Сундучок, глава 3

СУНДУЧОК ВОСПОМИНАНИЙ,
       или
НЕ УГОДНО ЛЬ ПРОСЛЫТЬ АНТИСЕМИТОМ?
(многоглавый роман
с автобиографическими и географическими деталями,
а также с выстрелами, взрывами и гибелью разных людей,
иногда с картинками, но чаще без матюгов)

                Есть у каждого бродяги
                сундучок воспоминаний…
                Из стихотворения «Бродяга»
                (1934), автор — Д.Б.Кедрин.

Глава 3. КОЕ-ЧТО О ЖЁЛТЫХ ЗВЁЗДАХ

                В пустынной местности на Гол`анском плато
                приблизительно в восьми милях, то есть
                в тринадцати километрах к востоку
                от «Пурпурной Линии» телепилотируемый
                летательный аппарат израильских ВВС путём
                самоподрыва уничтожил группу военнослужащих
                неустановленной государственной принадлежности
                после того, как был атакован их огнём
                из индивидуального стрелкового оружия.
                Какие-либо заявления и комментарии
                от правительств Сирии и Иордании
                пока не поступали.
                Из вечерней сводки новостей.
                «Би-би-си», 05.11.1975.

В 1975-ом год`у при окончании курсов переподготовки молоденьких офицеров в одном из крупных населённых пунктов Западного Казахстана оказался я секретарём комсомольской организации этой «учебки».
В том «заезде» на курсы насчитывалось ровно 40 военнообязанных. Приблизительно два с половиной десятка — свежеиспечённые «летёхи» (по 22-23 годика), только что выпорхнувшие из училищ в Киеве, Ульяновске, ещё откуда-то — из Орджоникидзе, кажется? Остальные призваны из народного хозяйства. Эти были постарше, посерьёзнее. А самым «старым» и серьёзным из комсомольцев начальнику курсов капитан-инженеру Затопорцеву виделся я — потому и угодил на пост секретаря.
Был среди нас и один член КПСС. Из Питера. Фамилию носил звонкую, если не сказать «звучную», но я как-то её подзабыл. Начиналась она с букв «Хар» — это помню, ибо в коллективе сей «партайгеноссе» с х`оду получил прозвище «Харя». (Харламов? — Нет, Валерий Харламов — тогдашний народный герой, знаменитый хоккеист. Харатьян? — Нет, Дмитрий Харатьян — теперешний киногерой, лицедей-красавчик.) Имя было старомодное… Аггей? Авд`ей? `Авдий? Азарий? Выглядел ещё более солидно и зрело, чем я. Меня поражала (и привлекала) его внешняя схожесть с известным артистом Ефимом Копеляном (умершим от инфаркта той весной). Отталкивали внутренняя «гниловатость», неувядающая готовность нагадить ближнему, укреплённая специфически-национальным высокомерием. А само оно зиждилось, как всегда в новой эре и до неё, на стихах из Торы (Бытие, 28-ой в гл. 32; Второзаконие, 16-ый и 24-ый в гл. 7) и из Книги Пророка Исаии (23-ий в гл. 49, 10-ый и 12-ый в гл. 60), которые за давностью лет окаменели, словно постулаты в классической геометрии. Как же его звали, как же? — Забыто. Да и ладно, впрочем: ведь отнюдь не он — главный герой сего рассказа.
                * — * — * — * — *
С приходом ноября началось рассовывание выпускников нашей «учебки» по «точкам», рассыпанным преимущественно на южных берегах… Северного Ледовитого океана. Кого куда конкретно — решалось в Москве, в ГУК (Главном управлении кадров) МО (Министерства Обороны) СССР. Решения, как правило, не совпадали с пожеланиями, ибо пожеланиями лейтенантов столь высокое начальство не интересовалось.
Молодёжь, романтического задора которой не погасили ни суровые будни военных училищ, ни рано обретённые жёны, спокойно получала предписания в Хатангу и мест`а, лежащие к осту от неё, — в Якутию (низовья Лены, Индигирки, Колымы) и на Чукотку. Например, Толстодубов Серёжа (берите круче: Сергей Иванович, родился 19/VI-1954), не сплюнув ни разу, легко направился в село Марково, расположенное в среднем течении рек`и Ан`адырь…
Оптимизм «народников» (флотский народ называет их «пиджаками») сдерживали разные семейные обстоятельства.
