Кедробой

Прощание
Наша «трех-подъездная хрущёвка» всегда радостно встречала так называемых предателей, которые разъехавшись по новым квартирам, обязательно наведывались в родные пенаты при малейшей возможности. Так и я, если в какой-то миг вдруг начинало тянуть к дому, все дела бросал и ехал в родной двор. Я помню и сейчас, по прошествии уже тридцати лет, кто в какой квартире жил – а их было шестьдесят, кого женили, кого проводили в армию, а кого и в последний путь. Помню, как одним летом, будучи три года уже «предателем» и студентом четвертого курса, субботним полднем заявился в свой двор. Обнимая и приветствуя всех попадавшихся на пути к родному подъезду, я с радушием отвечал и сам спрашивал о здоровье, о делах и о переменах в жизни. Моя одноклассница оказалась дома. Наверное, пол часа обнимались, каждый взахлеб рассказывал о своих и соседских делах. И когда мама одноклассницы сказала, что дядя Коля умирает, как что-то кольнуло в груди, пробуждая детские воспоминания.
- Ему же около сорока семи лет! – думал я – Всегда такой подвижный и разговорчивый. Вечно своего Пашку (дружаню старшего моего) выгонял на балкон за двойки, а тот орал на весь двор как белуга и умолял пустить в квартиру, давая клятвы и обещания скорого улучшения в учебе. Да он и с нами пацанами иногда играл в мяч на узкой дороге вдоль дома, угощал часто дарами своей дачи. Классный мужик! - И вот оказывается – цирроз печени неоперабельный. Его уже как две недели назад отправили умирать из больницы домой. Жена - тетя Люда сама его колит и сидит с ним. А Пашка, уже как полгода уехал в другой город толи учиться, толи работать, но весточки, паразит, не шлет.
Я тут же помчался к ним на квартиру. Тетя Люда открыла дверь и безучастным взором смотрела куда-то мимо меня. Из квартиры пахнуло больницей и общественным туалетом. Меня как-то сжало всего, хотя мнительным себя никогда не считал.
- Это я, тетя Люда, - Толик из двадцатой. Как у Вас тут? – Но она как-то сонно посмотрела мне в глаза и промолвила монотонно – Ну заходи если хочешь. Заодно и с Николаем попрощаешься. Он со всеми прощается… - Она прикрыла сухие глаза платком и посторонилась, пропуская меня в квартиру.
Когда я зашел в спальню, то сразу и не понял, что тот маленький худущий с серо жёлтым лицом человек и есть дядя Коля. А вот глаза такие же живые как всегда, только печальные.
- Дядь Коля, здравствуйте! – Я боялся подходить ближе, как будто из-за страха перед инфекцией. Он, наверное, сразу это понял и начал разговор первым.
 – Толик! Ого какой взрослый! Да подходи, садись вот на стул! Я не заразный – Указывая глазами на стул, еле слышно прошептал он.
Преодолевая, толи страх, толи отвращение от этой неестественной и уже пропахшей смертью больничной обстановки, я присел на стул и увидел живой труп. Это трудно выразить словами, но это чувствовалось даже в его глазах. Делая вдох, чтобы начать хоть что-то спрашивать на полуслове был остановлен его шепотом.
- Молодец, что зашел! Значит и с тобой попрощаюсь. Я уже со всеми соседями попрощался. Уже никто и не заходит. Хоть бы дождаться армейского друга, он обещал заехать по дороге в Крым. Ты, как видно знаешь, что со мной происходит. Да и Бог с этим. Ты лучше расскажи, как вы там живете на новой квартире, как бабушка, как отец? – Он говорил больше глазами, чем губами. Они почти не двигались. Я обрадовался про себя, что он не завел разговор о болезни и все, что с ней связано, поэтому чуть оживился и начал расписывать новую квартиру, как ремонт с батей делали. Рассказал о бабушке (он очень ее уважал), о том, что слепнет, но можно сделать операцию – и обещают врачи, что зрение улучшиться – Зачем я про операцию сказал? Вот баран! – подумал я, и в этот момент он хрипло закричал – Люда!
Я просто оторопел, в этом крике была такая невыносимая боль, что мне показалась, что она пробьет и меня. Но тут вбежала тетя Люда уже со шприцем в руке и указывая мне на двери кинулась к мужу. Быстро выскочив из комнаты, и даже не сказав «до свидания», я вышел из квартиры, прикрыв за собой дверь и молча направился вон со двора дома.
Уже находясь далеко, проходя одну остановку за другой, я отчетливо вспомнил разговор Воланда с Берлиозом о том, что человек, оказывается, мгновенно смертен и не способен строить хоть мало-мальски длительные планы на свою жизнь. Я вслушивался в свой организм и под влиянием вновь обурившего меня страха перед смертью, обещал себе и курить бросить, и спортом регулярно заниматься и....

