Граффити

Петр Великий, Петр Великий!
Ты один виновней всех:
Для чего на север дикий
Понесло тебя на грех?
Восемь месяцев зима, вместо фиников - морошка.               
Холод, слизь, дожди и тьма - так и тянет из окошка
Брякнуть вниз о мостовую одичалой головой...
Негодую, негодую... Что же дальше, боже мой?!

 Саша Чёрный



..."А комната полна и тишиной и мраком. Фиолетовый сумрак, шурша, пересыпается, шевелится в углах. Сухими листьями засыпаны дорожки в моём саду. Они падают на старый «Фольксваген»*, похожий на шляпу–котелок, и ветер их не сметает.

… Моя Ленсля садится в кресло, щебечет, смеётся; оранжевые волосы, оранжевая кожа; брови взлетают, губы топорщатся, смыкаются и складываются в улыбку. Ту самую – «лук Амура» – геометрию которой Владимир Владимирович так любил. Ямочки на щеках. Поворачивает голову на долгой шее. Руки свободно лежат на подлокотниках. Узенькими плечами откинулась к спинке. Спинка живой девочки прильнула к другой спинке. Кресловой. То хмурится секунду, то снова посмеивается.

...Моя Седлаченка возле фикуса в кадке, сдвинув брови, печально рассматривает лист, подтянув его вместе с веткой поближе к глазам. Я пришла к ней на объект без предупреждения, разыскала её в холле на втором этаже парикмахерской по проспекту Горького (рядом с кафе "Лотос"), где она подлатывала выпавший кафель в месте общего пользования. То, что я здесь, и подглядываю, она пока не знает.

Тоня стоит с обычным для неё - выражением лица: "Ну чего ещё хорошего от этой жизни ожидать?", из-за которого я к ней и подошла тогда, и выпустила из сжатого кулака волшебное заклинание "Меня зовут Саша, а тебя как?", в самом начале нашей плиточно-облицовочной карьеры, увидев её, отбившуюся от коллектива пока ещё незнакомых между собой новообращённых петеушниц. Ну, потому что нельзя человека с таким выражением лица оставлять одного стоять в стороне от всех. Нужно немедленно вмешаться и что-то сделать.

Судьбоносная встреча произошла погожим сентябрьским днём на остановке общественного транспорта по улице Стойкости. Мы, желторотые свежеиспечённые "лимитчицы", ждали экскурсионный автобус, организованный для новобранцев и новобраниц администрацией реставрационно-строительного ПТУ номер шестьдесят один. Дышащее на ладан первое в мире государство диктатуры пролетариата по инерции продолжало проводить плановое окультуривание "понаехавших".

...Стоит в своей пролетарской робе, синем комбинезоне, и с места эту представительницу господствующего класса, похоже, уже невозможно сдвинуть в каменном её горе. Но вот она отрывает взгляд от фикусного листа, на прожилках которого, похоже, в тот момет читала всю историю своей злосчастной жизни, и замечает меня в дверном проёме. И происходит чудо. Чудо называется "Тонечко посмихнулась"*.

Улыбается она потрясающим образом. Так из океана выпрыгивает кит. Медленно - медленно под водой проступают очертания чего-то огромного. Постепенно сгущаются, усиливаются, складываются в объём. Объём увеличивается, поднимается, расправляется и - ты ещё не успел ничего понять, - над тобой, вокруг тебя и везде сразу возникает что-то огромное, ликующее, сияющее, всё в радужных брызгах. Один невероятный, усыпанный искрами, миг радости. Называется: "Седлаченочко улыбается". 

И после, когда уже пообщавшись, напившись у неё чаю, в очередной раз обсудив всё на свете, иду поздним вечером домой, возле диафрагмы – там, где сердце - всё ещё сохраняется остаточное тепло, а под веками следом трассирующей пули медленно гаснет фиолетовая пунктирная линия - уходящий след фирменной тонечкиной улыбки.

"Беня говорит мало, но он говорит смачно. И если он говорит, хочется, чтобы он говорил ещё."**

Тонечка улыбается редко, но она улыбается так, что когда она это делает, хочется, чтобы она улыбалась ещё и ещё.

