Бытие в альма матер

        Коммунарский (ныне Алчевск) горно-металлургический институт, шахты, терриконы, разноцветные облака, шахтерское общежитие и армия - позади.
     Теперь - Харьков,1971 год, юридический. Я снова в студенческой среде, снова живу в общежитии: жизнь по спирали проделала полный виток и повторилась, но уже на более высоком уровне. Более высокий уровень выражался в том, что у меня уже не было такого ощущения новизны, а уж с избытком свободы я научился обращаться если не в совершенстве, то, во всяком случае, так, чтобы даром ее не транжирить. И все - же годы, проведенные в общежитиях и казармах, среди себе подобных считаю самыми счастливыми, поучительными и, если хотите, плодотворными для себя. Я опять попал в уже хорошо знакомую мне обстановку безудержного веселья, бессонных ночей, зачетов, экзаменов, студенческих попоек, голодания /отнюдь не добровольного/ и …музыки. Меня взяли в институтский эстрадный оркестр, чем я немало горжусь и по сей день. Учеба в Харькове пришлась по душе: здесь не было ненавистной химии и изрядно приевшихся «начерталки» и сопромата. Зато были такие необычные "общеобразовательные" предметы, как логика, история государства и права, судебная статистика и древнеримское право. Кроме того, я впервые в жизни учился по учебникам людей, которых видел каждый день перед собой на занятиях и пользующиеся мировой /я не боюсь этого слова/ известностъю. Это заставляло благоговеть, наполняло чувством особой ответственности и собственной значимости. Старейший и самый крупный среди юрвузов страны институт, а их всего - тo штук пять, с библиотекой в в сотни тысяч книг - это надо понимать! Однако было - бы лицемерием утверждать, что благоговение мешало нам тогда «сачковать» - прежде всего мы были студентами. Студентами в самом прямом и безоговорочном смысле этого слова. А посему всеми силами старались разнообразить свою жизнь. Жили в комнатах по четверо, а когда в таком замкнутом мирке появляются люди, ранее и не подозревавшие о существовании друг друга, то  комната почти всегда служит своеобразным катализатором, проявителем человеческих качеств, о которых человек и сам раньше не догадывались. Часто создавались весьма комичные ситуации, /именно создавались, а не возникали, создавались нашей фантазией. У одного из моих сокоечников была раздражающая всех нас привычка, являясь, как все уважающие себя студенты, домой в полчетвертого утра, с разгона бросаться на свою кровать. Естественно, что возмущенное ложе протестовало против такого обращения самым решительным образом: звуки, раздающиеся при этом, можно было сравнить разве что с визгом кота, которому наступили на голову. Возможно, что в любое другое время суток, это бы нас развлекло, но в половине четвертого утра, да еще при условии, что сам явился только час назад это, я вам доложу, граничило с садизмом. Уговоры не помогали, меры убеждения желаемых результатов не приносили, и мы решили прибегнуть к мерам принуждения. Метод был прост и испытан уже не одним поколением студентов: дождавшись, когда Вася, прифрантившись, вылив на себя полбанки одеколона и благоухая, как будуар шлюхи,  отправился на очередную «охоту», мы приспособили под его койку табуретку ножками вверх и разошлись по своим делам. Поздно вечером, когда мы улеглись, Василия еще не было. Так и не дождавшись, мы заснули. Раз¬будил нас в положенное время все  тот - же истерический визг. Правда, на этот раз его издавало не кроватное железо, а васькина луженая глотка,/этим и объяснялось на первый взгляд необъяснимое сходство звуков/. Надо сказать, что Василий отличался  добротным телосложением, / мы называли его «наш самый большой (100 кг) и самый высокий, (лёжа), друг, с которым всегда было о чем пожрать/, постоянно что-то жевал и вообще относился к разряду людей, которые  в мгновение ока уничтожив свою порцию, из-за стола не уходят и тоскливым взглядом провожают каждую ложку сидящего напротив. Что-что, а бутерброд  в руках у ближнего, Вася всегда воспринимал, как личную утрату или даже оскорбление действием. Представив, как ножки табуретки безжалостно вонзаются в васины жирные телеса, мы поежились под одеялами и, когда вспыхнул свет, старательно изобразили на лицах недоумение: как это, мол, табуретка могла попасть в такое неподходящее место. Выразив Василию соболезнование, мы попросили его крикнуть еще: уж очень разительный контраст являли собой васькина туша и издаваемые этой тушей, звуки, местами переходящие в ультразвуки. К сожалению, с чувством юмора у Васи оказалось туго, кричать он отказался. Погрозив нам кулаком и посулив  самое скорейшее возмездие, потирая ушибленные места, он направился к койке и с размаху сел на нее. Теперь уже седалищем. Мы получили возможность еще раз убедиться в неограниченных возможностях его глотки: у нас у всех даже заложило уши, а в стенку постучали из соседней комнаты. Бедняга Василий - табуретка-то так и осталась под койкой.
      Утром к нам заглянули ребята и пригрозили пожаловаться  коменданту на то, что мы таскаем в комнату кошек, а по ночам истязаем их самым бесчеловечным образом. Зато Васька после этого, возвращаясь поздно/вернее, рано/теперь подходил к койке и осторожно щупал, нет ли чего под сеткой. И только после этого, облегченно вздохнув, укладывался.