Неожиданная встреча
Прошло полгода, и зима не поскупилась на снежное покрывало. Солнечным морозным днем, поскрипывая на ходу свежевыпавшим снегом, я пришел в свой старый двор к другу детства. Жизнь как-то столкнула нас снова на творческой почве через четыре года после моего переезда. Я нес ему книгу романсов Дениса Давыдова и мечтал посмотреть его обогатившуюся новыми образцами коллекцию холодного оружия. Он все делал своими руками.
Подходя к подъезду, я видел, как какой-то бородатый мужичек в телогрейке, джинсах и в тапочках на легкий носок, ловко орудовал фанерной лопатой, очищая от снега площадку перед подъездом. Я бы прошел мимо, если бы этот мужчина не окликнул меня по имени.
- Толян! Привет! Не узнаешь? – широкая улыбка под густыми усами мне сразу кого-то напомнила. Но я тупо смотрел в его светящиеся глаза и только моргал, понимая краем сознания, что это дядя Коля.
- Да я это, я! - Он подошел вплотную и похлопал меня по плечу. Я был на пол головы выше его и в полтора раза «ширше», но почувствовал через пуховик очень крепкую руку.
- Дядя Коля – это Вы? – только и смог я сказать членораздельно.
- А кто по-твоему? - Он еще больше улыбнулся – Ты не представляешь какое удовольствие мне доставляет смотреть при неожиданных встречах на обалдевшие лица тех, с кем я полгода назад попрощался. – А ты, что тут у нас делаешь «предатель»? – спросил он шутливо.
- А? А я к Валерке в 11-тую по делу.
- Если ненадолго, то зайди обязательно. Я тебя чаем с таежными ягодами угощу, да и расскажу о своих приключениях и чуде. А я пока-что снег по откидываю. – Он как ни в чем не бывало продолжил свою работу, а мне оставалось идти куда шел.
Входя в квартиру друга и все еще находясь в растерянности, с порога рассказал, что встретил дядю Колю у подъезда здорового и живого, что я в шоке! На что мой друг ответил коротко и улыбаясь:
– Мы все неделю были в шоке, когда он заявился перед Новым годом во двор на милицейском «бобике», одетый в лисью шубу, в шапку и унты из тёмно-жёлтого меха. Сгрузил три огромные сумки и большой бубен. Когда машина уехала, он сел на лавку у подъезда и давай дубасить в него. Дом подумал, что конец Света, но, когда первые крики радости стали доноситься до перепуганных жильцов и выбегающие из подъезда соседи слышали, что Колька жив и вернулся, тогда все перешло в ликование. Мы знали из рассказов тети Люды, что он где-то в тайге и еще жив, а, как и что было неизвестно. И вдруг такая радость! Ты же знаешь, что нашим мужикам сообразить праздник жизни не надо повода, а тут такое! Только к вечеру тетя Люда затащила воскресшего в квартиру, а во дворе еще долго балагурили неуёмные. Он проводил меня в свою комнату, где все стены увешаны мечами, саблями и ножами, указывая на новую группу предметов японской истории холодного оружия. Но меня тянуло непонятное чувство к дяде Коле. Я пробыл с Валеркой минут десять и сославшись на большую занятость, обещал зайти еще, а сам пулей пустился с третьего этажа на второй.
Дивная история. Пролог
- Заходи! – услышал я голос дяди Коли, когда позвонил в квартиру. Он кричал из кухни. – Раздевайся и проходи в зал, я уже чай заварил. Может ты голодный? – спросил он.
- Не-е, спасибо! – я прошел в хорошо мне известную комнату, уставленную огромной мебельной стенкой, диваном и двумя небольшими креслами в углу у окна с треугольным журнальным столиком. Там уже стояли три вазочки с разным вареньем, две большие керамические кружки и два блюдца с чайными ложечками.
Я сел в кресло напротив шкафа-секретера, где все так же стоял Пашкин бобинный «Маяк 203» и проигрыватель «Аккорд» с большой стопкой пластинок у боковой стенки. Хотел спросить о Пашке, но осекся. Может попозже. И вот дядя Коля в шерстяном свитере грубой вязки и спортивных штанах внес огромный заварной чайник с висящим на его носике ситечком. Никогда не видел дядю Колю с бородой и усами. Это было так чудно. И вообще, все было очень чудно. Но я помалкивал, когда он разливал чай и предлагал каждую ложку варенья запивать глотком чая. Это было действительно превосходно!
- Ты знаешь, уже месяц прошел как я вернулся, а в спальню захожу через силу? Уже и перестановку сделали, но вот какой-то клей на ногах перед спальней, как тормозит и удерживает – как будто продолжая уже начатый разговор спокойно проговорил радушный хозяин. – Как ты думаешь, пройдет? – Я только и кивнул в ответ вынимая очередную ложку изо рта, наполненного божественным продуктом.
