Часть 15. Переход на Королёв

(Предыдущая часть: http://www.proza.ru/2017/05/03/748)

23. Переход на "Королёв".

«Эрнст Кренкель» шёл к точке начала эксперимента ещё почти два дня. Но мы уже наблюдали его со стороны, поскольку сами обосновались на борту «Королёва». Переход состоялся на следующий день после встречи и прошёл спокойно, хотя и насыщенно.

После завтрака во время очередной утренней станции мы, сидя на кнехтах, отметили, что «Королёв» справа по курсу тоже ложится в дрейф. Через полчаса, в результате неторопливых манёвров оба корабля замерли примерно в паре-тройке кабельтовых друг от друга.

Наши гидрохимики приступили к загрузке и затоплению своей косы, и в это время мы увидели небольшой катер, который отчалил от «Королёва» и быстро направился к нам. Через несколько минут он пришвартовался к нашему борту, с которого заранее спустили трап. С катера на корабль поднялись двое, поприветствовали вахтенного и удалились в сторону мостика.

Через десять минут на палубе появился Михалыч и сообщил, чтобы мы приготовились к переходу. Нас перевезут на прибывшем катере за несколько раз.

Мы отправились в лабораторию. Там уже орудовали Толик с Игорем, а вместе с нами подошёл и Вячеслав. В принципе, мы всё подготовили заранее, осталось только проверить комплектацию ящиков и закрыть крышки. Неупакованным остался только наш любимый осциллограф-двухканальник, который весил больше 15 кило.

Пока мы возились, Толик сбегал к представителям аэростатного завода и, вернувшись, сообщил, что упакованный аэростат и несколько баллонов с гелием уже отправились на другой корабль. Мы тут же выскочили на палубу и увидели, как два загруженных катера, борясь с волнением, шустро гребли к «Королёву».

     -  Так, следующие вы! – сказал появившийся Михалыч, указывая на Толика и Славку, – Бегите за личными вещами и – к трапу! А вы! – он указал на нас с Игорем, – будете подавать!
     -  А я когда? – поинтересовался Вячеслав, – С Людмилой, что ли?
     -  Нет, Людмила остаётся на «Кренкеле»! Будет обрабатывать данные здесь на ВЦ. А вы, Вячеслав, будете замыкающим. Готовьтесь!
     -  Есть! – нестройно гаркнули мы.
Сначала мы перетаскали все ящики к трапу. Потом разбежались по каютам за вещами. Я попрощался с Юркой, но предупредил, что ненадолго, недели на две. Так что пусть других жильцов не пускает! Юрка хмыкнул, хитро улыбнулся и ничего не сказал. По всему было видно, что он вряд ли будет страдать от одиночества. Я вспомнил танцы и пожелал ему успехов!

Аэростат благополучно перекочевал на борт «Королёва». Потом ушли катера с Толиком и Славкой, которые захватили практически все наши бебехи. Остались мы с Вячеславом, наши личные вещи, его аппарат и осциллограф, перехваченный брезентовой лентой.

Подошёл один катер. Матрос за штурвалом махнул рукой. Другой матрос зацепился за трап и приготовился принимать пассажиров. Я спустился вниз, волоча по ступенькам трапа осциллограф. В самом низу я понял, что передать на весу такую тяжеленную железяку я не в силах. Крикнул Вячеславу, чтобы он помог. Тот спустился, и мы вдвоём протянули груз принимающему с криком «Осторожно!»

Как мы не угробили наш любимый аппарат, я до сих пор не понимаю! Доверчивый матрос протянул руки, перехватил осциллограф, и в это же время катер вслед за волной сделал нырок с последующим скачком вверх. Пудовый аппарат взмыл вверх, а потом устремился к воде, увлекая матроса за собой. Но моряк не подкачал: у самой воды вырвал прибор из объятий инерции и грохнул его на кучу брезента на дне катера.

