Школьная дорога

Детство у меня напоминает драму   
Как тень костра, зажжённого в ночи,
Как бинт, положенный на рану,
Война и тыл в яви, а не с экрана,
Одежда скудная и скудные харчи.

Детей нас четверо, надежда- мама,
Потоки  беженцев, сплошные драмы,
Москвичке с сыном, совет краткий,
По нраву если, в семью к солдатке.
Было тесно, но всё по братски.

Часто ночью:-турнепс был в поле,
Снег разгребали, копали в доле,
Топили печку, всё шло для крова,
Кормленье, дойка в избе коровы,
Страх москвички  за быт суровый.

Кострика с мяльцев зимой разжига,
В селе зенитки фашистам фига,
Промчалось быстро отца леченье,
Полгода дома, после раненья.
Потом  школа и класс не в сборе

Смесь лебеды с едой в наборе,
Лузга с мучелью ещё в доборе,
Боль в животах ребят запоры,
Ответы разные на списочный опрос,
УчИтеля улыбка,-мой пожалейте нос.-

В варежках в карманы, хлопоты за партой.
Замёрзшие чернила, печь в простенке,
Обмотанная обувь, рисованная карта,
Озябшие мальчишки хотели старта,
Уставшие, прислонялись к стенке.

С сумкой за плечами в школьные походы,
Условия распутицы, всегда сложны,
Мартовская слякоть, полевые  сходы,
Сезонные квартиры, ранние  уходы,
В потоках водных, тропиночки  важны.

Мужская школа, повсюду звуки баса,
Девчонки в школе, просто божество,
Раздельная учёба  шла с 8-го класса,
И пешим ходом, до дома  трасса,
В 30-ть вёрст и тоже торжество.

Всё прошлое моё, как панорама,
Исхоженный пешком полей пролёт,
С детства веривший в дорогу к храму,
На всё смотреть по совести и прямо,
Анализы прошедшего от зада на перёд.

После окончания семи классов в Каменке, это были выпускные классы, мне
предстоял выбор, куда идти учиться, Тамала уже была забита, там училась в восьмом классе сестра Шура, жила у тёти Зины, родной сестры мамы, оставался г. Белинский, где в своё время учился старший брат Володя. В Обвале была четырёх летка, -начальная школа.

Село, в рисунке уползающей змеи,
Как хлыст кнута, извилистая речка,
Погост и церковь, дамба из земли,
Лужайка на мысу,   в нижнем  конечке.
 
Луга, заливы и крутые берега,
Сюверня,  течёт здесь,  огибая  возвышенья,
А омуты, как ясные глаза,
В своих таинствах, растили  в людях уваженье.

Засыпанный  снегами, Обвал зимний,
Когда свечой, дымок из труб в морозную погоду,
Кустарники, деревья покрывает белый иней,
Смех, крики детворы слышны с катка природы.

Первое сентября в мужской средней школе, в здании, где раньше была пересыльная тюрьма, с узкими коридорами и просторными классами и большим общим залом, где было не хуже, чем во всех школах, которые я окончил. Сделали перекличку, городские ребята смотрели на остальных, как пришлых с другого конца земли. Все держались своими группами, деревенские, своих односельчан, я определился с Юрой Садомовым ,  за одной партой, В перерыве ко мне подошёл Витя Силкин, о чём-то расспрашивал,  показывая, что он городской, оборачиваясь тут же на своих ребят, а те ухмылялись, будто ждали, что же дальше, это понимал Витя, прижимая меня в проходе между парт, где мне отступать было физически неудобно и некуда,  проглядывалась грубая наглость в его движениях. Я перехватил его руку, на что шикнули стоявшие сзади Вити городские, он посчитал моё движение оскорбительным и перехватил меня за грудки, я сделал то же  самое, это оказалось концом его терпения, и он изобразил движение, как силовой приём, его рубашка осталась у меня в руках. Зазвенел звонок. "Я не прощу тебе рубашку!"- сказал он, встав на подоконник, спрыгнул вниз со второго этажа, а там ещё и цоколь. В выходной день я был у брата Володе в больнице, он попал туда с раненной ногой. Перед отъездом в Пензу решил прокатиться на мотоцикле с д. Петей, проезжая через мост, мотоцикл  «Ковровец»  подпрыгнул,  во вращающее колесо попала Володина нога, а когда стали разбираться, из под кожи пятки вытащили его носок, пятка была изуродована и Володю отправили в районную больницу.
Его ногу обработали, наложили швы и сделали перевязку, пообещав, выписать через недельку. Он расспросил про учителей, за прошедшие годы состав почти полностью обновился, осталась одна химичка, с которой у него были дружеские отношения. При выписке ему посоветовали временно воздержаться от нагрузок, имея в виду разгрузку вагонов. Через некоторое время я снова был в этой больнице в другом корпусе, подошёл к окошку и сказал, кого жду, вышел  с бледноватым лицом, осунувшийся,  сорока пятилетний мой папа, в белом белье и сером халате. Позади война, единственный раз был на лечении по ранению, хотя вся война в пехоте, понтонные мосты, водонепроницаемый резиновый костюм, ремонты железнодорожных мостов, плотничные работы и везде вода и не одной простуды. "Целоваться не будем",-сказал он, протягивая мне нарезанные кусочки жирной  селёдки,- "до неё никто не дотрагивался,"- добавил он. "Прошёл обследование, картина не приятная, но матери об этом не говори".  Подлечившись, его выписали домой, конечно,  никаких направлений на продолжение лечения не было.

Раздался громкий  стук в сенную дверь,
Спросонья  ночью дверь открыла  мама,
В дверном проёме  мой отец, стуча  упрямо,
Встречай, я по ранению, с  семьёй теперь.
В слезах от радости всё рассказала мама,
Про топку и навоз,  и  содержание крова,
Сельское  начальство, работающее  рьяно,
А тягловая сила,- волы, бабы и коровы.
Четверку деток, его любимице,- два года,
Дюжина старшОму,- помощник, голова,
Про  инвалидов,  прибывших  с фронта,
Про корову с телёнком, ягнят и дрова.
Наступившему утру  вовсе не рада,
Про колхозных  телят, что хотят подселить,
Задержанье снегов по полям  на преградах,
Про салазки с мешками, семена подвозить.
Пред. колхоза  вошёл и стряхнул снег о пол
Рукавицы, ушанку, -  на лавку, Обнял отца,
Бутылку под белой головкой открыл и на стол,
Ты на фронте воюешь, я с бабьём и нету  конца.
Про село и про фронт, расспросы пошли обоюдно,
Немец прёт  недуром, от своих инвалидов слыхал,
Будто вымерли все, на деревне безлюдно,
А безрукий Иван  колёсник собрал и поле вспахал.
Я к тому, посидишь ты недельку, может и хватит,
Из- под снега с полей бабы к кузне свезут  бороны,
Дам тебе молотобойца, старичка, с тобою поладит,
Воз соломы тебе свалил конюх у дома с той стороны.
Для поддержки семьи и придётся с телёнком уладить.

