Экзамен по литературе от 2 мая 2017

1)   Надо отметить, что все циклы лекций этого года были посвящены именно отношению живописи и вербального искусства. Но последний цикл лекций Ж.Дессона предъявил нам поэтов, а поэт – это не просто человек, пишущий стихи, это личность с особым мировоззрением.
   Поскольку в цикле лекций рассматривались  именно поэты-символисты, то и их внимание к символам вообще, а также к литературе и живописи в частности, особенно объяснимо их индивидуальным мировоззрением. Если первые два цикла больше говорили о живописи в прозе, роли экфрасиса в вербальном искусстве, то поэты-символисты искали символы уже в самой поэзии. Фраза А.Мишо о том, что «книги читать скучно» конечно же не об абстрактом чтении абстрактных книг, но о поиске новых форм для поражения читателя, о котором так или
Говорили во всём мире в конце 19 – начале 20 вв. так и С.Малларме в своей статье писал не о «кризисе стиха» как такового – поэзия будет жить пока живы человеческие души. Все поэты-символисты пытались найти новые формы для пробуждения душ читателей. Этот период в искусстве большей частью характерен нарастанием атеизма в обществе, а потому и размываются грани искусства, и С.Малларме выдвигает лозунг «искусство ради искусства», но после этого возникает и законный вопрос: кто будет его потребителем? «Так что же, Печной горшок тебе дороже? Ты в нём еду мсебе варИшь?»
   Однако само дополнение стиха своеобразными иллюстрациями, как у А.Мишо или замысловатым расположением слов как у С.Малларме или поэтическое оживление экфрасиса, как это начал делать В.Сегален
само по себе является находкой  для поэтов в деле пробуждения  душ читателей и новой формой поэзии, дающей пищу для размышления, и в первую очередь поэтам будущего, которые всё так же из века в век пытаются достучаться до человеческих сердец.
   Вопрос лишь в том, к чему приводит искусство. Я придерживаюсь мнения, что творчество человека – это труд подобный работе Высшего Творца и в идеале всегда соавторство с ним, некое возделывание Райского Сада. В этом смысле рассуждение А.Мишо о скуке от лукавого. Особенно если учесть, что творческую энергии. Он часто подпитывал наркотическими веществами, впрочем, к его чести, стоит отметить, что как врач он всё же не переступил гибельного пограничного состояния.
А учитывая, что он всё же ещё и художник-график по своему мироощущению, становится понятнее его мысль о «чтении картин». Тут по-моему стоит вспомнить о детском сознании, которое в той или иной мере подсознательно запечатлевается во взрослой жизни каждого. Поначалу, не зная букв, человек читает зрительные образы быта и бытия. К.И.Чуковский не случайно называл детей «великими лингвистами». Таким образом становится ясно, что для поэта, а по теории З.Фрейда творческие личности близки к детскому восприятию, для поэта ЧТЕНИЕ становится восприятием картины мира в целом.

2) В своём цикле лекций Ж.Дессон неоднократно подчёркивал «парад живописаний» В.Сегалена. И мы видим, как в этом своём поэтическом цикле автор представляет нам каждое живописание, как отдельного героя или новую маску, если представить это маскарадом на ярмарке: «подойдите бесстрастно к панно….» Автор пытается быть ненавязчивым, в отличие от ярмарочного зазывалы, который предлагает увидеть и приобрести что-то конкретное. Поэт ведёт диалог с незримым ему читателем, как будто пытаясь угадать его реакцию и силу воображения.
   Название «Нарисованные на фарфоре» одновременно напоминает и о хрупкости творения, и о многоэтапности его создания: обжиг глины, глазурь, роспись красками…  И далее некоторый образ видимой хрупкости подтверждается именно тем, что на фарфоре изображены именно женщины, которых принято считать слабым полом, но практически все мировые культуры признают духовную силу этих созданий. «Одетые в цвета баклажана» - такое сочетании и в русском языке имеет оттенок иронии, хотя сам по себе цвет этих овощей многих приятен, но упоминание о самих овощах сводит всё к труду зеленщиков и кухарок, и в хрупкости созданий читатель может начать сомневаться сильнее, тем не менее, что автор и сам подчёркивает, что их контуры «не изображают ничего, кроме хорошего воспитания» . «Деликатно отсутствующее тело» подчёркивает духовность рисунка – хотя это скорее традиция христианской иконописи. Но поэт пишет о разыгрывании героинями ролей «высшего общества».