Над водой пролетело несколько непечатных выражений. Кто был автором – уже не помню! Я запрыгнул в катер и вдруг вспомнил, что я опять в шортах. Чёрт, когда же я исправлюсь, подумал я, принимая вещи из рук Вячеслава. Катер немилосердно качало и периодически прикладывало к борту корабля. Вещи быстро кончились, а место ещё оставалось. Вячеслав предложил составить мне компанию, но при этом опасался нарушить приказ Михалыча.
 
Проблема разрешилась мгновенно. Матрос пробормотал что-то в микрофон радиостанции, и через минуту получил согласованное с Михалычем «добро!»

Всё, на «Кренкеле» осталась только Людмила. Она, провожая нас, стояла на палубе и изредка помахивала рукой. Мы помахали ей в ответ, и наш катер отчалил.


24. Осциллограф над волнами.

Рулевой дал газ. Наш катер встал на дыбы и пошёл таранить волны, нацелившись носом на «Королёв». Начало качать вполне серьёзно, можно сказать, швырять, и мы с Вячеславом вцепились в банки под собой, стараясь не свалиться на дно. Или за борт. А ведь жилетов-то на нас не было!

Наш отчаянный вояж продолжался недолго – минут пятнадцать. Мы подошли к «Королёву» с подветренной стороны, и качка практически исчезла. Чудеса! Позже, набравшись морского опыта, я узнал, что этим приёмом пользуются все моряки. Меньшее судно по возможности встаёт с подветренной стороны большего, где всегда более спокойная вода.

Теперь предстояло всё это перетащить наверх. Я уже было приготовился изобразить трудовой энтузиазм, но он не понадобился. С помощью кран-балки с борта спустили «авоську», в которую мы погрузили всё, кроме… правильно – осциллографа. Побоялись стукнуть обо что-нибудь на палубе. Лучше будет, мол, руками поймать!

За ним был организован второй рейс. Но на этот раз без «авоськи», поскольку та осталась на палубе с вещами. Сверху приплыл на тросе голый гак.

Я балансировал на дне катера, примериваясь к осциллографу, а матрос держал катер у борта, помогая Вячеславу с поклажей выйти на трап. Рулевой курил у штурвала. Такова была диспозиция, когда мимо моего виска просвистел на тросе железный шар-груз размером с кочан капусты, с крюком на конце. Я отпрянул. Вспомнил ушибленного блоком матроса во время шлюпочной тревоги. Сверху заорали, чтобы я цеплял свой аппарат. Я засуетился, пытаясь одной рукой схватить грозный гак, а второй рукой – подтащить к нему осциллограф, чтоб его!

Удалось! Теперь я напоминал  марионетку: катер качался относительно борта вверх-вниз, а я в такт этому движению непроизвольно махал рукой с крюком в кулаке, а сам то сгибался, то разгибался. На палубе кто-то обидно захохотал. Тут рулевой у штурвала плюнул и, выбросив окурок, шагнул ко мне. Одним движением накинул петлю брезентовой обёртки осциллографа на крюк и гаркнул у меня над ухом: «Вира!!!»

Трос тут же пошёл вверх. Осциллограф воспарил над волнами. Как только я выпустил его из рук, он почуял свободу, перекособочился в своём брезентовом ложе и пополз на выход! Я обмер, остальные замерли. Кроме моториста на лебёдке. Он добавил оборотов и буквально рывком поднял свой груз на уровень палубы. А там его уже подхватили несколько рук и бережно отцепили. Потом Славка сказал мне, что произошло просто чудо: аппарат зацепился одной ножкой за брезент и застопорил выползание из своего кокона.

Прошли годы, но эта картина до сих пор у меня перед глазами: высокий белый борт, ряд бородатых морд по верхнему срезу, и косо висящий в вышине осциллограф на фоне голубого неба…

Чувствуя, что во рту у меня сухо, а ноги слегка дрожат, я ступил на трап, и через минуту уже был на палубе в Славкиных объятиях. Всё, мы на «Королёве»! Скорее расхватать вещи и – в каюту!


