2. Дело об обезьянах. Окончание

Нужно сказать, что ожидания заговорщиков из аптеки Фреда Робинсона оправдали себя в достаточной степени. К 10 июля невзрачный городок Дейтон превратился в праздничный карнавал. Улицы были украшены броскими плакатами, вдоль улиц стояли палатки с модным лимонадом. Девушки предлагали приехавшим на процесс купить сувениры – фигурки обезьян.  В город привезли и живых человекообразных, которые якобы должны были выступить на суде свидетелями защиты, но вместо этого показывали представления на улице. Из Нью-Йорка доставили знаменитого и дорогущего шимпанзе «Джо Менди». Он носил костюм и играл на фортепьяно. Говорили даже, что у него интеллект, как у пятилетнего ребенка.

Почему-то именно обезьяны стали неофициальным символом процесса. Даже констебли разъезжали по городу на мотоциклах с надписью «Monkeyville Police», т.е. «полиция города обезьян». И Фред Робинсон бойко торговал в своей аптеке газированной водой с романтичным названием «Monkey fizz», т.е. «Шипучка обезьян».
 
По какому-то фантастическому совпадению в Дейтоне был магазин верхней одежды некоего Дж. Р. Дарвина. Воспользовавшись ситуацией, мистер Дарвин вывесил на витрине рекламный призыв «ДАРВИН ПРАВ зайди».  Он утверждал, что одежда, которую он предлагал покупателю, явилась на свет в результате «естественного отбора».

Невиданный никогда прежде судебный процесс свел с ума жителей провинциального Дейтона. Газеты смаковали разные казусы, ежедневно случавшиеся то тут, то там во время процесса. Так однажды Джордж Раппалайя мирно стоял на улице против входа в единственный отель в Дейтоне. Вдруг из парикмахерской напротив выскочил Терлоу Рид и с воплем «не  смей называть мою семью обезьянами» вцепился зубами ему в руку. Ошеломленный Раппалайя застыл, боясь пошевелиться, пока окружающие не оттащили от него парикмахера.

Всё действо продолжалось 8 дней с пятницы 10 июля до вторника 21 июля 1925 года минус выходные. Не менее 200 репортеров со всего мира освящали процесс. Впервые в истории велась прямая трансляция заседаний по радио. 

Июль самый жаркий месяц в штате Теннесси, а в тот год лето выдалось по- настоящему знойным, что дало повод красноречивым журналистам, освещавшим процесс, сравнивать атмосферу суда с библейским адом. В зал судебных заседаний набилось, по словам очевидцев, никак не менее тысячи человек – яблоку негде было упасть. По бокам от судьи Ролстона стояли двое полицейских с огромными опахалами.

Первый кондиционер был придуман в Соединенных Штатах инженером Уиллисом Хэвилендом Кэрриером (Willis Haviland Carrier) в 1902 году. А в 1915 году  новоиспеченный концерн «Carrier» начал массовое производство домашних и оффисных кондиционеров. Но до Дейтона чудо передовой технической мысли пока не докатилось. Поэтому вскоре судья Ролстон предложил перенести судебные заседания «на открытый воздух» под навес, где легко могли уместиться до 20 тысяч человек.

Удивительно, но разбор дела Скоупса занял едва ли в сумме два часа. Ощущение такое, что ни его судьба, ни его «преступление» никого сильно не волновали. Свидетелями обвинения выступили школьный суперинтендант Уолтер Уайт, аптекарь Робинсон и два школьника Говард Морган четырнадцати лет и Гарри Шелтон семнадцати.

Уайт и Робинсон ничего нового не сообщили, только то, чему сами были «свидетелями» в аптеке, когда Скоупс вдруг «признался» им, что преподавал эволюционное учение в школе.

Школьников, как себя вести и что говорить (а фактически врать), лично проинструктировал Кларенс Дарроу.

