Истории жизни. 3 глава. Елизавета

Под впечатлением рассказа, ещё долго не расходились, пока заведующая дома не захлопав в ладоши, не прокричала.
 - Отбой! Всем пора спать. Время больше десяти. Кому лекарства принимать, не забываем.
 По сути, заведующая была добрым человеком, полноватая, с крашенными под цвет каштана волосами, аккуратно уложенными на затылке. Глаза и губы ярко накрашены, хотя ей совсем была не к лицу помада морковного цвета. Лет пятидесяти, она выглядела старше своих лет. Неизменно в белоснежном халате, который она меняла каждый день. Её любили и почитали и она относилась ко всем этим несчастным, одиноким старикам с уважением, знала каждого по имени, истории слушала каждый день и часто стирала с щеки невольную слезу. Тяжело поднимаясь, жители этого дома, который стал для многих последним пристанищем, они побрели по своим комнатам. В каждой комнате, больше похожие на больничные палаты, жили по двое, две кровати с тумбочками, плательный шкаф, стол и два стула. Небольшое окно с дверью, выходящее на небольшой балкон было завешено весёлой, ситцевой занавеской. На полу ковровая дорожка, не первой свежести и у двери умывальник, над которым висело небольшое зеркало. Утром стариков не будили, оно и понятно, ведь ночью спать не могли, а утром просыпались поздно, поэтому столовая начинала работать с восьми утра до одиннадцати утра. Всем разом ходить на завтрак не получалось, так и привыкли, кто просыпался, умываясь, сам шёл в столовую, которая находилась в конце длинного коридора. Были и такие, которых привозили на кресле каталке, такие по разным причинам ходить не могли. После завтрака, небольшая лёгкая зарядка, затем прогулка по парку, даже в зимние дни. Свежий воздух был полезен и это вошло в привычку, никто не возражал. Так проходило время до обеда, после которого неизменно нужно было поспать два, три часа. А это было с двух до пяти часов. На полдник давали стакан молока с булочкой или печеньем, потом опять прогулка, которая продолжалась до самого ужина. Прогулка наверное громко сказано, старики садились на скамейки и подолгу задумавшись сидели или даже дремали. Ну а ужин был ровно в восемь. Почему так поздно...да потому, что до утра старики могли проголодаться. А после ужина отдых в фойе и неизменный рассказ следующего повествования о прошедшей жизни, очередного рассказчика. Телевизор почти не включали.
 - Один разврат там показывают. Стыдоба. А с нами мужчины сидят, неудобно. Да и что срамоту смотреть? - говорили одни.
 - Лучше в шахматы поиграть или книгу почитать - говорили другие.
 Когда, после ужина, все вышли из столовой и медленно прошли в фойе и рассеялись по своим местам, одновременно посмотрели на ухоженную, моложавую женщину. Совершенно седые волосы, от рождения вьющиеся, аккуратно сложены в пышную прическу, худой её назвать было нельзя, стройная скорее всего, с округлыми формами, с красивой фигурой и гордой, прямой спиной. Ей было семьдесят лет, но выглядела она лет на десять моложе. Лицо почти без морщин, прямой нос, большие выразительные голубые глаза, выдавали в ней аристократическое происхождение. Лишь шея, которую она прикрывала красочным шарфом могла выдать её преклонный возраст. И одевалась она красиво, в её гардеробе было множество юбок, кофт и платьев, она меняла наряды каждый день и очень любила носить шляпки, правда было их у неё всего пять, шесть штук, типа таблеток, даже с вуалью, шляпы с узкими полями и одна с широкими полями, непременно с лентами и бантами. Её можно было назвать странной, если бы не её знания, почти на любые темы разговоры, она могла поддержать и ответить на любой вопрос. С ней было интересно беседовать, вернее слушать, её красивый голос выражал свою мысль доступно и начитанно. Её звали Елизавета, не Лиза, а именно Елизавета, как она говорила, её назвали в честь дочери русского царя, Николая Второго, ведь имя её отца тоже было Николай. Отец отца Елизаветы, служил при дворе царя Николая, генералом при дворе Императора, чем очень гордилась его внучка Елизавета. А ее бабушка была вхожа во двор императора Николая, как жена генерала. Отец Елизаветы служил до Октябрьской революции в войсках генерала Корнилова, в звании полковника. И что было странным, фамилия отца Елизаветы было Жуков, как и фамилия маршала Жукова.