                * — * — * — * — *
Гена (Гедеон Соломонович) Гальдман через год после окончания единственного политеха, имеющегося на территории Молдавии, добровольно выпросился послужить в «савейском войске». Этот мужчинка (не очень высокий) 25-ти лет, в недавнем прошлом штангист-перворазрядник, по глупости тренера «порвавший» спину и уж`е забывший дорогу к помосту, очутился в центре конфликта, напоминающего шекспировскую трагедию про Ромео и Джульетту. Родители и родственники Гены (человек 8 — так сказать, клан кишинёвских «Монтекки») добились (не без груды денег, хлопот и стенаний, естественно) разрешения выехать целым каг`алом из СССР на ПМЖ в Восточное Средиземноморье, а «непутёвый» Генд`ос влюбился (без сомненья, навеки!) в чужеплем`енную девушку — русскую Ксению («Ксения» в переводе с греческого как раз и означает «иностранка»). Она позволяла называть себя Оксаной. Любовь была чистой и взаимной, но сильно осложнялась тем, что Ксюша-Оксанка пока не хотела покидать спокойную, родную и достаточно тёплую страну. Многовероятному после свадьбы с евреем отъезду противились наотрез и все её «предки» (противились они и этакому межнациональному мезальянсу вообще, но не очень категорично). Кроме того, ей на пути к диплому о высшем образовании предстояло одолеть ещё два институтских курса (очно). Вот Ромео и решил «перетоптаться» эти 2 г`ода в погонах младшего офицера СА (Советской Армии): во-первых, выждать (авось, патриотические мировоззрения Джульетты и старших членов семьи кишинёвских «Капулетти» переменятся к лучшему); во-вторых, предотвратить бурное нарастание количества и интенсивности ежедневных скандальных «разборок» со своими «патриархами»; в-третьих, он предполагал, что п`ару лет на мирном Крайнем Севере России компетентные `органы Израиля пот`ом зачтут-таки фактором, освобождающим от службы в ЦАХАЛ-е (едва ли не перманентно воюющем с арабами своими и заграничными).
Посторонним людям весь этот расчёт казался (навскидку) то ли шибко наивным, то ли шибко мудрёным, но сам Гедеон-Геннадий считал его не наивным и не мудрёным, а воистину мудрым, достойным не просто Соломонова сына, а прямого потомка древнего царя Соломона. Напис`ал под диктовку горвоенкоматовских чинов рапорт (гот`ов, мол, к отправке в любой район Советского Союза), спустя некоторое время — второй такой же, а вслед за третьим его и «повязали». На переподготовительных к`урсах в УТЦ (учебно-тренировочном центре) мы стали хорошими приятелями: я тоже когда-то таскал к небушку штангу, он был неглуп и порядочен. Слегка тревожился, будучи южным «фруктом», за свою способность противостоять холоду. Попал в лагерный край, но не на Колыму, а в район Сер`ова—`Ивделя. Тамошние температуры были немного комфортнее, чем за Полярным Кр`угом.
                * — * — * — * — *
Алексея Мстиславовича Окшина, призванного из г`орода Петр`а и Володи, ни про патриотизм, ни про причины минорного настроения, ни про личную морозостойкость никто не спрашивал. Маму его — тоже. А она доживала на этой планете последние недели в тисках неумолимого рака. Сыну оказаться бы к весту от устья Об`и — хотя бы на Печоре, чтобы в случае печальной необходимости было как можно меньше шансов опоздать на похороны. Ну и что? По приказу ГУК Алексея ждали окрестности сел`а Каменское в Корякском автономном `округе. Географическая нордовая широта (62°) почти та же, что и у Петербурга-Ленинграда (60°), но остовая долгота — 166° — оставляла мало надежд успеть. Ведь — вдобавок ко всему предстоящему г`орю — близилась российская зима.
                * — * — * — * — *
Константину Никандровичу Матифееву гостеприимно подмигивала огнями ВПП (взлётно-посадочная полоса) небольшого аэропорта, обслуживающего пгт (посёлок городского типа) Эгвекин`от (что в переводе с чукотского означает «Немые Камни») и близлежащий вольфрамовый рудник.
Супруга — уроженка единственного г`орода-героя на Беларуси — капризничала в трубку междугородного телефона: «Не хочу ехать! В такую даль, в такую глушь — не поеду!».
Костя уговаривал: «Давай, это ведь уж`е Западное полушарие Земл`и, там Аляска рядом, американское ТВ будем смотреть! Давай, как обживусь, прилетай, месяца через полтора, к Новому г`оду! Давай, любимая! Давай, а?».
Лучше бы он этого не делал.
