Токарь

   Что то, мы умеем делать, а чего-то не умеем. От чего это зависит, от способностей, но ведь их когда-то и не было. Как способности появляются у человека, говорят с детства, ну это, наверное: петь, плясать, рисовать. Я считаю тут виновато упрямство или честолюбие, заставляющее превозмочь первые неудачи в каком то деле. Необязательно, чтобы  это дело сразу понравилось, потом понравится, ещё гордиться будите, что стали отличным специалистом, у которого и поучится не грех. Лично я начинал так.


    Мы возвращались с рыбалки против сильного течения реки на лодке без мотора. Мой друг Константин, крепкий парень, сломал от усердия одно за другим два весла. Оставалось только одно рулевое, им обычно слегка подгребают, а в основном направляют движение лодки. К тому же лодка была тяжёлая самоделка, обтянутая брезентом на краску и краской же покрашена. Форма лодки напоминала стандартную «моторку», а вес её превышал дюралевый аналог.


    Всё бы не беда, но только на другой день, я должен был предстать перед начальником цеха, в котором проходил производственную практику и мечтал остаться работать, может быть на всю жизнь. Мы медленно, как бурлаки тащили  это  тяжёлое безмоторное  чудо, наступая голыми ступнями на коровьи лепёшки. Наш путь пролегал мимо недружелюбной татарской деревни с названием, которое я правильно стал выговаривать только лет в тридцать. Её жители были сплошь татары, потому что русские не могли с ними ужиться. Да ещё этот пожар в детской колонии имени Дзержинского, подлил масло в огонь, ещё до войны, но поножовщина не затихала долго.


   Берег, по которому мы тянули бечёвку, служил водопоем местному скоту, хотя был грязно-илистый и навряд-ли подходил для этих целей. На одном из брёвен, валявшихся чуть повыше нашего пути, сидел пьяный татарин и играл на гармошке свою бодро-весёлую национальную мелодию. Глаза его, и без того узкие, были закрыты, губы растянулись в  широкой улыбке. Ему было не до нас, а нам до него, хотя я заметил, что татарские мелодии мало чем отличаются от русских, может быть только темпом. Моя бабушка Клавдия Григорьевна всегда смеялась над аккомпанементом гармонистов, выговаривая упрощенный строй их  музыки такими словами, - «Тына, тына у Мартына …».


    Решено было, преодолев Куменную протоку, по берегу Семейкиного острова подняться вплоть до Заячьего, а потом с помощь лишь одного весла переправиться через реку, да так чтобы причалить в гавани Карандашной фабрики. Эта гавань была родиной и вечной стоянкой, а потом местом гибели лодки и её создателя, старшего брата нашего друга  и попутчика Сашки. Самое тяжёлое для нас стало переправиться через протоку. Когда мы переправились, уже смеркалось, а мы настолько выбились из сил, что просто упали на ещё тёплый песок стрелки острова и уснули, без костра и ужина.


    Благо августовская ночь 64 года выдалась тёплая. Из открытых наших  ртов во сне выбегала слюна, а к ней сразу прилипал песок, ну и рожи были поутру у всех, хохотали  до упаду.  Мы даже не заметили  утреннюю прохладу, по которой налегке, не  завтракая, почти бежали по холодной воде, волоча за собой лодку, по очереди. Всё равно я опоздал, не дождался меня начальник, обиделся и не взял меня радиомонтажником в свой цех. Видно не судьба мне сидеть  в белом халате с паяльником в руке в окружении симпатичных девчонок.


    Тогда я переживал, но на завод всё равно устроился в механический цех учеником токаря. Ремесленных училищ было мало, а нас городских брали с неохотой. Городские парни хулиганили, бегали домой, и не любили носить форму из чёрной фланели, но любили драться пряжками на форменных ремнях. Токарный станок был мне знаком по производственной практике прошлого года. Дело в том, что ответственный  по заводу за распределение практикантов, как только узнал мою фамилию, сразу подвёл меня к моему родному дядьке.


Мой дядя Костя, один из лучших токарей ремонтного цеха, кавалер ордена Трудового Красного Знамени. Видно, из меня хотели сделать продолжателя семейной династии. В принципе так и вышло, но не сразу, потому, что дядя Костя послал меня, куда подальше, после того как ответственный ушёл. Даже сказать об этом или пожаловаться мне было некому.