- Я тоже думаю, что пройдет – он откинулся на спинку кресла и как-то дивно посмотрел на меня. Мне стало понятно, что он взвешивает для себя какую глубину откровенности можно со мной разделить. – То, что я тебе расскажу, пусть останется между нами. Может когда-то ты вспомнишь мою историю и поведаешь о ней. Ну это потом. Как варенье?
- Супер! – Я все еще боялся говорить много. И все правильно делал. И дивная история не заставила себя ждать.
- После тебя, тем июльским днем ко мне вломился Витек, мой друг по армии. Будучи отставным полковником и с выходом на пенсию, он куролесил по стране и занимался разными народными промыслами – это, он так писал мне в письмах. Вот и в этот раз ехал в Крым на ловлю лисицы, так он называл морскую камбалу. Рассказчик поудобнее устроился в кресле, вытянул ноги и скрестил на груди руки.
- С ним был его приятель Клин. Только это не имя, а прозвище. Виктор сказал, что он все жизненные проблемы только клином вышибает, поэтому так его и окрестили. Он был коренным алтайцем и, как говорил Виктор, немного шаманом. Когда Люда рассказала гостям все подробности моего состояния, ко мне подсел Клин прямо на кровать и уставился в мои глаза.
- Жить хочешь? – спросил он у меня, как мне показалось довольно шутливым тоном. – Если «Да», то пожми мне как можно сильнее руку.
 Я медленно вытянул руку из-под одеяла и постарался обхватить его огромную ладонь.
 – Жми! – скомандовал он – Смотри мне в глаза и жми! 
 Глядя в его глаза, мне показалось, что моя рука наливается непомерной силой и я все сдавливал и сдавливал его ладонь, ощущая напряжение во всем теле.
- Молодец! Будешь жить! – Очень хорошая шутка подумал я и обомлел. Руку то я так и не вытащил. А как сжимал его ладонь ясно помнил.
- Ты полежи спокойно, брат. Я коротенько поговорю с Виктором. – Он вышел и прикрыл за собой дверь спальни. А я погрузился в короткий сон. Боли не было. Люда мне сделала укол перед самым их приходом…
Через сон я услышал, как кто-то зовет меня по армейскому прозвищу – Снайпер! Ау! Снайпер, заряжай! – Так всегда на учениях наш командир танка Виктор отдавал мне команду на начало стрельбы.
- Снайпер! Просыпайся! – Виктор мягко теребил мою голову, наклонившись к самому изголовью. Я уже отчетливо все слышал, только глаза не хотелось открывать.
- Слышу! Что-то случилось? – Спрашиваю я, и осматриваюсь. В комнате находились все: Виктор у моей кровати, Клим сидел на стуле и Людмила у дверей с перепуганным взглядом.
- Значит так! – Виктор навис надо мной как туча и в глазах у него читалась непререкаемая решительность. – Клин уверен в твоем выздоровлении, но тебе обязательно надо принять решение самому, поверить в Жизнь и дать согласие. Клин настаивает на этом. – Он обернулся на товарища, на что тот одобрительно кивнул головой.
- Ничего не понимаю – с трудом проговорил я. Так хотелось воды, но я терпел и не подавал вида, так как по их лицам чувствовал, что что-то должно сейчас произойти, а что именно, даже предположить не мог. – На что согласиться? – Я умоляюще посмотрел на жену. В ее взгляде, как мне показалось, кроме прощания не выражалось больше ни чего.
- Мы хотим забрать тебя с нами на Алтай. В конце августе начинается сбор кедрового ореха и нам нужен «лазальщик». Лучше тебя с этим никто не справится.  Он говорил серьезно и размеренно. А меня поразил смех, только он больше походил на предсмертные конвульсии. Глаза наполнились слезами, а ртом я делал короткие вдохи, как при задыхании. Все, сохраняя молчание, дали мне успокоится.
- Братцы, ну вы даете! Это, что, какая-то особая шутка – скрипящим голосом произнес я, промокая краем одеяла мокрые глаза. Но все были совершенно серьезными. Виктор подошел к моей жене и взяв ее за руки, спросил о том, помнит ли она как в день свадьбы я дал ей клятву в присутствии Виктора, что никогда не оставлю ее одну, даже если смерть будет подкрадываться тайно. Я тогда клялся, что буду в любом случае победителем потому, что люблю ее больше всего на свете.
- Так ты отрекаешься от своей клятвы? – Виктор в упор смотрел на меня, а я чувствовал себя маленьким мальчиком, готовым расплакаться в любую минуту. Но расплакалась Людмила и вышла из спальни.
- Послушай, друг! – это заговорил Клин. - Есть еще шанс быть тебе здоровым. Я это вижу. Ты должен согласиться на дорогу. Тайга тебе поможет. Его тут же продолжил Виктор
- Николай, неужели лучше умирать на руках отчаявшейся любимой женщины, обрекая ее на одиночество или принять свой последний бой, в котором есть шанс победить. Я уже все продумал и подготовил, и тебя перевезем в целости и сохранности. У нас два часа на сборы. Самолет на Новосибирск через пять часов. Не переживай, ехать и лететь будешь лежа, как король Аравии.
