АЙ - САР АЙ, АЙ ЛАН - АЙ

АЙ  - САР – АЙ,  АЙ – ЛАН - АЙ

              «Кутайба Хоразм хатини яхши биладиган, улар хабар ва ривоятларини урганган ва (билимни) бошкаларга ургатадиган кишиларини халок этиб, буткул йук килиб юборган эди. Шунинг учун у (хабар ва ривоятлар) ислом давридан кейин хакикатни билиб булмайдиган даражада яширин колди».
                Абу Райхон Беруний
             (Танланган асарлар. 1-том. (таржимон А.Расулов). Т.: Фан, 1968 йил  72-бет).
         Бобомиз томонидан минг йил аввал айтилган ушбу эътироф, афсуски, хакикат. Аммо, минг йилдан кейин хакикатни тиклашимиз мумкинлиги хам хакикат булиши мумкин.
         Шулардан энг биринчиси, туркийларнинг отаси – Туркнинг хам отаси исми ким эди?
        Бунга жавоб куйидагича булиши мумкин. Бу китоб Туркияда бор. Мана унинг мазмуни хакида биз учун керакли шарх:
               «Ulu Han Ata Biti;i di;er ad; ile Ulu Han Ata Kitab;, T;rklerin ilk babas;n;n yani T;rk ;rk;na mensup ilk ki;i olan Ulu Ay Ata'n;n ve ilk T;rk kad;n; ve annesi Ulu Ay Ana'n;n yarad;l;;;n; anlatmaktad;r».
            Бу туркийларнинг «Улуг Хон Ота Битиги» Китобидир. Унда айтилишича, биз узбекистонликлар тили урганиб, онгу-шууримизга урнашиб колган ер юзига халифа килиб юборилган Одам отамизнинг туркийдаги исми Ай булган. Айтмокчи,  у кишининг жуфти халоллари онамизнинг исмлари хам Ай булган.
               «В пещеру проникала дождевая вода и приносила с собой грязь (tur;b), эта смесь стекала вниз и заполнила «углубление, напоминающее фигуру человека». Солнце, тогда находившееся в «созвездии Краба, грело в полную силу, иссушая эту смесь, и она стала подобной стихии огня. Ветры закончили этот период в течение девяти месяцев». В результате этого процесса появился первый мужчина. Его «называли на тюркском языке Ay a;;m, что означает «Лунный отец». Из книги «Ulu Xan Ata Bitigi» (Abu Bakr b. ‘Abdallah b. Aybak ad-Daw;d;r;, 1972, pp.219-227).” Из статьи Golden Peter Benjamin, 1998. Religion among the Q;p;aqs of Medieval Eurasia// Central Asiatic Journal. 42/2 // Перевод с англ. яз. В.П.Костюкова.
               Шундай килиб Ай оталойдан яратилди. Энди унга рух киритилиши керак эди. Ривоятга кура, Рух най овози билан аввал куллар оркали танага киритилган. «Лазги» ракси айнан уша холатни акс эттирадиган далилдир.
               Ай ота билан Ай онанинг жаннатдан кувилиши хакида хам туркий ривоят бор. Эсингизда булса, Аллох Одам ота ва Момо Хаввони жаннатга жойлаштирганидан сунг уларга бир мевани тановвул килмасликни айтади.
Бу мева кайси мева булганлиги хакида турли фикрлар мавжуд. Европалик насроний олимлар бу мевани олма булган дейишади. Ислом олимлари бу мева бугдой дони булган дейишади. Бугдой дони жуда кичик-ку дейилса, жаннатда хар бир бугдой бошоги ковундай булади дейишади.
Хуш, туркий ривоят нима дейди? Афсуски, туркий ривоятдаям юбу меванинг нима булганлигини аниклаш имкони йук. Чунки, унинг номи бор холос. «Олма» деганини хозирги олма деб тушунмасдан, мантик нуктаи назаридан фикр юритиб курсангиз «Ол Ма», яъни таъкикланган мевага кул узатма, уни олма дейилаяпти холос. Олча эса, таъкикланмаган, шунинг учун уни ейиш мумкин «ОЛ-ЧИ».
Сув туфони масаласига келсак, бу Билгамиш достонида жуда яхши акс эттирилган булиб, «Сен шохлари осмонларга тегиб турган чинорим» маколасида айтиб утдим. Насроний ва ислом олимлари якдиллигида сув туфонидан омон колган киши Нух (Куръонга мувофик), Ной (Инжилга мувофик) пайгамбардир. Билгамиш достонида унинг исми Утнапишти. Утнапишти дегани эса Нон пиширишни жорий этган киши. Шу сабабли кадимги Шумер давлатида Нинивия (НонЭвия – хозирги Нонвойхона), Нин (Нон) деган шахарлар булган (Билгамиш достонига кейинчалик алохида тухталамиз). Нон эса утрок хаёт, шахар, уралган калъа деганидир.
