Утес. 1

От нахлынувшей мысли горячо полыхнуло в голову, красными пятнами расцветилось лицо и шея. Онемели предплечья и руки, такие ощущения всегда на нее накатывали в предчувствии неумолимо надвигающего чего-то нехорошего, стыдного. Татьяна Николаевна резко остановилась посередине узкого тротуара, оглянулась по сторонам. Редкие прохожие бочком протискивались между ней и кривыми заштопанными заборами, за которыми скособочились такие же заштопанные саманные домишки.

«Ну что же я так! Почему?! И день какой – Светлое Воскресение Христово! Не поняла, и не обратила внимания, да и не понравилась она мне сразу, потому и слова ее мимо души пропустила. Грех-то, а в такой день особенно. Можно же было поделиться с ними! У меня этих куличей и яиц на всех подруг хватит, они же церковь не ходят, а  я сама не съем столько, раздавать буду. Что же это я? Ну почему! Нигде нет…ушли…Но не в куличах же дело…»

Нервничала. Щуря глаза, всматривалась в спины и лица проходящих мимо пожилых женщин, то и дело поворачивалась и силилась рассмотреть  прихожан, спускающихся по прилегающей к Храму улочке.

Женщины с мальчиком нигде не было.

***

Погода выдалась холодная, ветреная и неулыбчивая. И не припомнить такой холодная Пасхи за последние годы.

Во дворе храма собирались прихожане, предварительно постелив пакеты и газеты, расставляли корзины, блюда, подносы с куличами, яйцами и прочей снедью. Кто на что горазд: кто сало и бутылку кагора принесет посвятить, а кто молодую капусту. Расписные яйца жизнерадостно скрасили серость дня. Разноцветные матовые и  перламутровые,  украшенные миленькими атласными розочками, бусинками и бисером,  обернутые в веселые наклейки, сдержанно строгие, выкрашенные в луковой шелухе. Веселое яичное разнообразие радовало глаз, на сердце теплело.

Весна как весна, и не такая уж и холодная.

–Вы не знаете, в церкви паски купить можно?
Вопрос прозвучал неожиданно, и я растерялась: «Кажется, нет».
–Нет, конечно,– рубанула уверенностью стоящая рядом девица.
Пожилая женщина в упор смотрела на меня, словно  не веря и ожидая подтверждения, я  кивнула.
–В двух шагах от  церкви магазин продуктов, там точно пасхи продают, – миролюбиво  посоветовала девушка.
–Мы никуда не пойдем!– в свою очередь резко ответила женщина.
Мы с девицей переглянулись, промолчали. Это было не наше дело.
   
***
Татьяна Николаевна присела на скамейку, можно было отдохнуть пару минут, вытянув все время ноющие ноги. Люд все подходил и подходил, но вяло, основная масса прошла до обеда. Служка подтвердил: освятит батюшка, как соберетесь числом поболее, так и выйдет, а спать меньше надо. И то хорошо, в каком-то году до обеда только и святили.

Щупленькому мальчику лет шести не сиделось и на месте не стоялось: перебирал ногами, размахивал руками, вставал на цыпочки, подпрыгивал на месте. Казалось, ноги сами сейчас рванут с места и, перепрыгнув через барьер из пакетов, корзинок и подносов с пасхами и яйцами, мальчишка, расставив руки, дельтапланом  пронесется по церковному двору. Но бабушка смотрела строго и была неумолима. Смешной пшеничным вихор выбивался из-под вязаной шапочки на лоб, и как бабушка не поправляла, он упорно отвоевывал себе право быть непослушным. Но только вихор свободу и отвоевал. Мальчик беспрекословно слушался бабушку, только глазенками печальными на нее поглядывал и все время оглядывался, жадно рассматривая новое пространство вокруг себя, словно примерял его на себя. 

–Стой смирно. Я сказала, нельзя.
–Бабушка, я к тому дому хочу сходить, можно.
–Это церковная лавка. Нельзя. Смотри, люди продукты разложили, а ты через них переступать будешь?! Нельзя.
–Я вдоль заборчика пойду, можно?
–Я сказала, нельзя. Сейчас  настоятель выйдет.
–А кто это, настоятель?
–Главный священник церкви, он продукты освятит и нас окропит святой водой. Помнишь, как на крещение?
–Веником из ведра водой брызгал.
–Веничком кропил Святой водой. Так правильно, запомни.

На вид бабушка была не старше шестидесяти лет. Среднего телосложения, еще крепкая и не старая женщина.  Татьяна Николаевна старалась не смотреть на них, жалела мальчика. Очень уж сухая и строгая была у него бабушка,  все время одергивала и воспитывала.

–Можно я стих расскажу тебе, про утес.
–Нет здесь нельзя.
–Почему?
–Нельзя. Стой спокойно, дома расскажешь.
–Бабушка, а другой стих можно рассказать?
–Никакой нельзя. Тихо стой. Подойди ближе. Вот тут встань.

Строгая, спокойная, выдержанная….Пружиной сжатая до предела, в любой момент женщина могла не выдержать и сорваться, извергнув на окружающих лаву эмоций. Глядя на нее, так и слышался Татьяне Николаевне бессмысленный крик на одной ноте. Стало зябко. Холодная в этом году Пасха, очень холодная.