Дивная история. Последний бой
Дядя Коля подлил мне еще чайку и сказал, чтоб не стеснялся и наминал варенье. А я и наминал, все время заслушиваясь его рассказом и восхищаясь передаваемыми образами.
- Вся дорога промелькнула как беспокойный сон. – продолжил свой рассказ дядя Коля.
Клин колол меня исправно, а Виктор был сестрой-сиделкой. Я смутно помню перелет в Новосибирск. Понял только, что для меня покупались три места подряд и я вполне на них умещался. Так же с Новосибирска долетели до Горно-Алтайска. А вот в Турочак летели на АН-2 – так меня в своем танке не швыряло. Но друзья все время были рядом. Уже заканчивались сутки нашего «великого переселения», но Виктор и Клин даже не показывали ни малейшей усталости или сонливости. В Турочаке нам пришлось заночевать. Требовалось пол дня, чтоб дотащить меня в лагерь-стоянку, но и дождаться утром еще двоих из нашей артели. Я не представлял себе, что это будет за стоянка, что будут делать мои побратимы и что буду делать я. Морфий делал свое дело и я, то впадал в беспамятство, то вновь наблюдал и подслушивал за происходящим, но ощущал вокруг себя какой-то необъяснимый круговорот силы или энергии, исходящей из всего окружающего пространства. Утром со мной познакомились еще два наших товарища – это были близкие друзья Виктора по армейской карьере. Один был просто силач под два метра ростом из Крыма. Звали его Александром по прозвищу Самсон, а другой – Андрей, был не высокий, но очень юркий, даже в спокойной обстановке постоянно двигался и не мог долго сидеть на одном месте. Ребята называли его Вьюн. Меня представляли тоже по прозвищу, так, что я опять стал Снайпером.
Мой рассказчик поднялся и подошел к полочке сервантного шкафа и взял оттуда фотографию в рамке. Устраиваясь опять в кресле, он протянул мне фото. На нем я увидел пять бородатых мужиков, одетых в зимнюю одежду на фоне сосен, обнявшихся как перед совместным прыжком со скалы. В середине был дядя Коля со светящейся улыбкой на лице и озорным взглядом. И вот сейчас, с таким же озорным взглядом он тыкал пальцем в каждого на фотографии и называл их по прозвищу.
Перед самым переходом мне всадили двойную порцию морфина, и я ничего толком не помню об особенностях нашей дороги к лагерю. Очнулся от запаха дыма, хвои, плеска воды и птичьего гомона. Солнце уже пряталось за верхушки сосен. Я находился на хвойном дерне в лежаке из березовых жердей, укрытый вязанным шерстяным одеялом на травяном матрасе и такой же подушке. Страшно хотелось пить. Но рядом никого не было. Прямо передо мной в метрах пяти находился странный домик из бревен с двухскатной крышей из нескольких рядов досок, но на треть высоты погруженный в землю. Дверь, обращенная ко мне, была раскрыта настежь, но дверью я б ее не назвал, потому, что она была в пол высоты обычной двери. И зайти в дом можно только сгорбившись в три погибели.
               
Из домика доносился странный шум, толи перетаскивали там какие-то тяжелые деревянные предметы, толи бились деревянными жердями, а за головой, где явно слышался плеск речной воды, доносился металлический шум, как мне показалось от мытья посуды. За пригорком с лева от себя, я явно слышал удары топора и треск сучьев. Мне хотелось позвать хоть кого, но язык был такой тяжелый и не слушался меня совсем, а мой стон был похожий на вялый выдох прибитого таракана. Я высвободил правую руку из-под одеяла и коснулся теплой и шершавой хвои. Пальцы нащупали небольшую сухую веточку, которой я и воспользовался. Напрягая все силы, я уперся одним концом в землю, а на другой надавил. И она треснула! Да так громко, что услышали, наверное, все. В домике вдруг затихло, а через секунду оттуда показался довольный Клин и за ним Самсон. Клин смотрел одобрительно на меня, а Самсону сказал, что десятка его. Это потом я узнал, что Клин выиграл спор в десять рублей у Самсона по случаю сломанной мной ветки, которую он и подложил мне под руку. Клин спокойно прошел к кострищу и взял с одной из колод большую алюминиевую кружку, а потом подошел ко мне и поставил ее рядом с моей головой на хвойный подстил.
- Ты все должен выпить. Все! Это твоя Жизнь! И спасибо за десятку.
Я попробовал чуть склониться набок, но острая боль внутри пронзила мне все тело, я крякнул и начал медленно опускать, так мужественно поднятое плечо, но Клин своей лапищей подхватил меня под лопатку и наклонил как куклу набок.
- Бери и пей! – Снова сказал он и привстал на одно колено, подперев мне спину. Я трясущейся рукой дотянулся до кружки, но поднять ее не смог. Клин молча смотрел на меня, а Самсон, как ни в чем не бывало, вернулся в дом и продолжил чем-то орудовать.