25. Расселение.

Первым делом мы стаскали аппаратуру в лабораторию. Она оказалась рядом, причём, даже больше и лучше, чем на «Кренкеле». Потом мы подхватили свои чемоданчики и потопали со Славкой в каюту, перед этим узнав от вахтенного, что мы будем жить вместе. Красота, подумали оба! Правда, когда мы нашли нашу обитель, восторгов у нас поубавилось.

Двухместная каюта оказалась в самом носу, под полубаком и имела некоторые индивидуальные особенности. Во-вторых, под иллюминатором была привинчена капитальная табличка, категорически запрещающая открывать его на ходу, а также на стоянке во время волнения. В справедливости этого предупреждения мы убедились сразу же, как только наше судно дало ход. Мы увидели, что наше «окно в мир» расположено точно в хвосте носового буруна, брызги которого иногда полностью перекрывали поле зрения.

     -  Зато будем непрерывно наблюдать летучих рыбок! – сказал я Славке, показывая на первую стайку.
     -  И это прекрасно! – ответил мой товарищ-оптимист.

В-третьих, выяснилось, что большое удаление от центра тяжести корабля приводит к увеличению амплитуды качки от зыби, что нам совсем не понравилось. Ну, а о четвёртой особенности мы тоже узнали на ходу, как только судно разогналось до полного хода.

Мы разбирали и раскладывали свои пожитки, изредка переговариваясь и пересмеиваясь, когда вдруг… Да-да, опять вдруг! Как что-то жахнуло по передней стенке, да так, что мы присели и одновременно нехорошо выразились! Постояли, послушали – вроде, всё нормально, посторонних звуков нет, судно идёт с той же скоростью. Успокоились, и даже начали пошучивать. И тут снова как даст по стенке!

В общем, не совсем строго периодично, но регулярно, раз в 5 – 10 минут кто-то или что-то со всей дури лупило нам по стенке. Спросить было некого, а следующая дверь, как в «Синей бороде», была заперта и злорадно высвечивалась табличкой «Служебное помещение. Не входить!»

Под этот адский аккомпанемент мы разложили вещи в каюте и отправились в лабораторию.

Там мы первым делом доложили Михалычу, что корабль разваливается, и мы – свидетели этой трагедии. Михалыч потребовал деталей.

Мы сообщили о подозрительных ударах, подчеркнув, что находясь вдали от караванных путей, экипажу следовало бы лучше следить за матчастью. Михалыч отмахнулся от нас и позвонил ответственному за расселение. Появился мрачный пожилой матрос, и мы пошли показывать ему наше подозрительное жильё.

Всё, как всегда, оказалось тривиальным. Нам объяснили, что за передней стенкой нашей каюты находился бункер для якорной цепи. Эта цепь толщиной в телеграфный столб свешивалась от шпиля, которым поднимался или отдавался якорь. Основная часть свернулась анакондой на дне бункера, а вертикальная часть колебалась от качки, периодически грохая по стенке. Но нам показалось, что морячок лукавил – слышался не лязг, а чёткий одиночный удар. Сомнения вызвало то, что при нас он так и не открыл загадочную соседнюю дверь.

А бывает, что от качки разбалтывается якорь и тоже начинает стучать по клюзу. И вот это объяснение было похоже на правду. Якорь отдавался давно, в каюте никто не жил, а переход из Тихого океана был долог.

Через полчаса всё было сделано. Верхнюю часть цепи, якобы, переложили подальше от стенки, якорь подтянули. Нам дали телефон ответственного и попросили звонить, если эффект повторится. Сразу скажу: за время пребывания на этом борту несколько раз звонить всё-таки пришлось.