         Кстати о коменданте общежития. Этот ответственный и, я бы сказал, не благородный и неблагодарный, пост занимала многоуважаемая Валентина Федоровна, нареченная с чьей-то легкой руки «Дюймовочкой». Прозвищем этим она была обязана не так своим внушительным габаритам, как случайно оброненной фразе: «В молодости я была,  как Дюймовочка». Трудно было представить себе груду кирпичей, обтянутую по чьей-то прихоти платьем, весом в полтора центнера, в роли андерсеновской героини. Однако фразу подхватили, прозвище осталось.  БОльших противоположностей, чем «Дюймовочка» и Дюймовочка нельзя было придумать. Комендантшу мы изрядно недолюбливали, если не сказать больше. Когда в первый же вечер, после того, как мы поселились, устроились, огляделись и около десяти часов вечера, конечно же, еще и не собирались ложиться,  в дверь постучали и голос «Дюймовочки» проскрипел: «Пора спать, прекращайте разговоры!» Мы обалдели, а один из сокоечников, работавший до поступления в институт в колонии строгого режима, пробормотал: «И здесь то же самое. Интересно, «шмон» и перекличка утром тоже будут?» Он был не так уж далек от истины. До этого Дюймовочка проработала пару десятков лет инспектором какого-то пенитенциарного заведения.
          Как известно, студентам изобретательности не занимать и мы старались в долгу не оставаться. Женщиной она была весьма недалекой и постоянно попадалась на различного рода розыгрыши. Причем её недалекость граничила порой с идиотизмом. Например, ей на столе оставляли записку следующего содержания: "Валент. Федор-на, Вас разыскивал Марк Петрович Твен. Позвоните по телефону №…" Ничего не подозревающая Дюймовочка звонила по указанному номеру и по простоте своей душевной, спрашивала Марка Твена. Что ей отвечали, я могу только догадываться. Правда, один раз по параллельному телефону, случайно, ребята подслушали такой разговор. В этот раз она спрашивала Баруха Бенедиктовича Спинозова. Ей ответили, что он уже умер. Дюймовочка взволновалась и спросила,от чего он умер, когда и по какому адресу состоятся похороны, т. к. товарищ Спинозов только вчера ей звонил, но она не знает по какому вопросу. « - Он, случайно, не из банно-прачечного комбината по вопросу доставки постельного белья?» В ответ в трубке воцарилось ошарашенное молчание. Человек, очевидно, не мог сообразить, кто кого разыгрывает. Короче история эта незамедлительно стала достоянием гласности, а Дюймовочка стала осторожнее относиться к предложениям позвонить куда - нибудь.
       Не всегда, конечно, такие подначки заканчивались столь невинным образом. Одному бедолаге пришлось даже покинуть стены «альма матер». Я присутствовал при заключительном акте трагедии, вернее трагикомедии. Комендантша настолько допекла  парня, что он твердо решил наказать её. Я, правда, сам не пробовал, но знающие и опытные люди утверждают, что презерватив запросто вмещает в себя пять-шесть литров воды: наполнять его надо осторожно, поместив предварительно в ведро с водой. Сброшенный после этого с большой высоты/в данном случае с пятого этажа/, при ударе о землю он разрывается с оглушительным грохотом. И вот, однажды, такая водная «бомба» была сброшена на Дюймовочку, как раз в тот момент, когда она, ничего не подозревая, сидела на скамеечке на заднем дворе общежития, млея от первого весеннего солнышка. Я выглянул на звук, - вздрогнули от ужаса стекла окон, - и увидел душераздирающую картину: огромное мокрое пятно, сидящая в его центре уже почему на земле Дюймовочка, жадно хватающая ртом воздух, как выброшенная на берег рыба и, в довершение всего, очевидно, рефлекторно вытирающая лицо маленький лоскутком  резинки. Совсем, как у ослика Иа-Иа из мультика «Вини –Пух». Правда, оправилась от потрясения она довольно быстро /не удивительно: иметь за плечами такой опыт/ брезгливо двумя пальцами взяла за ниточку остатки «бомбы» и торжественно, как знамя, понесла в деканат.
       Не обошлось без инцидента и с нашей комнатой. Уж не помню, какому умнику взбрело в голову, но одну из коек подключили к розетке 220 вольт. Знаю только, что предназначено это было для одного надоедливого сотоварища-бурсака, не способного понять, что просьба занять рубль у своего же брата - студента перед самой стипендией, звучит, по меньшей мере, как издевательство. Судьба распорядилась по - своему: за койку взялась своей мясницкой рукой Дюймовочка. Приспичило же ей проверять в тот день санитарное состояние! Эффект был поразительный: она мгновенно съежилась, как шар, из которого выпустили воздух, скорчила дьявольскую гримасу и устрашающе  плотоядно защелкала зубами. А, если учесть, что нам явственно показалось, как изо рта у нее повалил дым, глаза начали метать молнии, а волосы на голове засияли и приподнялись с сухим электрическим  треском, то... В общем нам стало очень неуютно, в комнате недвусмысленно запахло грозой. Но самое поразительное то, что это обошлось не только абсолютно безнаказанно, но и  неоценимо выгодно. Как ни странно, Дюймовочка, ошалело похлопав глазами и отряхнувшись, как курица, которую только что всласть «истоптал» петух, с достоинством удалилась из  нашей комнаты, чтобы больше никогда в ней не появляться. Карательных мер не последовало.

                - из книги "Позвольте, буду!"