Я придвинул голову как можно ближе к кружке и наклоняя ее трясущейся кистью к своим губам, умудрился сделать первый глоток. Такую горечь я не пил никогда. У меня свело не только язык, но и губы, они как будто не мои, так и остались вытянутыми в трубочку. В кружке все еще было минимум триста миллилитров этой отвратительной жидкости непрозрачного черного цвета.
- Молодчина! – подбодрил меня Клин – Давай по чуть-чуть. Плеваться будешь потом. А сейчас пей! Это твоя Жизнь! И знай, уколов больше не будет. – Я аж поперхнулся. Но возникший в голове страх сделал ощущения от этого «яда цикуты» который я пил, менее ужасными. На третьем глотке к языку вернулись его свойства, а краски окружающего нас мира стали более яркими и контрастными. Даже слух вдруг стал более острым, так я слышал чьё-то бормотание на берегу речки за своей головой и тихий шорох веток, тащимых кем-то по мягкой хвое. Когда я допил все содержимое кружки я откинулся на спину (Клин больше меня не поддерживал) и уставился в бездонное небо и ощутил лёгкое покалывание по всему телу. Страх и переживания уступили место какой-то прострации. Мне привиделось (или это было на самом деле), что я резво смахнул с себя одеяло, проворно встал и зашагал в сторону костра. В его пламени на меня смотрела игривая саламандра и поддразнивая хвостом манила ее потрогать. Я не раздумывая засунул руку в костер и увидел, как все тело было охвачено сине-зелеными языками пламени. Только оно не жгло, а приятно согревало, придавая телу небывалую подвижность. В этот момент саламандра выскочила на ближайший пенек и устроила танец на задних лапках. Я вознамерился поймать ее и прыгнул «рыбкой» на пенек. Но ни пенька, не саламандры я не уловил. Растянувшись на земле, я перевернулся на спину и свет померк…
- Ты знаешь, Толян, я никогда не был так счастлив, как в этом диковинном приключении. Клин назвал это измененным состоянием восприятия и, что я подружился с духом огня. Что теперь наверняка болезнь уйдет. Только это будет не так быстро. Я не понимал, о чем он говорит, но проникся к нему безграничной верой. – Дядя Коля взял в руки фотографию и долго смотрел, но куда-то вглубь через нее. Я боялся хоть слово вставить и не дай Бог испортить дивную историю. – Спасибо вам Други от всего сердца, я так за вами скучаю! – Дядя Коля сказал это фотографии и отложил ее на столик. И тут же продолжил.
Когда ясность ума вернулась ко мне, было уже темно и прохладно. Судя по всему, прошло около пяти часов как я выпил снадобье. Я все так же лежал на своем лежаке среди незабываемого аромата тайги. Пламя костра слабо освещало наш небольшой дворик, а через все еще открытую дверь землянки пробивался свет керосиновой лампы, подвешенной к потолку на проволочной скобе.
Я не заметил, как ко мне подошли Виктор и Клин. Они легко подняли меня с двух сторон и с лежаком понесли к двери домика. Из нутра показались Самсон и Вьюн. Они бережно перехватили лежак и отнесли меня в самый конец землянки, установив мой лежак на заранее подготовленный деревянный лафет на треть метра возвышающимся над полом. Я успел окинуть взглядом внутреннее устройство одной единственной комнаты дома, в котором не было окон, а четыре кровати (точнее, такие же березовые лежаки) располагались по периметру у бревенчатых стен по двое с каждой стороны. А мое лежбище заняло место там, где по всей видимости был стол и пара табуретов.
Мы лежали в полной темноте, но боль ко мне почему-то не приходила. Мужики рассказывали друг другу свои житейские истории, а меня пару раз переспросил Клин, на счет самочувствия, и получая от меня положительные ответы опять возвращался к общей беседе. Я не заметил, как уснул. А когда открыл глаза было уже светло. Дверь была распахнута настежь, и я мог наблюдать как утренние лучи Солнца щекочут верхние ветви сосен, а легкий ветерок пытается им подыграть. Состояние во рту было такое же как вчера перед процедурой пития черного зелья. Присутствия во дворе кого-то из товарищей я не улавливал. Лагерь был пуст. Но глядя в открытую дверь и переключив свой взор на внутреннее убранство нашей комнаты, удивился увиденному: на невысоком табурете рядом с проемом двери под вешалкой стояла злосчастная кружка, а рядом белело небольшое лежачее бревно из ка кого не знаю дерева, но со снятой корой. Я понял, что Клин оставил мне следующую порцию лекарства, но почему она в конце комнаты? Как я до нее доберусь? И что делать?