Первого допросили Говарда Моргана, сына владельца Дейтонского банка и трастовой компании. Прокурор Томас Стюарт попросил мальчика рассказать, что именно говорил на уроках учитель Скоупс. С помощью наводящих вопросов прокурора Морган изложил суду примерно следующую историю, услышанную им якобы из уст учителя:

«Учитель говорил, что земля вначале была горячей расплавленной массой, слишком горячей, чтобы на ней могли существовать растения или животные. В море земля остыла, и возник небольшой зародыш одноклеточного организма. Этот организм развивался, пока не превратился в крупное животное. Затем он стал земным животным и продолжал развиваться, и из него произошел человек».

А дальше Морган заявил, что учитель Скоупс классифицировал человека в одном ряду с «собаками, котами, лошадьми, обезьянами и коровами» и называл млекопитающим.

Допрос Гарри Шелтона был много короче. Он сообщил суду, что учитель говорил на уроках, что все живые существа произошли от одной клетки, чем вполне удовлетворил прокурора Стюарта.

Дарроу попросил Шелтона сообщить суду, посещает ли он церковь, на что получил утвердительный ответ. Тогда Дарроу задал главный вопрос, не отвратили ли Шелтона новые знания от церкви. Ответ был отрицательный.

Вот фактически и все. А через много лет Скоупс как-то признался, что больше всего он боялся на том процессе, что его начнут опрашивать не как обвиняемого, а в качестве свидетеля, и, в соответствии с требованиями процедуры, приведут к присяге. В этом случае он был бы вынужден сознаться, что никогда никого не учил теории эволюции. Но только мнение самого Скоупса никого по-настоящему не волновало. Его выдуманное «преступление» было всего лишь поводом. Поводом к много более серьёзным вещам, как казалось отдельным  участникам того странного судебного разбирательства, которое не случайно получило у остроумных журналистов имя «Обезьяний процесс».

Так чем же занимался высокий суд восемь полных рабочих дней? Суд в Дейтоне оказался ареной столкновения двух кардинальных мировоззренческих позиций, которые представляли и олицетворяли Брайан и Дарроу. Современная цивилизация, так сказать, против средневекового мракобесия.

Буквально с первого дня лидеры двух мировоззренческих позиций старались представить судебный процесс как титаническую борьбу между добром и злом, истинной и невежеством. Брайан утверждал, что если победит эволюция, христианство уходит с исторической сцены. Дарроу отвечал, что это не Скоупс, а сама цивилизация находится под судом.

Нужно признать Дарроу блистал на том процессе. Приведу один маленький пример его типичной речи.
 
«Если сегодня вы возьмете такую вещь как эволюция и сочтете, что  преподавание  её основ в государственной школе является преступлением, завтра вы объявите преступным преподавание её в частных школах,  в следующем году преступным говорить о ней на предвыборных дебатах или в церкви. В следующий раз вы запретите  книги и газеты. Вскоре вы противопоставите католика и протестанта, а протестанта против другого  протестанта, и попытаетесь  навязать вашу собственную веру другим людям. Если вы сможете сделать одно, вы сможете сделать и другое. Невежество и фанатизм всегда очень деятельны, и нуждаются в пище.  Они всегда жаждут больше  и раздуваются от этого еще больше. Сегодня – это  учителя  государственной школы, завтра – частной. А на следующий день – проповедники  и лекторы, журналы, книги и газеты. Далее, ваша честь, человека противопоставят человеку, веру против веры, и в итоге мы с развевающимися стягами и под бой барабанов  промаршируем назад в славные времена шестнадцатого века, когда фанатики поджигали вязанки хвороста под людьми, осмелившимися принести немного знаний, просвещения и культуры человеческому разуму» (1).

Но Уильям Брайан – он  был просто великолепен!

