Я люблю миндаль

Я люблю миндаль.

Мне нравится небрежно проникать руками в еще не опыленные цветки. Их правильная, великоватая форма лепестков, эти потеки красного цвета на острых уголках, правильно вытянутый овал листа. Эта нежность вся пропитана тонким ароматом дерева. Как будто есть мир и все вокруг живущее люди, а есть мой миндаль, и даже запах там совсем ни на что не похожий. Вспоминается еще в детстве, как большой радостью была горсточках плодов. В ту финансово сложную, а если откровенные быть, бедную пору, ничего не могло сравнить с этим вкусом.

Этот небольшой коллапс мыслей и пряной ностальгии прервала женщина. Совсем старая, с кожей, походящей на не вспаханное поле, волосами, цвета соломы грубовато торчащие из под шапочки, и бледно голубыми глазами, контрастность которой, весьма сильно резонировала с темными мешками под глазами. Ее глубокий хриплый голос обронил всего пару слов, после которых она слегка пошатнулась так, будто силы земного притяжения стали немного сильнее ее самой. Опешив, я подхватил ее за руку.

- Наберите Свету, я умираю..

От такого резкого перелома событий и настроения, по моему телу в жару прокатился холод, и попятившись еще пару секунд на человека, чьем тело, слова, взгляд, одежда и настрой безмолвно молило о помощи, я набрал Свету. Назвать это диалогом было сложно, потому что Света была жива, а эта женщина, казалось, лишь от того томится в теле, что ее еще что-то важное держит на земле. Тут. С нами.

Она кидалась словами. Будто, эти маленькие сплетения букв весили как цельные мешки зерна и их неподъемный вес давил на связки,горло,язык и губы. Такой фронт отчаянья я не видел прежде никогда.

Она протянула мне трубку из которой доносился звонкий голос более молодой женщины. Без каких либо обыденных правил хорошего тона, в мои уши погрузился хлам из которого понятно было лишь то, что Света в Москве, Бабушка в Крыму, и в течение 10 минут должен приехать человек,который погрузит на свои плечи, весь груз этой тяжелой ситуации.
Я вздохнул глубоко. Рядом со старыми людьми и их проблемами, чаще проходят мысли о том великом даре, просыпаться по утрам, ходить, дышать, есть все подряд, заниматься любимыми делами.

Положив трубку, я шагнул максимально близка к ней. Ее опущенные веки ели удерживались чтоб не сомкнуться полностью.

- Пойдемте внутрь. Приляжете. Вам будет лучше.

Так медленно, словно под ногами не вскипевший асфальт, а опрометчивый лед, мы аккуратно шагали к дому. Чугунная калитка заскрипела, и лай маленькой собаки эхом разбивался об уютный дворик. Перешагивая через порог калитки, она оказалась несколько ниже меня. В этом соотношение наших тел я случайно заметил, что там, бод дряблой одеждой скрываются кровавые наросты. Они самую малость проступали на свет, но их мрачность давила на мое чувство жалости и мировой несправедливости нашей планеты.

Вот так колеблясь из стороны в строну, мы совместными усилиями добрались до лавочки. Худящевое тело, с неким грохотом упало и более не двигалось. Единственным признаком жизни в уютном дворике был ее стон, да шепот губ, бег собаки на поводке, и конечно мой притупленный взгляд, застигающий всю эту картину в первом ряду.

- Света сказала, что сейчас приедет человек. Он вам поможет. Не переживайте, все будет хорошо!

От паники я не знал что еще сказать и воспользовавшись этим набором клише, оставил ее наедине с псом. Дело в том, что меня ждало одно дело, и мне нельзя было на него не успеть. Убедившись, что ее положение на лавочке самое удобное, я вышел от туда. И самым быстрым образом дошел до моей конечно цели. Сделал там все самым быстрым образом, я вернулся обратно. Мне показалось,что это не сложное, но важное дело забрала у меня очень мало времени. На обратном пути я опять решил зайти во двор, но открыв калитку не застал там никого. Как прежде, игривый пес по доброму лаял и вилял хвостом. Проглотив ком страха и некого отчуждения, я превозмог себя и снова перешагнул порог калитки .

Тот же привкус сложных чувств, я испытал зайдя в дом. Он был большим, но ее комната была самой ближайшей к выходу. Маленькая конура, где почти без зазоров, одним целым вдоль стены стоял холодильник, кровать, столешница, умывальник,газовая печь.
А с другой стороны большое окно, собранное паутинной из деревянной решетки. Все было выкрашено в белый цвет. Быть может,
еще пару десятков лет назад, этот цвет был действительно белым, но а теперь это скорей оттенок, поскольку от пройденного времени, цвет впитал в себя не только грязь, но и приобрел естественную желтизну.

Ее тело, было сжато. Как будто воздух давит на нее огромнейшим давлением. И под этим прессом, она заняла самую не удобную позицию для обычных людей.