Туркий тил учун Ной якинрок. Чунки, суз охиридаги Ой сузи мавзуимизга тегишлидир. Одам ота ва Момо Хавводан таркалган одамзот хали ер юзига таркалиб кетмасидан бурун битта тилда сузлашганлиги аксиома.
Утган асрнинг 20-йилларидан 50-йилларигача тилшуносликда донги кетган советларнинг олими Н.Я.Марр (1865-1934й.й. унинг отаси асли шотландиялик. Грузияга келиб колган, онаси грузин аёли) айтганидек, дастлабки вактдаёк бир неча тил мавжуд булмаган.
Ха, айтмокчи айнан мана шу совет олими Н.Я.Марр бир вактлар узи кашф килган «Яфетология» фани оркали, европалик тилшуносларнинг икки юз йиллик мехнати хиндевропистика ва тарихий таккослаш назарияларини СССРга киритмасдан, уларни буржуа элементи сифатида «зарарли фан» тамгасини босган.
Н.Я.Марр Инжилдаги ягона тил хакидаги оятларни ёлгонга чикариб, европадаги Праязык -  Боботил назариясини тан олмаган. Тан олиш нарёгда турсин, бу фан СССРда укитилиши зарар дея унга таъкик солдирган. Унинг назариясига карши чиккан олимлар эса репрессия килинган. Уларнинг ичида отиб юборилганлари хам бор.
Куйида эътиборингизга филология фанлари доктори В.Алпатовнинг «История одного мифа. Марр и марризм» маколасидан бир каттагина иктибос келтирсам (интернетдан фойдаланувчи узбек зиёлилари рус тилини хам яхши билишларини эътиборга олиб, матн рус тилида келтирилмокда, ушбу асар китоб сифатида чоп этилиши назарда тутилганида узбекча таржима килиниши мумкин), СССР да тилшунослик фани канчалик хавфли фан булганлиги хакида сизда тушунча уйгонади деб уйлайман:
«…Еще до революции он (Н.Я.Марр-А.Ш.) объявил о существовании так называемой яфетической семьи языков, куда включил чуть ли не все языки Средиземноморья и Передней Азии, чьи родственные связи не были в то время выяснены. Эта гипотеза еще была в пределах теоретически возможного, но о степени научности ее разработки говорит уже то, что в число яфетических Марр безапелляционно включил нерасшифрованный этрусский язык и пеласгский язык, о котором тогда не знали ничего, кроме названия.
А так как «яфетических языков» становилось все больше и объяснить общность их происхождения миграциями древних народов становилось все труднее, Марру пришлось сделать выбор между результатами, которые он хотел получить, и принципами сравнительно-исторического языкознания. И выбор был сделан — в пользу желанных результатов. В ноябре 1923 года (с этого времени марристы потом вели отсчет «новой эры» в языкознании) Марр впервые выступил с докладом, где отрицал основные постулаты науки о языке. «Яфетическая теория» превратилась в «новое учение о языке» (хотя термин «яфетическая теория» как синоним «нового учения» существовал и позже).
Марр так и не смог, несмотря на огромное число печатных работ, дать связное изложение своего учения, отдельные фрагменты которого он до конца жизни подвергал бесчисленным модификациям. Тем не менее в самом общем виде это учение сводится к двум положениям.
Первое из них было диаметрально противоположно обычным лингвистическим представлениям о развитии семьи языков как постепенном распаде некогда единого праязыка на разные, но генетически родственные языки.
Согласно Марру, «праязык есть сослужившая свою службу научная фикция», а развитие языков идет в обратном направлении от множества к единству. Языки возникали независимо друг от друга: не только русский и украинский языки исконно не родственны, но каждый русский диалект и говор был некогда отдельным, самостоятельно возникшим языком. Затем происходит процесс скрещения, когда два языка объединяются в новый, третий язык, в равной степени являющийся потомком обоих языков-предков. Например, французский язык — скрещенный латинско-яфетический, причем отсутствие склонения и неразвитость спряжения — его исконная яфетическая черта. В свою очередь латынь — результат скрещения «языка патрициев» и «языка плебеев», причем последний также был яфетическим. Процесс скрещения языков найдет завершение при коммунизме, когда все языки мира сольются в один.