«Наука – великая  сила, но она не учитель нравов. Она может усовершенствовать машину, но не добавит  моральных ограничений, чтобы защитить общество от неправильного употребления машины. Она может построить гигантские высоко технически оснащенные корабли, но не создаст моральных принципов для руководства человеческим судном, угодившим в шторм. Она не только не в состоянии обеспечить необходимые духовные основы, но некоторые из её бездоказательных гипотез лишают судно  компаса и таким образом ставят под угрозу его груз. На войне наука оказалась злым гением, она сделала войну более страшной, чем когда-либо прежде. Раньше человек довольствовался избиением своих собратьев на одном плане – земной поверхности. Наука научила его спускаться под воду и стрелять снизу, подниматься в облака и поражать сверху, делая, таким образом, поле битвы в три раза более кровавым. Наука не учит братской любви. Наука сделала войну настолько адской, что цивилизация оказалась на грани самоубийства. И теперь нам говорят, что недавно обнаруженные инструменты разрушения покажут  жестокости последней войны тривиальными по сравнению с теми, которые могут наступить в будущем.
 
Если цивилизация и будет спасена от краха, которым угрожает ей разум, не освященный любовью, ее спасет  моральный кодекс кроткого и смиренного Назарянина. Его учение одно только Его учение может решить проблемы, которые беспокоят  сердце и ставят в тупик  мир ....

Присяжные (жюри) должны решить, допустимо ли это нападение на христианскую религию в государственных школах Теннесси учителями, нанятыми государством и оплачиваемыми из государственной казны. Этот случай более не местного значения, обвиняемый тут перестает играть важную роль. Это дело приняло масштабы королевской битвы между неверием, которое пытается говорить через так называемую науку и защитниками христианской веры, выступающими через законодателей штата Теннесси. Это снова выбор между Богом и Ваалом; и мы снова  на суде Пилата ....

Опять насилие и любовь встречаются лицом к лицу, и на вопрос: «Что мне делать с Иисусом?» должен быть дан ответ. Кровавая, жестокая доктрина – эволюция – требует, как это делала чернь девятнадцать столетий назад, чтобы Он был распят.

Такой ответ не может быть ответом этого жюри, представляющего христианское государство, и поклявшегося соблюдать законы штата Теннесси. Ваш ответ будет услышан во всем мире; его с нетерпением ждут множество верующих. Если закон (имеется в виду закон Батлера – К.Б.) будет отменен, радость будет везде, где отвергается Бог, где издеваются над Спасителем и высмеивается Библия. Всякий неверующий любого рода и качества будет счастлив. С другой стороны, если закон будет поддержан, и религия школьников защищена, миллионы христиан назовут вас блаженными и с сердцами, полными благодарности Богу, снова запоют эту великую старую  победную песню: «Вера наших отцов жива по-прежнему, несмотря на темницу, огонь и меч; о, как наши сердца бьются от радости, когда мы слышим это славное слово – вера наших отцов – святая вера; мы будем верны тебе до самой смерти!».

Это небольшой отрывок из речи Брайана, которая так и не была произнесена, потому что в самый разгар баталий Кларенс Дарроу вдруг заявил, что защита признает обвинение, так как у защиты нет ни одного свидетельства невиновности Джона Скоупса.

Когда всеобщий шок от неожиданности заявления защиты миновал, присяжные признали бедолагу Скоупса виновным, потратив на совещание всего девять минут, а судья Ролстон определил ему наказание в виде штрафа в сто долларов (около 1400 по современному курсу).
 
Адвокаты Скоупса подали апелляцию в Верховный суд штата Теннесси. Суд под председательством Грэфтона Грина (Grafton Green) отклонил все пункты жалобы, но наказание уменьшил до 50 долларов, так как судья Ролстон превысил свои полномочия. По законам штата он не мог наложить штраф более 50 долларов, а о штрафе в 100 долларов решение должно было принимать жюри.

После процесса Джон Скоупс покинул Дейтон. Он повысил свой образовательный уровень в Чикагском университете, женился и обратился к Христу. В июне 1967 года увидели свет мемуары Джона Скоупса «В центре бури», на страницах которых он смирился с тем фактом, что его жизнь навсегда была определена неким разговором в аптеке. «Судьба человека, – написал он, – часто более необыкновенна, чем чье-либо воображение может себе представить». Скоупс умер 21 октября 1970 года в возрасте 70 лет.