    Я стоял и почти плакал, мне было всего 15 лет, но мир не без добрых людей. Меня принял в ученики бывший ученик моего дяди, который, наверное, досыта натерпелся от  его выходок. Вот он, демобилизованный, по сокращению армии, лётчик истребитель, и стал моим первым учителем токарного дела. Позже у меня  ещё были  учителя, хорошие и плохие, я благодарен им всем, но первому особенно. Во-первых, он выручил меня в трудном положении, а во-вторых, научил меня самому главному, затачивать резцы.


    Когда я официально устроился учеником токаря, то многое уже умел из того чего мои товарищи долго не могли освоить. Мои умения опять сработали против меня, эти неумелые товарищи, постоянно воровали заточенные мной резцы, ломая любые замки на моей тумбочке. Однако и это пошло на пользу, в конце концов, я каждую смену научился быстро затачивать много новых резцов. Мне и теперь нет равных, по заточки разных режущих инструментов: ножей, ножниц, шаберов, всевозможных кусачек, ну и конечно резцов.

 
   Я  упоминал, что учителей у меня было много, но таких доверительных отношений как с первым учителем токарного дела,  уже ни с кем  не было. Я не был вредным и непослушным учеником, наоборот, был внимательным и сообразительным, но почему то всё шло не так как хотелось. Как у несовершеннолетнего моя смена заканчивалась в 22 часа, а у моего учителя в 24. Я окончил смену и предупредил об уходе, но мой учитель не обратил на это внимание, не убрал станок и сбежал с работы. Разумеется, ему влетело, но он обвинил меня и отказался от меня полностью, примерно также как и мой дядя, не поставив никого в известность о своём решении.


    Опять я стоял чуть не плача, никому не нужный, без вины виноватый. В ту пору мне уже было 16 лет. Мир не без добрых людей, женщина, работавшая на настольном маленьком станке, взяла надо мной опеку. На свободном станочке я стал настраиваться и работать, выполняя её задания. Её зарплата резко выросла, в благодарность она покупала мне дорогие конфеты или давала деньги на сигареты, ведь я получал лишь свои ученические. Недолго длилась её радостная жизнь, меня перевели учеником на большой токарный станок 1К62, зарплата её стала прежней, она меня долго проклинала на каждом углу. Следующие мои учителя, были члены сдвоенной бригады, то есть бригады состоящей из двух человек, были и такие.


   Очень удобно, разделить работу по операциям и токарям, сразу, детали последовательно переходят от одного токаря к другому. В результате общее время изготовления, в два раза меньше. При срочном изготовлении партии деталей, лучше не придумаешь. Происходит взаимное распределение и самоконтроль, как времени, так и качества. Иной раз один работник, как бы подгоняет другого, а передача опыта происходит сама собой. Это бригада состояла из хороших токарей, передовиков производства, один из них Николай, был парторгом цеха. Жаль, но время моего ученичества заканчивалось, и начинался период самостоятельной работы, который не сулил мне ничего хорошего.


    Причиной моего пессимизма был мастер, демобилизованный моряк сверхсрочник, наглый скуластый верзила, собиравший дань с рабочих, за начисленную им премию. В этом же цехе работала его жена, милая молодая женщина, я учился с ней в одной школе. За свою доброту, её уважали все,  учащиеся, учителя, и вдруг она стала женой такого неприятного  человека. Больно было видеть и слышать, как он на неё кричит, почти издевается, а она стоит беременная и плачет. Вот этот «живоглот», заставлял меня исправлять чужой брак, сделанный его собутыльниками,  без нарядов, то есть без оплаты. Почти каждый день грозился уволить по сокращению, хотя не имел никакого права и возможностей.


   Я обратился к уже бывшему наставнику Николаю, с вопросом, - как он как коммунист и парторг смотрит на действия мастера? «Я тоже завишу от него и ничего не могу поделать», - ответил мне трусливый коммунист. Моя вера в коммунизм, как в «светлое»  будущие, рухнула как обвал в горах. Однажды после работы, я не пошёл домой, а  решил посидеть на лавочке с парнями нашей улицы, они любили слушать мои рассказы и анекдоты.


