Кубинец

ВИКТОР МЯСНИКОВ - http://www.proza.ru/avtor/victor88 - ТРЕТЬЕ МЕСТО В 83-М КОНКУРСЕ ДЛЯ НОВЫХ АВТОРОВ МЕЖДУНАРОДНОГО ФОНДА ВЕЛИКИЙ СТРАННИК МОЛОДЫМ

Он жил по соседству, в бревенчатом двухэтажном доме. Наш дом был новенькой хрущёвской пятиэтажкой, куда все мы вселились совсем недавно, полгода назад. А его дом был старым и немного покосившимся. Ведь он был построен ещё до войны. В нём жили какие-то старухи, небритые мятые мужики и он. Ходил он всегда в серых полосатых брюках, в старых ботинках на босу ногу и сером же пиджаке, надетом прямо на майку. На лацкане его пиджака криво висело несколько значков и какая-то медаль с ободранной лентой. Но самым главным в его гардеробе была фуражка. Военная, офицерская, с большим козырьком, чёрной бархатной тульей и обязательно с ремешком.

Он носил её всегда, в любую погоду. Это летом. А зимой он сам куда-то исчезал и мы – пацаны не видели его до весны, успевая забыть о его существовании. Но снова становилось тепло, грязный снег истекал ручьями, с юга прилетали птицы… и появлялся он, одетый по одному ему понятной моде, в своей неизменной фуражке и с бородой – шикарной русской бородой лопатой. Из-за этой бороды его все и называли Кубинец. Все – и взрослые, и дети, - уж очень он напоминал издали знаменитых «барбудос» с «Острова свободы», популярных в то золотое время. Их показывали по телевизору почти каждый день. А как его звали на самом деле – никто не знал.

Он очень любил чистоту. Улицы нашего квартала в то время не были такими гладкими и чистыми, как сейчас. Разбитый асфальт и засыпанные гравием ямы были тогда скорее нормой, чем исключением. Но не эти дорожные огрехи интересовали Кубинца. Он ненавидел именно мусор – окурки, бумажки, стаканчики от мороженого и т.п., словом, то, что оставляли после себя несознательные прохожие. А их – несознательных в то время хватало, да, впрочем, и сейчас они есть.

С самого утра Кубинец начинал свою нелёгкую самоотверженную борьбу с мусором. Он выходил из дома, осматривал землю возле крыльца, а потом начинал медленно двигаться по тротуару в сторону центральной улицы, внимательно глядя под ноги и постоянно что-то бормоча. Если он замечал окурок, то внезапно и резко бросался в его сторону, поднимал его, внимательно рассматривал и засовывал в карман. Через несколько шагов в карман таким же манером отправлялась мятая сигаретная пачка, палочка от мороженого, ещё один окурок, обрывок газеты… Урн на нашей улице отродясь не было, а курили многие.

Когда Кубинец выходил на центральную улицу, то, как правило, его карманы были уже полны, и новые находки в них уже не помещались. А тут ещё мы – мальчишки часто устраивали свою игру: собирались ватагой позади него, а потом вдруг шумно вырывались вперёд и бросали на землю окурки и бумажки. Ох, как же Кубинец ругался! Он останавливался, начинал подбирать мусор, потом бросал его и безуспешно пытался схватить какого-нибудь пацана, потом снова принимался собирать бумажки. При этом он громко и непонятно кричал кому-то неведомому, и грозил ему пальцем. Нас это очень забавляло…

 В то время по центральной улице нашего города ходили трамваи. И Кубинец, прежде всего, шёл на трамвайную остановку. Там он, не обращая внимания на ожидающих трамвая людей, начинал подбирать билеты и прочий мусор. В карманах у него к тому времени, как обычно, уже ничего не помещалось, поэтому он использовал ещё одно место для хранения добычи – ремешок фуражки. Он аккуратно складывал билеты в пачки и засовывал их за ремешок. Так он и уходил с остановки в обратный путь – с полными карманами, из которых торчали палочки, щепочки, бумажки и пачками грязных билетов, засунутыми за ремешок над козырьком фуражки. И только эти билеты сразу выделяли его среди других прохожих, которые в массе своей были одеты совсем небогато. Кубинец доходил до своего дома и скрывался за дверью, унося с собой весь найденный мусор. Куда он его потом девал, не знал никто.

Так было и в тот день. Мы с друзьями выбежали со двора на улицу и увидели Кубинца, который уже осмотрел окрестности своего крыльца и отправился по своему «рабочему» маршруту в сторону центральной улицы. Он шёл медленно, как обычно что-то бормоча под нос и периодически поднимая какой-нибудь предмет с земли. Некоторые он с негодованием отбрасывал, а некоторые клал в карман. Мы, было, пошли за ним, но тут в соседний дом привезли мебель, и мы отвлеклись на это важное и нечастое событие.

Кубинец ушёл, мы поглазели на разгрузку шкафов, некоторые из нас даже побывали в кузове грузовика, помогая и мешаясь грузчикам одновременно. Но вот всё выгрузили и унесли, шофёр закрыл борт машины и сел в кабину. На просьбы покатать нас по двору не отреагировал, а закурил и дал газу, окутав нас сизым выхлопом. Стало скучно.

