Книга Первая. Оставь свое имя. Глава Шестая

Глава Шестая,
в которой появляется и исчезает Святая гора

- Эй, парень! Прекрати же, послушай… из наших, да? Я вижу повязку… Ну, ты! Да выслушай же меня, идиот!
Слово «идиот» возымело действие: Фернандо обернулся. Сперва ничего не увидел – темнота, муть… около него, у правой ноги, кто-то шевельнулся, приподнялся на локте, мучительно застонал.
- Ты ищешь кого-то? Я скоро умру… я хочу попросить тебя… кое о чем. Ты выполнишь? Обещай!
Не понимая, что делает, Фернандо кивнул головой.
- Хорошо… - раненый откинулся назад. Только сейчас Фернандо понял, что в схватке его собеседник почти лишился ноги… у самого паха. И еще эта рваная рана в кишках… долго не протянет, да… с ним все кончено.
- Чем я могу помочь? – просипел Фернандо, вытирая лицо от слез.
- Я видел, - еле слышно ответил раненый, – что Хуана забрал с собой дон Мигель. Не знаю, зачем, но я не хочу, чтобы он глумился над телом. Обещай, что…
Тут говорящий вгляделся в лицо Фернандо внимательней.
- Черт! Будь ты проклят! – трясущейся от слабости рукой он схватился за лежащий с ним рядом меч. – Так ты из них!..
- О нет, - рыжий парень быстро отсел чуть подальше, - нет, нет! Я пришел с Кристобалем и Аданом...
Умирающий глубоко вздохнул, снова застонал, почти заплакал от боли, не в силах сдержаться.
- Тогда это все... Не могу больше. Больно… Обещай, что не позволишь Мигелю издеваться над телом Хуана, слышишь? Мы все любили его… 
Фернандо всхлипнул и сел обратно, поближе к раненому. Помочь? Никак. Уже явно никак…
- …он показал нам… какую-то более честную… более чистую жизнь…
- Я обещаю тебе.
- Хорошо… - прошептал раненый, - хорошо…
- А как тебя звать? Я поставлю свечу за тебя, слышишь?!…
Ответом ему был сиплый, надрывный кашель… или смех… или это просто агония.
- Ну? Не умирай, скажи имя!
Но имени Фернандо не узнал. И скольких имен не узнал – ни он и никто другой.
Фернандо сидел, не шевелясь, до тех пор, пока не почувствовал, что смертельно замерз… Так, значит, дядя Мигель? Тогда – только две возможности. Фернандо сомневался, что его родственник, пусть и полный, с его точки зрения, негодяй, намеревался «глумиться над телом». К Хуану он явно отнесся с симпатией. Поэтому – либо-либо. Либо он отвез «врага своего» домой, либо – в убежище в горах, Фернандо случайно услышал о нем однажды.
Молодой «рыжий бык» тяжело поднялся с земли. Начнем с дома, решил он, все-таки дом поближе… а убежище еще искать и искать… и как же все-таки жутко болит голова.