Любимая послушалась, согласилась, прилетела — и н`ачала давать. Давала всем: командиру ч`асти, замполиту и зампотеху, сменным инженерам и инженеру-энергетику, а также прапорщикам, обретающимся на должностях фельдшера, интенданта и автотехника. Не оставались без её ласк ни старшин`а, ни бедные сержантики, ни ещё более бедные солдатики. Численность гарнизона «около Аляски» в сопках над заливом Креста составляла 27 человек, включая офицеров и прапорщиков, но не считая их жён (если у кого таковые были).
В первую неделю (до 8-го) марта 1976-го Константин развёлся (и, перейдя таким способом в категорию «морально неустойчивых», порушил личные надежды на приём в партию). Однако добрейшая и сладчайшая дамочка-давалочка не восхотела возвращаться в Европу и жить на собственном коште. Имя «Раиса» в переводе всё с того же лукавого греческого языка означает «лёгкая». Ещё полтора г`ода она ЗАПРЕДЕЛЬНО лёгким поведением колола глаз`а, терзала уши и д`ушу бывшего супруга. Камни Эгвекин`ота не нарушали своего привычного многовекового молчания.
На Больш`ую Землю Костя и «эта шлюха» улетели одним б`ортом (но, ёжику понятно, в разных рядах кресел) в августе 1977-го.
Я случайно встретился с нею в Минске 17 лет спустя — в издательство ко мне пришла гражданка «с улицы» поработать наборщицей, сообщила свою фамилию. Фамилия прозвучала очень знакомо. Буквально ни с того ни с сего мой зам-заика, только что по чайной ложке в час вымучивавший из себя доклад о напрягшихся отношениях с полиграфистами, взялся гладко-бегло повествовать о своей двухгодичной службе на радиостанции в Пев`еке. Г-жа Матифеева подхватила: «О, и я в тех краях бывала!» — «В какие годы?» — спросил я. Да, это оказалась она! Находиться близко было опасно: от зрелой (если не говорить: потасканной) женщины непрерывно катились жаркие в`олны сексапильности, лишавшие самцов разума и сдержанности, побуждавшие наброситься на тело самки тут же, не задёргивая штор. Энтомологи говорят о так называемых феромонах, благодаря которым в брачный период насекомое находит себе партнёра, даже если удаление измеряется километрами. Видимо, Рая излучала свои феромоны в удесятерённом количестве. Я не принял её на работу — в память о друге Константине (он напрочь спился и к началу 1990-х годов умер в грязном одиночестве прямо на пол`у съёмной комнатки под чёрно-белым портретом Мао Цзэдуна).
                * — * — * — * — *
Но всё это происходило позже, позже…
А в первый вечер ноября-месяца г`ода 1975-го новой эры сидел я на втором этаже штаба «учебки» в предбаннике её командира и споро тюкал двумя пальцами в клавиши механической пишмашинки «Башкирия» — готовил комсомольские характеристики лейтенантов, которым предстояло убывать на «точки». Той же работой для убывающих в те же поистине отдалённые мест`а рядовых, ефрейторов и сержантов чуть ли не круглосуточно занимался весь строевой отдел штаба. Следствие: там ни свободных машинок, ни свободных машинисток-машинистов для офицерских курсов не нашлось. Я пробовал «стряпать» эти характеристики вручную, однако внешний вид их был забракован уж`е на уровне капитан-инженера Затопорцева. Попросил дружков — Гену и Костю — переписывать более-менее разборчиво с моих черновиков, но ребята скоро сдались:
— Как гласит старая-престарая румынская шутка, — сказал Геннадий, — власти не смогли прочитать рукописные требования на плакатах, с которыми врачи вышли бастовать, и поэтому забастовка закончилась пшиком…
— Чем закончилась, чем? — не сразу въехал Костя. — Газами их пшикали, чтобы разогнать?
— Нет, одеколоном из пульверизаторов, как в парикмахерской, — встрял, ехидно ухмыльнувшись, проходящий мимо Харвиндт.
Вот, вспомнилась мне только сейчас фамилия псевдо-Копеляна — Харвиндт!
— Не лезь в разговор взрослых, мальчик! Проходишь мимо — иди себе, пока здоров, сопи в две дырочки, — огрызнулся огорчённый я.
— Это кто здесь взрослый? Это кто здесь мальчик? — нахал подпустил угрожающую нотку в интонацию.
— Плыви, плыви, г..но зелёное, — Гена почему-то недолюбливает Харю, хотя у обоих одна и та же «хромая» национальность. Киргизы, уйгуры, татары (я в детстве навидался и тех, и других, и третьих) держатся за «своих» неотрывно до победного (или бесславного) конца.