Через пять дней после окончания процесса в воскресенье 26 июля 1925 года 65-летний Уильям Брайан, плотно отобедав, прилег для послеобеденного отдыха и уже не проснулся. Сообщили, что Брайан умер от сердечного приступа, на что Дарроу злорадно заметил: «не разбитое сердце его сгубило, а лопнувший живот».
 
Процесс в Дейтоне освещал очень известный американский журналист, сатирик и ученый-филолог, непримиримый хулитель религии Генри Луис Менкен (Henry Louis Mencken 1880 – 1956), прозванный «Балтиморским мудрецом» за многолетнее сотрудничество с газетой The Baltimore Sun.  Узнав о смерти Брайана, он сказал Дарроу: «мы убили сукиного сына».

В 1930 году в Дейтоне под впечатлением от «Обезьяньего процесса» был открыт Bryan College, существующий и поныне, – христианский колледж гуманитарных наук, поставивший своей целью преподавать христианское мировоззрение.

Джорджу Раппалайе также пришлось уехать. После смерти Брайана некоторые очевидцы процесса обвинили в этом Раппалайю. И даже его близкий друг заявил: «ты убил хорошего человека, кого еще ты намерен убить в ближайшее время?». Репортеры предупредили Раппалайю, что его могут застрелить, и он был вынужден в спешке покинуть Дейтон. Джордж Раппалайя умер в Майами 29 августа 1966 года в возрасте 72 лет.

Что же касается самого Кларенса Дарроу, то он еще несколько лет блистал в качестве одного из самых ярких и известных адвокатов Соединенных Штатов. Затем отправился на заслуженный отдых и благополучно скончался 13 марта 1938 года  в возрасте 80 лет.

А Закон Батлера в штате Теннесси просуществовал до 1 сентября 1967 года, когда и был, все же, отменен после скандала с очередной его жертвой.

Вот на этом месте, пожалуй, в нашем повествовании нужно было бы поставить точку, но был в этой истории еще один деликатный момент, о котором я намеренно не упоминал и который связывает ее с предыдущим повествованием о «человеке из Небраски».

Чтобы с гарантией уложить соперника на лопатки, Дарроу привлек значительную группу научных экспертов, которые должны были засвидетельствовать истинность эволюционного учения.

В Дейтон по приглашению защиты прибыли следующие уважаемые господа:

Антрополог из Чикагского университета доктор Фей Купер Коул (Fay Cooper Cole), утверждавший, что эффективное изучение антропологии зависит от понимания учения об эволюции.

Профессор зоологии Университета Миссури доктор Уинтертон К. Кертис (Winterton Conway Curtis). Он был уверен, что эволюция является необходимым инструментом в поиске ответов на важные космологические, геологические и биологические вопросы.

Директор сельскохозяйственной опытной станции в Нью-Джерси, специалист по изучению различных типов почв г-н Джейкоб Г. Липман (Jacob G. Lipman), утверждавший, что без доктрины эволюции сельское хозяйство не может обеспечить эффективное служение человечеству.

Председатель департамента геологии Гарвардского университета  Киртли Ф. Мазер (Kirtley F. Mather). Он намеривался сообщить суду, что исследуя окаменевшие останки, геологи могут точно рассказать историю жизни животных и растений.

Зоолог частного Университета Джона Хопкинса в Балтиморе  доктор Мейнард М. Меткалф (Maynard Mayo Metcalf).

Государственный геолог штата Теннесси д-р Уилбур А. Нельсон (Wilbur Armistead Nelson). Он утверждал, что теория эволюции была важным инструментом для геологов, пытающихся определить возраст Земли и длину геологических периодов.

Профессор зоологии Чикагского университета доктор Горацио Хакетт Ньюман (Horatio Hackett Newman). В своих показаниях он утверждал, что наука не допускает каких-либо промежуточных позиций: либо меняющийся мир, т.е. эволюция, либо  фиксированность и неизменность. «Как только вы признаете меняющийся мир, ... вы признаете суть эволюции».