***

Вытянуть бы ноги! Мимо все время ходили люди, вытянутые ноги приходилось все время то подтягивать под скамейку, то вытягивать вновь. Надоело, села нормально, и ноги сразу отсигналили ноющей болью, мол, неправильно сидишь, вытяни нас. Ничего, потерплю. Сырой мозглый воздух забирался под тонкую куртку,  холодный  нос подозрительно часто шмыгал, знобило.

На соседку по лавке  старалась не смотреть, раздражала,  я  пыталась с этим ощущением бороться,  Храм и Светлое Христово Воскресенье обязывало… «Ханжа! А в другой день не любить, осуждать и не принимать можно? Нельзя, но не получается. Хотя бы сегодня получилось принять эту женщину, например, такой, какая она есть. А какая она есть? То, что я вижу, не нравится, но это же не она вся, это одно из ее проявлений и далеко не ее суть, возможно. А с внуком строгая, так может и правильно это, ей виднее как воспитывать? Да что правильно! Зашуганный авторитарным взрослым маленький мальчик. Послушно стоит возле нее и ни шагу в сторону,  руки по швам вытянул, тихий-тихий, даже неслышный, словно и дышит через раз. А  глазенки грустные, испуганные».

Мысли вялыми четками перебирались, всерьез думать о даме никак не хотелось, если только от скуки ожидания выхода священника.   

В раздумьях и не заметила, как попала под круговой артобстрел. Вторая женщина примерно одного возраста с бабушкой мальчика подошла с моей стороны и завязала разговор со сверстницей. Начала разговора я пропустила, а прислушавшись, еще более взгрустнула: избитая, вязнувшая в зубах тема « как плохо жить пенсионерам на Руси великой».

– Вот! У вас хотя бы пенсия больше моей, десять триста, а я получаю девять семьсот и восемь пятьсот на внука усыновленного. Мы с ним одни остались. И как я должна на восемнадцать тысяч жить? И за квартиру заплати, и лекарства купи, да и Петя растет, одежду и обувь постоянно покупаю. Наше государство…

Пружина детонировала, накопившееся и сдерживаемое раздражение выливалось громким потоком злых слов и ядовитых фраз. Собеседница смутилась, устыдившись своей большой пенсии, замолчала, лишь изредка поддакивала. Не получилось разговора.
               
***

Татьяна Николаевна с удивлением, а следом и нескрываемым раздражением смотрела на женщин. Те  же ни на кого не обращали внимания. Бабушка внука уверенно солировала в разговоре, вторая дама подавленная авторитарностью, сразу же признала в ней лидера и преданно поддакивала.

–И не стыдно на всю страну профурсеток  в разных шоу показывать. Жалуется она,  бывший любовник, знаменитый футболист, ей отступных всего пятьдесят тысяч в месяц платит, как ей с ребенком в Москве прожить на эти деньги. Постыдилась бы! А как мне на восемнадцать тысяч с ним жить!!!

Он стоял и испуганно смотрел на свою бабушку. Глазенки заполнялись слезами.

Татьяна Николаевна резко поднялась с лавки, почти вскочила. Поясница в отместку за бесцеремонное обращение болью выстрелила в левую ногу.
–Дамы, да что же это такое! Мы же в Храме! И день такой Светлый! Что же вы меня в негатив кольцом окружили. Я для этого в Храм пришла?
Гневом полыхнула и успокоилась, как  тяжесть с себя скинула.Подошла к своей корзине. Бабушки за спиной притихли.

–Это они в церковь пришли!–девица  явно напрашивалась в союзники.
Татьяна Николаевна промолчала.

И всегда было жалко, как от воды теряли свою красоту крашеные яйца, плакали разноцветными ручьями, перемешивая цвета, дурнели, выцветали, с куличей стекала глазурь, а тушь оседала под глазами и мокрые волосы даже при большом воображении не напоминали утреннюю прическу. Но не в этот раз.

***
Я все подставляла и  подставляла лицо навстречу воде, шла следом за  батюшкой, одними губами шептала: «Еще, еще!». Он заметил. Смачно стряхнул пару стаканов воды с веника на мои пасхи и яйца. Набрал  вновь и словно  умыл. Весело блеснули еще молодые глаза. «А хочешь, из ведра окачу?»–«Спасибо, батюшка, еще раз веничком и хватит».   
И не холодно совсем! Кто сказал, что весна холодная! С волос и куртки текла вода, мокрые джинсы прилипли к ногам. Я посмотрела на пятнистые яйца и лысые пасочки и рассмеялась.

–Ну вот, мой хороший, батюшка тебя святой водой окропил, дай-то Бог, и болеть меньше будешь, нам с тобой нельзя болеть.
– Бабушка, я даже кашлять меньше стал, ты заметила? Я не буду болеть, я же твой защитник. Ты говорила, я твой утесик, да?
–Ты не утесик, родненький мой,  ты мой Утес. Большой и сильный. Только не болей…

Я шла к выходу и не могла понять, улыбка словно стерлась с  моего лица.  Ушла эйфория праздника и радость. Что-то произошло, а что? И зачем я оглядываюсь на них?

Перешла улицу. Скупой лучик солнца тусклым бликом скользнул по церковному куполу и исчез.  Насупившееся небо лениво рассеивало водяную пыль. От нахлынувшей мысли горячо полыхнуло в голову, красными пятнами расцветились лицо и шея. Я оглянулась. «Что же это я?! Как?! Почему?! Зачем?! Да не в куличах же дело...».

Женщины с мальчиком нигде не было.