ТО, чего мне всегда хотелось

То, чего мне всегда хотелось.

Мне всегда хотелось быт писателем. Тянуло к этому непрерывно и неуклонно. Мои первые детские воспоминания связаны с попытками писать. Я прочел повесть Мавра «Полесские Робинзоны» и сразу засел писать что-то похожее. Когда мама брала исписанные детским почерком листки, то ругала за большое число ошибок – думала я просто переписываю прочитанную книжку.
Потом регулярные пробы пера – в основном фантастические произведения, что-то про восстание роботов и покорение Вселенной. Но кроме этого мне запомнилось и то, что никогда не шел дальше громкого начла. Мне всегда легко приходили в голову идеи произведений – просмотренный фильм, прочитанная книга, услышанный забавный факт, все это было для меня источником вдохновения. Я схватывал мысль, крутил в голове и уже к вечеру имел набросок предстоящего эпохального произведения. Мне хватало сил даже сесть писать – строка ложилась за строкой, начинался новый день, а я по-прежнему продолжал писать.
Но через 2-3 дня все заканчивалось – меня захватывали новые, яркие идеи, сочность и новизна которых перебивали уже поднадоевший текст и я, словно бабочка на яркий свет, устремлялся в новые рассказы и повести.
Начиналось всё на старых листках списанной бумаги, которую мать приносила с работы. Мне это доставляло непередаваемое удовольствие – старые бланки, которые с одной стороны расчерчены непонятными значками и таблицами, а с другой у них было свободное место. Пахли эти листки старостью и прелостью, но мне нравилось, казалось особым шиком создавать свои шедевры на такой бумаге. Я таких набросков и заметок насобирал большую кожаную папку, попавшуюся мне при очередном обыске чердака. Сперва, для больше солидности я хранил в этой папке неисписанные листы, но по мере творческих терзаний и экспериментов они уступали место для искарябанных моим куриным почерком заметок. Использовал я и тетради, предназначенные для младших классов - их в доме было множество (в лихие 90-е мама приобрела их с запасом). Так как там строчки были разлинованы специфическим образом, то я не обращал на них внимание, а писал на глаз, применяя выработанный на старых бланках метод такого письма. Я пробовал подлаживать под них разлинееную жирными чернилами трафаретку, но мне казалось, что те пара мгновений, уходивших на ее перекладывание, отнимают к у меня все рабочее время, а потому предпочитал писать, как получалось. Получалось криво, но я терпел, полагая, что ничего смертельно опасного в этом нет.
С каким трепетом наполнялось мое импровизированное хранилище, я всегда придирчиво окидывал взглядом груды исписанных страниц, которые плотно уместившись в папке приобретали вид стройный и упорядоченный. Ежедневно, не зависимо писал я что-то или нет, содержимое папки подвергалось ревизии и вновь складывалось в только мне понятном образом. Потом важно было спрятать мои сокровища так, чтобы никто даже мысли не мог допустить найти их. Отчего-то казалось будто все только и думают о том, как бы это добраться до моих набросков и начинаний. Я боялся, что меня прочтут, но в то же самое время с трепетом хотел этого.
Шли годы, все сочиненное по-прежнему умещалось в старую папку, которая распиралась во все стороны и для ее закрытия приходилось прилагать неимоверные физические усилия. Процесс такого творчества останавливался сам собой, стоило только в жизни произойти чему-нибудь важному - поступление в техникум, учёба в институте, работа, женитьба. Я с тоской смотрел, а все чаще просто вспоминал, о своей папке, мне казалось, что именно в этом мое предназначение и все мои шаги в этом большом и непонятном мире только отодвигают от истинной цели. Но с каждым разом сила притяжения к творчеству становилась меньше, а перерывы между писанием увеличивались – сперва неделя, затем месяц, а вот уже и несколько лет не писано ни одной строки.
Но я всегда помнил о детской мечте – быть писателем. При всяком новом впечатлении хотелось отразить его на бумаге, но стоило замешкаться и все – вдохновение ушло, желание писать испарилось вслед.
Тянулись годы, и я уже не помню где спрятана папка с набросками, а главное – мне безразлично. Кажется, что ничего интересного и важного там нет, а сентиментальность не мой конек. Я нахожу миллионы оправданий для того, чтобы не идти к мечте – устал, не совсем развит, необходимо накопить опыта, стоит немного подождать, это не мое, и пора забыть об этом, у меня нет таланта, мне не справиться. И еще много всякого забавного, но неизбежно дающего успокоение. Но ответ прост – на самом деле мне лень. Лень садиться и писать, писать не просто разрозненные строки, а работать последовательно и упрямо. Работать так, чтобы спина к вечеру болела задубев за день сидения перед компьютером.
Мне не хочется идти по пути страданий и лишений, которые должны быть, согласно литературных стереотипов, неизбежными спутниками писателя. Хочется взмахнуть рукой, а дальше: «По щучьему велению, по моему хотению».
Я обманываю себя, вру себе и не стесняюсь, я продолжаю искать оправдания и прятаться за ними.
Но все равно, в глубине души продолжает жить моя наивная, чистая мечта – быть писателем. А потому утереть остается слезы жалости к себе любимому и попробовать совершить самый важный поступок в жизни, сущую мелочь – воплотить мечту в жизнь!

Май 2017