Не боится

     Мой взгляд беспрепятственно уставился в белый, как скатерть потолок. По ногам струилось тепло. Мне не хотелось этого, но раз в неделю я был обязан принимать ванну. Отец всегда говорил, что это некий минимум в жизни порядочного человека. Я обычно не отвечал, когда мне что-то говорили, а просто запоминал, зная, что людям не нравится, когда задаёшь вопросы, на которые они не способны быстро ответить (типа «Как пишется слово «овсянка»?» или «Сколько будет шестью семь?»), поэтому и не спросил, какой человек является порядочным. В голове я понимал, что порядочным отец считает себя…

     Струя воды шумела, наполняя своим звучанием ванну. С меня начали стекать крупные капли пота. Меня напрягали моменты безделья, поскольку в эти моменты приходилось работать мозгу на полную, замещая деятельность тела. С фантазией у меня всегда было плохо, так что я начинал вспоминать прошлое. На это уходило много сил, поэтому этот способ безоговорочно работал. А помнил я многое…

     Первый день из моих воспоминаний проходил в каком-то старом, полуразрушенном доме, который я помнил лишь местами, от чего не мог в памяти повернуть голову дальше, чем запомнил в те дни. Детей было много, а играть было не во что, так что все занимались кто чем… Я долго следил за братьями и сёстрами, не понимая свой возраст. Я знал, как кого из них зовут… Помнил. Но взглянув вторично на одного и того же человека мог восхититься, подумав, что вижу его сейчас впервые. Забавно. Фрагмент этого воспоминания закончился тогда, когда сестрёнка возраста лет пяти-шести дала мне в руки каучуковый мячик, искренне улыбнувшись, а я улыбнулся и по-детски засмеялся ей в ответ.

     Вода медленно накрывала моё тело, лаская те места, которые кроме неё и меня никто никогда не ласкал. Она была добра ко мне, как мать, отдавая своё тепло. Однако меня напрягало то, что вода трогает меня всего и везде. Даже спал я в одежде, чтобы ткань постельного белья не касалась сразу всего тела, а только некоторых его частей, не скрытых одеждой. Я приподнял правую руку и взял свой мячик, крепко сжав его…

     Родители не часто общались со мной. Друг друга они интересовали больше, чем мы. А мы, дети, были всего лишь плодом их взаимного интереса. Старшие братья это хорошо понимали (я же это стал хорошо понимать не так давно) и потому редко появлялись дома. Им было в разы интереснее там, где они могли хоть с кем-то поговорить. Тем не менее, в следующем воспоминании оба родителя занимались мной…
     - Сааааашь. Напомни мне, сколько Петру?!
     - Младшему?
     - Ну, да. Ему. Не помнишь?
     - Помню. Года ещё нет. Конкретней не скажу. Но где-то было записано. А что?
     - Да, он не ходит ещё просто…
     - Серьёзно?!
     - Угу…
     После этой непродолжительной беседы напротив меня на корточки сел отец. Лицо его было уставшее, но доброе. Я бы сказал, детское. Глаза его горели, но по общему хмурому виду было ясно, что у него постоянно что-то болит, либо его каждый день заставляют о чём-то сожалеть. Сейчас мне кажется, что оба эти пункта имели место быть в его жизни. Его глаза смотрели внутрь меня, будто ища поломку, а я смотрел в него, думая, стоит ли мне начать плакать…
     - Что же ты сидишь?! – сказал он мне, ласково улыбнувшись, расправив свои морщины. – Иди к папочке! – он расставил руки и ждал от меня каких-либо действий.
     В моих руках был сжат мячик, подаренный сестрёнкой. Она часто сидела около меня. Один раз даже плакала. Тогда я ей дал на время мячик. Она быстро тогда успокоилась. Я смотрел на этот кругляш и думал о ней, что она бы хотела от меня. Мать заметила мою озадаченность игрушкой и знаками намекнула отцу, что её можно взять, как точку опоры. Он, ни секунды не думая, взял у меня из рук мячик и стал рассматривать. Я потянул руки, сжимая и разжимая пальцы, словно хватая воздух. Во мне копились эмоции, которые я не хотел вываливать на почти не знакомых мне людей.
     - Дай! – полукриком произнёс я.
     - Надо же… Я думал, ты и говорить не умеешь. – он выставил руку, будто отдавая мячик, однако так просто я достать его не мог, рука не дотягивалась.
     Я попытался поползти к моей вещи, но мать поставила меня на ноги, прошептав: «Не бойся». Отец добавил: «Мячик не боится меня», улыбнулся… И я пошёл.

