Мадлен

— Гляди!
Черная заколка, стягивающая пучок, слетела, и густые черные волосы — зависть подружек — рассыпались по плечам тяжелой копной.
— Ох, Мадлен, и как ты с ними только управляешься?
— С трудом, Лора, с трудом, — обладательница великолепной шевелюры кокетливо улыбнулась, одновременно глядясь в большое зеркало. — Через полгода у нас проводится конкурс на лучшую прическу, и я собираюсь в нем участвовать!
— Ты отчаянная, Мадлен. Хотя… Ты обязательно возьмешь первое место!
***

В последнее время она все острее чувствовала боль в правой груди. Давнее образование, небольшое, на которое она не обращала внимания, оказалось доброкачественной опухолью, и ее можно было удалить операбельным путем. Правда, после операции требовалось пройти реабилитацию. Капельницы, облучение, таблетки. И все бы ничего, но ведь она может не успеть на конкурс!
— Мадлен, ты и вправду ненормальная! — вздохнула Лора, пришедшая навестить подругу. — О каком конкурсе ты говоришь? Ты потеряла грудь, тебе предстоит пережить реабилитационный период, а в твоей пустой голове — какие-то конкурсы!
— Не «какие-то», а на всю страну, — поправила ее Мадлен, слабо взмахивая рукой, полулежа на больничной койке госпиталя «Питье-Сальпетриер». — Ты не понимаешь! Я столько слышала о нем, я обязательно должна участвовать, ведь это мечта всей моей жизни! Я берегла свои волосы, не срезая ни сантиметра! Я должна встать на ноги.
Лора только глаза закатила: неугомонная! Ей про одно толкуют, а она опять за свое!
Вошла медсестра.
— Мадемуазель Мадлен, вам пора на процедуры.
— Я завтра загляну, а ты пока подумай, что тебе может понадобиться. — Лора выскользнула из палаты, помахав на прощание «Пока!».
***

Она проснулась рано утром — солнце било прямо в глаза через незашторенное окно. По привычке подняла руку, чтобы пропустить через пальцы густую копну. И вздрогнула: на руке остался черный клок.

Медсестры еле смогли вколоть ей успокоительное. Перепуганная, она выскочила в коридор, крича и зовя на помощь так, будто в ее палате кто-то умирает.
— Мадемуазель Мадлен, не сходите с ума, — мягко пожурила ее одна из сестер, заботливо укладывая обессиленную руку пациентки. — Это нормально. Так бывает после химии.
— Нормально?! Это называется «нормально»: волосы вылезают не просто клочьями — пучками!
— Это реакция организма на вводимые препараты.
— Я… я лысею? Скоро я стану совсем лысой, да?
Медсестра отвела взгляд.
— Мари, скажите правду!
— Выпадение волос прекратится с прекращением сеансов химиотерапии.
— Значит, решено: я прекращаю сеансы! Какие бумаги надо подписать?
— Мадемуазель Мадлен, ваш лечащий врач не рекомендовал бы вам прекращать реабилитацию. Это может привести к необратимым последствиям…
— Я хочу поговорить с ним.

Она была в отчаянии. Облысение при постоянных капельницах? Этого она не переживет. Ведь волосы — единственное ее богатство, ее гордость, ее красота.

Врач подтвердил ее худшие опасения: чтобы восстановиться, ей необходимо пройти три полных курса профилактической химиотерапии, что означало практически привязанность к капельницам с краткими перерывами в неделю-две. А это — полное облысение.
И ей придется проститься не только со своими роскошными волосами, но и с мечтой об участии в конкурсе.
— А приостановить лечение никак нельзя? Неужели нет никакого выхода?
Разумеется, нет. Даже если она победит (а это автоматическое подписание контракта с фирмой по производству различных средств для волос), то работать не сможет: первый курс терапии уже запустил свои процессы в организме и потому она каждый день будет видеть на подушке клочья волос.
Она не сможет победить.
Она не сможет работать.
Она не сможет жить, ведь волосы — ее единственное сокровище.

Она легла под капельницы. И каждый день наблюдала, как с ее головы падает все большее количество волос.
***

Хорошо, что была зима — можно было носить шапки не стесняясь, не ловя удивленных взглядов. Или вообще купить парик — он грел не хуже теплой шапки, а выглядел почти как настоящие…
Чужие, неживые, с безжизненным блеском.
Густая черная копна. Парик-шапка.
А что потом? Потом — косыночки, шарфики. И снова парик — только уже другой, с забранными волосами — чтобы не было жарко. И все время темные очки — чтобы не было заметно слез в глазах.
И так весь год.
***

— Результаты ваших анализов, мадемуазель Мадлен, — месье Флоббер, врач питье-сальпетриеровского госпиталя, улыбнулся. — Хочу сказать, что ваша стойкость и выдержка меня восхищают. Остатки образований — отростки, которые не были удалены хирургическим путем, отмерли. Теперь у вас все будет хорошо.
***

Идя по мосту, Мадлен снова вспомнила улыбку врача — добрую, открытую. От которой захотелось жить, благодаря которой вернулись силы и уверенность в себе.
Она стянула с головы берет. Волосы отросли, стали еще гуще, и ей невероятно нравилась эта новая прическа — легкая стрижка, хорошая укладка, делающая черты лица тоньше, привлекательнее.
«И не нужен этот конкурс был!» — с неожиданной веселостью подумала Мадлен, улыбаясь и подставляя лицо теплым весенним лучам, позволяя им целовать бледную после зимы кожу.
Апрельский ветер ласково растрепал ее волосы, и она с тайной радостью отметила это почти забытое ощущение.