перчатка

Лет тридцать с чем-то назад. Идем с папой по майскому городу. Город летит в яблоневых цветах. И лужи уж, поди, теплые. А у меня сандалики.

У нас с папой поход.

Я хочу «Жигулишку» ну "ВАЗ 2104", что продается в универмаге. У папы горят трубы. И ему невесело.

- А что такое трубы горят? И где они горят? Почему нет дыма?
- А если встретятся боксер и каратист. Кто победит?
- А чем мурлычут кошки?

Папа знает, что лучше не связываться. Он достает из кармана брюк маленький браунинг, и два раза выстреливает над моей головой. Но я неуязвим. У него во рту дымится сигарета. Браунинг – зажигалка.

В деревьях парка стеклянный павильон. За ветками буквы – пиво.

- А может, - обманывает папа, - там есть и лимонад?

Мы поднимаемся по ступенькам, а навстречу загадочный мужик в синем рабочем халате с завуалированной фразой:

- Если кого еб..ет, я не виноват.

Папа ухом не ведет, у него трубы.

Лимонада, конечно, нет. Ясно же было написано.В отдалении, у подоконника, стоят мужики. И когда кто-нибудь входит, они прекращают разговор, и поворачивают в сторону вошедшего головы.

Отец звенит мелочью в плаще.

- Эй, товарищ, - кричат мужчины.- Перчаточка не нужна? Пять копеек за сеанс.

И показывают длинную по локоть резиновую перчатку, похожую на коровье вымя.

Папа "нет" мотает лицом, ему не до них.
- Ну и правильно, - одобряют мужи.

Как только папа монетой касается щели пивного автомата, оттуда вылетают искры. И папу колбасит. Отдернул руку, хмыкнул. Не поверил. Решил убедиться еще раз. Та же история.

Мне почему-то стало жалко папу и того, что мужики не дают ему перчатку, подошел к ним, упер руки в бока и сказал:

- Пошли вы все, знаешь куда?

- Куда? – лыбились они. - Ну, давай, скажи, куда? – перебирали в голове своей варианты. Никто не угадал.

- На б*л*я*д*ки, вот куда, - выпалил я.

Они заржали так, что пристегнутые цепочками пивные кружки зазвенели.

Папа поперхнулся.Затем он спрашивал меня, откуда я такой смышленый?

- Да, дядя Гена, наш сосед, когда я к нему зашел за маленькой лампочкой, бегал чего-то и говорил: вечно я, как гондон, на б*л*я*д*ки опаздываю. Я спросил: хорошее ли это дело? Он ответил: паскудное, опасное, но пропустить нельзя.

- Кстати, -сказал я. – А ты не знаешь, что такое гон...

Папа сразу перебил, сказал, чтоб я к дядь Гене не ходил больше. Трубы его охладились. И он улыбался весне. Карандашиком, который всегда с собой, записал что-то на пачке сигарет. Потом выкинул.