Второе положение заключалось в следующем. Хотя языки возникли независимо друг от друга, они развивались и будут развиваться по абсолютно единым законам, хотя и с неодинаковой скоростью. Звуковая речь, возникшая в первобытном обществе в результате классовой борьбы, поначалу состояла из одних и тех же четырех элементов сол, бер, йон, рош, имевших характер «диффузных выкриков». Постепенно из их комбинаций стали формироваться слова, появились фонетика и грамматика. Языки проходят одни и те же стадии развития, определяемые уровнем социально-экономического развития. На некоторой социально-экономической стадии любой народ обладает языком определенного фонетического и грамматического типа. Более того, эти языки независимо от географического расположения имеют и материальное сходство: Марр писал, что у любого народа на определенной стадии развития вода будет именоваться су, как в ряде тюркских языков. При изменении базиса язык как часть надстройки подвергается революционному взрыву и становится структурно и материально иным, однако в языке остаются следы прежних стадий вплоть до четырех элементов, которые можно выделить в любом слове любого языка. Отыскание таких следов Марр называл лингвистической палеонтологией.
Оба положения Марра противоречили не только всем существовавшим к тому времени лингвистическим теориям, но и накопленному фактическому материалу. Давно было установлено, что, например, латынь была праязыком для романских языков, что упрощение морфологии во французском языке — не древнее, а относительно новое явление, зафиксированное в памятниках, что разделение русского и украинского языков тоже произошло в историческую эпоху. В то же время никто не мог доказать существования четырех элементов или «языковых взрывов» в переломные исторические эпохи. Но для Марра установленные факты просто не существовали. В своих исследованиях по истории слов он отбрасывал строгие фонетические законы, открытые наукой XIX века, основываясь исключительно на внешнем созвучии, которому можно было поставить в соответствие любое произвольное развитие значения. Так, Марр связал немецкие слова Hund, «собака», и hundert, «сто», имевшие на самом деле разное происхождение, придумав следующие «закономерности развития»: собака — тотем «собака» — члены рода — множество людей — много — сто. Он спокойно сопоставлял французское rouge, «красный» с частью рас русского красный (начальную часть корня он просто отбрасывал за ненадобностью), связывая оба слова с первичным элементом рош, к которому он возводил и названия народов русы, эт-рус-кн, пе-лас-ги, лез-гины и т. д. Все эти упражнения были чистой игрой воображения, умерявшейся лишь идеологическими соображениями (Марр с возмущением отвергал вполне реальную общность происхождения слов раб и работа).
Марр мог утверждать все что угодно. То он заявлял, что русский язык во многих отношениях ближе к грузинскому, чем к украинскому, то определял немецкий язык как преобразованный революционным взрывом... сванский, то называл смердов иберо-шумерским слоем русских. В «новом учении о языке» сохранились некоторые прежние идеи Марра, прежде всего выделение «яфетических языков», которые уже понимались не как семья, а как стадия в языковом развитии, хотя признаки этой стадии Марр так и не смог описать.
Тем не менее еще до официального признания и насаждения «новое учение о языке» имело несомненную популярность. Это не была притягательность научной теории. Это была притягательность мифа.
Увлеченность Марром была обусловлена многими причинами. Среди них — и научный авторитет Марра, основанный прежде всего на его ранних не лингвистических работах, и яркость его личности, и широта диапазона его проблематики. Но особое значение имели две из них: совпадение его деятельности с периодом кризиса мирового языкознания и созвучность его идей эпохе двадцатых годов.
Критика «нового учения о языке» Марра — задача очень несложная и доступная любому человеку с филологическим образованием. Вопиющее несоответствие фактам и полученным в науке результатам, недоказанность и принципиальная недоказуемость положений, нелогичность, противоречивость, полная оторванность от практики — все это очевидно.
Однако естествен вопрос: если учение столь явно плохо, почему именно оно в течение двух десятилетий было основополагающим для советского языкознания? Разрыв между научной слабостью «нового учения о языке» и силой его влияния настолько колоссален, что требует объяснения.
Структура мифа
Двадцатый век принес человечеству немало мифов различного характера. Среди них заметное место занимали научные мифы, в искаженной форме отражавшие вошедшие в быт представления о всемогуществе науки. Реальная наука часто не соответствовала таким представлениям, а лженаука сознательно или бессознательно спекулировала на них, обещая решить любые существующие и несуществующие проблемы. Это импонировало широким массам и представителям власти. Пользуясь поддержкой последних, мифотворцы добивались монопольного положения.
Тут, конечно, вспоминается печальная история советской биологической науки и прежде всего лысенковщина. Конечно, практическое значение биологии и языкознания несопоставимо, «народный академик» Лысенко мало напоминал члена Императорской академии Марра, к власти они приходили в разное время, иным был и финал. Однако много мы видим и общего, прежде всего — сам механизм формирования научного мифа и завоевания с его помощью научной власти.