***

Дальше прямой дороги не было. Тем не менее насчет ближайшего будущего у Хоты не было никаких сомнений: людям и лошадям требовался отдых. Тонтон, возглавлявший теперь отряд, без труда отыскал подходящее место, и уставшие паломники с наслаждением упились жизнью. Все же близость к воде всегда приятна человеку.
Хота снова встал перед необходимостью решать, что делать с паломничеством. Великий по-прежнему был индифферентен к происходящему, и, в принципе, на этом «летучий хадж» можно было бы завершить, только какой от всего этого толк? Полковник вспомнил об Указующем персте, в котором они до сих пор не имели нужды. Интересно, куда предложит идти всезнающая карта? Он подозвал Чосера, и они вместе пошли открывать коробочку. Чосер быстро отыскал ее и торжественно поднял крышку.
Указующий перст показывал строго вверх. Зрелище было явно неожиданным. Чосер выпучил глаза и пробормотал что-то о голубых небесах, а Хоту вид торчащего вверх одинокого пальца неожиданно рассмешил, донельзя напомнив непристойный жест.
- Захлопни крышку, Чосер, - сказал он. - Отдохнем – решим, что делать.
Чосер чувствовал себя вроде как обиженным. Его гордость, доверенный ему Указующий перст, показал им козу. С чего бы? Может, он нарушил какие-то правила ухода?
У Серебряного, напротив, поднялось настроение. Ужин тоже прошел довольно весело. Ая снова скрипел на своей жиле, а Цамба, раздухарившись, сплясал какой-то боевой танец. Один Адам, за всю поездку буквально не проронивший ни слова, сидел молча, впрочем, это было нормально. Троица «святых» оставалась в позе сосредоточения, но к их восковым фигурам уже привыкли и не обращали на них внимания.
Хота внезапно взалкал уединения. Ему нестерпимо захотелось посидеть одному на берегу речки, посмотреть на лунную дорожку, послушать тихий плеск прозрачной воды. Огонь костра по-прежнему напоминал ему: «накаливай, сын мой», но на алхимические темы Хота пока надумался вдоволь, ни до чего конкретного не додумавшись. Острый холод и без того отчетливо томил его душу… Он направился прочь от костра.
Забывшись, полковник чуть не налетел на Дасу, который уселся в этот раз чуть поодаль от Великого и Ману. Яркий отблеск костра выхватил из мрака его неподвижное счастливое лицо, одежду, руки, раскинутые ладонями вверх… Руки, боже мой, руки! Хота присел на корточки, осторожно поднял левую кисть парня – палец был абсолютно цел. Как же он не обратил на это внимания раньше… за два дня послушник никак не мог исцелиться.
Хота поднялся. Его первым желанием было позвать Инира, но тот с таким увлечением о чем-то болтал, что полковник раздумал его беспокоить. Постояв так еще немного, он все же спустился к речке.
Опять все не так! Он знал целый ворох легенд об отшельниках, которые к концу жизненного пути приобретали такую благость, что тело их, благоухающее цветами и ароматными смолами, надлежало съесть после смерти. Аскеты-буддисты, согласно этим легендам, могли силой духа творить буквально из ничего и создавать, к примеру, фантомы, наделенные способностью к определенным действиям. Всю жизнь он считал это совершенными бреднями, как ни за что не верил, скажем, в то, что на Луне живут люди – хотя бы потому, что, в отличие от своих приятелей, точно знал, что на Луне нет атмосферы и одно это уже делало ее непригодной для жизни. Однако на этот раз Великий заставил его сомневаться. О нет, пока Хота не стал пересматривать свое отношение к фантомам как к сказкам, но...
С одной стороны, он постоянно убеждался, что законы физики одинаковы во всех доступных мирах; с другой… а Указующий перст? Штука привычная, спору нет, но разве такая уж обыкновенная? А фокусы сокровищницы? С минус пятого на первый ярус? А стрелы, в конце концов? Не чудо, но тоже странность.
Официальной религией белого Мадога был как раз вариант буддизма, носивший здесь имя Бодах… Кто знает, может, Великий на самом деле чего-то наколдовал? Серебряному не очень хотелось в это верить, но других мыслей ему в голову не приходило. Великий, погруженный в созерцание высшего, мог просто не заметить происшествия с «усекновением пальца» и воссоздать образ Дасы таким, каким помнил.
Все эти и подобные размышления заняли у Хоты неправдоподобно много времени. Он вернулся к реальности, когда уже перевалило за полночь. Утомленный умственной деятельностью, он вернулся к костру, завернулся в одеяло и попытался заснуть. Это удалось ему не скоро, и в беспокойных снах ему являлся то Мадог, только черного цвета, то старик, которого он встретил на дороге у города, то Великий, нацепивший сутану и накачавшийся на каком-то пиру до бесчувствия.
В лагере тем временем не происходило ничего сверхъестественного. Счастливая троица не шевелилась, Святая гора не являла присутствия. Хота проснулся буквально через пару часов, на рассвете, и понял, что спать ему больше не хочется. Его люди еще отдыхали – кроме самого полковника и дежурного Адама, никто и не думал встречать восход солнца. 
Хота подошел к часовому. Адам сидел на краю лагеря и глядел на восток. Небо заметно посветлело, горы отливали алым и светло-малиновым, но самого солнца еще видно не было. Когда же оно, по-утреннему белое, показалось над верхушкой невысокой горы и его лучи осветили бледное Адамово лицо, Хота заметил, что по его щекам бегут слезы. Серебряный тоже сел рядом.
- Я любил, Хота, - неожиданно сказал Адам, - у нас был ребенок.
Он с силой ударился лбом о свои колени и беззвучно заплакал. Ну что тут сказать? Хота придвинулся к другу, слегка коснувшись его плечом, и так, в молчании, они просидели, пока солнце не стало золотым.
Сзади зашуршала сухая трава. Адам и Хота разом обернулись. Круглыми глазами на них глядел белый козленок. Задержавшись лишь на мгновение, он резво кинулся прочь.
- Надеюсь, мы не зажарили вчера его мамку, - смущенно пробормотал Адам.
- Нет, - ответил полковник, - мамка вон она, видишь?
Но когда Адам взглянул в ту сторону, куда кивнул Хота, козы с козленком там уже не было, лишь нежный ветер шевелил не по-осеннему зеленые травы.
Этот утренний эпизод почему-то согрел обоим душу. Лагерь проснулся. Инир сварил что-то съедобное, и за завтраком все заметили, что полковник с Адамом, обычно не имеющие в своей внешности ничего общего, вдруг стали чем-то похожи: не то, чтобы приобрели одинаковые черты лица, скорее сидели с совершенно блаженным видом.
- Обкурились? – деловито предположил Чосер.
- Кто, Хота? - ответил Тонтон. – Ну нет…
Однако наваждение длилось недолго. Хота задумчиво глядел на другую сторону реки, а когда обернулся, светлое выражение исчезло с его лица, лишь взгляд был, пожалуй, чуть мягче, чем обычно.
- Я хочу обследовать тот берег, - сказал он. – Инир, Цамба и Ая, останетесь в лагере. Беспокоиться начнете, только если не вернемся к закату. Остальные – в поход! Если кто-то заметит нечто, напоминающее, по его мнению, Святую гору, я буду рад об этом узнать.
На том берегу все было примерно так же, как и на этом. Кустарник, валуны, промоины, глина. Лагерь быстро пропал из виду. Речка сделала поворот на юго-восток, углубляясь в тенистую расселину. Маленький отряд отдохнул и продолжил свой путь.

