Майская песнь пана Пелишека

                       ARMARIUM BOHEMICA


                                 Miscellanea


Литературные переводы Юрия Владимировича Мещаненко



                ЯРМИЛА ГАШКОВА



                РАССКАЗЫ

     о слабых женщинах и сильных мужчинах

                и наоборот




Издательство: "PRITEL KNIHY"
Прага
1927
Страниц: 222


          МАЙСКАЯ ПЕСНЬ ПАНА ПЕЛИШЕКА

                (Стр. 89 — 92)


   Потому что она звалась Алоизия, он играл серенаду Тоселли и шептал в ночи, когда воспоминания о её сладостном явлении вскипали в его крови, а разгорячённые губы целовали измятую подушку:

— «Луиза, Луиза, Луиза!»

   Его белая принцесса этого незнала. Его белая принцесса утром бежала на рынок, озабоченно обегала четыре мясных лавки, прежде, чем купить два телячьих шницеля, тщательно выбирала яйца в мелочной лавчонке, перебирая все, затем шла домой, убиралась, поливала цветы, поглядывая на лохматую голову пана Пелишека, который сидел у пианино, стучал по клавишам и посылал таким образом через улицу свои горячие проявления любви и всего прочего, что чувствовал к принцессе.

   Когда пани Алоизия поливала незабудки и весенние фиалки в цветочных горшках, пан Пелишек бесчинствовал у пианино так громко и так мощно, что Алоизия говорила:

— «Этот парень сошёл с ума, он разобьёт у них пианино. Неужели квартирная хозяйка ему это позволяет».

   Потом отворачивалась от окна, взбивала яйца, отбивала шницеля и, обваливая их в муке, ворчала:

— «Окно прикрыл хотя бы, так грохочет. Почему мы всё это должны слушать?»

   И, когда музыка любви заполняла улицы, комнаты, коридор и кухню бурными форте, Алоиза закрывала все окна. Однажды за этим её застиг взгляд осуждающий, ранимый, восхищённый и нежный, который распалил её сердце так, что оно начало кипеть, как суп в горшке.

   Алоизия перестала закрывать окна, стала больше заниматься фиалками, незабудками и домашним счастьем в заплесневевшем цветочном горшке, сама расцветая при этом новой любовью.

   Пелишек действительно мечтал, чтобы его посетила принцесса в белом, мечтал в сладких триолях, а в ночи, когда улица затихала, чтобы отдохнуть, наконец, от проявлений любви пана Пелишека, он хватался за сердце и шептал:

— «Луиза, Луиза, Луизочка!»

   Ему снилось, как он исполняет свою композицию — расцвет своей души — с прикрытыми глазами и призывными губами. За ним, слегка склонившаяся, стоит его Луиза, слушает, тихая слеза капает с чистого ока, падает на его шевелюру — Луиза наклоняется, её губы легонько коснулись его волос, и это нежное прикосновение пробежала по его телу обжигающей искрой, заиграли все нервы, всё поёт, все восторгаются звучанием рояля, из которого неустанно льётся песнь любви. Луизины руки обхватывают его шею, песнь затихает, Луиза принадлежит ему...

   В это время Алоиза сладко спала и ей снилось, как к ней пришёл пан Пелишек и сообщил:

— «Я купил граммофон, который исполняет современную танцевальную музыку».


                * * *


   Фиалки отцвели, а незабудки завяли, но надежды пана Пелишека распустились болотными цветами в парке Шарка.

   Он шёл рядом с Алоизой, говорили о погоде, о том, где продаются хорошие сырки и хорошее пиво, и время от времени он легонечко касался руки своей белой принцессы.

   Когда их глазам открылась вся долина, Алоиза вспомнила, что сегодня — первое мая.
 
   И беседа повернула на иное поле.

   Пан Пелишек продекламировал:

— «Был месяц май, было время любви...» — дальше уже не шло.

   Да, и не требовалось. Оба чувствовали, что Маха ничего больше и не должен был написать. Было время любви, цвели лютики, и пан Пелишек коснулся Алоизы плечом.


                * * *


— «Два светлых», — заказал пан Пелишек и сел к роялю.

   Шинок был пустым, за его стулом стояла Алоизия, как во сне. Он закрыл глаза и заиграл. Исполнял он свою песнь любви. Сердце его раскрылось, он чувствовал, что играет, как никогда, старое расстроенное пианино признало в нём мастера и пело тихо и бурно, страстно и нежно.

   Пелишек ждал слёз Белой Принцессы.

   Алоиза стояла за спиной Пелишека и думала:

— «Ну, и грива же у него!» — и вспомнила своего мужа, обладателя огромной роскошной лысины.

   Потом долго рассматривала тонкие пальцы пана Пелишека и, когда ей всё это омерзело, мило, как ей это было свойственно, предложила:

— «Перестаньте бренчать и сыграйте, наконец-то, что-нибудь! Ну, хотя бы «Андула, Андула, Андулочка»...


                * * *


— «И тут он, — рассказывала потом пани Алоизия своей подруге, — треснул кулаком пианино — и выскочил вон. Даже пива не оплатил, мерзавец».


                * * *