Катя, школьная любовь и комиссар Мегрэ

В университете у меня была подруга Катя. После окончания универа она уехала в другую страну, и мы, что называется, потерялись.
 
Катя была девушкой простой: о философии Гегеля и экзистенциальной проблематике творчества Кафки говорить с ней было бесполезно. Но доброта и надежность все компенсировали.
 
Мы дружили. Она впустила меня в мир Гарри Поттера, не побоявшись одолжить мне, тогда еще не слишком хорошо знакомому ей человеку, на целое лето свою коллекцию книг.
 
Вместе с Катей мы проходили педагогическую практику в лицее, где я когда-то училась.
 
Практика заканчивалась. Мы провели запланированные на этот день уроки и уже собирались уходить.
 
И тут я увидела ЕГО – своего учителя литературы. Боже мой! Как, наверное, любая девочка-в-очках я была тайно влюблена в своего преподавателя литературы!
Чистая, платоническая любовь юного девичьего сердца к зрелому мужскому интеллекту!
 
Потом я окончила лицей и поступила в универ. Потом он уволился из лицея и уехал в Москву. Потом, потом, потом… Но теперь мы оба оказались здесь: в моей альма-матер и в его альма-работер!
 
Увы. Мое восторженное «Здравствуйте!» удостоилось лишь легкого ответного кивка и лаконичного «Здравствуй».
 
Он прошел мимо.
 
(Здесь должен быть рисунок подсвеченной лиловым светом электрокардиограммы, постепенно переходящей в прямую линию).
(И тридцать три строки рыдающих смайликов).
 
Чего я ожидала? Немногого. Всего лишь вопроса: «Как дела?»
 
Мы с Катей отправились домой. Когда мы дошли до конца лицейского забора, мне открылась истина: он просто опаздывал на урок! Вывод? Надо вернуться и дождаться перемены. Потом «случайно» встретить его в коридоре, и вот тогда…
 
Одной возвращаться и «сталкиваться» было как-то стрёмно. И я сказала Кате: «А давай вернемся в лицей и посидим там до следующей перемены».
 
Катя никогда не производила на меня впечатление чуткого или тактичного человека. Поэтому я ожидала капризов, вопросов и непонимания. Но Катя почему-то просто сказала: «Ну давай».
 
Мы вернулись и сорок минут сидели на диванчике в холле, разговаривая о каких-то посторонних вещах.
 
ЕГО урок проходил в кабинете на втором этаже. Поэтому чтобы наверняка «случайно столкнуться», нужно было подняться наверх.
 
Когда до конца урока оставалось минут пять, я сказала Кате: «Давай поднимемся на второй этаж». Я так и не смогла придумать, что буду отвечать на её расспросы. Но Катя снова сказала: «Ну давай».
 
Мы поднялись. Прозвенел звонок. Он вышел в окружении учеников. Толкаясь в толпе, я мужественно делала вид, что ничего особенного мне не надо, что я тут по чистой случайности, и вообще… И ловила его взгляд. Поймала, получив в ответ вежливую улыбку.
 
Толпа схлынула. ОН исчез в учительской.
 
Я чувствовала, что вот-вот разревусь. И ждала вопросов от Кати.
А Катя молчала.
 
Мы вышли на улицу. Там, как и положено в трагических историях про любофф, светило солнышко, пели птички и дул душистый ветерок. Наглая природа плевать хотела на разбитое сердце и готовые появиться слезы. У нее на сегодня была запланирована хорошая погода.
 
Мы с Катей шли. Я ждала неудобных вопросов и сдерживала слезы. Катя молчала.
 
И вдруг она сказала, что недавно увлеклась детективами Жоржа Сименона. А потом Катя стала мне пересказывать сюжет какой-то повести про комиссара Мегре. Я уже плохо помню, о чем там шла речь. Помню только, что, как часто это бывает у Сименона, там была какая-то вопиющая социальная несправедливость.
 
Катя рассказывала. Я слушала. Саратовские пейзажи перемежались с воображаемыми пейзажами парижскими. На месте ворот стадиона возник вход в кафе-шантан. Курсант милицейской академии сменил форму на щегольской костюм, отрастил длинные волосы и превратился в легкомысленного любовника богатой мадам.
 
Катя рассказывала. Мое собственное романтическое фиаско уже казалось событием далеким, не имеющим значения и почти забавным.
К трамвайной остановке я подошла спокойной и повеселевшей.
 
Я так и не знаю, почему Катя вдруг проявила такую потрясающую деликатность. Но я до сих пор безмерно ей благодарна. Каждый раз, когда мне приходится сдерживать слезы обиды, когда мне становится грустно, я вспоминаю тот сентябрьский день и Катю. Мне безумно хочется, чтобы она появилась рядом и стала рассказывать про комиссара Мегре, или про Гарри Поттера, или про гонки формулы один, или…
 
И когда мысленно я дохожу до трамвайной остановки, все печали кажутся мне далекими и несущественными, а в душе светит теплое сентябрьское солнце.