В школе всё шло по прежнему, наш класс ходил во вторую смену, а возвращались в потёмках. На повороте в улицу передо мной вырос не знакомый, с изрезанным, в рубцах, лицом с напарником. "Вот и пришла расплата за порванную рубашку", -сказал парень и тут же его кулак ударил мне по рукам, вылетели мои тетрадки и книжка, которую я носил каждый раз в зависимости от главного предмета. Второй удар был по буханке хлеба, которую я придерживал левой рукой. Она тоже вылетела и с криком: "Полундра,"- исчезли, увидев встречного мужчину, который даже не остановился, подбирать мне помогал мой друг, Юра.  Позднее я узнал, что это был местный хулиган Юра Кудряшов, с которым мы потом здоровывались, но не общались. С Силкиным Витей по этому вопросу больше никогда не говорили. Менялся педагогический коллектив, ушла химичка, пришла Вера Павловна Серова, по физкультуре Иванов Фридрих Алексеевич, после восьми лет службы на Курилах, с разболтанной, как он говорил, нервной системой, уважал подчинение и порядок, страдал увлечением спиртного. Жаловался на директора, что Потёмкин его частенько обнюхивает, всю зиму ходил в лыжных ботинках, однажды вёл строем своих учеников по дороге, а на встречу милицейская машина, не сворачивая , сигналя, остановилась, он остановил строй, подошёл, вытащил водителя, он был один и выбросил за дорогу, уводя строй в школу. Был громадный скандал, его не освободили от  работы, всё закончилось миром. Когда он заходил в класс, дружно вставали и на слова, здравствуйте ребята, дружно отвечали в едином порыве, здравствуйте Фридрих Алексеевич, окинув всех взглядом, говорил, садитесь. Но так получилось, что весь класс договорился за что-то, на его приветствие, промолчать. В класс входил Фридрих, у него под рукой проскочил Скуратов Юра, одноклассник, сын директора женской школы и на  приветствие раздался единственный чёткий голос Юры. Не все поняли, что случилось, Фридрих подошёл к Скуратову, крепко пожал ему руку и сказал: "Садись". Все сели, последовала команда: "Встать!" Все встали, но постояв, Емелин Женя, с первой парты среднего ряда, демонстративно сел. Фридрих сказал: "Встать Емелин",- через мгновение с плеч Фридриха слетело демисезонное пальто, оно было постоянным в любые морозы. "Десять лет получу, но тебя проучу",- и в броске ухватился за голову Жени.  Никто не понимал, что будет дальше, привскочив со своих мест, смотрели, как Емелин вывернулся из крепких объятий Фридриха. Бросок, но Женя изловчился, крутанул под собой парту и Фридрих распластался на ней, а Емелин успел выскочить из класса, протопал бегом на выход, почувствовав, что за ним никто не бежит, вернулся, приоткрыл дверь и крикнул: "Фридрих, запомни, получишь!" Взволнованный Фридрих Алексеевич, тяжело дыша, стал рассказывать, как наш боксёр нокаутировал поляка, перешедшего грань дозволенного, точно таким же приёмом  был отстранён от дальнейшей борьбы. Вошёл Потёмкин, "Класс, встать,"- последовала команда, "Сидите, сидите",- успокоил директор. "Что у вас происходит?" "Идёт опрос",- доложил Фридрих. "Хорошо, продолжайте",- ушёл Потёмкин. Бежало время. После Октябрьских праздников меня предупредили об оплате  75 руб. за первое полугодие. Я знал, что об этом, сообщать домой не было смысла, так как денег всё равно не было, совсем недавно перед болезнью отца долго крутили по поводу облигаций, меняли суммы, ругались и угрожали, но он ничего не подписал и никому ничего не обещал. За указанный срок денег я не принёс, тогда меня отправили к Потёмкину. Василий Иванович сообщил мне, что временно  из-за задолженности, к занятиям я не допускаюсь. Я вошёл в класс, собрал свои тетрадки и ушёл. Я не знаю, учил кто меня или нет, на съёмной квартире я был вместе с Юрой Мирошкиным, младшим братом Володина друга, Виктора. Я пошёл к председателю райисполкома, оказавшись у него в кабинете, объяснил, что нас пятеро детей, старший брат учиться в Пензе, отец болеет, воевал, дошёл до Праги, всю войну пешком, в пехоте, строил мосты, имеет ранение. он спросил: "Сынок, сколько тебе лет?" "Четырнадцать",- ответил я. "Как тебя звать?" Я назвал. "Вот что Витя, иди в школу и никого не бойся, никто тебя от занятий не освободит. Договорились!" Похлопал по плечу и сказал: "Учись". На следующий день я был в школе, никто больше не освобождал от занятий и не спрашивал денег, хотя по окончанию года я сам взял документы при помощи знакомых нашей квартирантке в Обвале, и хотел поступить в саратовский нефтяной техникум. Досталось секретарше, за выдачу мне документов, но и у меня с техникумом тоже не получилось. Меня просто в Саратов не отпустили. Документы пришлось вернуть по запросу, сам явился в средине сентября. Никаких разборок и допросов не было, пришёл и сел на своё прежнее место к своему другу. Всегда скользким для нас был март месяц, если в Каменке, учителя придерживались сельским правилам, каникулы начинались по погоде, то здесь были городские установки,- с 23-го марта. Прошедшим истинную распутицу эти сроки   нами не воспринимались, и мы задерживались с прибытием на занятия, тогда решили по своему, держать, пока не остановится движение на полевой дороге. Нам  это тоже не подходило,  мы убегали с занятий на денёк пораньше, учителя об этом знали, но выводов не делали. В девятом классе так и получилось, одни исчезли раньше, мы с Юрой без грубостей, всего на один день, с утра пораньше, по морозцу, я в чёсанках, он в кирзовых сапогах двинулись в 30-ти километровый путь. В чёсанках было мягче и теплее, в сапогах, –громче, скользя по обледеневшей дороге. Так прошли до первой лощинке, обозначавшей 10-ть км.  дорога размякла и лощинку преодолевали избирательно, по кочкам и островкам. Я залил одну галошу, вторая лощинка оказалась грозной, надутой на горизонте, выглядела, как запруда. Мы понимали, что это всё значило и торопились успеть преодолеть другие препятствия. Перешли мы её быстро, но мои чёсанки промокли основательно, оставалось десять км. Вспомнили, что не прихватили ничего перекусить, уже хотелось есть, дорога холмистая и не большие болотца не обходили, Юра в сапогах, я за ним. Показался посёлок Шелалейка, вспомнили, что  там есть запруженный ручей, но как только мы приблизились к переходу через него, сорвало плотину и переходить, даже вплавь, было не возможно. Из стоящего рядом дома вышла женщина и сказала, что отчаиваться не надо, последний час перехода по плотине был сомнительным,  позвала к себе в дом переждать и попить молока. Выпив по кружке молока, поблагодарили за угощение, оно было, кстати, подошли к уходящей, но ещё глубокой воде решили переходить. Нас отговаривали, просили подождать с полчаса, Юра с этим согласился, я нет. Ноги, уже давно. были мокрые, у Юры, всё наоборот, немного погремел на морозце, зато ноги сухие. Я ухнулся в поход через ручей, уровень был выше колен и очутился на своей стороне. Юра с завистью посмотрел на меня, и тоже стал переходить, и как оказалось, тоже промочил ноги. Здесь наши пути расходились, он высоким берегом через Дворки,  Липовку  в Красавку, я же с Дворков через речку в Обвал.

Зима, как индустрия, время, как пора,
Не переехать перейти, а просто пережить,
И потрясения свои, заботы, нужды и права,
Как с осенью, зима с весной обязана дружить.

Все  с ужасом распутицу переживали,
Дальне путёвые, с чембарской школы, уходили по домам,
Разбитая, размокшая дорога, но ещё живая,
Мне  позволяла, где вслед ползком, где в кат по бороздам.

И вдруг, такое приключилось снова  в Шелалейке,
Запруда повалилась у широкого пруда,
Измученный  и  мокрый, теченье перешёл по шейке,
Набухшая одежда тяжелела  и  хлюпала под пятками  вода.

А через час ходьбы предстала жуткая картина,
И вмиг нарушила возникший план,
Мост заливало на глазах, как и плотину,
Толпу разъединило моментально пополам.

