Монолог Ключника из Габена

 Пустая комната. В ней стул. На стуле сидит удрученный немолодой человек с длинным носом, полный тоски и отчаявшийся. Одет он в костюм, во множестве обвешанный старинными ключами. В руке его пыльная бутылка вина.

Бу… ра… ти… но…

  Когда же это было?
  И сколько лет прошло с тех пор?
  Быть может, пять, иль десять? Нет, не важно!
  Ведь каждый новый год, как новый приговор.
  Я молод, кажется, но нет в глазах моих уже огня, душа иссохла старца!
  Вся жизнь, мерзавка, незаметно как-то прошла мимо меня, таков удел скитальца.
Нет сил, нет счастья, нет удачи! Я в замкнутом кругу! Я бьюсь, себя теряя, но выбраться за рамки никак я не могу. Чтоб сил достать, мне нужно лишь счастливым стать, а счастье приведет ко мне удачу! Но как? Скажите мне, прошу! Добыть удачу как, коль в теле дряхлом не осталось сил?!
  Я паутиной весь облеплен, как в том чулане старом. Спина болит, и ноги волочу, из глаз стерт блеск, улыбка – с губ, душа не верит больше в чудо. Всю веру выжег прагматизм, суровый реализм и опыт жизни. И если хочешь ты разбить ребенку сердце, ему ты объясни: «Твой быт не праздник, мечты – бессмысленная глупость, не сбудутся они, живи, учись, работай! Эй! Ты не спи! Ведь сны – то тоже фальшь! Оставь ты глупости свои, взрослей и будь, уж наконец, умней!» Нашлись же добрые сердца, заботливые, ласковые, нежные. Кто объяснил мне правду жизни без прикрас и до конца. Есть люди, и их много. Тысячи таких! Серьезных, взрослых и для себя лелеющих свои никчемные мечты, но лицемерно отрицающих других мечты. И я поверил им, ведь сколь логичными, сколь справедливыми казались речи те! В них смысл заложен был, и опыт и значенье. И заболел я… заболел с тех пор. И нету мне леченья. 
  Но что же это за болезнь? Проказа, что терзает тело! Неизлечимый яд, текущий в жилах! Весь ужас в том, что имя той болезни… «Жизнь». И непосредственная детская веселость сменяется серьезностью, вальяжностью и гордостью – таков закон природы. Ты вспомни, как бежал ты, а ветер волосы трепал – теперь идешь по улицам размеренно и чинно, в трамвай садишься, из него выходишь, забыв, как некогда съезжал ты по перилам, как мячик старый, солнца зайчик подбрасывали в топку детства бревен! И громкий смех задорный, тот смех, что чист был, как хрусталь, теперь же мелкий, сиплый. Не только смех – все обмельчало: порывы превратились в устремленья, любовь и дружба – в расписанье, желанья спрятаны в сундук. Объятья искренние ныне – рукопожатья чинные, кивки вместо улыбок, глаза на мир взирают сквозь стекла черные очков слепцов.   
  Да, жизнь догонит всех, никто уж не сбежит! А я же полагал, что я – иной, что сил моих не занимать, что я им всем носы утру. Да уж, утер! Эх, скажешь тоже… Ведь правду говорят, свеча, горящая в два раза ярче, сгорает и быстрее вдвое. И я сгорел. Иссяк. Растратил, расплескал по кочкам душу, а сердце… сердце и не помню уж где я оставил. В гримерке старого Театра Кукол, иль на гастролях дальних? А может быть, похоронил его я вместе с золотыми? Но как из денег дерева не выросло, так и из сердца также само. Себе Поле Чудес осталось верным до конца.
  Срок годности у куклы, как оказалось, меньший, чем у человека. Усталость и тоска нас раньше забирает. А меланхолия укутывает в бледный саван крепче. Не человек я – лишь метафора на человека. Метафора на жизнь, любовь и даже смерть! Сперва я был метафорой на детство, теперь на старость лишь гожусь.