Миф по природе должен быть противоречив и очевидно ошибочен с научной точки зрения. В основе мифа лежат какие-то реальные факты, однако фантастически препарированные. Миф должен воевать с врагами, при этом в один ряд включаются научные борцы с мифом и авторы ненаучных утверждений, а часто идет борьба с «бумажными тиграми». Для поддержания мифа выгодно обращаться к мнению специалистов в других, иногда достаточно далеких науках. Для мифа важно отождествление разных понятий, например языка с культурой или расой, и отождествление общего с частным. В конечном итоге миф, каким бы научным он ни стремился казаться, связан с борьбой против здравого смысла, разума и интеллекта.
Марр отбрасывал всю современную ему лингвистическую науку, называя ее независимо от проблематики «индоевропеистикой». Доля истины в таком наименовании есть. Единственным четко сформированным методом языкознания XIX века был сравнительно-исторический, связанный с изучением родственных связей между языками и реконструкцией праязыков, а основным полигоном исследований — индоевропейские языки, в изучении которых были достигнуты значительные успехи. Современные же языки продолжали описывать на уровне XVIII—XIX веков, родственные связи неиндоевропейских языков в основном были не изучены из-за недостатка накопленного материала. К началу XX века стало ясно, что сравнительно-историческое языкознание не может ответить на многие вопросы, в частности на вопрос о причинах языковых изменений, что оно не может служить основой для решения многих задач, в том числе и для обучения языку. В мировом языкознании наметился кризис, о котором писал не один Марр. Далекий от марризма выдающийся советский лингвист Г. О. Винокур писал в 1929 году: «...Еропейская лингвистика находится ныне в состоянии некоторого внутреннего разброда... Мы присутствуем при подлинном кризисе лингвистического знания».
Научный кризис обычно разрешается сменой научной парадигмы. Так и произошло в языкознании, где после пионерских идей И. А. Бодуэна де Куртенэ и Ф. де Соссюра началось интенсивное развитие синхронной лингвистики, изучающей языковую структуру в отвлечении от истории. При этом новая, структуралистская парадигма не отменяла старую, сравнительно-историческую, лишь ограничив ее применимость. Исследование языкового родства и сейчас ведется на основе принципов, установленных классической наукой XIX века.
Марр отверг старую парадигму и не заметил новую. Да, можно сказать, что его «новое учение» было некоторой попыткой выхода из кризиса, но совершенно фантастической попыткой. Тем не менее поначалу эта попытка многим казалась заманчивой — ведь она сохраняла казавшийся для XIX века незыблемым исторический подход к языку. К тому же Марр предлагал объяснения многих проблем, не поддававшихся решению просто из-за отсутствия конкретных званий, например о происхождении языка. Однако внешнее наукообразие сочинений Марра, большое число примеров впечатляли нелингвистов и создавали иллюзию того, что один компонент человеческой доистории — язык — уже поддался научным методам изучения, а это может дать ключ для решения остальных проблем.
Марр в чем-то использовал традиционный авторитет сравнительно-исторического языкознания, дававшего до некоторой степени возможность реконструкции дописьменной истории. Но лишь до некоторой степени. Марр же своей палеонтологией обещал докапываться до таких глубин, до которых не могла дойти компаративистика его времени. Не случайно среди распространителей и популяризаторов мифа мы видим людей, среди которых немало достойных в своей области, но далеких от лингвистики. Это видные ученые-негуманитарии А. П. Карпинский (тогда президент Академии наук) и A. Ф. Иоффе, давно знавшие Марра академики-востоковеды С. Ф. Ольденбург (тогда главный ученый секретарь Академии наук), B. М. Алексеев, И. Ю. Крачковский и многие другие. Им в той или иной степени импонировала незаурядная личность Марра, казались интересными широта его знаний, глобальность и внешняя революционность его идей. Ненаучную же суть марристского учения они не могли оценить. Марра они воспринимали больше как личность, чем как специалиста. То есть научный миф поддерживал и питал и миф об ученом. Так, А. Ф. Иоффе писал: «Общеизвестен факт, когда в течение одного дня Николай Яковлевич сумел изучить раньше не известный ему язык в таком совершенстве, что к вечеру он уже мог разговаривать на нем с представителями местного населения».
Наряду с людьми, лишь эпизодически писавшими о Марре, активно распространяла его авторитет группа ученых, принадлежавших к смежным с лингвистикой наукам.
