Пусть всегда будет мир!

Бабы, что работали на поле, с испугом наблюдали за облачком пыли, что появилось на дороге. Судя по всему, кто-то к ним скакал на лошади, чудом оставшейся после оккупации фашистов.

После 22 июня 41-го все очень боялись таких вот непонятных визитов. Тогда они, пусть и был выходной, тоже работали в поле. Прискакавший на лошади десятилетний Митька выдохнул: война! Потом мальчонка свалился из седла без сил на руки подхватившего его отца.

Поначалу ни кто из взрослых не понял, что за страшную весть принес парнишка. Нельзя сказать, что войны не ждали. Ощущение беды постоянно стояло в воздухе. Да и слухи были разные. Однако народ до последнего верил - беды не случится. Не посмеют фашисты пойти на Советы. Однако, как оказалось, зря надеялись. Враг переступил границы дозволенного.

Осознав весь ужас, бабы тогда дружно заголосили.  Молчала лишь одна Агафья. Она, вообще, плакала мало. На слезы, считала, просто не было времени... Вскоре на фронт провожали мужиков. Все рома из табора встали в один строй с русскими, или, как их называли, ракли, и ушли защищать Родину. И делали это с честью. Никто не стал предателем и не продал свою землю за тридцать серебреников.

       Все бабы с нетерпением ждали своих мужей. Кое-кто уже стал возвращаться. Однако за время оккупации связь с многими была утеряна. Теперь они обивали пороги военкоматов и забрасывали письмами различные, в надежде, что любимые мужья отыщутся. Писала и Агафья, в надежде, что откликнется супруг, связь с которым была утеряна в далеком 41-м.

И вот пришел май 45-го. Из сводок было известно -  советские войска бьют фашистов в его логове. а раз так надо постепенно возвращаться к мирной жизни. Ни тракторов, ни комбайнов в станице не осталось. Поля приходилось вспахивать на себе. Труд этот был невыносимо тяжелым. Но выхода не было. Если сегодня не посадишь зерно, осенью останешься без хлеба.

***

- Не бойтесь, бабоньки, - промолвила Агафья, - думаю, хорошую весь несет нам мальчишка!

        Она оказалась права.

На этот раз Митька, действительно, оказался гонцом добра.
   Поначалу никто сразу не понял, что он кричит. А когда разобрали слово "Победа!", все мгновенно побросали работу и кинулись бегом в деревню.

     На поле осталась одна Агафья. Она упала лицом в землю и впервые за долгие четыре года зарыдала. Какое счастье, что никто не видит ее слабости! Слезы рвались из самого сердца и остановить сей поток было невозможно. Перед глазами, как в калейдоскопе пронеслась жизнь в оккупации, каждодневное ожидание расстрела и чудесное спасение. Советские войска вошли в деревню за три дня до намеченной фашистами массовой казни. Солдат-освободителей ждали, как Бога. И вот они пришли.

    Агафья прикрыла глаза, вспоминая тот ранний февральский день, когда воины Красной армии, в белых полушубках и маскировочных халатах, зашли в станицу. Все женщины выскочили им навстречу полуодетыми. Агафья вообще бежала по снегу в одной ночной рубашке и шерстяных носках. Сейчас ей стало очень стыдно, но тогда  совершенно все равно. Столько было счастья! Они с детьми дожили до освобождения!

    Что спасло в оккупации ее цыганскую семью от расстрела - старая икона Тихвинской богоматери или молитвы матери, она так и не знает. От воспоминаний о матери сжалось сердце.


***

   Мама, единственная, дорогая, родная... Когда она умерла и Агафья провожала ее в последний путь, слов, чтобы передать всю любовь к родительнице, так и не нашлось. Только молча держала за ее руку, которая постепенно холодела.

Господи, как же ее не хватает! Как жалко, что она не дожила до этого светлого дня... Агафья зарыдала еще сильнее.

Мама Дуся всю свою жизнь была настоящей хранительницей домашнего очага. После смерти отца Михаила все тяготы по содержанию семьи упали на ее плечи. Жили очень бедно и если бы не ее энергия не известно удалось бы всем выжить.

В голодомор ей удалось спасти всю семью  и прежде всего маленьких внуков от голодной смерти. Где и каким чудом женщине удавалось менять на продукты вещи и откуда она их брала, Агафья так никогда и не узнала.