     Прижав к своей груди обоими руками игрушку детства, я снова окунулся в воспоминания, чтобы проигнорировать то, что вода уже легонько касалась моих губ, а носом я создавал на её поверхности легкую рябь.

     В нашей семье было принято быстро обучаться всему необходимому для полноценной жизни и не было принято лезть не в своё дело. Поэтому никто не беспокоил меня из-за замкнутости и необщительности, но тем не менее старались приобщить к жизни. По сути, необходимо было только знать на что надавить, а уж давить у нас умели.
     Помню, что как-то всей семьёй мы отправились купаться на озеро. Дно озера было неровное, и, понимая это, первой задачей родители ставили перед собой слежку за теми детьми, которые не умеют плавать. Таких было только двое. Я и младшая сестрёнка. Она была даже младше меня, но, когда она стала новым членом семьи, не помню. Её на попечение взяла мама, а за мной следить пришлось отцу. Смотрел он на меня с некоторым презрением, так как первые попытки его научить меня плавать закончились жутким провалом.
     Я сидел у берега озера, облокотившись на руки. Ноги были погружены в прохладную воду. Легкий прищур позволял мне смотреть за членами семьи невзирая на палящее солнце. Это было бы не легкой задачей даже и без яркого света, так как кто-нибудь постоянно нырял или просто пропадал из виду. Мой мячик покоился возле меня, а папа ел семечки из-под подсолнуха, всем видом своим показывая полное безразличие ко всему происходящему вокруг. Всё шло своим чередом и ни за что не запечатлелось бы в моей памяти, если бы не мысли, докучавшие моего отца… Отчетливо не помню тот момент. Его словно затёрли до реальных дыр… Шелуха от семечек на снежно-белом песке, целлофановый пакетик, в нём лежит мой мячик… Вот уже он стоит вместе с завязанным пакетом на причале, я кричу ему что-то невнятное. Стыд и злость. Он отвернулся от меня в сторону другого берега, кинул мой мячик в пакете, сказав «мячик не боится плавать…», я подбежал к краю и застыл, не веря своим глазам… Толчок. «…и ты не бойся!»

     Открыл глаза… Это стоило мне не малых усилий. Привстал, отложил на время свою игрушку и полез за шампунем, стараясь не колыхать воду, заполнившую ванну чуть ли не до самых краёв. Сев поудобней, я выдавил шампунь себе на правую руку, закрыв и отставив в стороне затем ёмкость. Его прохлада тут же пропитала волосы. Такому нельзя было не довериться. Ни единая мысль не проскальзывала у меня в голове, пока я её мылил. Воцарилось безмятежье и спокойствие, из которого не хотелось выходить. Так благополучно прошло около получаса. Я взял свой мячик вновь, прижал его к груди с стал, словно молитву повторять свою фразу. Вдохнул полную грудь воздуха, зажмурил глаза и левой рукой зажал нос, уйдя, в завершении, с головой под воду.