   Рабочая смена взрослых работников завода закончилась, и мимо нас проходило много людей, последним одиноко шёл мой заклятый мастер. Сам того не ожидая я выставил ногу на его пути, он испуганно поздоровался со мной, озираясь по сторонам. Виделись уже, - обнаглел я, - а ты всё время здесь ходишь? Да, - скромно ответил стоящий передо мной, мой мучитель. Ну, пока, буду знать, - окончил разговор я, даже не вставая с лавочки. Пробормотав, что то в ответ, типа прощания, мастер, оглядываясь, пошёл домой. Мне было всего 16 лет, а весил я 53 килограмма, при росте 167 см.


   Прямо на другой день мастер, стал рассчитываться  со мной наличными деньгами, потом я получал какие то премии, или на меня заполнялись какие то наряды. По простоте душевной я думал, что  всё это за ранее неоплаченную работу, я её много сделал. Потом мастера уволили,  по-тихому, даже без отработки положенного срока перед увольнением.  Только тогда я понял, что был соучастником хищений. Работа моя снова стала  налаживаться, я становился в один ряд со своими старшими товарищами  токарями.


С 16-ти до 19-ти лет я проработал токарем в механическом цехе завода выпускавшего измерительную аппаратуру оборонного значения. Далее, меня ожидала служба в армии, нас рождённых после войны, брали почти всех. Там, в армии я встречал эпилептиков, рахитов, беспалых, отсидевших приличные сроки в тюрьме. Уже от туда их после преступлений судили  снова, а уж сильно больных комиссовали и отправляли домой.


    Мне же опять повезло, механика водителя плавающего танка из меня делать не стали, не хватало двух зубов, так необходимых для загубников. Приехал бравый сверхсрочник с большим носом и как бывшего токаря увёз меня вместе с документами из танкового полка в свою часть. Это была Передвижная Автомобильно-Ремонтная Мастерская, сокращённо, - ПАРМ, в этой «Пармской обители» я провёл два года. Находилась эта «Рем-база» в помещениях, наверное, ещё японской ремонтной базы, на острове Сахалин, в областном центре, - Южно-Сахалинске, бывшем  японском городе Тайохара. Я так думаю потому, что нашёл среди  инструмента старый американский двух кулачковый сверлильный патрон, оставшийся ещё от пленных специалистов, времён второй мировой.


    Везение моё заключалось в том, что ребята, которые служили до меня, поголовно были деревенскими, а которые призывались после меня, были вчерашними школьниками, то есть токарями не работали. Быть хорошим токарем, среди неопытных специалистов, дело простой, у меня за плечами три года токарного стажа на серьёзном заводе и я много чего умел. Почти сразу, я поразил капитана, командира взвода, выточив сырой коленчатый вал с тремя эксцентрическими шейками, к какому то агрегатному станку. До меня это ни кому не удавалось, я видел кучу испорченных заготовок. Меня перестали посылать в наряды, я только точил и точил, но и этому пришёл конец.


    Армия не может без командиров, особенно младших, а те в свою очередь очень злые. Мой командир отделения, младший сержант Хасанов, был к тому же астраханский татарин. Получилось так, что я невольно стал свидетелем неблаговидного поступка моего друга и земляка, с которым вместе призывались, а до призыва, работали на одном заводе. Были знакомы, но не дружили, армия свела нас вместе. Даже жили мы на расстоянии двух остановок друг от друга.


   Разве мог я предать своего земляка? Когда меня вызвали в качестве свидетеля в канцелярию роты, я вообще отказался от дачи каких либо показаний. В связи с этим показания моего сержанта, стали просто несостоятельными, оставалось только ждать мести татарина. Ждать долго не пришлось. За неимением нарядов вне очереди, я стал ходить в очередные наряды, без всякой очереди.


   Самый страшный наряд, на кухню, в «ложкомойку», где один человек моет всю кухонную посуду и чашки с котлами на 300 человек, без всяких моющих средств, одним куском хозяйственного мыла. Первый раз я остался спать прямо на полу, не было сил и особого желания идти в казарму, но всё приходит с опытом, а опыт со временем. Через полгода, я успевал всё перемыть и ещё кино в клубе посмотреть.