Харвиндт, или попросту Харя, бзднул и ушёл.
Мы переместились из загаженного воздуха курилки опять в красный уголок. По пути я самокритично поведал друзьям старый-престарый австрийский анекдот: «А что графолог сказал про твой почерк?» — «Сказал, что я злой и агрессивный человек…» — «А что тогда ты?» — «А я как развернулся, как дал ему в рожу за враньё!».
Генд`ос улыбнулся:
— Толян, почему австрийский?
— Ну, там у них графологи, неврологи, френологи, психоаналитики всякие…
— Фрейд, что ли?
— И Фрейд тоже.
— О, герр З`еникофф, вы-таки знакомы с герром Фрейдом?
— Ай, будя вам насмешки строить над молодым вьюношей, герр Гальдманн! Подскажи вот лучше: как с этими характеристиками мне выкрутиться побыстрее?
— Пусть замполит бланки даст 40 штук, а ФИО мы впишем чертёжным шрифтом.
— У него бланки только для бойцов. И то — для особо не одарённых. Для офицеров, велит, тексты должны различаться. У каждого, мол, надо свою «изюминку» отметить.
— Да кто их сравнивать будет? И где? На «точках»? Магаданские РРС с воркутинскими по КСС будут тексты сверять — различаются или нет?
(РРС — радиорелейные станции. КСС — каналы служебных связей.)
— Замполит же и заявил: буду сравнивать, иначе ни подписи, ни печати не поставлю.
— Когда коту делать нечего, он…
— Этому котику всё время делать нечего… — подытожил Константин.
— Тык-дык точно, товарищ лейтенант-инженер Матифеев! Ну, паренятки, помогите же мне хоть «изюминки» приличные напридумывать, а пот`ом подкачусь к секретарше командира, ручки ей обслюнявлю, упрошу…
— Это через буфет надо подкатываться. Там отъезжающие не весь шоколад ещё разобрали?
— Вот заодно и проверю. Может, и в город выскочить, шампанское поискать?
— О, Таляма, ты не только пузатый, но и хитрый, как японец. Нам, значит, тут уродоваться, «изюминки» сочинять, да ещё приличные, а ты по магазинам пойдёшь с продавщицами хи-хи-ха-ха? Забивай там стр`елки тогда уж`е и для нас с Костей!!
— Я лучше телеграммочку Оксаночке в Кишинёв забью, ага? Если «ага» — гони целковый…
                * — * — * — * — *
Если не кривить душой, — я понимаю, отчег`о Гена недолюбливает Харю.
Пять с гаком недель назад случилось так.
Курилка (точнее, умывальня) наша расположена через коридор ровно дверь в дверь со «служебными апартаментами» капитан-инженера Затопорцева. Поэтому курить в ней он запретил — по крайней мере, пока на дворе сто`ит тёплая погода. Умывальня оснащена парой крупных зеркал, перед которыми наш «молдован» в свободные минуты подстригает всех желающих.
Надвигается ночь осеннего равноденствия.
На табуретке под умелыми руками Геннадия (никто бы не подумал, что толстые пальцы штангиста могут обеспечить ножницам такую быстроту и поворотливость!) восседаю я (без простыни, голый по пояс, н`оги сложены «четвёркой»: правая щиколотка на левом колене) и курю «Беломорину», чтобы полнее словить потребительский кайф. Мастер потихоньку придаёт моей физиономии самурайский вид. Кр-расота! Л-лепота! Благ-годать!
С парадного торца в коридор офицерской казармы заходит Затопорцев — и Харя, дневалящий в эти часы, орёт, прежде чем его поприветствовать:
— Эй, в курилке, кончай смолить!
Затем щёлкает каблуками, подбрасывает правую кисть к козырьку и начинает тараторить уставное:
— Курсы, смирно! Товарищ капитан-инженер, за время моего…
Затопорцев отмахивается и быстро устремляется к умывальне. Бежать ему шагов 25. Я легко успеваю заплевать папиросу. Прячу её в брючный карман. Капитан-инженер с порога нюхает дымную атмосферу:
— Кто курил?
Мы оба вытягиваемся, и я открываю рот:
— Товарищ капитан-инженер…
Собираюсь договорить «…виноват я, лейтенант-инженер З`еников», но Генд`ос опережает, не тратя секунд на, казалось бы, обязательную преамбулу:
— Я. Лейтенант-инженер Гальдман.
— Вижу, вижу, что не Иванов. — Старший по званию и по должности изволит шутить. А мгновением позже показную шутливость сменяет отрывистая взбучка:
— Лейтенант-инженер Гальдман!