***

Молодой военный, бодрясь, поздним вечером переступил порог дома, в котором остановился на ночлег его преосвященство. Ему было несколько не по себе: епископ выполнил лишь треть своего обещания, а остальные две трети выполнять, похоже, не торопился. Что же касается самого молодого солдата, то он, умея превосходно владеть собою в бою, еще не научился настолько свободно обращаться с сильными мира сего, чтобы запросто требовать с них обещанного, тем более если дело касалось денег. Теперь он невольно нервничал, пытаясь предугадать ход беседы.
В темной передней, оживляемой лишь тусклым блеском луны, проникавшим сквозь узкое окошко под потолком, посетителя никто не встречал. Он обернулся, намереваясь спросить у слуги, куда идти дальше, но слуга не шел за ним следом. Молодой человек поморгал, присматриваясь к помещению. Впереди и чуть справа угадывались очертания плохо притворенной двери: комната за ней освещалась свечами или, может, камином – сквозь щели проникал в переднюю красноватый тревожный свет. Посетитель неуверенно шагнул в эту сторону и тут что-то серое, ветхое поднялось с пола ему навстречу:
- В полнолуние, слышишь, мой мальчик, это было опять в полнолуние…
Пришедший отпрянул, инстинктивно сжав в пальцах кинжал: сухая старуха, очевидно дремавшая до этого времени на покрытом ковром полу, вцепилась в его одежду.
- Его руки покрываются грубой шерстью, его когти пронзают плоть, а лицо вытягивается в морду зверя, - шептала она, поднимаясь. – Он позабыл, кто он, и захотел убивать… он почувствовал вкус свежей крови…
Молодой человек подобрался, готовый ударить или удрать…
- Оставьте нас! – дверь впереди неожиданно отворилась, и на ее пороге возник дон Родриго. Старуха, поднявшись, покачиваясь ото сна, секунду смотрела в лицо солдата и, развернувшись, неверным шагом поплелась прочь из передней.
- Свежая, свежая кровь, - бормотала она. – Кто становится зверем, тот уже знает, как убивать…
- Я жду, - холодно напомнил епископ.
Молодой человек шумно сглотнул, сделал шаг в его сторону, невольно провожая взглядом удаляющийся ночной кошмар.
- Кормилица. Старуха давно выжила из ума, - дон Родриго сухо снизошел до краткого комментария. – Живее! Зайдите в комнату, молодой человек, вам предстоит серьезное объяснение.
Посетитель быстро прошел к двери. Тон его преосвященства не предвещал приятного разговора. И правда, едва поздний гость, войдя, закрыл за собой дверь, епископ резко развернулся к нему…
И хотя этот юноша не был дворянином, нам все же не следует без нужды присутствовать при подобного рода беседах.