Каждому специалисту в иной области идеи Марра были интересны по-своему. Философы типа А. М. Деборина искали у него ответы на вопросы о происхождении мышления, происхождении религии и другие, для решения которых наука имеет слишком мало материала. С. И. Ковалев (чей доклад Марр даже включил в один из своих курсов) считал, что марризм позволяет проследить историю доклассового общества дальше, чем это делал Ф. Энгельс. Б. Л. Богаевский, прочитав Марра, «увидел пути изучения этрусской культуры, минойской культуры, когда на почве Греции заговорили по-гречески, на почве Италии по-итальянски» и «не будучи лингвистом, использовал работу Николая Яковлевича как неизбежную». М. С. Альтман пришел к марризму через изучение проблемы происхождения мифологии, а увидев там «явные преимущества» идей Марра, счел его правым и в лингвистике; примерно такой же путь проделала О. М. Фрейденберг. «В сумерках доистории легче утверждать о вещах, которым вряд ли кто поверит при дневном свете истории»,— писал один из крупных лингвистов А. С. Чикобава. А поскольку наука не имела фонаря для освещения этих сумерек, казалось, что Марр многое «осветил ярким светом» и «расширил наш общий научный горизонт» (А. М. Деборин).
Наряду с этими учеными, занимавшимися мифотворчеством параллельно со своей научной деятельностью, к концу двадцатых годов сформировался круг уже профессиональных мифотворцев, составлявших непосредственную «свиту» Марра. Не будучи лингвистами ни по образованию, ни по интересам, они усвоили лишь «новое учение о языке», главным образом его идеологические формулировки. Их деятельность заключалась в безудержном восхвалении Марра и постоянном шельмовании не только противников Марра, но любых ученых, работавших независимо от него. Эти подхалимы Марра были составителями его цитатников, авторами первых его жизнеописаний и хранителями его покоя, освобождавшими Марра от необходимости снисходить до своих противников. Наиболее активны были юрист Л. Г. Башинджагян, преподаватель истории (попавший к Марру прямо из вятского педтехникума) С. Н. Быковский и особо выделявшийся рвением издательский работник по профессии, который сам о себе говорил, что он «такой жи лингвист, как матрос второй статьи», В. Б. Аптекарь.
Субъективно честнее, но еще невежественнее были ученики Марра из так называемых выдвиженцев. В многочисленных поездках по союзным и автономным республикам Марр вербовал себе сторонников, обычно из представителей коренных национальностей, многие из которых почти ничего кроме «яфетической теории» не знали.
«Эффект некомпетентности» при восприятии своего учения Марр использовал и среди лингвистов. Об этом точно сказал выдающийся русский лингвист Е. Д.  Поливанов: «Работающие по многим языкам лингвисты сравнительно очень редки... Славист, который читает Марра... скажет, что совершенно ясно — человек просто не знал ничего по истории славянских языков, а вот что касается шумерского или китайского, то там, может быть, Марр и прав. У нас имеется талантливый шумерист... который утверждает, что в шумерской области то, что говорит Марр, это сплошной ужас, что все факты объяснены неверно и что слова, которые называются шумерскими, не существуют в шумерском языке, их нет и не бывало. Ну а вот насчет славянских — неизвестно, может быть, это и верно». Этот эффект усиливался тем, что Марр не так много занимался хорошо известными языками.
Но еще важнее было то, что идеи Марра вполне соответствовали духу двадцатых годов эпохи «великих свершений» и еще более великих надежд, порождавшей ощущение возможности и близости всего, казавшегося невероятным. В это время идеи Марра о полном отказе от старой науки и замене ее новой, его рассмотрение всех явлений «в мировом масштабе» (любимая присказка Марра), без национальных границ, постоянная апелляция к народным массам и угнетенным национальностям, его постоянные заявления о будущем всемирном языке, близкое создание которого тогда казалось многим актуальной задачей — все это не могло не привлекать многих.
Сам Марр хорошо понимал конъюнктуру и обильно уснащал свои статьи и речи политической фразеологией того времени, особенно разнообразной в отношении «врагов»: «потуги», «рабы», «рынок с тухлым товаром», «прореческие карканья и шипения», «преступное действие оппортуниста» и т. д., и т. п. «Индоевропеисты» сопоставлялись Марром то с Чемберленом, то с Пуанкаре, то с немецкими фашистами. В противовес «империалистической науке» Марр выдвигал «творчество масс» и хвалился, что в отличие от дипломированных ученых чуваш-учитель сразу понял его идеи и через несколько дней написал по-чувашски статью о «новом учении». На все же возражения у Марра был один ответ. Он заявлял, что «новое учение о языке» требует «особенно и прежде всего нового лингвистического мышления. Надо переучиваться в самой основе нашего отношения к языку и к его явлениям, надо научиться по-новому думать, а кто имел несчастье раньше быть специалистом и работать на путях старого учения об языках, надо перейти к иному «думанию»... Новое учение о языке требует отречения не только от старого научного, но и от старого общественного мышления».