 - Это однофамилец наш. - гордо вскинув голову, говорила Елизавета.
И когда все сев посмотрели на неё, она покрылась румянцем и опустив свои ещё красивые глаза, начала рассказывать.
 - Родилась я в тысяча девятьсот десятом году, в Москве. Мой отец, как Вы наверное уже знаете, служил полковником в рядах войск при генерале Корнилове. Мама моя не работала, отец был против, говорил, что она должна воспитывать детей, которых было трое со мной в том числе. Я была самая младшая, поэтому меня баловали, любили и исполняли любой мой каприз. Два брата близнеца были старше меня на четыре года, очень воспитанные, как дети военного, они исполняли всё, что требовалось для мальчиков в то время. В восемь лет их определили в гимназию, где они отлично учились всем наукам. А мне с шести лет наняли гувернантку, француженку, которая обучала меня чтению, письму и французскому языку. Потом началась революция, которая перевернула всю нашу жизнь, с ног на голову. Отец был в добровольческой армии рядом с генералом Корниловым. Но после того, как в восемнадцатом году, в начале апреля, в его кабинете взорвалась граната под столом и убила генерала, отец попал в окружение и с большевиками они вступили в бой. Отец геройски погиб в этой схватке и мы с мамой и братьями остались одни. Из огромного дома, где мы так хорошо жили, нас выселили большевики. Хотели уехать в Париж, но не получилось. Вскоре и мама умерла от тифа и мы остались совсем одни. В детском доме к нам относились, как к детям врага революции. Что только не пришлось нам испытать в те годы. Тиф и голод косил людей, в двадцать четвёртом году, моих братьев, Петра и Алексея, забрали на фронт, а ведь им было только по восемнадцать лет. Больше я их не видела и о судьбе моих бедных братьев не слышала. Мне едва исполнилось четырнадцать лет, всё смешалось в моей голове, я уже не понимала, кто прав, а кто виноват. Но большевиков я ненавидела всем сердцем ребёнка, у которого отняли всё и дом и родных. Когда мне исполнилось семнадцать лет, я встретила сына друга нашей семьи, как он тогда сказал, что узнал меня по моим красивым голубым глазам. У него была квартира в Москве, ему дали её...в общем он служил у большевиков, многое сделал для России, он был старше меня, почти на восемь лет, но я ухватилась за него, как за спасительную соломинку. Павел, так его звали, сказал, что очень любит меня, что любил меня ещё маленькой девочкой, когда ему было шестнадцать, а мне всего восемь лет. Предложил переехать к нему, я согласилась. А что мне оставалось делать? Я была на перепутье, мне было страшно, двадцать седьмой год, куда идти? Стыд, который я перенесла в первую ночь с Павлом, помню до сих пор. Полюбить я его так и не смогла. Хотя сказать к его чести, он был со мной предельно ласковый и внимательный. В силу своего воспитания, я так и осталась с ним жить. Павел погиб в самом начале войны, под Москвой. Горевала ли я? Скорее нет, чем да. Конечно,  по-человечески мне было жаль его, но я почувствовала облегчение, свободу от обязательств перед мужем, которого я никогда не любила. Мне было всего тридцать один год, на войну я не рвалась, но честно отрабатывала свой хлеб, работая на машиностроительном заводе, где во время войны делали танки и боеприпасы для фронта. Мы падали от усталости, но героически выстаивали двенадцать часов у станков, ведь наравне с нами работали и дети. Наконец война кончилась и все вздохнули свободно, с надеждой на новую жизнь. Квартира, где было две комнаты, осталась мне от мужа, детей у нас не было и я жила одна.