   В годы оккупации она не побоялась пойти к фашистам и попросить их дать возможность спасти хотя бы одного из внуков. И ушла, не боясь проклинать палачей за то, что они в ответ на просьбу, цинично объявили:

- Ты - русская, значит, будешь жить. А цыганят твоих расстреляем вместе с дочкой-большевичкой!

Так же отважно мать держалась, когда после освобождения станицы от фашистов корову-кормилицу реквизировали для нужд Красной армии. Пожилая женщина кинулась к командиру и взмолилась:

- Сынки, дорогие, мы вам так ждали! Что же вы единственной кормилицы лишаете!

    Молоденький офицерик пригрозил ей военным трибуналом, но она не испугалась.

- Эх, ты! - промолвила она, - после того, что мы при фашистах испытали, нам бояться уже нечего!

      Военный смешался, кинулся извиняться.

- Прости, мать!

Бабка расчувствовалась и неожиданно согласилась с тем, что армии корова важнее, чем ею внукам.

***

После того, как корову отобрали, Евдокия занемогла. Агафья так и не поняла - то ли потеря домашней скотины так отразилась на ее здоровье, то ли сказались годы в оккупации. Все началось с обычной ангины. Кто-то посоветовал выдавить воспаленные миндалины. Женщина, перекрестившись на угол печи, так и сделала. Столь необдуманный поступок привел к жутким последствиям. Врачи поставили страшный диагноз. Специалистов в деревне не имелось. Болезнь стремительно прогрессировала.

Вскоре Евдокия не могла кушать, а потом от постоянного голода и вовсе лишилась рассудка. Эти дни были самыми страшными в жизни Агафьи. Пожалуй, еще страшнее тех, когда с детьми сидела на лавке и ожидала, что вот-вот придут, заберут и поведут на расстрел, в числе остальных цыганских семей.

По ночам мать вскакивала, пела петухом, кричала, била руками по подушке, требовала отдать ей детей. Те начинали рыдать в голос. Агафья, прижав ребятишек к себе, пряталась на печи. В редкие минуты просветления, мать возмущалась:

- Почему ты меня не кормишь?

А когда дочь давала ей размоченный в воде хлеб, отталкивала и с огорчением вздыхала. Глотать она не могла. Агафье приходилось кормить детей тайком, чтобы мать не услышала, не кинулась на них с кулаками и не начала отнимать еду. С каждым днем она становилась все агрессивнее. Оставалось только удивляться, сколько силы в этом исхудавшем тельце.

Агафья до последнего надеялась - мать выздоровеет. И долго не могла понять, почему вдруг на рассвете в избе стало так тихо. Никто не шумел, не кричал, не требовал показать ей детей, которые от страха, казалось, разучились говорить.

***

 Агафья встала с колен и с удивлением увидела, что земля, куда упала лицом, стала влажной от слез. Утерев подолом лицо, она двинулась в станицу. Оттуда даже на таком расстоянии донеслось пение и музыка.

Народ начал веселиться... В одном танце кружились русские, цыгане, украинцы, казаки. Цыганские песни перемешивались с русскими народными. Обычный хоровод менялся цыганочкой с выходом, а потом украинским гопаком.

Вместе со всеми выплясывали ее детки - Галочка и Николенька. Особенно старался Николенька. Глядя на их веселые личики, Агафья, как заклинанье произнесла: пусть ваши дети и внуки никогда не узнают войны! Пусть над нашей семьей всегда будет мирное небо!

***

Справка.

Архивы министерства обороны свидетельствуют, что только один из цыган, Тимофей Прокофьев, был удостоен звания Героя Советского Союза.

Статистика в данном случае не может отразить действительность, поскольку большинство цыган в паспортах значилось русскими, украинцами или татарами. По имеющимся  сведениям, к концу войны было одиннадцать цыган — Героев Советского Союза и множество кавалеров самых высоких орденов. Военные профессии цыган разнообразны.

Они служили пехотинцами, танкистами, летчиками, стрелками-радистами, артиллеристами, десантниками. Цыганки служили санитарками, ходили в разведку. Особая страница в истории цыган — участие артистов, певцов и танцоров в концертах для армии. «Ромэновцы» и члены цыганских ансамблей не только выступали перед ранеными в госпиталях, но и ездили на передовую.