Цикл Детские комплексы

Свои выводы про настоящее он сделал довольно давно, потому что его стратегией всегда был побег.
Он сформулировал это для себя так.
В конечном счете проживание жизни – это помещение себя в разные среды, где ты осознанно или неосознанно реагируешь на внешние стимулы. Проявляешь совокупность реакций на реакции.
Сомнения, могут повергнуть тебя в хаос неуверенности или поднять на новый уровень, через сделанные открытия. А потом опять приходится формировать картинку близкого или далекого будущего. Помещаться в изменившуюся среду, переживать бытие.
Ощущение себя лишним, выдает сбой матрицы. Обнажает противоречия между видением и внутренней готовностью к среде.

Выход один. Бежать.

Побег, как красная лампочка, загорающаяся на внутреннем экране, пронизывал нейроны электрическим током. Посылал команду к движению. Неважно, где он находился секунду назад. Ему прямо сейчас нужно было бежать. Доверять этому ощущению он научился еще в детстве, когда отец приходил с работы. Уже по звенящим ключам и движению в замочной скважине, определяя степень опасности.

Физически бежать было некуда.

У него был угол в маленькой комнате, где кровать родителей отделялась ширмой. Это давало ощущение хоть какой-то защищенности и личного пространства всем. Они с сестрой спали друг за другом на низких кушетках, которые уже давно были малы и не вмещали в себя части рук и ног. Даже сейчас, в попытке заснуть, он, не задумываясь, группировался, желая занять как можно меньше пространства.
Между ними стоял бывший кухонный стол, узкий и колченогий, притворяющийся ровным и устойчивым, благодаря подложенной прошлогодней газете. Делать уроки было сносно, хотя и по очереди. Думать о будущем невыносимо. Потому что желание исчезнуть приходило с каждым поворотом ключа, распахнутой входной дверью и громким криком, снабжённым матом из прихожей.

Пока бежать было некуда.

Он отворачивался и вжимался в стену с полинявшими обоями и пыльным ковром. Зажмуривал глаза и замирал, превращаясь вслух. Каждый снятый ботинок и брошеные ключи, причитания матери, вышедшей навстречу, удар и вскрик, мат и приглушённые рыдания – он ощущал спиной. Представлял яркими картинками боли. Ему не нужно было поворачиваться, чтобы увидеть и почувствовать происходящее. Сначала сковывал страх. А потом паника накрывала как одеялом, до мелкой дрожи. Но дрожать было нельзя. Только притворяться спящим до тех пор, пока отец шумно с очередным матом не заваливался на кровать. Тревога не проходила. После, мама, пытаясь не шуметь, украдкой целовала на ночь. Кажется становилось немного легче.
Большую часть своего детства он забыл. Остальная упрямо соединялась в одно глубокое ощущение страха и боли. Он не мог хорошо учиться, как сестра. Новое давалось ему трудно и быстро надоедало. Чувствовал себя серьезней и взрослее сверстников, и поэтому не мог безудержно смеяться и веселиться, как другие. Он хорошо помнил, что много смеяться – это к слезам. Пока одноклассники шумно проводили время, он чувствовал себя лишним, каждый раз сомневаясь: «Зачем я здесь?»
И еще, это не прекращающееся, тревожное ожидание вечера, тянущая и выматывающая неопределенность.

Бежать, - сказал он себе однажды.

Высокий молодой человек упрямо мотнул головой, стряхнув оцепенение нахлынувших воспоминаний. Вставил наушники, где уже гремел тяжелым ритмом знакомый трек. И побежал навстречу начинающемуся дню, в котором все свои картинки будущего он придумывал сам.