— Я!
— Объявляю вам выговор за курение в неположенном месте!
— Есть «выговор»!
Пообщались, значит. Затопорцев глядит в ту сторону, откуда пришёл. Значит, сейчас и однопартийцу Харвиндту фитиль воткнёт (за отсутствие бдительности)? Нет, промолчал. Разворачивается к своей двери. Кричу ему уж`е почти в затылок:
— Разрешите обратиться!
И снова вижу худощавое лицо:
— Обращайтесь.
— Лейтенант-инженер З`еников. Товарищ капитан-инженер, разрешите доложить: лейтенант-инженер Гальдман ошибся!
Будь у меня рукав, Гена дёрнул бы за него. За неимением рукава щиплет мою поясницу.
— Освещайте!?
— На с`амом деле курил здесь я. Вот, — вынимаю из кармана вещественное доказательство. Генд`ос опять щиплет мою поясницу — и пребольно. Героически терплю. Затопорцев:
— Лейтенант-инженер З`еников!
— Я!
— Объявляю вам выговор за курение в неположенном месте!
— Есть «выговор»!
Ну, вопрос исчерпан? Нет, ещё не конец:
— Лейтенант-инженер Гальдман!
— Я!
— Объявляю вам строгий выговор за попытку обмануть непосредственного начальника!
— Есть «строгий выговор»!
Вот теперь — всё. Капитан проникает в свой «закуток», тщательно прикрывает дверь. (Немного загадочен наш капитан: не курит, и слухи ходят, будто сослан он сюда из Ан`адыря за жестокое обращение с подчинёнными, а до того носил майорские погоны.) Геннадий фыркает:
— Ну, ты и балбес, Таляма. Прямо великовозрастный ломодуб. Не мог просчитать реакцию? В самураи не годишься.
— Ты-то зачем поперёд батьки в пекло полез? Взысканий шибко захотелось?
— Спасал комсомольского секретаря своего.
— Думаешь, взыскания помогут тебе на тёплую «точку» попасть? А не наоборот?
— У меня другой расчёт. Ты не кипятись, поразмысли, и сам всё поймёшь.
В дверном проёме появляется злорадная харя Хари:
— Ну что, воины? Получили по пистону? Не горюйте, крепче будете!
— Ты, козёл… — отвечаем мы негромким х`ором. Затем слаженность нарушается:
— …помалкивать должен! — указывает Гена.
— …вернись сейчас же на тумбочку! — советую я.
Харя исчезает.
— Ничего ужасного, Анатоль. Через год снимут с тебя выговор и третью звёздочку дадут.
— Твоими бы устами, камрад…
Ни один из нас тогда, конечно же, не знал, что через год пятиконечная жёлтая звезда украсит мою левую грудь (но на плечах я буду носить всё те же лейтенантские погоны), а Г.С.Гальдман подерётся в техническом здании своей РРС с замполитом (оба — при исполнении служебных обязанностей; тот, слегка выпивший, взялся вне плана громогласно объяснять личному составу дежурного расчёта про никак не зарастающую разницу между евреями и жидами) и предстанет в роли подсудимого перед собранием офицеров ч`асти.
                * — * — * — * — *
Шоколад я купил, шампанского не нашёл. Того и другого следовало ожидать.
Незадолго до 17:30 подкатился к секретарше командира:
— Вы мне поможете?
— А какие проблемы?
Я показал черновики. Она вздохнула:
— Сами-то вы свой почерк разбираете?
— С превеликим трудом, — ответил я честно.
— Откуда такая галиматья, а? Вы же не медик?
На курсах у нас, помимо технарей, числились 3 или 4 врача.
— Нет. Радиотехнический в Минске закончил.
— Чистописания, значит, в учебной программе не было?
— Чистописания не было, ваша правда. Было по-другому: перед сессией некоторые преподаватели объявляли, что за полный и красивый конспект своих лекций согласны выставить пять баллов «автоматом».
— Ну, и сколько «автоматов» вы насобирали за пять лет?
— Ни одного, ваше величество.
— Ох, моё величество д`ома двое под лавкой ждут, один на лавке. И суббота нынче, и все голодные.
— Вот, пусть те двое, которые маленькие, шоколадом будут сыты, а который большой — любовью.
— Советчик… Вам сколько лет?
— Двадцать семь скоро пропикает.
— А мне сколько? На вид?