     Воспоминания стали покадрово сменять друг друга, словно пролистывая все отметившиеся события из моей жизни… Стартовой точкой была смерть моей матери. Отец рыдал, многие пытались утешить его или были в депрессии, а мы сидели с моей любимой сестрой под навесом и скорбели так, как бы скорбели и по любому другому ушедшему от нас человеку… Потом была свадьба. Моя свадьба. Отец был пьян… Как и в любой другой день после смерти матери. А я просто не чувствовал себя счастливым… Далее была война и постоянный страх смерти. В зависимости от надобности продвижения или отстаивания позиции, я кидал в ложе войны свой мячик или лишенную кольца гранату. Хотя, большую часть войны я был в поисках укромного местечка. Удалось это только в опустевшей деревеньке, чем-то напоминавшей мне о родном доме. Там, в одном из небольших строений, я обнаружил погреб, забитый разнообразнейшими припасами. Я подорвал верхнюю часть строения, чтобы никто не лез внутрь. Внутри было пару развлечений… Кидать мяч о стену, есть, спать, подсчитывать на сколько примерно хватит оставшихся свечек и копать выход оттуда… После этого было воспоминание о разводе со своей, беременной не от меня женой… Покупка квартиры в городе под кредит… Устройство на работу… Уведомления о смерти то одного, то другого члена семьи……

     Резко поднявшись из воды, я почувствовал себя дурно, но сделав несколько глубоких вдохов, стал отходить от нахлынувших на меня воспоминаний, облокотился о край ванны, приводя в норму дыхание. Через несколько минут я встал и смыл с себя остатки шампуня. Выдернув пробку, я вылез из ванны, вытерся и стал собираться на работу. Монотонный ежедневный труд влиял на мой склад характера так, что ежедневные пытки жизнью стали для меня обыденностью. Босс пытал ярую ненависть ко мне, а сама компания должна была в скором времени разориться. Новых работников давно уже не было, потому что прибыль была не большой, а работать за низкую зарплату надо было много. Всё оборудование давно уже устарело. Распил бюджета был настолько агрессивным, что это отразилось на всех сотрудниках. Но тем не менее работа – это единственное что осталось в моей жизни и давало ей хоть какой-то, пусть и серого оттенка, но цвет.

     Одев свой старый поношенный пиджак, который был мои бессменным товарищем на протяжении многих лет, я готовился выйти из дома. Сегодня мысли меня поглотили настолько, что игрушка детства чуть не осталась дома. Взяв всё необходимое, я вышел из дома и пошёл в потерявший все отблески света город. В нём не осталось той палитры красок, которая мне виделась в первые дни переезда. Издалека слышался лай собак, заглушающий крики уставших от жизни женщин. Шаг мой был медленный, потому что там, куда я шёл, меня никто не ждёт. Продолжая путь, я смотрел себе под ноги, пытаясь отвлечься от гнетущей меня обстановки. Было стыдно, я чувствовал в этом свою вину, поскольку перестал видеть редкие моменты проблеска света. Перестал видеть жизнь.
     Статного вида здание встало передо мной. «Вот я и пришёл».

     Внутри было практически пусто. На ресепшене никого не было. Потихоньку увольняли бесполезных работников. Здесь было так чисто, что казалось будто работники забирают даже пыль с собой. Я сел в большой железный лифт, в котором свет искажался так, как будто о лампочку бьётся мотылёк. Нажал на кнопку. Лифт закрылся. Мне стало холодно. Сегодня было действительно обидно от совершённой мной ошибки. Меня ещё как ждали. Сегодня был день выдачи зарплаты. Последней зарплаты. По лицу босса было видно, что компания окончательно обанкротилась. Мне разрешили забрать вещи… которые остались. В голове не укладывалась мысль, что настал конец. Истерика охватила меня, я не видел и не слышал никого. Когда чувства вернулись ко мне, голоса совсем не было. Я чувствовал стыд и холод сквозивший по улице. Идти было некуда и не зачем, но я отправился в свой последний путь.

     Электрички проходили мимо так, словно линия времени стала единой с линией железнодорожных путей. Высокая скорость будто гипнотизировала меня, убаюкивая своим тактом. Казало, я пришёл в себя, но мысли не давали покоя, тревожа сознание. Раздались сигналы поезда, предупреждающие о приближении экспресса. Я в слух спросил:

     - Убьёт?
     - Да
     Ответ был неожиданным, но долгожданным. По крайней мере, ответа я ждал с самого детства.
     - Ты боишься?
     - Боюсь.
     - И я боюсь.
     Поезд промчался мимо нас, уходя и забирая с собою жизнь.