В лабораторию мы вернулись победителями. Осмотревшись, выбрали лабораторный стол и решили, было, захватить ещё один. Но нас быстро осадили, разъяснив, что один стол, причём, самый лучший нужно оставить свободным. Вот так! А на логичный вопрос «На фига?» получили ответ, что по программе к нам прибудут американцы со своей аппаратурой. Мало того, они будут подвешивать свой зонд на аэростат рядом с нашим «черепом». Так мы будем сравнивать результаты измерений, получаемых практически в одной точке. Да, условия усложнялись. Что ж, посмотрим!

Мы разложили аппаратуру и отправились на корму осмотреть место установки лебёдки и заодно убедиться, что на «Королёве» кнехты тоже есть.

Кнехты, конечно же, были, и мы с удовольствием начали их осваивать. Осмотрели ют, место установки лебёдки, полюбовались на мощный кильватерный след. Самым большим сюрпризом для нас оказалась длинная решётчатая конструкция, мирно лежащая на полу, словно недособранный башенный кран. Это была ракетная установка для запуска метеоракет М-100. Да-да, настоящая, которая даже лёжа, всё равно, как говорится, внушала! Мы тут же вспомнили, что нам предстоят ещё и ракетные стрельбы в рамках программы исследования ионосферы, и обрадовались, что сможем стать свидетелями этого чуда.

Обед на «Королёве» оказался не хуже чем те, к которым мы успели уже привыкнуть. Те же шестиместные столы, такое же «Приятно кушать!» при входе, только кают-компания побольше.

Остаток рабочего времени после обеда мы потратили на обустройство на новом месте. За это время заводские ребята смонтировали на корме лебёдку и подключили её к сети. К запуску аэростата практически всё было готово. Однако нам сказали, что до официального начала эксперимента оболочку наполнять не будут. Гелий – штука на борту дефицитная, если аэростат наполнят, то так и будут возить за собой, лишь спуская на ночь и дозаправляя газом при необходимости. И это было логично.

Так как «Королёв» был больше «Кренкеля», то и палуб у него было больше. После ужина мы потратили довольно много времени, пока обошли все открытые места и выучили, куда ведут разные двери и трапы. Но мы не просто учили, мы искали баталера, чтобы получить своё тропическое «удовольствие». Кстати, как оказалось, здесь данную должность зовут артельщиком, а магазин – артелкой. Баталер – слишком официально!

Наконец, мы его обнаружили и получили свои «витамины». Пока мы расписывались, я обратил внимание на соседнюю дверь с запрещающей надписью, за которой что-то жужжало и пощёлкивало. На мой вопрос, что там, артельщик коротко ответил: «компАс».
 
Уже после ужина мы понаблюдали выполнение вечерней станции, посидели на кнехтах и пошли к Михалычу, посмотреть, как он устроился.
 
Оказалось, неплохо. Большая одноместная каюта, внушительный стол и… самовар в его центре! Мы уставились на него, словно никогда не видели, а шеф, проследив наш взгляд, ухмыльнулся и сказал только:
     -  Я обещал нашим гидрохимикам его вернуть!
Мы пожелали ему спокойной ночи, и пошли к себе готовиться к ударам в стену.


26. На точке.

На следующее утро в конце завтрака мы услышали, как рявкнул тифон. Потом ещё раз, потом ещё. Мы закончили питаться и высыпали на палубу. На горизонте прямо по курсу виднелся силуэт корабля. Дым от его дизелей поднимался почти вертикально вверх, – корабль лежал в дрейфе, явно поджидая нас.

Вот она – первая точка нашей экспедиции. Несколько градусов севернее экватора, в самом центре Атлантического океана, вдали от караванных путей. Именно здесь наши и иностранные учёные надеялись обнаружить тайные точки зарождения тропических циклонов. Именно здесь мы и применим нашу уникальную аппаратуру и вырвем уникальные данные, которые… ну, и так далее.