И тут мы увидели Кубинца. Он возвращался домой с полными карманами добытого мусора. Тулья его фуражки была почти полностью скрыта за пачками билетов и прочей дрянью, торчащей из-под ремешка. Мы быстро набрали на земле несколько окурков, обрывков мебельной обёртки, ещё какой-то мелочи и побежали ему навстречу.

Как обычно, он совершенно не среагировал на нашу шумную ватагу, его губы шевелились, а глаза шарили по земле. Мы подбежали к его крыльцу – он был уже близко – приготовились и… одновременно выбросили из карманов целую кучу мусора прямо у его крыльца!

Я никогда не забуду этот момент. Кубинец поднял глаза, замер, а потом буквально подбежал к этой куче. Он беззвучно открывал и закрывал рот, его борода двигалась вверх и вниз, и в такт ей двигались руки, но он даже не наклонился к мусору, он хлопал себя по карманам, вынимал оттуда окурки, запихивал их обратно, ощупывал фуражку и молчал. Потом вдруг сел на крыльцо, закрыл лицо ладонями и заплакал! Его борода торчала между пальцев и смешно шевелилась в такт всхлипываниям. Фуражка свалилась с его головы и упала в пыль, часть билетов выпала из-за ремешка и разлетелась по ветру.

Мы все буквально остолбенели. Ведь мы ожидали, что он, как водится, начнёт ругаться и гоняться за нами, такой внешне страшный и такой безобидный. Ещё никогда и никого он не поймал, никого не ударил. Даже его ругательств было не разобрать, словно он произносил их на каком-то неведомом языке. А вот, поди ж ты – борода седая, а плачет…

Дверь открылась, на порог вышла старая бабка в длинной серой юбке с коричневым засаленным передником. На голове у неё было накручено полотенце в виде чалмы. Она злобно сверкнула на нас глазами, молча погладила Кубинца по нечёсаной голове и помогла ему подняться, придерживая под руку. Кубинец неуклюже встал, по-прежнему шмыгая носом и утираясь кулаком, в котором были зажаты окурки.

- Пойдём-ка исть, Аника-воин, - сказала она. И хватит с них, - она снова сердито посмотрела на нас, - солдаты не плачут!
И они скрылись за дверью. А мы остались стоять, молча, без обычных своих шуточек и глупых смешков. Так и стали расходиться по одному, стараясь не глядеть друг на друга.

Наконец нас осталось только двое – я и мой сосед Сашка. Мы тоже собрались уйти, но вдруг дверь снова открылась, и на крыльцо вышел небритый мужичок в драных домашних тапках, тренировочных штанах и мятой рубахе навыпуск. В руках у него была пачка папирос.

 Мужичок взглянул на нас с Сашкой мутными глазами, закурил беломорину и присел на крыльцо.
- Теперь болеть будет, – доверительно сообщил он, - неделю, не меньше.
Он затянулся и продолжил:
- Один он у неё… - он снова затянулся, - вот ведь война что делает.
- Какая война? - сказали мы с Сашкой одновременно.
- Какая, какая! – мужик сплюнул, - Известно, какая. Великая.

Мы молчали, как истуканы. Мужичок докурил, поплевал на окурок, но не выбросил его, как сделал бы любой другой, а положил обратно в пачку «Беломора».
Он поднялся и снова внимательно посмотрел на нас.
 
- Парень-то молодой был, глупый, сам на войну напросился. – вдруг сказал он горько, - Уж как она не пускала его…
Он помолчал, сунул руку в задний карман штанов и выудил авоську.
- Училище закончил, и в атаку. Вот ведь как раньше-то было.
Он спустился с крыльца, помолчал немного и закончил вдруг жёстко, почти злобно:
- А его в первом же бою из танка…! Он, правда, его тоже подпалил, но самого сильно стукнуло. И землёй засыпало. После боя откопали только. Вот он с тех пор и…

Мужичок махнул рукой и направился в сторону магазина. В то время у нас ещё можно было ходить в магазин в тапках. Он прошёл несколько шагов, но вдруг обернулся и громко сказал, обращаясь к нам:
- А медаль он всё-таки за это дело получил! «За отвагу», кажись! После войны, правда…
И ушёл.

Мы с Сашкой повернулись и пошли к себе. Шли молча. Не знаю, как моему другу, но мне было так стыдно, что просто невмоготу. Да и у Сашки лицо было пунцовым. Но мы ничего не говорили друг другу, так и расстались у его подъезда. А я жил в соседнем.

Тот мужик знал, что говорил. Кубинца не было дней десять. А потом он снова появился на нашей улице, как ни в чём не бывало, все в той же фуражке, спрятав лицо в густой бороде, чёрной с проседью. Он снова начал не спеша бродить по своему «рабочему» маршруту, а нам стало казаться, что после него в городе действительно становится чище.

Обнинск 21.03.10 г.