  Смотрит на вино. На этикетке надпись:
  Ха, «Ключик Золотой». Вот насмешка…

  Бу… ра… ти… но…
  О, я талантливая кукла! Точнее, ею был! И зритель, стар и млад, меня любил и мной был восхищен. Мой дерзкий нрав, мой длинный нос, не в меру острый мой язык! И был же я тогда смешон! Подмостки все гудели, мы вместе с ним играли: я и зритель. Теперь театр пуст, нет никого здесь – лишь я… лишь я один и моя хладная обитель. Все декорации стары, как их хозяин, в гримерках – темнота и крысы, везде царят пыль, запустенье да гобелены паутины!
  О, сколько кукол я видал! И пресных, и веселых! И страстных, словно пламя, и мягких, как вода. Где они все? Где эти имена? Растаяли, забылись. В пыль обратились. В ту пыль, что даже ветер не развеет…
  Теперь же я метафора на сожаленье. О детстве сгинувшем и обо всем несбыточном.
  Вся моя жизнь – история ключа. Но началась она с замка, замком она и кончится. И нет уже холстов, где нарисован был очаг, отец закутан в куртку деревянную с застежкой из гвоздей, друзей не стало, и любви. Вся моя жизнь – история ключа. И первый Ключик Золотой принес мне славу и богатство, даже счастье. Теперь же я обвешан весь ключами.
  Я – Ключник и замков немало повидал! Когда-то я блистал на сцене – теперь же открываю двери я другим. «Прошу вас! Проходите! Спешите видеть наше представленье!» Ты скажешь тоже, «наше», скорее их, а я здесь кто? Старик! Бессмысленная вещь! Безумный шут, уродец длинноносый! Теперь способен я лишь двери открывать. Теперь же я обвешан весь ключами. Я – Ключник, но где найти отмычку ту, единственную, что отворит мой крохотный мирок? Что выпустит меня на волю? Освободит от плена жизни, от тоски, унынья? Где ключ, что отворяет сердце? Что из себя себя освободит?!
  О, я талантливая кукла! Точнее, ею был! Теперь же я способен подбирать лишь крохи от того стола, что некогда ломился. Когда-то зритель стоя мне рукоплескал, забрасывал цветами. Теперь же я внимания уж недостоин. Чтоб выступить, чтоб удивить кого-то, я в подворотнях прячусь, подкарауливаю позднего прохожего, из-за угла выпрыгиваю «Бу!». Когда-то зритель восхищен был, теперь же дань он платит мне инфарктом. И он лежит на мостовой, я озираюсь – не видал ли кто. Затем я ускользаю вновь во тьму, которая меня и родила. А тело распростертое не удивится больше никогда. Не знаю, кем был человек тот, да и неважно это. Его последний миг похитил я, душа согрелась на мгновенье. И ощутил я это четко: коль я способен жизнь отнять, то я живу. Я здесь пока. Нет, я не призрак, я актер, не нравится игра моя, иль нравится – итог один: вас ждет погибель – мой смертельный номер. Быть может, я маньяк, убийца слабых сердцем, но точно знаю я: Я. ЗДЕСЬ. ПОКА.
  И все же сердце гложет боль утраты. Себя утраты.
  Эй, кукловод! Гляди! Я здесь! Проснись скорей! Ты спишь? Иль просто дела нет тебе?!
  Мои суставы жаждут нитей!
  Веди меня вперед, назад веди, иль вправо, да хоть влево! 
  Но только б не стоять на месте! Проклятом месте, под которым вскоре лягу! И камень на меня поставят, и надпись-эпитафия в нем будет выбита: «Бездействие! Усталость! Не знал, что делать он! Куда идти, ради кого? Да и зачем? И как ему дышать! Но мастером он был себе внушать, что жизнь не для него!»
  Я не хочу такого! Ты слышишь, кукловод?! Веди меня, возьми меня! Играй со мною! Развлекайся! Унизь меня, иль в грязь втопчи! Я позволяю: издевайся! Но делай же хоть что-то!
  Нет, он не слышит. Порой я сомневаюсь, что там вообще хоть кто-то есть. Под куполом театра лишь темнота, там свили себе гнезда мышей летучих стаи.
  Эй, кукловод! Гляди! Я здесь! Ну и не нужно мне тебя! Ничтожество! Бездарность! Молчишь?! Надеюсь, ты молчишь, поскольку умер ты! Надеюсь, ты лежишь там где-то белый, забытый всеми, одинокий и холодный! Тогда ты понял бы меня!
  О, я талантливая кукла! Точнее… ею… был… Когда-то было Бу… Ра… Ти… Но… Теперь осталось только «Бу!».
 
 Раздается звяканье ключей. Открывается дверь. Входит солдат, надевает на руки Ключника кандалы.

- Рассвет настал. Ты помолился?
- Ха. Как ни есть.
- Что ж, ты готов? Ему не терпится. Он присмотрел себе твои смешные сапоги. Он ждать не любит.
- Пойдем-пойдем. И хоть минуты две еще с него уж не убудет, не будем заставлять его томиться. Пора мне в путь. Пора. Что ж, ныне выход нас последний ждет! Последний номер! Встречайте, сцена, декорации, свет, барабанный бой. Мой эшафот!
- Волнуешься ли ты?
- Волнуюсь ли? Ха. Я двадцать лет на сцене и всякий раз… волнуюсь.


Рецензии