойдёт и дальше, то дома за столом мне трудно будет угодить. И высказал эту мысль вслух. Ответом мне было выражение полного единомыслия – никто не возразил по сути, только Вячеслав из-за наших будущих капризов пожалел наших жён. Свою, кстати, тоже…

Обед прошёл в приятной обстановке, но, к сожалению, быстро кончился. Мы поблагодарили поваров и отправились на кнехты расслабиться после такого гастрономического праздника. Долго, правда, сидеть не пришлось. Жару от стоящего в зените солнца компенсировал только ветер, порождённый движением судна. Горизонт был затянут дымкой, которая скрадывала цветовую разницу между небом и водой, отчего океан казался гигантской чашей с трещиной от кильватерного следа. Волнение было слабым, барашки почти отсутствовали, и качка почти не ощущалась. Нагревшись под солнцем, мы быстро решили сменить отдых на труд и побрели в лабораторию.

В прохладе лаборатории все слегка оживились, но всё равно, после обеда мыслительная деятельность была затруднена. Но пока она и не требовалась, так как работа была приостановлена на этапе размещения зонда на мачте. Поэтому мы втроём взяли «череп», элементы подвеса и снова отправились наружу под жаркое тропическое солнце. Славка тащил на вытянутых руках аппарат, а мы с Толиком открывали ему двери и тащили инструменты с деталями подвеса.

На верхней палубе спардека, а фактически, на крыше лаборатории мы нашли небольшую стойку, свободную от корабельного оборудования, и решили использовать её в качестве одной из опор подвеса. В качестве второй удобно было использовать основную мачту.

Мы принялись за работу. Славка, как самый рослый, полез на мачту и закрепил на ней небольшой блок, а второй мы с Толиком закрепили на стойке. Натянули между ними тонкий трос и подвесили на него наш ценный «череп». Все дела заняли у нас полчаса, не больше. Но к концу работы я почувствовал, что руки до локтей начали гореть, всё-таки солнце жарило немилосердно. Сразу вспомнились «заветы» врача. Тут я твёрдо решил для себя днём работать на палубе только в рубахе с длинными рукавами.
Мы оставили Славку снаружи и вернулись в лабораторию. Включили приёмник и телеметрию и убедились, что все огоньки горят правильно. Я выскочил наружу, чтобы дать отмашку Славке. Тот включил «череп» и подтянул его на нужную высоту.
На «череп» было приятно смотреть! Раскинув в стороны дюралевые усы антенны, он плыл маленьким белым спутником на фоне голубого неба, а впереди него сверкающим шариком бешено крутилась крыльчатка анемометра. Не знаю почему, но было в этой картине что-то притягательное!

В лаборатории мы бросились к индикатору и убедились, что сигнал был. Хороший, устойчивый сигнал! Тогда мы вставили в перфоратор бобину бумажной ленты и включили его. Лаборатория наполнилась пулемётным треском, в котором легко угадывались одинаковые периодические последовательности звуков. Наша телеметрия была пятиканальной, поэтому звук состоял из пяти коротких «очередей» тыр-тыр, тыр-тыр-тыр! В такт очередям по передней панели пробегали пять зелёных огоньков. Красота!

Но чувствую, что здесь опять необходимо отступление.
В те далёкие годы не было флэшек, лазерных дисков и эс-ди карт. Не было даже дискет! Да и персональных компьютеров ещё не изобрели. Были солидные вычислительные машины (ЭВМ), занимавшие не одну комнату. Самым продвинутым средством хранения информации был многоканальный катушечный магнитофон. Но такой прибор стоил дорого и был не у всех. У нас, например, не было. Зато было самое популярное средство – перфоратор. Не тот перфоратор в современном понимании, которым соседи долбят стенки по утрам – то просто дрель с функцией отбойного молотка. А настоящий перфоратор, который пробивал дырки в узкой бумажной ленте (то есть, перфорировал её), в соответствии с поступающими сигналами; при этом на ленте образовывались разнообразные комбинации отверстий, которые легко распознавались входными устройствами ЭВМ.
 
Вот и у нас был такой перфоратор, причём не простейший отечественный типа ПЛ-80, а новомодный «Perfomom-30» производства одноимённой венгерской фирмы. Он был изящен, имел множество хромированных деталей, но главное – он ревел во время работы чуть тише отечественных. Те напоминали истребитель на взлёте, и долго находиться с ними в одной комнате было немыслимо.

После подключения и проверки мы даже начали немного гордиться своим прибором, особенно когда местные научные работники, зашедшие на огонёк, зацокали языками, разглядывая это чудо. Правда, гордость наша тихо испарилась, когда Вячеслав достал свою аппаратуру и подключил приёмник к портативному магнитофону. Что ж, с космической отраслью не поспоришь, а уж устраивать с ней пузомерки вообще глупо, решили мы. С тех пор так и повелось: во время сеансов измерений наш угол ревел и мигал огнями, а мы бегали вокруг и орали на ухо друг другу. А Вячеслав тихо сидел в своём углу, нацепив наушники, и лишь изредка записывал что-нибудь в журнал.

Вот и в тот день, первый день измерений мы радостно вслушивались в рёв нашего «перфомома», молча показывая друг другу большой палец. Славка сделал первую запись в лабораторном журнале и тут… Ритмичные очереди перфоратора внезапно сменились беспорядочным стрекотаньем, потом начались паузы, сменяемые непрерывным рёвом. Лента начала вылезать сплошь пробитая непонятными комбинациями, а то и просто вся продырявленная. Пришлось перфоратор выключить, но и по бессмысленным миганиям индикаторов было видно, что в радиоканале присутствует сплошная чушь.