Спускаясь с горы, как на ладошке, широкая улица Обвала, залитые паводком наши огороды, луг, через плотину не пройти, так как мельница уже в полном окружении водой, к мосту двигались тракторы с ремонта из  МТС. Спешу к мосту, перейти засветло, катастрофически пребывает вода, подхожу ближе, вижу на противоположной стороне группу женщин не успевших перейти мост, идя из магазина. Ко мне подходит т. Марина Шитова и предлагает без мучений идти к ним и переночевать, я пытаюсь найти не поломанный лёд и пройти домой. Обошёл весь берег от моста до дворковских огородов- бесполезно. Из чёсанок были лапти из липкой грязи, тяжёлые и мокрые, а когда возвращался назад, меня снова окрикнула т Марина Шитова. Встретил нас дедушка Герасим, расспросил, что и как, вытащил из сундука бутылку водки, налил больше полстакана и сказал: "Пей до дна". Я это сделал, дал закусить, а теперь на печку. Проснулся часа в четыре и стал собираться. "Вот теперь мы будем спокойны",- сказал д. Герасим. Перейти было не сложно, я нашёл на опустившемся льду более ровное место и через свои огороды пришёл домой. "Слава Богу", - сказала мама, весь вечер она бегала по нашему берегу и пыталась увидеть меня и предупредить, что бы я остался у кого-нибудь ночевать на той  стороне. Наступило время папиной  рыбалки, с багром, черпаком и ведром он носился из края в край с большой речки до  большого омута, знал, где идёт щука, а где голавль. Он ловил рыбу черпаком и неводом, нырётами и вентерями. К концу апреля у нас в мешках была сушёная рыба, уха и жарёха из свежей рыбы, я несколько раз ловил голавлей, налимов  и щук, оставшихся в приямках и болотах, образовавшихся на огороде, после разлива, рыбы было много. Особенно она проявлялась, когда перехватывали плотину, у нас называли, что рыба задыхалась и лезла на берег, выплывала на поверхность кверху животом. Не пропускали этот момент все, кто хотел ловить и есть рыбу, мальчишки вёдрами таскали домой, сушили и солили её. Работа мельницы требовала запруды, и плотину перекрывали землёй с двух сторон, а потом,  пододвинув кучи земли к перешейку, трактором двигая, разом засыпали его и ровняли уже по всей плотине. Такое было почти каждый год, всё начиналось с прорыва наполненных до краёв лощин. Нам, успевшим накануне разлива появиться дома, была хорошо знакома  картина набухших лощин и оврагов, когда переходишь  не выше течения,  а там, под снежной плотиной, где обозначившийся ручеёк в любую секунду мог превратиться в огромный водяной вал, приближающийся к тебе. Точно также с впадающих в речку лощин и оврагов каждый раз, к вечеру, происходят прорывы, тогда река выходит из берегов, затопляя огороды и стоящие рядом  дома.
С утра можно спокойно идти к речке, вырезать себе шест и оттолкнуться одному, лучше, когда на пару, где легче работать, плыть на льдине и балансировать. Особенно хорошо плавать в каузе мельницы, но и там, когда я готовился спрыгнуть со своей уже испытанной льдины на берег, подо мной отвалился кусочек льда, пришлось с помощью рук и ребят выбираться на берег. Совсем по другому ощутил себя, когда из-за задержанной голубки, высиживающей яйца, я с утра отправился решать этот вопрос на другую сторону речки, возвращаясь, после обеда, когда опустившееся, переломанное от берегов, ледяное покрытие начинало выправляться. Перепрыгивая, образовавшуюся щель между, опустившейся под сорок пять градусов  от берега части льда ко дну, и поднявшейся на нормальный  уровень всего льда реки, не допрыгнув, упал в щель. Задержало меня от возможности улететь под  лёд,  размер щели. Успев коснуться внутренней плоскости льда, испугался, что я один, оттолкнулся и оказался на том же берегу. Искупавшийся,  во всём, -до нитки, переходить не торопился,  и осторожно перешёл речку под своим огородом. Голубка уже была на месте, хотя голубятник, задержавший её, отрицал  это. В избу входить не стал, было не удобно, при женщинах получать выговор, они почти ежемесячно собирались, одни со своими спицами, не довязанными носками, перемоткой шерстяной нитки в клубки, мама, чаще пряла пряжу на куделе, по очереди, прикрепляя к ней комья овечий шерсти. Попытался переждать в овечьем хлеву, но сказанное  мне однажды родителями, что лучшим исправлением не удачи,-печка. Я всё же решился войти, молча разделся и на печку. Эти кирпичи  приходили на помощь в каждом купании в холодной воде, если учесть, что мне везло среди ровесников, лет в десять, испытал   на твёрдость лёд. Ребята переговаривались и спорили о толщине льда, когда, не вникая в суть разговора, я оказался на средине уличной речки. Остановившись, после скольжения, испытал страх, увидев, зыбкой  под собой, проваливающий лёд. Свалившись на живот,  стремился быстрее доползти до берега, но лёд провалился, благо уже было мелко, ломая под собой лёд, выскочил на берег. Не раз мне говорили, что лучше всего  высушиваться на печке, так было и на этот раз . Как и каждый год каникулы заканчивались очень быстро и снова школа, съёмная квартира, общежитие, место, которое я получил в десятом классе, где познакомился с нашим воспитателем Знобиным Фёдором Алексеевичем, по совместительству директором музея В.Г. Белинского. Посещал он нас не часто, два, три раза в месяц, своё основное время проводил в музее и  женской школе.
 
Тарханы и Чембар, дорога,
По поясу, как раз с руки,
Обвал, в дороге, был порогом,
В верстах, селения не далеки.

Поэт и критик, на прогулке,
Во встречах, цели велики,
Где луг, дорога у реки,
У дуба, в роще, в закоулке

Мысль в умах, не уловима,
Прогнозы, в жизни глубоки,
Устремлённостью,  не мнимы,
С кремня искра, весь Михаил.

Белинский, жгучая крапива.
Их острота к жизни манила.
Рывками критик зажигался,
Служитель, слушал и держался.

Виссарион, всегда с мотивом.
Истошный тон, мысль тороплива,
Чуткость, чёткость всех  причин,
Ясность, время  торопило.

Труды он многих истязал,
Гигантов детство не связало,
В степи, лесах и с чудесами,
Сопровождались небесами.

Их Честь таилась в их глазах.
Где облака питали тучи,
А их таланты так могучи,
Михайло знал Виссариона.

Один второго, были круче.
В Чембаре, встреча их была,
Дуб вековой стоял при этом,
Шестнадцать лет было поэту.

Беседа важная там  шла,
Обзор прощупывал Белинский,
Чембар-Тарханы, путь не близкий
Тридцать вёрст и полустанок.

В Чембаре критик, была весть,
Бабуля привезла внучкА,
Прошла беседа, соблюдая честь,
Под треск хозяйского сверчка.

Разнохарактерные земляки,
С кремня искрою высекаясь,
Мысли с лёта просекались,
Их интеллекты  велики.

Огонь  обзорный по России,
Литературой измерялись силы,
Мудры и критикой, стихами,
Людскими ведали грехами.
               
Стих Михаила весь, как танец.
Упорством, страстью он  силён,
Познаньем, верой окроплён,
Нутро России в нём, не глянец.

Поэт-любимец женских чар,
Соперникам,-колючей стужей,
Мысли с язвой на ходу венчал,
Ревнители оказывались в луже.

Каждый шаг ступая, верил,
Он Родину любил и жизнь,
Ходы он знал в любые двери,
Голову без выхода сложил.

Его земляк, Виссарион,
В кругу искал творцов надежд,
Злой критик презирал невежд,
Все знали в мире его трон.

Земляки, почти односельчане,
Тарханы и Чембар в одной  оси,
Была ль та встреча, время знает,
Там список свой,  свои ключи.

Там он вёл учебные часы  и пользовался авторитетом у своих учениц, про который нам рассказывали наши одноклассницы при встречах. Такие встречи были
официальными, когда делегация девочек приходила к нам в школу, входила с разрешения учителя в класс и произносили слова приветствия, поздравления или приглашения на вечер самодеятельности в их школе. И неофициальные, когда кто-то из девочек приходил к центральной клумбе в Парке у Д,К, и приносил свой ответ на четвертную или годовую работу по математике и брал наш от мальчика, посланного на ответственное свидание. Будучи ещё восьмиклассником по приглашению,  смотрел Фильм "Садко богатый гость".

Девочек взросление,
Фантазий  полный лес,
Влюблённое познанье,
Подпитано  с  небес.

Как много лет минуло,
С горенья  глаз девчонок,
Им что-то подмигнуло,
Любовь у них  с пелёнок.

Потребности любви,
Юных впечатлений,
В ревностных   огнях,
Верность и сомненья.

Умчались все мечты,
Подушечных страданий,
Пропущенных  сокрытий,
Несбыточных желаний.

Фантазий, полный лес,
Идущие  познанья,
Живой приток  с небес,
Влюблённого сознанья.

Впечатлений масса, тем более я увидел красивую там девочку и сказал позднее  нашей соседке по дому, как оказалось её однокласснице. На следующий день к нам на съёмную квартиру вместе с соседкой пришла эта девочка и с достоинством взрослой, протянула мне руку и сказала, я Светлана. Были и совместные вечера, но они чаще проходили в женской школе, там и фойе общий зал был на уровне. Фёдор Алексеевич однажды подбирал ребят с нашего общежития в совместный хор с девочками. Он охотно рассказывал нам про совместную работу с первым директором музея Белинского В.Г. Храмовым Александром Ивановичем, когда в юбилейный 48 год со дня смерти великого критика пришлось принимать творческие делегации со всего соц. лагеря и союзных республик. Сам он отвечал за быт и сопровождение Фадеева А.А. Гладкова Ф.В. Эренбурга И.Г. и  Андроникова И А., хорошо изучил маршруты пребывания в Чембаре царей Александра и Николая и их дары городу, соседнего музея Лермонтова М.Ю. в Тарханах.

Чембар,  верандой  вырос  над равниной,
Изрезан улицами  вдоль и поперёк,
Штанами, уходящими в долины,
Под горкой, - реками,  с уводом  наперёд.

Городок, познавший царский профиль,
Где  Александр,  глубинки запах получил,
Царь  Николай, в упряжной катастрофе,
Сломал ключицу и тут же  пролечил.

Собор и храм от  императора подарки,
Где  Александр маршруты намечал,
А Николай  на шествиях   в запарке,
На память,  их строительство венчал.

В Чембаре  воспитался  критик  века,
С поэтом юным    под столетним дубом,
Белинский с Лермонтовым  два  человека.
Встречались по легенде  непробудной.

Там дуб, как памятник,  отмечен точкой,
Массив полей,-  край  журавлиный,
Уездный город  у лесочка,
В лесных просёлках, холмах  былинных.