   От того, что я часто ходил в наряд на кухню, в этот ад из кипятка, клубов пара, жирной скользкой посуды и тошнотворно пахнущего мыла, моя кожа на лице начала портится. Бриться холодной водой, стало тяжело, больно резался, а электробритва превращала мою кожу в пыль. В возрасте 40 лет эту затею, - бриться я вообще  бросил, к тому же, именно в то время, мне верхнюю губу разрубили кастетом, а усы и борода скрывали этот дефект полностью.


   Всё равно я был самым лучшим токарем в части, и если надо было сделать, что-то сложное поручали только мне. Кроме того приходилось обучать вчерашних школьников токарному делу. Так бы и прослужил, не выходя из части, но кто бы тогда ездил в командировки на своей летучке, со станком, верстаком и чугунной печкой? Летом, правда жарко и без печки, а зимой, я порой на протопленную, но ещё не остывшую я садился, чтобы согреть спину, после откручивания карданов лёжа на снегу.


   Там-то я и заработал свой радикулит в возрасте 20-и лет, а теперь он преследует меня всю жизнь. Я, конечно, берегусь, хотя понимаю, беречься надо было тогда, но там служили и не спрашивали, пришлось даже  два раза в госпитале полежать. Выслужиться до звания не удалось, да я и не стремился, даже наоборот.


   Случайно узнал, что меня хотят ефрейтором сделать,  поругался со старшиной роты, тот нажаловался, и я дослуживал рядовым. Не смотря, на чистые погоны, я иногда оставался за командира отделения. Капитан даже хотел мне сержанта присвоить, без всякой очерёдности, но сержант Хасанов, не рекомендовал ему этого делать. Как мне потом он сам рассказал, основным аргументом была моя сообразительность, обманывать будет всех подряд, надо кого  глупее назначить.


   Служить в армии мне не нравилось, видно, я человек сугубо гражданский, хотя вырос в семье военного. Мой отец ушёл в армию воспитанником в 16 лет, сначала играл на трубе в оркестре, потом стал офицером танковой разведки, перед самой войной. Воевал под Москвой, где ему и перебило ногу, хотели отрезать, но он не дал. Вот с такой ногой и тросточкой он до конца войны преподавал в разведывательной  школе. После войны вернулся на Родину, не имея мирной профессии.


Служить его взяли в НКВД по уголовной части, а потом после нескольких лет работы, предложили работу в новом органе КГБ. Он долго отказывался, но вопрос поставили ребром, либо КГБ, либо вообще нигде. Делать было нечего, и мой отец стал ловить шпионов, слава богу, их было достаточно в нашем городе, особенно в его окрестностях. За время своей службы в мирное время он был удостоен двух орденов Красной Звезды, я так думаю, такие награды, просто так  к празднику, не дают.

 
   Я возвращался на родной завод, имея за плечами пятилетний стаж работы, по профессии токарь-универсал. Муж родной сестры моего отца, дядя Вася, очень хороший человек, в молодые годы, хотел жениться на моей матери, но разве мог он быть соперником моему отцу? Простой рабочий парень в клетчатой рубашке с врождённым румянцем на щеках, не мог быть соперником молодому красивому офицеру, стройному и аккуратному до невозможности.


   Службу в рядах РККА  мой отец,  ловко сочетал с обязанностями капельмейстера, в тогда ещё несгоревшим цирке. Свою свадьбу он представлял на арене цирка вокруг огромной бочке отменного томского пива. Если бы не война его мечта обязательно осуществилась. У дяди Васи всё было куда проще, но к моей матери он испытывал особые чувства всю свою жизнь. Любое самое маленькое желание моей матери, он исполнял, бросив всё на свете.


   Чтобы быть поближе к ней, он даже женился на родной сестре моего отца, и таким образом стал родственником. С особой заботой он относился  ко мне, и много сделал хорошего в моей жизни. Это он записал меня в элитную школу, а мне пришлось её бросить. Это он устраивал меня на завод, неудачно радиомонтажником и удачно токарем. Это он перевёл меня учеником в передовую бригаду на станок 1К62.


   И наконец, это он настоял на том, чтобы я после армии, работал на родном заводе в инструментальной группе, а не в механическом цехе. Вот так я стал инструментальщиком, токарем инструментальщиком.Что такое инструментальщик? Это человек изготавливающий инструмент: режущий, штампы, пресс-формы и прочие приспособления, от ручного инструмента типа отвёрток, до сложных кондукторов.