Слабость была настолько всеобъемлющей, что разжимание и сжимание кистей рук я делал через неимоверное усилие. А проба согнуть ноги в коленях увенчалась полным провалом. Я заплакал. Мне захотелось к жене, на свою мягкую кровать и я начал невольно проклинать всех и вся за эту глупость оказаться в дикой тайге с дикими мыслями о смерти. Долго ли я пребывал в отчаянии или недолго, но инстинкт самосохранения взял верх. Я напряг все силы и разворачиваясь на бок грохнулся на деревянный пол. Шея так слабо держала голову, что она как пустой горшок со всей силы падения бахнулась об доски и появившаяся шишка на лбу явно осветила всю комнату, а в глазах запрыгали зайчики. Когда все успокоилось, я лежал на животе и смотрел на чертову кружку как смотрел в танке через прицел на цель, требующую уничтожения. Но в тоже время, это была и желанная цель. Мне предстояло проползти каких-то шесть метров и спокойно отпить микстуру Клина. Но как это сделать? Ни руки, ни ноги меня не слушают. И мне показалось, что где-то внутри начинает просыпаться моя адская боль. Меня подстегнул страх. Я чуть протянул вперед руки и ногтями впился в твердую древесину. Как я стянул носки, совершенно не помню. Надетые, они скользили по доске и не давали возможности упереться пальцами в пол. Моргая ресницами, я не давал капелькам пота попадать в глаза и миллиметр за миллиметром стал приближаться к заветной цели. Где-то на пол пути я обмочился, и представил, как мне будет стыдно пред друзьями, когда они все это заметят. А заметят точно, даже по запаху. И тут меня накрыла моя дорогая боль. Крик у меня получился не громче писка комара. Меня скрутило в калачик, и я потерял сознание. Когда очнулся, мне было очень холодно, меня бил озноб, во рту и на губах стояла пена, видно, от заходившегося кашля. Боль спряталась, как жестокий зверь-убийца, наблюдая за жертвой и готовый в любой миг вцепиться всеми клыками в мою плоть. Я посмотрел на кружку и завыл каким-то беззвучным тенором. Меня посетила мысль о том, что было бы прекрасно сейчас и умереть. И уже не надо будет мучиться, не надо раскаиваться и проклинать себя за тупость и идиотизм. Только смерть почему-то меня не слышала и не собиралась приходить. А вот порция новой боли не заставила себя долго ждать. Но до ее прихода, я как-то трезво оценил возможность использовать мои конвульсии в нужном мне направлении – вперед к кружке. И когда во мне стал разливаться расплавленный металл, я судорожно удерживал положение тела, цепляясь ногтями пальцев рук и ног за дерево пола и растворяясь в боли, сокращал и сжимал мышцы всех пальцев на руках и ногах. Когда я очнулся во второй раз, до кружки оставался путь не больше метра. - Вот это я красава! – говорил я себе ликуя. Но ощущение полного обессиливания тела вызвала во мне тревогу. И вот тут-то я сообразил, как можно использовать бревнышко для достижения моей цели. Если я сумею перекинуть грудь через подставленное поперек тела бревно, то живот и таз могут проехать на крутящемся бревне вперед, только бы не отказали руки. Я медленно потянулся к бревну и подкатил его к себе под подбородок. Кружка была уже так близко, что это придало мне ту толику сил, которых хватило на мой маневр. Я почти головой уперся в табурет и переведя дыхание лег на левую руку, дав возможность правой дотянуться до кружки и не уронив ее, опустил кружку к моему рту. Я с жадность сделал первых три глотка, зная какая горечь будет властвовать в моем рту первое время. Но допив все содержимое кружки я почувствовал, как бревно начинает подыматься, приподнимая мне ноги и заставляя стоять на руках. Я не боялся потерять равновесия и начал ходить на руках по кругу свободного центра землянки, а бревно вернулось на пол и лежало неподвижно. Я наблюдал как из-под лежаков на меня смотрят десятки пар дивных светящихся глаз. И вот ко мне перед самым моим лицом выбежала моя старая знакомая. Саламандра вильнула хвостом и бросилась на бревно, ловко орудуя лапками. Она то подкатывалась ко мне прямо в плотную, позволяя заглядывать ей в озорные человекоподобные глазки, то снова откатывалась, вертелась на бревне подобно танцующей акробатке. А когда я сам перебирая руками, приблизился к ней почти касаясь носом, она дыхнула на меня сине-зеленым пламенем и как тот раз все мое тело запылало. Я начал кружиться на руках как волчок и потеряв равновесие, кувыркнулся на пол…
- Вьюн! Теперь с тебя десятка – я слышал голос Клина где-то вдалеке, когда открыл глаза, то увидел, что комната освещена керосиновой лампой, а я лежу на бревне в той же позе, когда уходил в другую реальность.
- Братцы, простите меня. Я тут обделался не нарочно. Может меня лучше в шалаш на дворе где ни будь поместить? – Но все в ответ только рассмеялись.