 Фёдор Алексеевич показывал нам достопримечательности дома музея  Белинского, подробно рассказывал о других делегациях, про Вершигора, который, кроме одной книги- ни одной больше на гора. Заходили в семейный флигель, осторожно рассматривали посмертную маску Пушкина, одна из которых хранилась в музее Белинского, мебель и Гимназию Белинского, которая находилась через огород от их дома, а со стороны колонн и фасада  не далеко от  парка и  нашего общежития.  в свою школу мы ходили через парк, мимо гимназии-дальше. Фёдор Алексеевич написал несколько книжечек про музеи Белинского и Лермонтова, но я их на сегодня не нашёл, нет даже его фамилии  в списке директоров. Я  не однажды видел  Храмова А. И., знал, что Фёдор Алексеевич был его первым помощником в проведении юбилея и когда он водил нас в музей, другого ответственного человека там не было. Храмов совмещал две должности, директор Д К;  где велась большая работа, драм. кружки, а он все же бывший артист московского театра, большой оркестр, где занимались ребята с нашей школы и даже с класса, много разных кружков, своя библиотека, кинозал, здесь выступали гастролёры, помню, приезжал силач Бедило, здесь проходило торжественное собрание в честь 300-летия  воссоединения Переяславской  Рады  Богдана Хмельницкого с Россией и объявлено о передаче Крыма в состав Украины и я не знал, где была его главная должность. Сам, красивый, с тёмными вьющимися волосами, чем –то похожий на Лазарева-старшего, наизусть читал Евгения Онегина, появлялся в разных местах города в основном в одиночку. За ДК,  находившимся в здании собора, подаренного царём, простирался огромный городской парк со скамеечками и клумбами цветов, где мы встречались с девочками из женской школы для уточнения информации классных работ. У нас в школе появилось много новых учителей. По психологии, приятный мужчина, который после окончания войны работал церковным служителем в Западной Украине вплоть до 53-го года, появилась супружеская пара Романовых, преподавали,- немецкий и английский языки, говорили, что они вовсе не Романовы, а бывшие разведчики, работающие на территории послевоенной Германии, так же до 53-го года. Ангелина Ивановна с первого дня весь урок разговаривала, принципиально, только на немецком языке, начиная с проверки присутствующих в классе. Нам это не нравилось, сначала как-то уходили от этого, но потом привыкли и смирились. Её муж, Иван Иванович заходил  в класс - со звонком и это было каждый раз, и после  звонка в классе не задерживался. Было желание спросить, как и других преподавателей о прежней работе, но так никто не отважился. В это же время появилась  преподаватель по физкультуре, выпускница Пензенского института Светлана Ивановна, всегда в спортивном костюме, быстро сдружилась с Верой Павловной, ребята класса её просто боготворили. Её просьбы, советы всегда исполнялись, но она не заигрывала с классом, её планы не подвергались сомнению, занятия проводились там, где намечались на предыдущем занятии. Вера Павловна Серова, учитель химии и основ Дарвинизма ко мне была ближе, чем классный руководитель, иногда в конце четверти подвергала сомнению выставления мне оценки, четыре или пять, хотя я никогда не претендовал на пятёрку, так как она частенько ловила меня, когда я пешком уходил за 30-ть км. домой за продуктами и с приходом, чаще был не готов к ответу и в дневник ставилась единица, озвученная, как кол.
На следующем уроке,-пять, хотя я понимал, лучше крепкая четвёрка, но так было. И снова сомнения, и всё же пятёрка. 28 февраля 1955 года мне пришлось обращаться к Вере Павловне с просьбой помочь уговорить Светлану Ивановну отпустить минут на 20 пораньше с выездного в лес урока физкультуры на школьных лыжах домой за продуктами. Зима была неустойчивой, мой друг ушёл домой неделю назад и до сих пор не вернулся из-за резкого потепления, когда в деревнях сорвало несколько запруд и плотин, а дорога превратилась в снежное месиво. Светлана Ивановна никак не соглашалась и не советовала под вечер ехать за 30 км. по безлюдной степи, но Вера Павловна уговаривая, убедила её, что мне доверять можно и надо помочь. Я уже был готов, по легче оделся, снял варежки и одел перчатки, на ноги- чёсанки без галош под ремённое крепление лыж. Разрешение получено и я ждал конца урока и вот я один на лажах, преодолел длинный мост в с. Мача и вышел на безлюдные просторы давно исхоженной дороги, где знакома  каждая лощинка и была своеобразной приметой пройденного пути. Первая лощина с брошенной полуторкой, увязшей и замёрзшей во льду и возможно, ушедшем за помощью водителем, может и пассажирами этой автомашины. Выходя на горку к15 км. столбику, увидел на горизонте фигуру человека с салазками, едущему на встречу мне, это оказался Юра Садомов, он шёл по ветру на север, ветерок усиливался, хоть он был юго-западным, но жёстким хлестал колючей крупой в правый бок, руку и висок, сразу ощутил бесполезность своей одежды, при встрече с Юрой, он попытался оттереть мне побелевшую кисть руки. Распрощавшись, мы каждый пошли своей дорогой, обернувшись, я уже не видел Юру, но почувствовал обморожение  уха и щеки.  Попытался потереть щеку, но увидел белую кисть и не послушные пальцы, тогда в отчаянии двинул рукой по лежащему под ногами снегу и вместо облегчения,  усилилась растерянность, кисть была полностью ободрана о корявый снег и кровь на глазах заледенела. До ближайшего хутора Шелалейку оставалось километра четыре, я  натянул перчатки, подмышки палки и как мог, вперёд через не убранное кукурузное поле к первому омёту, где были люди.

По дороге  у лощинок,
Вмёрзли в них машины  шины,
В схватку с климатом вступил,
На лыжне стало паршиво,
Тучи в небе появились.
Мечты  тут же изменились,
Задул ветер, с ног сшибал,
В висок крупой молотило,
Ухо тут же прихватило.
Наст корявый, без  скольженья,
В груди сердце колотило,
Как раздетый, к сожаленью
Снял перчатку, поднёс к уху
Пятном белым  прихватило,
Палки бросил, набрал духу,
В снег рукою, кровь застыла,
Страх нагрянул, сердце ныло.
Назад- двадцать, домой-десять,
Горизонт плыл,  плыли веси,
Нет селений, кругом пусто,
Пальцы-струны, вплоть до хруста.
Двинул лыжи и споткнулся,
Корень с поля кукурузы,
На него лыжей наткнулся,
Бог помог мне, его Музы.

Переночевав, как оказалось у знакомых по родителям, утром отправился с перевязанной полотенцем рукой в Обвал, были выборы в какой-то орган, мы с мамой зашли на приём в больницу к доктору Бритвину, тот протёр скальпель и разрезал все пять раздувшихся пальцев правой руки, спустил жидкость,  сделал перевязку. Доктор был в хороших отношениях с нашей семьёй.  Он всегда был в курсе сельской жизни, не скрывая, ценил авторитет мамы, говорил, не каждый мужик возьмёт груз ответственности, когда одного кладовщика за другим на протяжении года отстраняют  от должности; сплошные недостачи, из амбаров куда-то уходит продукция, где итогом,- подсудные дела.
Четверо детей, муж на фронте, ещё всю войну квартируют эвакуированные; одни сменяют других. К ней домой приезжает  всё сельское начальство во главе с председателем Косолаповым  Сергеем Ивановичем и уговаривают  её с доярок перейти в кладовщики. Она категорически отвергает это предложение, но круг сужается, здесь завхоз,  счетовод, бригадир, все указывают, что будут помогать, она грамотнее остальных и с арифметикой в ладах. А когда поняла, после слов председателя, что без её согласия они  не уйдут.  "Да",- сказала она,- "Обвинили людей за халатность и возможные хищения, ну с этим разберутся, но  не они виноваты, а те кто всем подряд выписывает продукцию и просто забывает, а  записки были отоварены, а  ревизионная комиссия их не засчитала. Условие моё одно, только записка председателя имеет силу, можете обижаться, если порядок не поменяется, принимать имущество я отказываюсь". Быстрого одобрения не наступило, никто не хотел терять законного права удовлетворять нужды колхозников, где председателю физически будет тяжело, по закону все записки доверенных лиц утверждаются подписью председателя. Молчание прервал Косолапов Сергей Иванович: "Хорошо, договорились",-  посмотрев на своих помощников,- "Вы знаете, как это можно сделать, если очень надо, считаю, договорились! А ты, Пелагея, завтра с утра принимаешь колхозное имущество, как ты просишь,- на год". "Ненормированный рабочий день, амбары, принятое имущество, сторожа, зато свободный обеденный перерыв, записки только от председателя"-думала Пелагея. Всё шло нормально, кладовую посетила жена Косолапова, плача рассказала: "Муж запретил отовариваться в кладовой,  себе ничего не выписывает и не приносит, кончился последний вилок капусты, а ему, что  о стенку горохом, щи пустые сварила, он промолчал. Выходя с постели, из церковной сторожки, настреляет утром два, три голубя, их на церкви,-туча". Пелагея  взвесила вилок и записала в тетрадку. "Я подпишу у Сергея Ивановича", - сказала, уходящей вслед Екатерине Ивановне. Мы не надоедали маме, хотя иногда приходили к ней на работу, однажды попал в день оприходования мёда, принималось всё по весу и мне, сдающие свою продукцию пасечники, намазали мёдом большой ломоть чёрного хлеба. Мама гордилась, как ей во время коллективизации удалось спасти свою корову. Всех коров села согнали в общий двор, кормили кое-как, коровы ревели от голода.  Забравшись на крышу, она прорыла  дыру, и  каждый день по вечерам кормила свою корову. Было не просто, но когда в ответ на статью Сталина «Головокружение от успехов» из района пришла депеша: "Всех коров раздать по хозяйским  дворам",- раздавать было нечего, все
умерли,  осталась живой только наша.
 