Настроение всех участников быстро устремилось к нулю. Даже Михалыч загрустил. Он молча сидел в углу и жевал незажжённую сигарету. Получалось, что первый день измерений мы запороли!

Нужно было срочно начинать искать причину столь позорного сбоя. Мы отключили перфоратор и подключили к выходу осциллограф, чтобы посмотреть форму сигнала после приёмника. Пока осциллограф прогревался (ламповый!), я попросил у Вячеслава наушники и собрался послушать сигнал нашего «черепа». Подключился и… никаких отклонений от нормы не заметил. Да и огоньки успокоились и забегали ровно и однообразно, показывая, что всё в порядке. К довершению загадки осциллограф прогрелся и высветил нормальный сигнал по всем каналам. Чудеса!

Я протянул наушники Славке, и тут снова началась свистопляска. Огоньки забегали произвольно, а на экране осциллографа появилась широкая белая полоса. Полоса дёргалась и подмигивала в быстром темпе. И всё это что-то напоминало… Первым догадался Славка:

     -  Да ведь это телеграф! – заорал он, – Морзянка! Цифры передают!
Надо сказать, что Славка знал азбуку Морзе, поскольку в юности работал на коллективной радиостанции.
     -  Олухи! – проговорил Михалыч, – Все олухи, а я в особенности! Выключайте всё, и отдыхать. А я к радистам!
     -  Вот и славно! – подал голос Вячеслав из своего угла. – Хорошо, что я свой аппарат не включал. Не успел! А то мог бы приёмник пожечь…

И он был прав. Сигнал корабельных передатчиков был очень силён. Славка, не дожидаясь команды, побежал на крышу выключать «череп». Не из-за помехи, а чтобы сэкономить батареи. А за приёмник мы не боялись, поскольку использовали военный аппарат, способный выдержать ядерный взрыв. Шучу!

Я дождался Славку, и мы двинулись на кнехты успокоиться. Через некоторое время к нам подошёл Михалыч с пачкой листов бумаги в руках.
 
     -  Вот вам графики работы радиостанции! – сказал он, доставая сигареты. – Там, где галочка – работает двухкиловаттник! Таких передатчиков два! А там, где я поставил восклицательный знак – работает пятикиловаттник! Всё понятно?
     -  Ясно! – бодро ответили мы, – Будем соблюдать!
     -  Ясно им! – проворчал Михалыч, – А видите, что в углу написано?
     -  Видим! ДСП!
     -  То-то же! Я, между прочим, за них расписался! Так что не разбрасывать, обращаться аккуратно, вечером после измерений сдавать мне! Уяснили?
     -  Так точно! – по-военному ответили мы, а Славка даже отдал честь, так как был в панаме. У меня же на голове был платок с узелками, поэтому я просто вытянулся как по команде «смирно!»

     -  Клоуны! – усмехнулся Михалыч, забрал у нас бумаги и ушёл, что-то бурча себе под нос.
     -  Слушай! – повернулся ко мне Славка, – А знаешь, что?
     -  Что?
     -  А насморка-то как не бывало!
     -  Точно! – глубоко вдохнув, подтвердил я.
И оба расхохотались! Похоже, жизнь налаживалась…

Мы вернулись в лабораторию. И там уже внимательно изучили график работы радиостанции. Нашли «окна» и успокоились: «окон» было достаточно. Вячеслав сделал нужные пометки в своём журнале и задумался.

     -  А какие мощности у передатчиков? – спросил он.
     -  Два и пять киловатт! – бодро ответили мы.
     -  Боже! – округлил глаза Вячеслав, – Счастье, что я приёмник не включил! Пожёг бы первые каскады на фиг! Всё, после измерений буду отключать антенну! Если забуду – напоминайте, друзья, самым жестоким способом!
     -  Тогда готовься! – хищно оскалился Славка.
     -  Всегда готов! – по-пионерски ответил ему тёзка.

С того дня у нас установилось железное правило: несмотря на то, что мы выучили график работы радиостанции наизусть, всё равно, сначала смотрели бумаги. Потом включали наш военный аппарат и прослушивали эфир, чтобы убедиться в его чистоте. И лишь потом подключали своё хозяйство, а Вячеслав подключал антенну.

Со временем появился ещё один параметр, немыслимый на суше. Поскольку судно двигалось, то периодически приходилось менять… судовое время! Особенно, при движении вдоль параллелей. В таких случаях мы имели удовольствие каждые двое-трое суток слышать по судовой трансляции громкое объявление: «Внимание экипажу! Судовые часы переводятся на час вперёд (или назад, при движении обратным курсом)! Точное судовое время – столько-то часов, столько-то минут!»

Как я убедился, можно привыкнуть и к этому! Несмотря на то, что ночи оказывались разной продолжительности, а питание смещалось на час туда-сюда. Приходилось быть внимательными, устанавливать свои часы по корабельным и организовывать работу так, чтобы не оставалось недоделанных «хвостов», в противном случае появлялась вероятность загубить эксперимент.

А в тот первый день мы успешно закончили серию измерений, после чего чуть не прыгали от радости. Михалыч, видя наш энтузиазм, поздравил всех, а потом, понизив голос, пригласил после ужина всех к себе в каюту. «На самовар, чайку попить!» - как выразился он. Мы радостно закивали и, выключив всю аппаратуру, побежали к баталеру за сегодняшней порцией «тропического удовольствия».

                (Продолжение: http://www.proza.ru/2017/05/02/1115)