Я отважно соврал:
— «Тлидцать тли»! Или тридцать четыре…
— Э-эх, смешной вы лейтенант. Но благодарю за комплимент. Мне сорок девять. Какая уж тут любовь?
— Любви все возрасты покорны, как подметил Александр Сергеич Пушкин.
— Да уж… — она опять вздохнула.
Я отчаялся:
— Ну, если вы должны торопиться, то разрешите хотя бы под`ать симпатичной даме шубку.
— Ишь, какие вы там все разлюбезные в Минске! Сам-то мог бы на этом драндулете попиликать? — и кивнула на «Башкирию», которая уж`е была прикрыта стареньким чехлом.
— Как два пальца… Виноват, сударыня! Хотел сказать: двумя пальцами.
— Откуда навыки?
— Отцу покойному помогал романы перепечатывать.
— Чьи? — в интонации плеснулось любопытство.
— Он сам сочинял.
— Про что?
— Про войну. Про лагерь немецкий в Хохляндии. Про партизанщину свою в Беларуси.
— А-а-а-а… — женское любопытство столь же стремительно потухло. А я уж было приготовился отвечать, если спросит, под каким названием напечатано: «Умереть ст`оя». — Как звали папеньку?
— З`еников Фёдор Кузьмич.
— Давно… ушёл?
— Десятого — первая годовщина.
— А где лежит?
— В Воронежской области.
Третий грустный вздох:
— И мой там, на Дон`у. В сорок втором… Знаете, чт`о мы сделаем, дорог`ой товарищ лейтенант?
— Что?
— Наш Фёдор Кузьмич… — слово «наш» она проакцентировала, имея в виду командира «учебки», полковника Кадлубовского, — у себя ещё побудет час`а три: Москва позвонить обещала. А вы тут посидите взамен меня, чтобы ему не очень скучно там за стенкой было, и повыстукивайте эти характеристики, сколько успеете. Утром я приду, посмотрю, может, сама сумею добавить. Хорошо?
— Хорошо.
— Ну, вот и хорошо. Кто-то шубу обещал помочь надеть… Сейчас предупрежу полковника.
Я сдёрнул шубку с плечиков и притворился лиловым негром. Знаете эту песенку — Вертинского, если не ошибаюсь:
        …И где-нибудь в салонах Сан-Франциско
        лиловый негр Вам подаёт пальто…
Или в притонах?
А когда шубка очутилась на округлых плечах хозяйки, провёл, оставаясь сзади, ладонями по её грудям, как бы разглаживая одеяние спереди. Не придавливал. И уж тем более не тискал. Но женщина замерла на миг, после чего часто задышала и слегка откинулась, сомкнувши свою спину с моим животом. Э-эх, Евгения Афанасьевна, похоже, ваш «большой», который на лавке-то ждёт, и вправду вас любовью не шибко балует… Я прижался мягкими усами к нежным волосам, прикрывавшим изящное правое ушко, и прошептал:
— Спасибо за придумку-выручку… Тебя проводить?
— Нет. — В голосе 49-летней Женечки посверкивали слёзки.
— Хотя бы до КПП?
— Прекращай, не надо. Знаешь эту побасёнку: «Не трожь, а то захошь…»?
— Знаю.
— Вот и славно. Счастливо оставаться, успешно поработать, до завтра. Когда позвонят из Москвы, отрапортуешь по форме и переключишь на Кузьмича. Вот этим тумблером. Сам не подслушивай. Если спросит чаю — приготовишь, там в шкафчике кипятильник-кружка-графин-заварка… Всё, всё, я убежала, не целуй меня…
— До свиданья, Евгения.
Интересно: а что происходит, когда нарядиться ей в шубу вечером помогает наш бравый полковник?.. Ай, глупый Таляма, не распаляй себе фантазию. Исстрадался ты, бедняКга (в такой манере — с непременным звуком «К» перед «г» — произносит подобные слов`а Гена Гальдман: «трудяКга», «бродяКга», «работяКга»), за два месяца без баб-с…
                * — * — * — * — *
«Башкирия» была помоложе своей постоянной «эксплуататорши», но едва ли не старше меня. Однако не хлябала. Работа пошла бойко: спустя час в стопке готовых красовались 5 характеристик, через два — 11. Только не забывай освежать копирку (печатал я по 2 экземпляра), а лента почти новая, и литеры недавно прочищены. Чаю Кадлубовский не требовал. Может, у него там свой «чай» в сейфе прятался — молдавский, дагестанский или армянский?
— Заглотил бы ты сейчас «Арарату» 5-звёздочного к`апель 50, Таляма?
— Да запросто, товарищ полковник!