Ты смолоду, красива и умна,
Шикарный вид, волшебный голос,
Семья, кулачество, колхоз, война,
Коса длиннющая, волнистый волос.

Умела  жать,  крюком косить,
В снопы вязать и тут же в копну,
С копны на ток семьёй носить,
Под цеп,просохшие, другие сохли.

Как молотом, цепом с плеча,
Коровы дойка,  готовка  в печке,
Ловила пчёл, рой  сгоряча,
Бельё стирала зимой в речке.

Деревня, дом, природа и семья,
Хозяйство, разваленных поместий,
Детишек длинная скамья,
Придя с Победой, отец умер от  последствий.

Пятеро детей и когда был спор,
Развязку находила осторожно,
Умело выводила не праздный разговор,
Убеждала, как это возможно.

Учились в школах:начальной,средней,семилетке,
По квартирам с недельным провиантом, много лет,
Старший в Пензе, с инженерного,  студент,
Тамале,Чембаре,Каменке, Обвале,остальные детки.

Не хотелось, что б старела мама,
Не прибавлялись бы, идущие года,
Пока есть время, говорила прямо,
Ведь  время,  улетит и  навсегда.

Императрица,  настоящая, хозяйка,
Время улетело, смелой, волевой была,
Всех вытянула, не была зазнайкой,
Ответственность на себя всегда брала.

 Закончилась война, отец работал в кузнице вместе со своим молотобойцем, соседом, дедом Илларионом, задумали они сделать свой мех, для раздувания и поддержания жара и огня в кузнице. Никаких запчастей не было, тогда он решил изготовить сам, выделал кожу коровы, истратил две тесины дерева, это продолжалось целый год, но была трудность, изготовить устройство, когда мех  дует, а  забор воздуха с другого отверстия. Всё было готово, когда молотобоец решил помочь своему  шефу, пробить  вознаграждение за большие затраты, обратился к счетоводу, но он  похвалил изобретателей и  как оказалось, кузнечный мех, оприходовал. Через полгода случился в кузнице пожар, сгорел мех, всё расследование перешло в правоохранительные органы, вели допросы следователи, кто сжёг и с какой целью. Никто не оспорил,  как изготавливался  этот мех, а счетовод будто забыл, как и откуда всё началось. Только районный суд оправдал его, когда судья узнал всю картину происшедшего и сделал правильный вывод. Позднее мой отец отказался принять солому от участкового милиционера  с саней нашего соседа Бориса Волкова, подвозившего корма на колхозный двор, тогда он об этом сказал маме, подумав, она согласилась. Подвезли  кг. 60 соломы и выгрузили в мазанку, поручили ей смотреть, пообещав, что через полчаса подъедет конюх и сдаст солому, как вещь док. на хранение в кладовую. "Жар в печи ещё есть", -спросил отец, -"Сожги её, ведь участковый явно  готовит Борису клетку". На санях подъехал конюх, Василий Иванович Китанин, удивился:  "Там всего два навильника соломы,"- и увёз её в кладовую.  Бориса посадили в тюрьму. Однажды папа, увидев участкового, спросил: "За что же так жестоко наказал Бориса, в тюрьме он умер, а семья обречена на страдания". "Виновата его сестра, будучи вместе на вечеринке  у меня пропали часы, всё облазили тогда с его сестрой Варварой, но часов не нашли, потом  увидел их на руке её мужа",-ответил Кульгин. "Не правильно это, Борис совсем не причём",-упрекнул отец.

Прости отец, всего не расспросили,
Не сберегли твоих медалей внукам,
Шесть лет ты воевал, что было силы,
За нас,улыбки наши, смех и звуки.

С финнами война, в резерве, в лагерях,
Балаклава белая,крушка и баклашка,
Обмотки, лыжи, палки, маскхалат,
Нательное бельё, ботинки и рубашка.

Коварно, финны подготовились к войне,
Сигнала ждать, не уступать России йоты,
Не отпустив солдата погостить в семье,
По периметру  границы земляные ДОТы.

Объявлена война, напор и снова  фронт,
Украина, Днепр, мостостроитель, каска,
Резиновый костюм, форсирование,- вброд,
Снайпером, со лба, простреленная шапка.

Пехота, вещь мешок и автомат с лопатой,
Костюм, инструментарий,собственная  рать,
Разбитый мост, стянуть просвет горбатый,
Под град обстрелов, брешь успеть  убрать.

Война, мороз трескучий, обстрелов  залп,
Безусый командир, в засаде, -Всем лежать!,
Отцу за тридцать, подполз,- Вставай!- сказал,
Застывшего курсанта, отправили в санчасть,назад.

С трудом форсировали  Днепр, потом Дунай,
В пути бомбёжки, смертельный танков танец,
Работа под обстрелами у балки в самый край,
Щелчок привычный, повисший большой палец.

Шёл, 42-ой,- ранение, отпуск с лазарета,
Бронь Константину,- селу оставьте без греха,
Предколхоза, обратился к военкому по секрету,
В кузнеце полгода- плуги, бороны и лемеха.

Не позволила Отчизна семейству расслабленья,
С летАми,-два,четыре,шесть,13-ать,-у детей отца,
Отец в ночи поцеловал всех спящих по Божьему веленью,
В прощанье этом,ручьём слеза катилась с мамина лица.

Мосты и  переправы, прошли через границы,
В сраженьях на пути, зомбированная Польша,
Обманы, страхи,- не трогать, говорили лица,
Приказы Сталина,-ваша  вежливость, не больше.

Варшава, Прага и Берлин,полдюжины медалей,
Форсирован Дунай до Пешта от причала,
Красивые  детишки к колоннам подбегали,
Словаки с радостью солдат СССР встречали.

Ожесточённо, по всей Европе, мясорубка,
За базу в Чехии, фашисты,отвергая благи,
Упорно дрались, с надеждой хрупкой,
Пал бастион, отец Победу встретил в Праге!

В школу я попал через неделю и целый месяц ходил на перевязку, а когда после содовых ванночек в общежитии и перевязок, хирург сказал: "Пронесло, считай,  родился в рубашке". Заблуждаться нам было не в первое, ещё в Каменке, живя на съёмной квартире, около крутого оврага,мы осваивали лыжи. Только мы с Толей  Никуловым из чеверых мальчишек беспрепятственно проезжали на лыжах
  большой естественный трамплин при спуске в овраг, мы гордились и считали это своим достижением.  Однажды, четверо мальчишек и сестра Шура,жившая с нами на квартире,В разыграшуюся в тот вечер метель, идя со второй смены из школы заблудились, вышли к сельскому кладбищу и с ориентировавшись,- вдоль оврага, вышли к своему жилью.

Не угадать, твоя, где доля,
Судьба, она, на крыльях птицы,
Конец учёбе, свет и воля ,
Этап ушёл, но мне не спится.

Год выпускной, а денег,  ноль,
В класс, в тишину ворвался стук,
Оттуда шёпот,  взгляд и боль,
Вошёл учитель, - иди, друг.-

Я понял всё без объяснений,
Сосед, заметив мою робость,
Вслед, слышал поясненья,
-Отец умер, была новость.

Идёт выпуск, парни в сборе,
С восьмого класса, без девчонок,
Они, как сон, о них  цитаты,
Торжество и аттестаты.

Концерт ребят с обеих школ.
Фотографии, всем классом,
Приглашён и женский пол,
Не надо фото,-шепнул басом.

Вечер в зале, цветы, гости,
Вошла группа с женской школы,
Мне поручили слово, с класса,
Про житьё семьи, основу.
 
Нас пятеро  на шее мамы
Ныне, сразу выпуск всех,
Все учились без помех.
Без денег, и без драмы.

Володя, в Пензе я в Белинске,
Сестра Шура, в Тамале,
Зина, в Каменке, не близко,
Лида,- в школе, на селе.

Я понимал, нас провожали,
С благодарностью , прощались,
Куда пойти? В себе сражался,
Пешком домой я возвращался.

Не угадать, твоя, где доля,
Судьба, она, на крыльях птицы,
Конец учёбе, свет и воля,
Школа наша, мне часто снится.