Торжество мифа
Примерно с 1927—1928 годов Марр начал обильно уснащать свои сочинения цитатами из Маркса, Энгельса, Ленина, а затем и Сталина, обычно никак не относящимися к делу, и заявлять о «пролетарском» характере своих идей.
Насколько Марр здесь был искренен? Сохранились свидетельства того, что Марр (кстати, до революции человек отнюдь не левых взглядов) за границей, где можно было высказываться свободнее, заявлял: «Марксисты считают мои работы марксистскими, тем лучше для марксизма» и «с волками жить — по-волчьи выть». Стремясь установить монополию в науке, Марр делал то, что требовалось для этого в обстановке двадцатых годов. Та же О. М. Фрейденберг много лет спустя, уже полностью отрешившись от влияния марровского мифа, писала: «Гоняясь за популярностью и желая слыть общественником, он отказывал научным занятиям в своем присутствии и руководстве, но сидел на собрании «по борьбе с хулиганством». Вечно думая об одном, о своей теории, он покупал внимание власти своей бутафорской «общественной деятельностью». В этом непростом человеке сочетались энтузиазм и вера в свои идеи с сознательным расчетом и приспособленчеством, несомненная душевная болезнь — с умением вести интригу в свою пользу.
Движение Марра навстречу представителям власти находило поддержку. Марр казался в то время очень важной фигурой. Среди видных представителей русской науки отношение к новой власти было различным — от полного неприятия до активного сотрудничества. Но власти очень хотелось, чтобы среди авторитетных ученых были люди, не просто лояльные к новому строю, но полностью перешедшие на коммунистические позиции, принявшие новую идеологию. Среди старых членов Академии наук полную готовность к этому проявил лишь один человек — Марр. Поэтому он пользовался активной поддержкой сверху. Так, А. В. Луначарский оценивал Марра как «величайшего филолога нашего Союза, а может быть, и величайшего из ныне живущих филологов». Другой видный деятель партии, М. Н. Покровский, заявлял: «Если бы Энгельс еще жил между нами, теорией Марра занимался бы теперь каждый комвузовец, потому что она вошла бы в железный инвентарь марксистского понимания истории человеческой культуры... Будущее за нами — и, значит, за теорией Марра». Еще один влиятельный в то время марксист, В. М. Фриче, говорил о Марре: «На всем этом материалистическом и диалектическом построении явно отблеск нашего коммунистического идеала».
С помощью этих людей и при поддержке руководящих деятелей Марр начал захватывать власть в языкознании. В 1928 году в Коммунистической академии, ранее ие интересовавшейся проблемами языка, создается подсекция «материалистической лингвистики» председателем ее числился Марр, но реально руководил ею В. Б. Аптекарь. По требованию М. Н. Покровского тогдашний ректор Первого МГУ А. Я. Вышинский дал команду внедрять «новое учение о языке» в программы для студентов-филологов. В Ленинграде, где жил Марр, его насаждение шло еще активнее. Яфетический институт, основанный Марром еще в 1921 году, превратился из малочисленного коллектива в солидное учреждение; в 1929 году там была учреждена аспирантура, в то время единственная в системе академии. В печати шло активное восхваление Марра и его идей.
И в это время все же нашелся человек, который решился открыто выступить против мифа. Это был великий лингвист-революционер Евгений Дмитриевич Поливанов. По собственной инициативе он 4 февраля 1929 года прочел в Коммунистической академии доклад «Проблема марксистского языкознания и яфетическая теория». Убедительно, с большим числом конкретных примеров он показал, что «положения, которые высказываются Марром, оказываются не связанными с фактами», «у Марра многое не ново, а то, что ново, то исключительно неубедительно», Марром «часто самые факты берутся неверно». Поливанов опроверг тезисы о четырех элементах, о движении человечества от множества языков к единству и многое другое; показал он и расхождения Марра с марксизмом. В противовес Марру Поливанов отстаивал незыблемость принципов сравнительно-исторического языкознания.
В ответ на доклад марристы во главе с Фриче и Аптекарем устроили разгром Поливанова, в котром приняло участие около двух десятков человек. Публика, в основном состоявшая из нелингвистов, которым было скучно слушать многочисленные примеры Поливанова, была настроена против него. Поливанов не смог печатно ответить на эти обвинения, зато началась активная борьба с «поливановщиной» — и в этой борьбе приняли участие даже ученые, близкие к Поливанову по идеям. Великий ученый был вынужден уехать в Среднюю Азию, где испытал немало горя, с 1931 года был лишен возможности печататься в Москве и Ленинграде, а в августе 1937 года был арестован и вскоре погиб.