Самым именитым экспертом по науке на процессе должен был стать герой нашего предыдущего повествования Генри Фэрфилд Осборн. Но в самый последний момент он отказался от участия, сославшись на болезнь супруги. Возможно, так оно и было. Но, на мой взгляд, могла быть и еще одна причина.

Уильям Брайан и Генри Осборн хорошо знали друг друга и были давними непримиримыми оппонентами. С тех пор как Брайан занял общественно активную позицию противника эволюции и в связи с чем часто выступал в разных присутственных  местах с критикой Дарвина и его учения, Осборн считал своим долгом давать ему ответ через печатные органы, нещадно критикуя Брайана и его позицию, выходя иногда за рамки приличий, опускаясь до откровенных насмешек над ним. 

Брайан раскритиковал «человекообразного предка западного мира» гесперопитека, об открытии которого Осборн раструбил чуть не на каждом углу. Случилось это, напомню, в 1922 году за три года до «Обезьяньего процесса».

По иронии судьбы Брайан имел владения рядом с Агатовым ранчо в штате Небраска, где был обнаружен зуб гесперопитека. Это обстоятельство активно эксплуатировал в прессе Генри Осборн и использовал гесперопитека в качестве палки, которой можно избить Брайана. В 1922 он как бы в шутку заявил, что Человека Небраски, возможно, лучше было бы назвать Bryopithecus «в честь самого выдающегося Примата, которого к настоящему времени произвела Небраска».

В мае 1925 года Осборн написал статью для издания The Forum, озаглавленную «Земля говорит Брайану» ("The Earth Speaks to Bryan"), имея в виду стих из Иова 12:8 «побеседуй с землею, и наставит тебя», в которой продолжал издеваться над Брайаном, используя факт открытия «предка западного мира».  «Сама Земля разговаривает с Брайаном из его родного штата Небраска, – писал он. – Зуб Hesperopithecus – это как тихий глас, к которому нелегко прислушаться. Этот малый зуб глаголет истину, ту истину, что человек произошел от обезьяны».

Брайан прибыл в Дейтон 7 июля. В интервью репортерам он заявил, что ждет встречи лицом к лицу с Осборном и его Человеком из Небраски. Но Осборн так и не приехал. И даже не счел нужным прислать письменное изложение своей позиции для суда. 
 
Защитники Осборна, когда правда о Hesperopithecus, наконец, открылась, говорят, что никакого решающего значения факт существования или несуществования гесперопитека для исхода «Обезьяньего процесса» не имел, мол, потому что судья Ролстон не позволил экспертам выступить в суде. Это так. Хотя письменные резюме позиции каждого эксперта были зачитаны в понедельник 20 июля. И, по крайней мере, некоторые из экспертов ссылались на факт открытия «предка западного мира».

Но тут есть одно некрасивое обстоятельство. По мнению некоторых исследователей той истории, Генри Осборн к началу «Обезьяньего процесса» знал наверняка, что найденный зуб не принадлежит предку человека. Трудно поверить, что такой корифей «зубных артефактов» как Уильям Грегори мог так опростоволоситься. Думаю, он сообщил Осборну, как обстоят дела с этим зубом на самом деле. Но Осборн уговорил его повременить с публичными заявлениями. Почему? Потому что главной задачей виделось Осборну дать отпор этому мракобесу, реакционеру и невеже Брайану. А ради торжества передовых идей ученому не стыдно пойти и на подлог. Но Осборн не поехал на процесс, и, возможно, это доказывает, что остатки совести у него были.

Только в 1927 году в журнале «Science» Уильям Кинг Грегори опубликовал короткую заметку с двусмысленным названием «Hesperopithecus, по-видимому, ни обезьяна, ни человек».


Примечания.

(1) Из стенограммы второго дня заседания в понедельник 13 июля 1925 года.
Все цитаты  в статье приводятся в авторском переводе.