***

Вряд ли Хота смог бы сказать, почему повел своих людей именно сюда. Никакое шестое чувство не руководило его движением, и никакие новые мысли не обременяли его. Просто крайне глупо было бы возвращаться в Мадог вот так, прямо сейчас, даже для очистки совести не попытавшись отыскать эту гору.
Впрочем, на западе по отношению к ущелью Хота все же бывал тогда, три года назад. В дне пути от лагеря находилась знаменитая древняя пещера, потолок которой уходил в непроглядные каменные высоты, а в полу имелась дыра, глядевшая, по слухам, в саму преисподнюю. Из этой дыры днем и ночью лился жуткий красноватый свет, и пещера пользовалась неважной репутацией, но все же в ней было тепло, и путники часто там останавливались. В железном ящике в углу пещеры путешествующие старались по возможности оставлять что-то из не очень скоро портящихся продуктов, ножи, веревки и все, что могло пригодиться тем, кто появится после них. Пещера носила название Око Дьявола – местные, похоже, вообще разобрали нечистого на географические названия.
Отряд вошел в узкую расселину. Слева и справа породы осели и промылись так, что стали похожи на куски исполинской мозаики. Выше рос кривой кустарник, а еще выше – высокие, стройные деревья. Хота слабо разбирался в ботанике. На его взгляд, деревья были буками. Так они шли, и шли, и шли. Полковник уже думал о том, что пора бы в обратный путь, но за очередным поворотом на них обрушился яркий солнечный свет. Расселина кончилась.
Речка у них под ногами убегала направо, туда, где виднелись невысокие горы с розовыми обвалами. Левее и выше за лесистыми вершинами виднелись ставшие близкими снежные шапки главного хребта… Зато прямо перед паломниками, вырастая на крутом повороте из белой известняковой породы, возносилась до неба ровная, срезанная под прямым углом грань скалы, как будто бы вылитая из толстого синего стекла.
О нет, подумал полковник, подходя к диву. Откуда это?! Он был в этих краях! Непосредственно через расселину сам не ходил, но ходили другие, и, если бы здесь стояли стеклянные горы, об этом сразу бы стало известно. Тут же не дикие, пустынные скалы, где не ступала нога человека. Тут Тракт – в двух шагах!
Разрушая своим появлением все бастионы здравого смысла, гора сияла в лучах клонящегося к закату солнца, охотно отражая окрестный пейзаж. Отряд, правда, в ней не отражался. Хота обошел гору и встал так, чтобы она уж наверняка показала его самого и стоящих позади него людей, но гора и не думала делать то, чего ожидал от нее Хота Серебряный.
Вместо четверых людей она отразила троих, притом тех, кого здесь явно быть не могло. Великий и двое его ребят… Хота недоверчиво коснулся рукой прохладной шкуры горы, но прежде чем паломники успели хотя бы осмыслить свое изумление, Великий заговорил.
- Вы сделали все, что было необходимо. Теперь возвращайтесь. Не пытайтесь ждать нас или искать. Ваша миссия выполнена. Да будет с вами мир. Я буду молиться о нашей новой встрече.
Хота едва не сел, где стоял – ожидать он мог что угодно, только не этого. Впрочем, чудо не баловало своим присутствием: отражение троицы начало быстро терять очертания и через долю мгновенья растаяло, не оставив на ровной грани никакого следа. Стекло снова принялось отражать деревья и скалы, полностью игнорируя отряд Хоты Серебряного.
Полковник, на самом деле, был уверен, что запас изумления у него иссяк и что для его пополнения потребуется некоторое время. На этот раз он полностью ошибался... но тут его внимание привлек странный звук всасываемого со свистом воздуха.
Не отнимая ладони от стеклянной поверхности, Серебряный оглянулся назад. Его паломники, кряхтя и охая, буквально задыхались от удивления. Адам, сложив руки на груди, втянул щеки – казалось, он все вдыхает и никак не выдохнет воздух; Чосер побледнел, как мертвец, а Тонтон замер, выкатив глаза и сжав кулаки.
- Кругом! – рявкнул на них полковник. – Зажмуриться, рты закрыть!
С сожалением оторвавшись от дива, он обошел застывших солдат и добавил обычным тоном:
- Вот так. Вольно. Смотреть на меня!
Наверное, хорошо, что он отошел от горы. На поляне внезапно раздался оглушительный треск и звон. Хота стремительно повернулся… Синяя плоть стекла вдруг разлетелась на тысячу тысяч осколков, словно налетев с размаху на невидимую глазом стену.
- Философ… - вздохнуло, оседая, облако тонкой пыли, и все замолкло.
Наступила глубокая тишина. Ошеломленные, люди тоже не подавали ни звука.
- Домой, - наконец мрачно сказал Хота Серебряный. – Теперь нам пора домой.
Переходя речку по белым камням брода, каждый невольно обернулся… но больше ничто не напоминало о том, что только что здесь была Святая гора. Погасла даже радуга, пару мгновений державшаяся на этом месте.
Отряд возвращался в лагерь.