Для получения нужных данных был придуман особый порядок движения кораблей. Соседние суда располагались в вершинах равностороннего треугольника, шесть соседних треугольников образовывали шестиугольник. Стороны треугольников имели длину десятки миль (а то и до сотни!). Корабли проводили синхронные серии измерений, потом весь ордер одновременно снимался с места, сдвигался и накрывал такими же треугольниками соседнюю площадь океана. Суммарная площадь, которую нам предстояло «покрыть» измерялась десятками тысяч квадратных километров! Такова была задумка этого глобального действа. Помимо основной схемы покрытия поверхности океана имелись ещё и более мелкие схемки одновременных измерений в одной точке и пр.

Итак… мы подошли к первой точке. Корабль, маячивший впереди, оказался американским по имени «Рисёрчер» - исследователь. По-английски «Researcher». Как впоследствии выяснилось, в прежней жизни эта флотская единица была фрегатом береговой охраны, который после списания с военной службы переделали в гражданское судно. Этот корабль имел красивые обводы, но плохую мореходность и весьма своеобразный комфорт для прикомандированных.

После того, как мы подошли к точке и тоже легли в дрейф, с американца спустили катер, который доставил к нам на борт начальника американской экспедиции Джемса Спаркмана и нашего представителя Юрия Викторовича (Тарбеева). Началось первое совещание руководства. Нам (кроме Михалыча) заседать было не нужно, поэтому мы пошли в лабораторию приступили к завершающей сборке аппаратуры.

Первым делом мы нашли место для установки антенны приёмной части. Антенное хозяйство «Королёва» было очень сложным и многообразным. Помимо «развесистых» проводных и частокола штыревых антенн, корабль нёс два радиопрозрачных белых шара с параболическими антеннами внутри и знаменитые «рога» космической связи в виде двух белых решётчатых конусов на вершине грот-мачты. Я уже упоминал об этой его особенности.

Мы надёжно прикрепили наш «зонтик» на вершине надстройки и протащили кабель в лабораторию. Соединили все блоки, подключили к сети и сразу же воткнули в нужное место наш героический осциллограф, чтобы наблюдать сигнал в реальном времени.
Осторожно включили телеметрию в тестовом режиме и сразу же поняли, что работать не сможем. В эфире царил пятикиловаттник, раскинувшись по всему спектру. В метровом диапазоне ему вторила какая-то УКВ-мелочь. Шла морзянка, преимущественно цифры. Пришлось выключить аппаратуру и ждать Михалыча, чтобы он провёл переговоры с радистами.
 
После обеда Михалыч сообщил нам, до чего договорилось начальство. С завтрашнего дня поднимаем аэростат, и практически целый день будем измерять. Сначала одни, потом с американцами. Так что, продумывайте всё, господа!

Ещё он сообщил, что на время эксперимента организуется оперативное шлюпочное дежурство. С завтрашнего дня дежурим мы. С утра будет спущен на воду катер с дежурным матросом, который будет развозить по кораблям тех, кому нужно. На следующий день – американцы и т.д. Для оперативной связи американцы выделили нам портативную радиостанцию «Моторола», которая весь день будет находиться на палубе возле вахтенного.

Мы пожаловались ему на радистов. Михалыч пообещал урегулировать проблему сегодня же. В результате, уже через час мы смогли провести первое тестовое измерение. А с завтрашнего дня перед каждой серией мы должны будем звонить на мостик и просить чистый эфир. А они, в свою очередь, будут просить нас не забивать УКВ-диапазон, когда идёт связь между кораблями. Это нас удивило, поскольку наша частота (136 МГц) была согласована с Госкомиссией по радиочастотам. Я сам туда ездил за разрешением. Но… раз надо, то пусть будет так! Такое, вот, «джентльменское» соглашение. После него мы ясно осознали, что стали равноправными членами команды.
К середине дня к нашему ордеру пристроился «мексиканец». Он обосновался где-то у горизонта, ворочался там и дымил. К нам не подходил, и катера от него мы не наблюдали. Так я и не запомнил его названия. Но в экспериментах, говорили, он участвовал.

                (Продолжение: http://www.proza.ru/2017/05/04/1099)