...Моя Пурпек, мрачнее туч, нависших над Градом, идёт рядом со мной по Невскому. Четвёртую неделю моросит классическй питерский дождь. В лужах плавают раскисшие листья. "И это ваша золотая осень?" - с дрожью в голосе спрашивает Женька, она же Жамиля, она же Мурпек-Пурпек. - "Где солнце? Янецка, я спрашиваю, где солнце"? Привыкшая к своем родному карагандинскому солнцу-круглый-год, она отчаянно страдает.

- "Как здесь можно жить? Когда прекратится этот дождь, Янецка? Мы что, мокрицы?"

Она почти кричит. Она прижимает меня к мокрой жёлтой стене предпоследнего дома по той стороне Невского, которая наиболее опасна при артобстреле, и принимается слабо колотить своими маленькими кулачками по моему тогда ещё стройному туловищу, имитируя истерику.

"Останови этот водопад немедленно, или я убью тебя!"

Я отбиваюсь, вырываюсь и скрываюсь в кондитерской. Мурпек-Пурпек вбегает следом. В витрине, подсвеченные люминесцентной лампой, лежат наши любимые заварные пирожные "эклер" за  двадцать две копейки, горкой свалены пирожные "картошки" - эти на любителя, и слоённые "языки". В металлическом цилиндре с носиком, на боку которого красуется простодушная надпись: "кофе с молоком" нас поджидает горячая бело-коричневая суспензия, имеющая отдалённое отношение к вышеназванному благородному напитку. Семнадцать копеек стакан.

Мы жуём свои эклеры, запиваем всё-таки приятным на вкус горячим "кофе с молоком" и видим: над крышами медленно расступается серое небо. В образовавшуюся прореху заглядывает жёлтый-прежёлтый глаз низкого северного светила и внезапно заливает всё своим питерским-препитерским, неописуемого лимонного оттенка светом. В чёрных Женькиных зрачках в ответ зажигаются искры. Она растягивает свои азиатские губы в улыбке - её хитрые азиатские глаза от этого делаются ещё Уже - и, подмигнув, шепчет: 

- "Можешь же, когда хочешь. Надо было тебя раньше побуцАть". И хохочет. 

      
...И вот однажды. Однажды, несмотря ни на что, случается так, что ты оказываешься один в тёмной комнате и глядишь, глядишь до одурения, как за оконным переплётом в ноябрьском ознобе стучат друг о друга ветки деревьев, а небо слабо освещается одной-единственной звездой.

И как бы тебе ни было хорошо и весело когда-то с кем-то, рано или поздно обязательно обнаруживаешь себя в синем холоде смотрящим в чёрную бездну неба. Там страшно. Там непривычно. Там совсем другие законы.

В слепоте отчаяния оборачиваешься, испуганно обводя глазами стены.

И видишь чудо: на них проступают чьи-то рисунки и надписи.

Это следы твоих предшественников."



Трогательная запись, сделанная мною в блокноте очень - очень давно.

1 марта 2011

                ///\\\///\\\///\\\///\\\

*Автомобиль "Volkswagen" 1963 года выпуска.

**Тонечка улыбнулась (укр.)

***Приблизительная цитата из Исаака Бабеля. В оригинале: «Беня говорит мало, но он говорит смачно. Он говорит мало, но хочется, чтобы он сказал еще что-нибудь.» Из рассказа «Как это делалось в Одессе».

                ///\\\///\\\///\\\///\\\

Фото автора: "Граффити в разгромленном доме"

Снимок, если кому интересно, сделан летом 2017 года на Оболони (Киев) в одном из строений коммерческого назначения на аллее, ведущей к недавно построенному Свято-Покровскому собору. Хозяева заломили слишком большую цену за аренду помещения, желающих не нашлось. Пустующий домик незаконно захватили сквоттеры, стали там тусить и безобразничать. Их с треском выгнали силовики. Судя по разгромленному интерьеру, между сквоттерами и полицейскими состоялось сражение. На том пока дело и зависло. В результате вид там образовался конкретно сюровый.


 ©Моя сестра Жаба