- Твоя мышиная лужица уже давно высохла – сказал Виктор – и обезврежена тайными приемчиками нашего шамана. Так, что можешь даже гадить на пол сколько тебя вздумается, нам это не доставит ни каких неудобств.
Виктор и Вьюн аккуратно подхватили меня под мышки и колени, и осторожно уложили на мой лежак. Клин принес мне горячего травяного чая и с ложки помог мне весь выпить. Аж испарина проступила на лбу.
- Теперь спать! Завтра у тебя день особый – Клин рукавом рубахи промокнул мне лоб и завалился на свой лежак. Когда погасили лампу, мужики еще немного поговорили о предстоящих сборах кедровой шишки, а я, не вслушиваясь в их монотонный гомон погрузился в глубокий сон.
Да! То утречко мне запомнилось на всю жизнь. С самого утра, когда еще Солнце не показалось над верхушками деревьев, меня перенесли к костру, раздели до гола и уложили спиной на еще теплую золу. Потом обсыпали ею же всего по самый нос и обложили раскаленными булыжниками со всех сторон. Потом накрыли еловыми лапами и приказали не вставать. Как будто я мог это сделать? В начале все было вроде хорошо, даже приятно. К телу подступало мягкое тепло и было удовольствием видеть, как Клин присел рядом с огромным бубном и начал завывать не прихотливую мелодию, сопровождаемую ритмическими ударами по натянутой коже. Потом я почувствовал хвойный дымок от иголок, касавшихся раскаленных камней и волну еле терпимого жара по всему телу. Я видать застонал, но Клин посмотрел на меня очень строго и продолжил свою дивную песню. Мне казалось, что тело уже обуглилось и вот-вот загорятся волосы на голове. Но строгий взгляд Клина заставлял меня терпеть эту муку. И когда он закончил, только ему одному известный ритуал, все дружно кинулись ко мне. Быстро убрали с меня еловые ветки и откинули в стороны еще горячие камни. Но скажу честно – лучше бы я испекся в том пекле, чем пройти то, что ожидало меня потом.
Клин и Виктор подхватили меня всего измазанного золой под спину и бедра, и быстро понесли в сторону речного берега. Как я заметил, на берегу возились Самсон и Вьюн, а когда наша транспортная группа подошла к берегу, Вьюн сказал, что все готово и меня тут-же погрузили в бурлящий поток обрамленный речным камнем в форме небольшого бассейна. Это было как удар под дых. Такой холодной воды я не ощущал даже когда держал на ладони замершую льдинку. А теперь ладонью стало все мое тело. Дышать я не мог, а тут еще подошел Клин и бесцеремонно своей рукой погрузил мою голову полностью в воду. Когда я выпустил бульбы воздуха в воде, он извлек меня, приподняв за шею на поверхность и ушел в сторону лагеря. То, что я ощущал, находясь в ледяной воде невозможно описать словами. Мне казалось, что я уменьшился до размеров лилипута и где какой орган было не разобрать. Я чувствовал, как Жизнь покидает меня. Но в этот миг мои мучители резко вырвали меня из объятий ледяной смерти и весело переговариваясь между собой понесли меня к дому. Там у дверей из землянки уже протягивал руки Клин. Он сам перехватил меня обоими руками и отнес на грубо сбитый стол, видно заранее подготовленный по среди комнаты. Когда он меня уложил, то сразу накрыл одеялом и приподняв мне голову, подставил мою уже неразлучную с моей жизнью кружку. На удивление, я залпом выпил содержимое и еще успел заметить, как Клин пучками сухих трав растирает мне все тело. Меня опять закружил хоровод видений, и я оказался опять у костра, лежащим на раскаленных камнях, но испытывая при этом дивное наслаждение. В огненных лепестках снова плясала игривая саламандра, а мои раскинутые в стороны ноги и руки, нежно обвивали какие-то вьющиеся цветы. Это было так приятно! Но в какой-то момент саламандра застыла на месте, показала большие и острые зубы и нацелилась мне в правый бок. Я попытался подняться, но мои конечности были крепко обвиты и прижаты к земле. И тут саламандра прыгнула на меня и вонзила зубы мне в бочину. От боли я задрожал всем телом, напрягая каждую мышцу. Но она все глубже и глубже вонзала свои зубы в мое тело и рвала кусками плоть. А я орал, что было мочи, пока не умер…
Когда открыл глаза, было опять утро, и я находился на своем лежаке, а перед дверью под вешалкой стоял тот же табурет, на нем кружка, а рядом валялось тоже бревно.
Такие циклические процедуры повторились целых пять раз. И каждый раз я снова полз, потом снова жарился и охлаждался, снова подвергался разгрызанию плоти и каждый раз испытывая все те же восхитительные и немного пугающие видения. Клин поил меня чаями на ночь и радовался за меня как ребенок. Только ребенком был я. Я так же был беспомощен и бесполезен. Но самое главное – я больше не чувствовал боли на том уровне терпимости, когда терял от нее сознания. Она была, но как-то ослабла духом. Кидалась на меня неожиданно, но уже не способная сделать меня закланным ягненком. И самое удивительное – у меня появились очень слабые, но все-таки, это были силы. Благодаря им, я с каждым разом все быстрее и быстрее добирался до кружки. Да и банно-развлекательные процедуры все меньше и меньше заставляли трепетать мою душу.