   По сути, изображая женщин, убирающих шпильками волосы, поэт напоминает об их занятости – т.е. труд: работать неубранные волосы часто мешают.
   Далее автор представляет зрителю детей, поначалу как будто типично «пухленькими», но добавляет национальный колорит: «с круглыми обритыми головами,  с наложенными на них пучками волос,  туго связанными» - это не то чтобы придаёт серьёзность образу, но настраивает на серьёзную мировоззрение восточной культуры. И тут мы узнаём, что всё это оказывается церемония, в которой участвуют «должностные лица в просторном зелёном одеянии» - женщины , как мы помним по описании. Выше, тоже в зелёных накидках, что придаёт описанию большее подобие парада, но «лунооким красавицам» они протягивают «вздёрнутую кисть», однако не для государственных нужд, а для того, чтобы «набросать стихи на бело-бесстрастной стене» - упоминание бесстрастного для того, чтобы каждый увидел своё;  «нарисовать брови на белизне лба» - физиологи давно заметили, что ярко очерченные брови являются признаком сильной личности.  В.Сегален пытается сильных личностей живописать
   И как будто для них создаются  практически архитектурные и ландшафтные пейзажи: «симметричные арки; пальмовые ветви, подобные рукавам феникса»… Эта птица существовала во многих мифологиях как бродячий сюжет – возрождение жизни из пепла – может, как и фарфор из обжига я\вляет нам свою  прекрасную сущность! Но фениксов несколько, и они будто ведут за собой птичью и летающую церемонию: №голубые аисты», драконы  с радужными животами…. Это шествие мне отчасти напомнило последнюю поэму В.Шеспира  The Turtle and Phenix, довольно загадочную и по сути о лобви разных существ и подлинном единение и превращении -  Turtle превращается в dove. Учитывая, что В.Сегален увлекался творчеством В.Шекспира, можно предположить, что последняя поэма могла как-то повлиять на его творчество.
   И сама идея «оживления» изображений в вербальной поэтической речи также могла быть навеяна этой шекспировской идеей.  Однако за птицами и драконами следуют всадники, «свершающие свой церемониальный галоп» - опять же возвращение к параду. Император, хотя и « шаровидный» (может, он всего лишь маска?) выглядывает всё же из «фиолетовой», а не «баклажанного цвета» амбразуры» - почтение  к царственной особе, какой бы она ни была остаётся практически по всех мировых мифах.  И оказывается, что вся эта церемония провожает «фаворита-героя, который никуда не отъезжает «. Изображение как будто застывает снова. И вокруг него возникает новый парад:  «мудрецы, призраки, адские сателлиты» - существа из мира духовности, если считать и мудрецов, но из мира тёмнеой духовности, так как упоминается «нечистая сила», и это подтверждается следующей строкой о «трибунале подземного мира», т.е. ада, как бы он ни  назывался в прочих мифологиях. Упоминание блудной похоти большее тому подтверждение.
   И вот, как будто пройдя круг ада, поэт наконец-то обращается к «зрителям-изгнанникам»  и называет все изображения «декорациями, подчёркивая всего лишь театральность происходящего, даже не театральностью, но жизнью, застывшей в рисунке на фарфоровой глазури под тонким слоем лака – как мушка в янтаре!  И более мерцающей и кристаллической поэт изображает тонкую пластину стекла сверху, как знак того,  что и как может скрыть само время. И именно эту пластину он считает «миром нестираемым» - возможно это отношение самого поэта к смерти и бессмертию. Он любуется красотой фарфора, как итогом. Но предлагает читателю-зрителю погрузиться в особый мир живых масок изображённых на нём. После чего опять намекает на неподвижность – застывшие «боль и радость»
   Стихотворение заканчивается вопросом, т.е. приглашает читателя к размышлению о сущности земной жизни и бессмертия – одного из насущных для самого поэта вопросов.