— Ну-ну, не отвлекайся! Сначала дело сделай!
И вправду, чего это я размечтался, губу на чужой коньяк раскатал? Пилить надо, пилить, как говорил Паниковский. Пиликать надо, пиликать — так сказала бы Женечка…
К моменту 20:14 местного времени (18:14 московского), когда раздался длинный звонок, я оформил уж`е 16 из 39-ти своих «подопечных». Приостановил печать 17-го документа, поднял трубку и сказал:
— Вас слушают, говорите.
— Да кто это? Где Евгения Афанасьевна? — осведомился приятный мужской тенор.
— Замещаю её этим вечером. А кто вы? Какие проблемы?
Он озвучил свой позывной и код доступа, я квитировал.
— Итак, чем могу помочь, товарищ «Седьмой»?
— Да переключи на своего «Одиннадцатого», сынок.
— Выполняю.
Слово «сынок», произнесённое к месту и подходящим тоном, не вызывало негативных эмоций. Вот если бы Женя такое употребила в ответ на мои попытки «приблудиться», то мог бы и разозлиться, обидевшись. Хотя в сынки я ей вполне гожусь, элементарная арифметика: из 49-ти вычесть 27 — останется 22, в 22 г`ода рожать не рано…
Подслушивать мне запрещено, это верно, однако же нас с младых ногтей учили: «Пионеры и школьники! Любопытство — не порок, а источник знаний!!». Тем более что тут в левой тумбе как раз лежат великолепные высокоомные наушники «Октава» (увидел, когда искал копирку). А вот на пульте-коммутаторе и гнёздышки для них…
Насколько сумел я понять, «Седьмой» просил у Фёдора Кузьмича для какой-то разовой работы одного «человечка» с наших курсов: чтоб был политически грамотен, морально устойчив, похож на мусульманина, ориентировался в теории РРВ (распространения радиоволн), напрактикован в работе с АФУ (антенно-фидерными устройствами) и КИП (контрольно-измерительными приборами), по-английски «шпрехал» (хотя бы маленько), легко читал топографические карты…
— На какой срок тебе, Селивёрст Иннокентьич?
— Да за неделю, думаю, управимся. А если всамд`ели толковый паренёк окажется, то я его совсем к себе заберу.
— У меня ж приказ ГУКа есть на каждого.
— Да не волнуйся, Фёдор Кузьмич, мы любого сорванца отобьём у ГУКа, лишь бы пахал исправно. Ты ж помнишь, «пренценденты» были…
— И где тот «пренцендент» теперь кантуется?
— Да выслали его на «точку» — не хуже и не лучше других. Ну что поделать, не оправдались надежды, обсечка вышла. Конь, говорят, о четырёх ногах, и то спотыкается… Зато «за речкой» побывал твой «литер», будет ему теперь о чём в анкетах пис`ать всю жизнь…
— Ты всё шуткуешь, Иннокентьич?
— Да и ты не грусти, Кузьмич! Найди человечка, а? Завтра в это же время я тебе перезвоню, дашь кандидатуру, лады? Посмотрим тут его биографию, а послезавтра я у вас буду с ящиком «Арарата» 5-звёздочного, соберёмся — и на крыл`о! Когда приборы верну, ещё ящик подброшу…
— Ну, умеешь ты мотивировать, Селивёрст! Живого м`олодца променять на 2 ящика «Арарата»! Пускай даже 15-звёздочного! Чт`о скажет моя старенькая мамаша?
— Да ремня от душ`и даст, Фёдор, ремня, так что заранее заложи в штаны альбом свой выпускной! Кстати, как она там у тебя?