Поливановская «дисскуссия» стала переломным моментом в истории советского языкознания. Больше уже никто не решался выступить в защиту «буржуазной» индоевропеистики. Славистика была запрещена как «проповедь панславизма», тюркология — как «проповедь пантюркизма». Рассыпались наборы книг по сравнительно-историческому языкознанию, многие видные ученые лишились работы (массовые аресты среди лингвистов, правда, начались несколько позже). Никто, кроме узкого круга марровского окружения, не был застрахован от разносной критики по самому неожиданному поводу.
Приведем только один пример. Крупнейший лингвист, создатель новых алфавитов для языков народов СССР Николай Феофанович Яковлев опубликовал ценную программу собирания слов для толковых словарей горских народов Кавказа. Программа состояла из разделов «Материальная культура» и «Духовная культура», и в последнем разделе 93 процента слов составляли названия предметов и явлений традиционной культуры, а 7 — еще немногочисленные в ту пору слова, связанные с послеоктябрьской эпохой. В ответ на это И. К. Кусикьян заявил: «93 процента махровой поповщины». Ростовский же маррист Г. П. Сердючеяко писал так: «Не известно ли профессору Яковлеву, что с точки зрения марксизма-ленинизма "политика есть концентрированная экономика"... "Отрыв экономики от политики есть характернейшая черта буржуазных теоретиков и их социал-фашистских лакеев",— говорит тов. Каганович... И на позицию этих социал-фашистских лакеев и стал Яковлев. ...Программа Яковлева действительно не встретила бы возражений и у святейшего синода».
И когда в июне 1930 года собрался XVI съезд ВКП(б), Марр, только что ставший вице-президентом Академии наук, выступил там с приветствием от ученых. Рассказывают, что часть речи в присутствии Сталина Марр произнес на родном для обоих грузинском языке. На том же съезде Сталин сказал: «В период победы социализма в мировом масштабе, когда социализм окрепнет и войдет в быт, национальные языки неминуемо должны слиться в один общий язык, который, конечно, не будет ни великорусским, ни немецким, а чем-то новым». Это была любимая идея Марра, который за четыре года до того писал: «Ясное дело, что будущий единый всемирный язык будет языком новой системы, особой, доселе не существовавшей... Таким языком, естественно, не может быть ни один из самых распространненых живых языков мира». Теперь учение Марра получило высочайшую поддержку, и В. Б. Аптекарь мог заявлять, будто «Н. Я. Марр доказал и иллюстрировал на богатом языковом материале гениальное положение, высказанное т. Сталиным на XVI съезде ВКП(б)», хотя историческая связь этих положений была обратной.
Сталин в те годы больше не высказывался по вопросам языкознания, но несомненно, что Марр тогда пользовался его поддержкой. Вскоре после съезда Марр был принят в члены партии без кандидатского стажа, в 1933 году он был одним из первых в стране награжден орденом Ленина, а выросший из Яфетического института Институт языка и мышления еще при жизни получил его имя. Имел Марр и много других чинов и званий, вплоть до почетного краснофлотца. Аппетиты его росли, и в одной из последних речей он уже требовал вслед за языкознанием пересмотреть и всю историю, отказавшись от таких понятий, как «доистория», «Восток», «Запад».
Но и столь благополучный для того времени человек жил в общей для интеллигенции обстановке страха. Рассказывают, что один из сотрудников Марра, зайдя к нему домой, обнаружил Марра... под кроватью. Марр, услышав звонок в дверь, решил, будто его пришли арестовывать... Есть данные о том, что Марр не был столь далек от истины. Литературовед Н. П. Анциферов в своих воспоминаниях, недавно опубликованных в журнале «Звезда», писал, что как раз летом 1930 года его привезли с Соловков в Ленинградское ГПУ и потребовали дать показания о «контрреволюционной деятельности» ряда видных ученых, многие из которых были арестованы, в числе прочих от него потребовали компромат и на Марра.
Впрочем, Марр, как говорится, умер в своей постели — после продолжительной болезни 20 декабря 1934 года — и был торжественно похоронен в некрополе Александро-Невской лавры. Массовые репрессии в том же, 1934 году, а затем в 1937—1938 годах обрушились на головы других лингвистов. Погибли многие ученые из числа тех, кто не принимал «новое учение о языке» и с той или иной последовательностью выступал против него. Это Е. Д. Поливанов, выдающиеся слависты Н. Н. Дурново и Г. А. Ильинский, организатор изучения языков народов Севера Я. П. Алькор (Кошкин), русисты Г. К. Данилов и К. А. Алавердов. Но та же участь постигла и тех, кто сдавался под напором марризма, например академика А. Н. Самойловйча, и ближайших сподвижников Марра В. Б. Аптекаря, Л. Г. Башинджагяна и С. Н. Быковского. Тем не менее к концу тридцатых годов обстановка в советском языкознании улучшилась. Некоторые ученые — В. В. Виноградов, А. М. Селищев, В. Н. Сидоров, Н. И. Конрад и другие,— испытав ужасы тюрем, лагерей и ссылок, сумели через несколько лет вернуться к работе…». httm//speakrus.ru/articles/marr/htm.