На двенадцатый день, кое, что изменилось. Кружка оказалась прямо по моему взору, но далеко от дома в десяти – двенадцати метрах, и спокойно стояла на колоде. Уже не важно, как я до нее добрался. Важно, то, что она была пуста! Это, что – издевательство такое? Чем я провинился перед Клином. А может это ребята так пошутили? Я не знал, что делать. Меня начал бить озноб и мучить жажда. Краем уха я слышал, как не далеко гомонят мои товарищи. Но до них было метров сто не меньше. Меня такая злость взяла, что я даже, не осознав, что встал на четвереньки, стал пробираться на звук их голосов. Я цеплялся за ветки невысокого подлеска, сползал как бревно в неглубокие ложбины, но карабкался из последних сил. Мне так хотелось им сказать, что я думаю о них по поводу такой шуточки, что стал каким-то одержимым и все ближе и ближе подбирался к ним. От куда у меня тогда столько сил проснулось? Но я об этом не думал. Я знал, что доберусь, что выскажу им всю правду-матку! А когда я действительно добрался до них, мне удалось только поднять руку с жатым кулаком и упасть бес сил, так и не выкрикнув ничего. Перед тем как снова упасть в беспамятство, я услышал голос Клима: «Теперь Виктор и ты мне десятку проиграл…»
Когда я пришел в себя, то увидел, что сижу у костра, прислонившись спиной на мягкую стену еловой лапы, упертой в массивную колоду.
Над костром висел котелок и изливал во все стороны умопомрачительный запах какой-то похлебки. Был полдень и Солнце еще по-летнему грело своим теплом всё на этой прекрасной земле. У котелка колдовал Клин, ребята сидели рядом на хвойном ковре и подмигивали мне лукаво.
- Ни как проголодался наш грозный друг? – Клин радушно смотрел на меня и стряпал что-то в миске, орудуя деревянной ложкой и целым набором маленьких деревянных туесков.
- Мы тут ни причем – вставил Вьюн в момент моего согласия, что голодный, – Это все Клин. Он только и может, что деньги у нас выигрывать.
- Снайпер! Ты не представляешь, как мы Рады – тряся меня за плечо, сказал сидящий рядом Виктор. - Я Люде телеграмму дал по рации, что ты жив, что все будет хорошо, что надо набраться терпения.
 И вот только сейчас я понял, что смерть отступила. - Я буду жить! Я буду жить! -Мне хотелось кинуться на Клина и заключить его в объятья. И всех, всех обнимать и благодарить…
- Будешь, будешь! Только не кричи так сильно, оставь сил на еду – посетовал Клин и протянул мне парящуюся миску с ложкой. Я и не заметил, что свое ликования проявил криком.
- Ешь медленно, хорошо пережевывая. Это специальная похлебка для тебя. Пора силы восстанавливать и убрать наркозависимость. Сейчас ты самый настоящий наркоман. - Все хором на эти слова рассмеялись.
 - Ты думаешь, что ты пил? Сильнейший наркотик. Но ни чего, похлебка будет снимать ломку, а чай восстановит и очистит все органы и твою новую печенку. Так, что через две недели будешь незаменимым членом нашей артели. А на вопросы, которые у тебя роем вьются в голове я позже тебе отвечу. Тут нет никакой магии, а только Природа!
Дивная история. Эпилог
Дядя Коля вздохнул глубоко и снова взял в руки фотографию.
- Врачи в шоке! Они не могут поверить, что я тот же самый больной, списанный ими из Жизни! А как расцвела моя Людушка. Да и Пашка наш объявился в Харькове, закончил юридический и уже работает следователем в районном отделении милиции. Домой не хочет, а за меня рад. Да все равно как-то свидимся. Я, наверное, сильно тебя утомил?
- Нисколечко. Это было так интересно! Я безумно рад за Ваш поворот судьбы. Спасибо за рассказ и угощение – я встал, собираясь уже уходить. Но тут дядя Коля тоже поднялся, посмотрел мне в глаза и тихо сказал:
- Человеку смерть не страшна, когда у него есть любящая половина и настоящие друзья! Живи по душе и цени Жизнь. Не бойся перемен и иди навстречу ветру, даже тогда, когда кажется, что сил нет. Верь только в хорошее и не будь трусом и подлецом!
Он обнял меня по-отцовски, я тоже ответил ему сердечным пожатием и выходя на морозный воздух, мне казалось, что весь двор заполнила тайга. Кивая верхушками своих вековых сосен, она как родная мать приглашала к себе в гости, готовая поддержать в любую минуту если придет беда.

Куланий, май 2017