На выпускной вечер денег с меня не требовали, да у меня их и не было, в учительском кругу я видимо был освобождённым от платы за обучение после посещения председателя рай. исполкома, хотя мне никто ничего не говорил, справок никаких не требовали ещё со второй половины восьмого класса разговора об этом не было. При опросе, о планах каждого, кто, где продолжит учёбу, я один в своих целях не определился и не дал утвердительного ответа. Мы все в семье понимали, что учёба в ВУЗе требует больших затрат, где или стипендия, или взносы за обучение, которые исчислялись в два раза большей суммой, чем в средней школе, всё было испытано на студенческой жизни старшего брата. За полугодие, когда он не получал стипендию, родители дважды отзывали его с учёбы, но благодаря тому, что письмо вместо почты отправлялось на угольник за икону, такого известия он не получал. Более, чуть было не организовали его поиски, когда его бывший хозяин квартиры в Белинском, заехав в Пензу, на съёмную квартиру,- не встретился с ним, попытки найти его, оказались безуспешными, сообщил об этом маме. Было настоящее столпотворение и успокаивало всех нас её гадание на картах. где каждый раз всё завершалось казённым домом, дорогой и письмом. Плачь мамы, уговоры соседей и наша непонятность, что же произошло, и в этот момент вбежала почтальон с письмом в руках от Володи, радости не было предела, всё встало на свои места. Его поступление в институт было не затратным, так как они с Витей Мирошкиным  уехали поступать в Ленинград в военное училище, всё это делалось за счёт военкомата, где  его друга забраковали на медкомиссии, но экзамены сдать они сумели и с этими оценками в индустриальный институт, в Пензу. В этот год нас было трое, кроме меня ещё Шура и Зина, правда, Зина окончила семилетку и никто ни куда не поехал. Володина компания выпускников средней школы мне казалась звёздной. Володя Никулин, сын учителя соседней начальной школы, вместе с братом, готовили для себя рисованные чёрной тушью копии Аттестатов Зрелости. В институтах их пути разошлись, но в марте 53года,  фантазировал, вдруг оказаться на похоронах Сталина, а через пару недель рассказывал о море народа на улицах Москвы, где первостепенной задачей:Следить за своим поведением, не разевать рот и не попасть под смертельную давку бесконечной  лавины людей",-были его впечатления. У Володи Никулина мать всеми силами изыскивала средства на прихоти своего сына, у Вити Мирошкина отец был председателем колхоза села Липовка и его возможности тоже были другими. Старший брат частенько пропадал на железнодорожной станции, разгружая вагоны с разными грузами. На выпускном вечере ко мне протиснулась Вера Павловна, учительница химии и Основ Дарвинизма и спросила о моей готовности посвятить всех, о моих планах и согласно последним веяниям, определюсь, поработав пару лет. Вера Павловна не была моим классным руководителем, но сама судьба нас сводила каждый раз в нужный момент. На выпускном сочинении пробралась к мужскому туалету, он был на улице, сказав: "Ребята, пишите меня по Чернышевскому". На уроке физкультуры, когда мне надо было уехать на лыжах домой, я пошёл за помощью к ней, и она решила этот вопрос. Я её любил за прямоту, она мне ставила хорошие оценки и колы, когда   я возвращался из дома. Тридцать км. пешком и она это знала и всё равно спрашивала. После вручения аттестата выходить на сцену и что-то говорить я отказался, Значит так надо, добавила она, трудно осознать полученную зрелость. Я был один из сверстников Обвала, кто получил среднее образование, но учиться мне очень надоело. Хотелось быть дома, как твои друзья Анатолий и Сергей Никуловы и Фёдор Егоров. Так и сделал, без единой попытки куда-то поступить, хотя такой возможности просто не было. Не было денег, закончила десятилетку сестра Шура, Зина,-семилетку, младшая, Лида, пошла в первый класс.
Летний месяц, уборка урожая, подвоз зерна от комбайнов на тока, мне досталась лучшая пара гнедых  с хорошей сбруей и тарой. Но так случилось, проезжая с верхнего тока, кони, будто что-то испугались и с рыси перешли  в галоп. "Не дай же Бог не остановятся",- подумал я и попробовал натянуть вожжи:

С зерном по полю мчались кони,
В перевозках урожая  на тока,
Стремились школьники  в погоне,
Достигнуть взрослых, потолка.

А кони, разгоняясь  рысью,
Хвостом мотая, освежались,
И стук копыт в округе слышен,
Взмах грив их шеи обнажали.

В порыве бешенного   страха,
В упряжке, в стропах и с водилой,
В галоп, вошедших одним махом,
С повозкой парной, коней дивных.

Неслась с гнедыми вместе тара,
С горы, всё  ниже, скорость выше,
И в этой гонке рьяно дышат,
В галопе, с храпом, коней пара.

Налёг  на вожжи,  может грубо,
Упершись, в бортик со всех сил,
Хвосты  расправились, как трубы,
Я помощь у небес просил.

И страх во мне,- бездумный шаг,
Как скорость упредить сильней,
Вопрос один, как сделать так,
Остановить шальных коней.

Я слышал, могут и разбиться,
И  в тот момент, помог мне Бог,
Прыжком, в поводья я вцепился,
Вожжа на колесе скрутилась, 
И кони,- в стойке, я у их ног.

 Через три месяца без постоянного места работы, окончательно всё надоело, тогда я поддался уговорам друзей, пойти в училище механизации сельского хозяйства, где получаешь специальность машиниста- комбайнера широкого профиля, попутно, квалификацию слесаря, бесплатное трёх разовое питание, спец обмундирование и 450 рублей денег. Я был там единственным человеком со средним образованием. Преподаватели УМСХ отнеслись с пониманием, хотя на месяц запоздал, жил на одной квартире с Анатолием Никуловым, потом  решили помочь Фёдору Егорову оказаться в нашей группе. Сложность была в отсутствии у него семилетнего образования, договорились с преподавателем каменской школы и  путь Фёдору и Сергею, был открыт. Серёжа занервничал и не решился, хотя позднее он закончил в Кирсанове курсы шоферов, это была его мечта,  проработал он на одном месте до пенсии. Наша тройка осваивала азы современной сельхозтехники. Училище, где основной контингент учащихся с семи классами, ежедневно проводились линейки всего состава училища, где директор, кореец, Пак, говорил о предстоящих планах и высказывал все произошедшие за день недочёты. В училище работали кружки, спортивные секции, питались по графикам в городской столовой, проводились концерты самодеятельности. Серьёзно готовились к прохождению практики в хозяйствах района. Нашу группу направили в Куликовку, мы помогали загружать месячный сухой паёк на группу, чего только ни было, одного сыра головок тридцать, килограмма по три каждая, крупы, сахар и многое другое. Питание было на высоте и не было случае в задержке денег. Работали на уборке картофеля и на токах, здесь впервые я увидел журавлей, их сходки, узнал, что наш край является журавлиным.

Журавлиный клин и сходки на  отлёт,
Совещания элиты,  людям  тайна,
Избранный ведущий  на длительный полёт,
И замыкающий, кто будет крайний.

Сторожевые, сменщики,  охрана,
Места  отдыха, разминок и кормёжек,
Есть санитары, на случаи недугов, лёжек,
Добытчики,   бойцы на случаи тарана,

В рядах строгость, к ним подлёт,
Ход  пеший на площадке длинной,
Отсчёт секундный  и  былинный,
Журавлиный клин пошёл на взлёт.

Хозяева подворий хорошо изучили их повадки и привыкли к их сборищам. Их сбор у глубокого оврага перед отлётом на юг. Журавль, не маленькая птица, огромный  размах крыльев,  общение,  курлыканье, взлёт и целое событие; их подъём над полями  выше и выше. После прохождения практики в колхозе, её сдача в училище на технике, по билетам. Мне досталась заводка дизеля через пускач,  который заводился рывком жгута фиксирующего в ячейке колёсика. Так получилось в присутствии областной комиссии, пускач взревел и остановился, я повернул колёсико, выводя фиксатор узла на обозрение, как он снова взревел и с моей ладони потекла кровь. Я перевёл заводку на основной двигатель,  совершив заученные движения, сел за рычаги, проехал необходимое расстояние с поворотами, подъехал, как положено и заглушил двигатель. "Свободен, молодец",- сказал мастер, а сам приблизился ко мне и прошептал: "Быстро в санчасть". В санчасти училища дали дыхнуть нашатырь и срезали ноготь. Никто, кроме мастера, в т. ч. и из комиссии, ничего не заметил, позднее мастер рассказал мне, что произошло, вины моей не было, но надо быть осторожней с выводом пускового колеса, помня, что готовая смесь в камере может взорваться от любой искры, что произошло в этом случае.

После войны пришёл отец  через  два года,
Понтоны  и мосты  чинил и продолжал служить,
Костюм резиновый, вода, суровая погода,
И оставалось дома лишь восемь лет  прожить.

Мальчишкой, загорал  я под лучами солнца,
Гусей  на поле пас, оберегая птицу,
Соседнего гусёнка    стащила  от болотца,
Крест  на работу наложила  рыжая  лисица.

Пахал в семнадцать, сидя у  оконца,
За рычагами трактора на гусеницах,
Жара  в кабине,  семьдесят под солнцем,
Машина, НАТИ,  в округе,  те же лица.