-Здравствуйте! Это снова я.. К Вам еще не приехали?

Она тяжко оперлась руками на железный уголок кровати, рычагом подняв свое тело. И впервые полноценно открыла глаза. Эти большие, и красивые глаза. Они были совсем белые, и край зрачка отдавал мне аккуратным контуром морской глубины. А ближе к центру оно растянуто переходило в серый цвет.

-А.. это Вы. Я думала, это зять.. Но он крупней Вас будет.

Я вошел внутрь. Мои шаги переплетались вопросами: не приехал ли кто, и как она себя чувствует. Она по женски заняв сидячую позу с закинутой одной ногой на другую, гостеприимно извинилась, что кроме кровати, ей некуда меня усадить. Не желая нарушать ее грациозно и величаво расположенное тело, я уселся на табурет. Он отдалял меня от пола где-то в 10 сантиметрах, но мне показалось это даже забавным.
И теперь, я был ниже ее. Окинув комнату взглядом,я остановился на своей правой руке. Мне стало неловко о том, что многие пожилые люди против тату и я прикрыл ее кепкой.

-Если вы не против, я останусь с Вами пока кто-то не приедет.

Она промолчала. А потом спокойно, переведя взгляд с меня на окно сказала:

 - Оставайтесь..

Признаться честно, как мне тогда показалось..
То был очень гордый человек. И уж чего было больше в ней, так это молчаливости. Я не знал о чем говорить и немая тишина вкрадчиво давила на меня. В суете бегущих мыслей, мне показалось нет ничего лучше, как по интересовать об ее жизни. Плеяда обычных вопросов об родных, и детях были направлены на снятие некого барьера, но они ломались и ломались об лаконичность приходящих ответов.

Ритм этого словесного шума разбавляла беготня мышей по посуде,холодильнику, полам и полочкам. Без какого либо стеснения, они шуршали по поверхности своими лапками. Пару раз, когда мы смолкали, они тоже,очевидно, в знак солидарности, прекращали свой пляс.


-А где Вы работали?

..Подумать только, после этого вопроса она впервые улыбнулась. Скалистый изгиб шершавых губ, слился в нечто целое с впалыми щеками. Немного оттянув паузу, я был сокрушен ее водопадом слов. Кто бы мог знать, что о ее близких я узнаю лучше через их сопряженность с ее работой, а не на прямую. Только представьте, передо мной учитель Русского языка. Под легкий гул ветра за окном, я утопал во всех подробностях ее 37 летнего стажа работы.

Она взбодрилась. Мы так просидели час. Час почти мной не сказанных слов, и почти без передышки на молчание пожилого учителя. Эти стены впитывали все. И взлеты, и падения, и радость и разочарования. Не один раз она говорила, что этот мир до жути не справедлив. Конечно, я пытался возразить, но сложно не соглашаться с тем, с чем ты согласен, хотя ситуация требует как раз некой наивности и веры в лучшее.

Под этой волной ее словарного оживления, во мне затаилась грусть. Сын ее умер в 45 лет. Муж покинул ее уже как 4 год.А дочь уехав в Москву, почти не уделяла ей внимание. Большая часть старых соседей уже заняли свое место на кладбище, и, как ей кажется, она вот вот к ним присоединится.
За это время нас никто не отвлек, ничего не потревожило. Обещанные 10 минут влились в 60. По пути нашего общения, она не раз мне на это указывала. И каждый раз, раздражённа воспроизводя этот факт, сдавливала зубы. Не знаю, но я почему то был даже немного рад этому. Любое ее проявление эмоций говорило о том, что боль отходит и силы снова наполняют ее нутро.

Вот в тот момент, основой для грунта нашего общение перетекло от работе к главному: Она всю жизнь тянула всех своих родных и близких, а теперь, не знакомый парень сидит у ее кровати и слушает о ее жизни длинный рассказа. Меня это ужаснуло, ведь так все и выходит.. Она расплакалась и я обнял ее. Это и было зенитом погружения меня в самое дурное расположения духа. Приняв на себя эту безутешную боль, я начал снова говорить обычными фразами. "Все будет хорошо","Все наладится". Она раздвинув мои объятья, улыбнулась и.. спешно поблагодарила. Я понял, что мне стоит уйти. Теперь, этому человеку действительно нужно было остаться наедине с собой. Она одобрила эту мысль и проводила меня к выходу. Последние, что я помню, это лучики света, пробивающийся через виноград . За ними, опершись на косяк двери стояла женщина. Махая рукой, она провожала взглядом.

По пути домой мне многое думалось. Но самое важное из ряда этих соображений было тревога о том,что тогда, у миндаля, мог оказаться не я. Или же пройти позже а то и раньше. И конечно, радость от того, что общение,все же лечит людей. В крайнем случае, я на это надеюсь.