Профессор В.Алпатовнинг айтишича, Н.Я.Маррнинг укувчилари 1950 йиллари тилшуносликда яна бир репрессия уюштирганлар. Гарчи бу репрессия туфайли тилшунослар 30-йиллардагидек отилмаган, камокларга ташланмасалар-да, улар севимли касбларидан хайдалиб, асарлари чоп этилмаган.
СССРда зарарли буржуа унсури сифатида тан олиниб, хаттоки, укиб урганиш ман этилган тилшуносликда тарихий-таккослаш назарияси асосида тадкикот олиб борган М.В.Иллич-Свитич (1932-1966 йиллар)нинг асарлари хам у вафот этгач, дустлари томонидан деярли яширинча Москвадаги «Детская литература» нашриётида чоп этилган.
Москвада тилшунослик фани шунаканги какшаткич зарбаларга учраб турган пайтда Узбекистонда «Тилшуносликда тарихий таккослаш» назарияси хакида гапириш нарёгда турсин, хаёл суриш хам имкони булмаган. Чунки, СССРда туркология хам таъкик остида булган. Узбек зиёлилари эса уз тили билан шугуллана олмаганлар. Уша пайтдаги Узбек тили ва адабиёти институти хам А.С.Пушкин номида булган. 1952 йилда «Алпомиш» достонини урганиш ман этилган. Узбек тили изохли лугатлари Москвада чоп этилган.
Узбек зиёлилари эса жуда катта босим остида булганлар. Устоз О.Шарофиддиновнинг бир интервьюсини кургандим. Ушанда у киши бир вокеани сузлаб бергандилар. Уларга якиндагина Нобель мукофоти олган рус шоири Б.Пастернакнинг «Доктор Живаго» асарини коралаб бериш хакида юкоридан  топширик келади. Илмий, зиёлий гурух асарнинг зарарли эканлиги хакида бот-бот танкидий фикрлар айтади. Аммо, хеч ким бу асарни курмаган, укимаган хам эди.
Бу вокеаларни тафаккур килиб, зиёли деган дипломли кишиларнинг, килаётган ишлари  канчалик жохиллик булиши мумкинлигига хайрон коласан. Узбек тилига солинган кутку халиям учраб туради.
Устоз М.Йулдошев сузлаб бергандилар. У киши Бурятиядан топилган кадимги тош битиги мазмунини бурят (туркий) тилидан узбек тилига таржима килиб, уни китоб килиб чоп эттириш максадида  нуфузли бир илмий олийгохдан такриз олиш учун уларга такдим этибдилар.
Уша идоранинг нуфузли унвонларга эга рахбари, бу битигтошдаги узбекча таржима устига «Узбек халки ушбу асарни укиши ман этилади» мазмунида устхат ёзиб берибди!!! Жохиллик хам эви билан-да-эй!!! Бу вокеага купам булгани йук. Нари борса йигирма йил булгандир. Бу макола кадимги битигтошдан олинган булса, бунинг нимаси хавфли экан???
Бировларни куятурайлик. Узимнинг узбек атамаси, узбек миллати, ор-номуси, унинг тарихий хотираси учун чоп этмокчи булган тадкикотларим учун бошимга тушган савдоларнинг узи жуда ибратли асар булади-ку.
Аммо, устоз Суюн Кораевдай кенг фикр мулохазали узбек тилшунослари хам бор. Бир вактлар мен «кунгирот» сузининг келиб чикиши хакида у кишининг фикрларига зид тухтамга келдим. Шу сабабли, бу хакда у кишининг фикрини билиш ниятида уйларига бордим ва уз фикр мулохазаларимни айтдим.
У киши мени тинглаб, хафа булиш урнига:
–Жуда соз. Факат бу гапинг Узбекистонда колиб кетмасин. Чет элларга хам маълум кил, улар нима дейди?,-деб менинг олиб бораётган ишларимга «ок йул» тиладилар.
Менинг тадкикотларим (тилшуносликда тарихий таккослаш назарияси-А.Ш.) предмети нима хакдалигини билмаган бир узбек академиги ва яна бир узбек профессорининг нуфузли газетадаги маколаларини укиб, уларнинг адолатсизлигидан куюнган тилшунос танишларим раддия эълон килишимни айтишди. Лекин, менинг бундай бефойда тортишувларга вактим йуклигини хисобга олиб, бу ишларни килмадим.

Давоми бор.