После экзаменов  выдали аттестаты машинистов и разослали по районам, мы с Анатолием попали в В-Вражскую МТС, в марте приступили к ремонту списанного трактора НАТИ.  МТС располагался в здании бывшей церкви, на первом этаже много испытательных стендов, начиная от  двигателей  до ходовой. Наша машина оказалась самой старой в хозяйстве. Перегоняли трактора через мост по одному на противоположную сторону и  сразу направляли на полевой стан в бригаду. Времени на раздумья не было, началось боронование.  Мы успели прочувствовать вес чугунного картера,  замены прокладок, подшипников, расточку коленчатого вала; за весну  прощупали все основные узлы машины. Объезжая работу техники на полях к нам тихо подъехала машина депутата ВС, директора МТС Кочмаржика, где мы с Анатолием без рубашек, чумазые проворачивали коленчатый вал для выяснения причины остановки двигателя. Это молодая смена представил нас бригадир, Роман Васильевич Труханкин: "Не волнуйтесь ребята, Михаил Андреевич наш директор",- и стал что-то объяснять ему, показывая бороны и плуги, всё в   ласкательном тоне. На дизель-дизелёк, на НАТИ-натёк и так весь день по всему периметру, к нему все привыкли и другого не ждали.  Уходя по загону вниз под гору- полетел задний мост, подъехав к меже мы разобрали его на запчасти, укладывая их вдоль дорожки. палило солнце, сзади голос: "Вы что здесь чибрики печёте". Это была мать Анатолия."Точно мамаша, как же ты разыскала нас в этом лесу"?. "Хорош лес, тенёчек под гусеницей ищите,  вот я вам принесла перекусить, пошутили, а теперь к столу",- сказала т. Маня, раскладывая продукты на расстеленное полотнище. К лету работа трактора стала стабильной. По графикам и времени пересмен, до предполагаемого места добирались на своих велосипедах. Так подъезжаю на пересмену пятидневки,  поравнявшисьс комбайном, он вместо подбора и обмолота волков сгрудил  их под себя.Под прицепом оказалась большая куча соломы, что приподняло передок  комбайна и задний мост НАТИ, мотор глох и издавал последние звуки. От судорожной тряски трактора, придерживаясь за дверцу кабины на крыло вышел Толя и заглушил мотор. Я знал  причину недосыпания Анатолия, хотя эту тему мы не затрагивали.
Мою причину недосыпания он узнал на наших проводах в Армию, когда пришла его двоюродная сестра  и моя подруга Тамара Иполитова,не много подвыпив, жаловалась своей тёте: "Почему он на меня не смотрит".Мы к тому времени рассорились,   как впоследствии оказалось -навсегда. Она мне нравилась,  казалось,  это было взаимно. Т. Маня высказала упрёк  в адрес своей племянницы  за её бездумный поступок с подарком от старшей сестры: "Югославские туфли  с каблуком-8 см, без раздумья положила на порог  и топором каждый  каблук-пополам, все нарекания за бездумную проделку в свой адрес упорно отметала, не хотела казаться  выше  тебя",- подчеркнула т Маня.
В  военкомате наши пути разошлись. Мой первый командир  отделения мл. сержант Терехов Юрий,  его  товарищ мл. сержант Кожурин   Михаил   с  первого дня оказался моим врагом.  Открыто  возмущался нашим сближением с Тереховым.  Первый удар нанёс  через стенгазету. От нашего отделения  мы с сослуживцем Р. Латыповым  вошли  в редколлегию роты.Я отвечал за тексты, Латыпов,- художник. Мы с ним  промочили ноги и на мат части схитрили, высушив   портянки на горячей батарее. Всё удалось, никто ничего не видел, но вдруг, выпустили стенгазету, где я на батарее просушивал свои портянки. Было не понятно, ради чего всё сделали   скрытно, текст должен писать я  и должен  знать об этом. Я поделился подстроенной шуткой с Юрой, но не как с командиром, по дружески. На следующий день после урока  меня откровенно задерживает Кажурин и глядя к глаза, спрашивает: "Кто ты есть!" Я отодвинул его руку и  не задумываясь ответил: "Тракторист". Это ещё больше разозлило Михаила, он обеими руками придавил меня к стенке. Дверь была намеренно  прикрыта, и ждать помощи не было смысла. Тогда я тоже оттолкнул его от себя и выбежал из класса. Был шум. На следующий день  командир роты за этот инцидент объявил мне два наряда вне очереди.
Отбывал наказание на дежурстве в свинарнике, где  со дня на день должна опороситься свиноматка. Со мною вместе с напарником провели глубокий  инструктаж по проведению наблюдения за данной свиноматкой,  предстоящей ночью. Моим  напарником оказался Равиль Латыпов. После проведения инструктажа, Латыпов переживал, физически не мог подойти к свинье и считал свой очередной наряд, заслуженным наказанием. Ближе к ночи Равиль потерял самообладание, его  колотило, он просил меня заснуть, а сам готов взять на себя все заботы, кроме дел со свиноматкой.  Равиль переживал,  и если что, он крикнет мне, а я шутил на антресолях, в полудрёме, говорил, что героиня наша будет спать, ночь долгая без сна, инструкция была в полночь, Равиль измучился вдвойне.
 К утру услышал я истошный крик, Равиль в истерике, а свиноматка в клетке, хрюкая, лежала, и, напрягаясь, с тяжестью дышала, вытягиваясь в миг, по очереди отсаживал я поросят, тринадцатого мёртвого она рожала.
 А к девяти утра дежурному по части доложили, в дверях нас встретил замполит, наш капитан, а на линейке он сказал: "В эту ночь вы благодарность заслужили",- свинья, как бумеранг, Равиль воскликнул: "Ты,  извини, не смог Кажурину противостоять, пойми меня, сюда пришла моя расплата!"
 Будучи в госпитале,  в общей палате, где солдаты своё пребывание украшали откровенными прожектами, пересыпая их разнообразными анекдотами.  Зачастую мимо проходил лет пятидесяти  человек с одноместной палаты с доброй загадочной улыбкой, выходил во дворовый при госпитале парк  и садился на скамеечку и что-то думал. Он часто часами просиживал один и к нему редко кто подсаживался. Так получилось, что на скамеечке я оказался рядом с ним. После его расспросов он стал рассказывать про военные годы, Берлин, про футбольную команду, которую из  Москвы доставил на самолёте Василий Сталин. Как командование их части раздобыло спортивный автомобиль и в этот же вечер, узнав об этом, к ним приехал  генерал Сталин с мыслью увидеть и как говорили отобрать, у них этот трофей. "Штаб по своим каналам был предупреждён и  как не старался Василий со своими помощниками этот трофей не нашли", -улыбнулся генерал.  "Выходит, что командование боялось Василия Сталина?"- спросил я. "Конечно, нет, он никогда не кичился своим происхождением; деловой, прямой, увлечённый, не мстительный, но нам казалось, лучше по пустякам ни с кем не надо связываться. Футбол, хоккей, его детище, которые он пестовал всеми доступными средствами".

Команды- шеф, Василий Сталин,
Бобёр в обводке,  был  хитёр,
Приём, бросок , удар, как сталью,
В любой команде, он монтёр.

Команда с клюшками в 50-ом,
Летела к матчу на Урал,
Бобров проспал, как виноватый,
Себя от смерти он  украл

Василий Сталин , лётчик, сокол,
Он и в футболе, как пилот,
Генерал,  спорт поднял с бока,
Благословил спорт на полёт.

Он меценат спортивный, первый,
Страны героев, бед, чудес,
А с ним расправились   стервы,
Он был мужик, герой, повес.

Похоронив, страна вождя
Сын  правды очень добивался,
Как сон, трагедией сбывался,
План обвинений, громоздя.

Всё отобрав, уволив, обвинили,
В растратах на футбол, хоккей,
В централ с интригой посадили,
Орёл он, не отступник, не лакей.

"Это, пожалуй, правда, что он не отступник, не лакей, действительно, кроме непосредственной работы, очень увлечённый и много сделавший для футбола и хоккея. За что незаслуженно его обвинили, и он отлучённый от работы, изолированный от общества, расплатился своей жизнью"-заключил генерал.
Смерть его отца была тяжелейшей утратой прежде для него, для будущего страны, особенно в международном секторе, но стало понятно, к этому готовились разные группировки по разному. Одни  готовы были следовать указаниям 19 съезда ВКП(б), планомерно произвести ряд с\хозяйственных реформ по поднятию жизненного уровня  села, другие ждали момента, когда это начать, в определённой степени дискредитируя прежнее руководство. Так было всегда, особенно, когда этот момент был запланирован. У руля встал верный его продолжатель, Маленков Г.М., тут же разделил исполнительную и партийную власти и приступил к реформированию колхозов, снял все долги по недоимкам с колхозов и совхозов, разрешив держать скот в неограниченном количестве , убрал ежегодные
налоги на скот, сады и землю. Подскочил жизненный уровень на селе, в домах появились портреты Маленкова.

Шалишь кума,- не с той ноги плясать пошла,
Ответ Америке дан по достоинству сурово,

Бомбу водородную только испытали,
Оскомина не проходила от угроз,
Всё на войну,  в небесах мы  не витали,
Войны хватило , пролившей  моря  слёз.

