Я вижу далеко

Цикл

Стрекозы над рекой
угодны, видно, Богу.
Врагов нажить легко –
друзья же и помогут.

Не трудно различить
их, как стихи и прозу;
из-под земли ключи
бьют чистые, как слёзы.

Потом впадают в муть
воды пустопорожней,
и, как ни баламуть, –
враги друзей надёжней.

Их чуешь, знаешь, ждёшь,
предвидишь прохиндеев;
предательство и ложь
друзей – куда страшнее.

Больнее, говорю,
под корень боль косила!
Простить могу ворью,
предателей – не в силах.

Когда душа штормит
и злых обид метель в ней,
мне чхать на динамит,
предательство – смертельней.

Я вижу далеко,
шагаю с веком в ногу:
друзей нажить легко –
враги же и помогут.

ПАМЯТЬ – ЭТО МИРАЖ

Догорает закат,
туч неброских полова;
не вернётся назад
ничего из былого.

Память – это мираж,
сны цветные ночами;
предостаточный стаж
у меня за плечами.

В нём враги и друзья –
всё и просто, и сложно,
но разъять их нельзя
и забыть невозможно.

А на кладбище – тишь,
вольно, муторно, строго,
постоишь, помолчишь,
повздыхаешь немного.

Цифры горестных дат,
крест, прощальное слово;
не вернётся назад
ничего из былого…

ДОВОЕННЫЕ СНИМКИ

Адриатики ветры,
злой норд-ост, суховей,
носят мальчики гетры
из приличных семей.

Все в коротких штанишках,
носят скрипки они, –
это прошлого фишки –
довоенные дни.

Это старые фото:
на скрещенье дорог,
всё предвидящий кто-то
их зачем-то сберёг.

Дуют ветры из детства:
всё стоят у стены,
мне от вздоха не деться,
вот, мол, «дети войны».

Где вы, Шурик и Витя?
Где ваш дядька – солдат?
Время горьких открытий.
Время горьких утрат.

Всё, что было – смешалось
в ком из бед и борьбы,
то ли времени шалость,
то ли шутка судьбы.

И погибшие скрипки,
нелюбимые, – ах! –
вызывают улыбки
со слезами в глазах.