Посты объединённые, - разграничил,
А партии, с Хрущёвым обозначил род,
Недоимки с колхозов снял,  границы,
Разводите скот и засевайте огород.

О целине, сказал два слова,
На обсуждаемый  вопрос ответ один,
Не будем с целиной мы поступать сурово,
Обработаем,  поля и удобрения дадим.

На земле покой, нам как он нужен,
Будь реалистом, иллюзий не питай,
Не очень верь, кто  с нами дружен,
Поддерживай  соседа нашего, Китай.

И техника тут же   появилась,
И тяга гужевая пристала ко двору,
Росли хозяйства, как и не снилось,
Жизнь закипела в летнюю пору...

Дела шли в гору в колхозах прежних,
Удар был нанесён по самому нутру,
На луга,-  коров, овец с надеждой,
Кипела жизнь на полевом ветру.

Мешающих Хрущёву, убрали разом,
Индустрию, тут же подменили кукурузой,
От Маленкова свежестью  пахнуло сразу
От гнездовых квадратов  повеяло обузой.

Головы скота в хозяйствах  частных,
Сотки урезали, кому-то это нужно,
Общественное шире- всё прекрасно,
Вовремя опомнились, убеждают дружно.

Врослась идеология в планы государства,
Посты разъединённые объединились тут же,
Свои приоритеты и чуточку коварства,
Губит лицемерие, - им лучше, если  хуже.

Ведь Маленков лидировал в той тройке,
Тогда не распознали хитрости  Хрущёва,
Не отлучили бы его от власти в новой стройке,
Не надо было  перестройки Горбачёва.

В начале пятьдесят восьмого Хрущёв приступил к осуществлению своих карьерных замыслов, стал ещё и председателем  Совета Министров, и зачем-то доводили эту информацию до коллективов  с одобрением в т .ч. в воинских частях. Текст о необходимости такого решения прочитал командир роты, участник ВОВ, капитан Ерёмин. "Какой смысл объединять посты, если всем известны негативы такого сосредоточения власти в одних руках, тогда была война, зачем повторять ошибки"- задал я этот вопрос капитану. "Я ждал такого вопроса, но отвечу так же, как отвечали  нам. Это же Никита Сергеевич, простой доступный человек, испытавший все перипетии  всех периодов времени на себе. Думаю, что этот вопрос тебя устроит, как и меня",- подвёл  итог капитан.
После окончания школы пролетели годы. Работал в колхозе,  МТС, Армия, теперь у токарного станка, а чёткой мысли: «Кем быть,»- до сих пор не было. Собой заниматься некогда,  как ни странно  мысль о поступлении пришла летом, когда  подготовительные курсы давно были укомплектованы . уже заканчивали свои программы, нравилась журналистика,  сдал свои документы на филологический- в последний момент. Получив карточку абитуриента и расписание вступительных экзаменов в соответствующий поток, подумал: « Могу ли я поступить после  прошедших девяти лет после школы»? -и был один ответ- « Поступлю, если повезёт».  Первый экзамен,-сочинение, надежда, на свободную тему. Сел туда, где было место свободным, как я понял позже, оно проглядывалось инспекторами с приёмной комиссии почти со всех точек в аудитории с местами, как в цирке. С первых минут заметил, что вся аудитория заполнена хорошо знакомыми между собой людьми. Я присел на краю скамейки, рядом с девочками  Бобровой Галей и Громницкой Светой, к которым тут же пришлось обратиться, пишущая ручка предательски перестала писать. С ворчанием и замечаниями, всё же поделились из  пузырька  чернилами. Закрыв его, отблагодарил девушек и молча начал писать. Обдумывая тему: «Один день Ивана Денисовича» по Солженицыну  А.И. почувствовал, как сзади ко мне подошла инспектор-наблюдатель и спросила: «Что вы пишите», -я показал ей заголовок.- «Не моё это дело, но я советую, подобрать другую тему, прошёл час, аргументов, убедительных у вас нет, и тема спорная, даже, среди педагогов. Вам это надо?» Я всё понял и в начале страницы написал: «Наше слово гордое товарищ, нам дороже всех красивых слов», - по Маяковскому В.В. и через пять оставшихся часов сочинение  сдал своей наблюдательнице и ушёл из аудитории последним. Через два дня увидел себя в списке допущенных до следующего экзамена, и тут же ко мне подошла  абитуриентка и представилась: « Твоя сестра, Тамара» Это была моя однофамильца, но с Севера, мои родственники  разбросаны по всему Союзу, в этих местах никого не знал. Здесь я впервые узнал Расторгуева Игоря, Звонарёва Гену, Талмазова Юру, Игнатова Толю,
Воздвиженского Михаила, майора запаса, участника ВОВ, попавшего под сокращение и оставшегося без  двадцати летней выслуги и без пенсии. Основную массу составляли девушки, в основном одногодки. Щёголева Наташа, Матвеева Тамара, Денисова Галя, Кузина Валя, Комышова Тая,  Алексеева Алла, Молоткова Тамара и др. Занятия начались в начале октября с литературоведения, которое вёл Олег Иванович Ильин, прошедший огни и воды, и профессиональные падения. Написанную, им кандидатскую диссертацию, которая тянула на докторскую,- зарубили в 56-году. Причина,-ссылки на сталинские работы. Говорил утвердительно, жёстко, его выводы были бескомпромиссны. Говорят, что эта неудача подействовала на его характер и поведение. Надо же мне на первом занятии   вступить в выяснения, поддавшись его философии, поделился неодобрением упрёка Хрущёва в адрес писателя Дудинцева по роману « Не хлебом единым». Был перерыв, разговор затянулся, возле нас столпились студенты. Звонок привёл нас в чувство. Занятия продолжились. Ровно через неделю ко мне подошёл Олег Иванович и сказал: «Повезло тебе "депутат", Никиту Сергеевича освободили от всех постов и отправили на пенсию». "Повезло тебе».- Позднее мне подсказали ребята: «Могли быть неприятности, вплоть до отчисления.» Так знакомились по ходу прослушивания очередных лекций со всеми преподавателями закреплёнными за нашим курсом. Вслед за Олегом Ивановичем  запомнился Яков Исаакович Явчуновский. Чуть прихрамывая, опираясь на палочку, входил в аудиторию, указывая  движением руки: «Сидите, сидите». Читая лекцию, мог завернуть самокрутку, вдохнуть глоток  дыма и осторожно, прикрываясь ладонью, направить  его за себя к классной доске подальше от студентов. Пожилую преподавательницу по древне- греческой литературе Резник, пережившей  военное время, когда на лекции замерзали чернила,  хорошо запоминала,  пропустивших её лекции. Её экзамен превращался в жёсткий отчёт за твоё отношение к её предмету. Рассказав всё по билету, она переходила к вопросам, как правило, по темам, где были пропуски и отправляла на переэкзаменовку. Преподавательницу по старославянскому, Ножкину Валентину Васильевну,  где мне пришлось расплачиваться за отсутствие письменной работы, переносом экзамена на другое время. Зиновьева Геннадия  Петровича, преподавателя истории, который  в случае обнаружения  кому-то твоей подсказки,  за ответ больше тройки не ставил.Косовича Сталь Михайловича, руководителя моей дипломной работы.  Ванюкова Александра Ивановича, классного руководителя, опекающего нас все шесть лет, вплоть до получения дипломов, которые нам вручали в кафе на Речном Вокзале.

Всё так давно, гладь, пароходы,
Их ход, волнЫ жизнь источал,
Зарождаясь, гребла воды,
Разбивалась о причал.

С парохода лилась песня,
Продолжала бой волна,
Аритмично, полновесно,
В причал, шлёпаясь, сполна.

Набеги  волн дарили вечность,
Университет, мечты и грёзы,
Сопровождала нас беспечность,
Веселье, радости и слёзы.

Второй этаж и брызг узоры,
С умиленьем, песни, танцы,
А впереди, мечты и взоры,
Судьба друзей, её авансы.

Как много лет прошло с тех пор
Кафе, вокзал, дипломы в руки,
Рядком  столы, вино, задор,
Нас, тридцать три,-венец науки.

Шеф группы нашей, Ванюков,
О встречах дальше, выдал фразу,
От стержня всЁ,- кто как готов,
А кто, не встретится ни разу.

В беседе общей, как семейной,
Таким общеньям дать начало,
Прекрасно быть всем у Причала,
В кафе, на встрече Юбилейной.

И вот случился этот ход,
Всё в разговорах утонуло,
Вокзал речной и пароход,
Сорок пять, уже минуло.

Всё та же Волга, тот причал,
Мы изменились, - не поверить,
Речной вокзал нас здесь венчал,
Не тридцать три нас,только девять.

Перекличка  и ...простор,
Те, кто пришёл, их не поделишь,
И снова делали повтор,
Кто отдалился, с трудом веришь.