Дальше пошёл вежливый трёп двух заядлых дружбанов о самочувствии неизвестной мне старушки. В отличие от неё, московский «резидент» явно принадлежал к людям, с которыми я где-то когда-то встречался. И не просто видел, а минутку (или даже две) беседовал. Определённо знакомая манера разговаривать: «Да» (или «Дак») в начале каждой реплики, «всамд`ели» (чисто рязанский вариант произношения), просторечное «обсечка» вместо «осечка»… И незатёртое (хотя и слегка обветшавшее) сочетание имени-отчества — Сильвестр Иннокентиевич — я уж`е анализировал раньше. В переводе с латинского «Сильвестр» — «лесной», а «Иннокентий» — «невинный». Лесной сын невинного человека. Маугли, одним словом…
И тут я его вспомнил — это капитан второго ранга Линзуков! Некрупный (на вид — килограммов 65 вкупе с чёрной шерстяной формой, погонами и орденами, а также пуговицами «из жёлтого металла», как пишут в милицейских протоколах), темноволосый. Мимика, как у Жана Марэ (в кинофильмах про Фантомаса). Подвижность рук и ног, как у Луи де Фюнеса (комиссара Жюва из тех же фильмов). Однако кожа (на участках, доступных глазам, ведь в парилку я с ним не загуливал) смуглее, чем у обоих французов, вместе взятых. И вправду — Маугли…
Он приезжал из Москвы в Минск на мандатную комиссию, устроенную в облвоенкомате для «пиджаков» из нашей республики. Выступал в статусе главного «купца» от того Управления, которому республика нас «продавала». Нашёл время и возможность поговорить с нами со всеми, причём не только на официальном заседании комиссии, но ещё до него — в коридоре, на лестнице, в курилке. Оценивал-приценивался. Выбраковывал-отсеивал. То есть к моменту нач`ала заседания сложил себе личное мнение о каждом призывнике…
Точно, я знаю К2Р Линзукова! Он нам тогда на лестнице внушал, что никогда не сменит цвет своего обмундирования («Да никогда я не дам переодеть себя в хаки!»), хотя служит в Белокаменной и настоящего м`оря давно уж`е не «нюхал».
Интересно: зачем ему теперь понадобился наш «зелёный» лейтенант с заявленными качествами? Кстати: почти все те качества сейчас вворачиваются мною (по наущениям Гальдмана и Матифеева) в тексты характеристик. Исключение, пожалуй, лишь одно: «похож на мусульманина». Нельзя такие слов`а о комсомольце пис`ать. Не вяжутся они с утверждениями типа «политически грамотен». Может ли «политически грамотный» комсомолец одновременно быть «похожим на мусульманина»? Это же нонсенс! Не надо, не надо мне замполита дразнить…
Опять же аккуратно, стараясь не создавать шорохов, слышимых собеседникам, я рассоединил наушники с секретарским пультом и вернул их на прежнюю позицию в левую тумбу. Допечатал 17-ю характеристику, приготовил закладку для следующей. Вышел Кадлубовский. Я вскочил и принялся пожирать его глазами:
— Здравия желаю, товарищ полковник!
— Здравия желаю. Не кричи сильно. — Он по-простецки подал мне мощную крестьянскую руку. — Кто таков?
Я пожал руку и назвался согласно уставам, но добавил свои имя и отчество. На отчество он отреагировал ожидаемым образом:
— А как полностью отца зовут?
— Звали, товарищ полковник. Был двойным вашим тёзкой — Фёдор Кузьмич.
Последовали те же вопросы: «Давно ли схоронили?», «Где?». Я отвечал.
— От чего умер? Эхо Отечественной? Раны? Осколки?
— Есть… Было и то, и другое. Но умер от инсульта.
— Долго мучался?
— Почти две недели.
— Последний вздох на дом`у?
— Нет, в ЦРБ — центральной районной больнице.
— Ночью?
— Ранним утром, в 03:52 по Москве.
— Кто был рядом? Кто засекал момент? Соседи по палате?
— Нет, «закуток» там однокоечный был, а рядом с койкой — на раскладушке без матраца — дежурил я сам…
Кадлубовский буркнул себе под нос что-то вроде: «Так, п`онято, хватит». Затем спросил разборчиво:
— Куришь, Анатолий Фёдорович?
— Так точно, товарищ полковник! «Беломор»!
— Ну, я ж просил не кричать. Дай одну…
Мы задымили.
— Ты чего тут на этой «балалайке» тренькаешь?
— Характеристики для братьев по оружию.
— Комсомол`ист?
— Так точно. И не простой комсомолец, а секретарь курсов.
— Ну, дай почитать.
— Сколько дать, товарищ полковник?
— А сколько сделал?
— Семнадцать.
— А давай все!
Он понёс бумаги в кабинет и уселся изучать, вертя в своих пальцах деревенского кузнеца карандаш, выглядевший на их фоне тонкой хрупкой палочкой. Дверь оставил распахнутой.
— Я продолжу, Фёдор Кузьмич?
Нужно было спросить: «Разрешите продолжать, товарищ полковник?» — но я, видите ли, без ужина немного обнаглел. Он поднял умный взор:
— Вперёд! Нет, подожди. Тут у меня бутерброд «завалялся», согрей себе чаю.
— Спасибо. А вам?
— Нет, мне не надо. Скоро по домам разбежимся.
— Дверь прикрою, чтоб стук пока не мешал?
— Правильно.
Возиться с кипятильником для одного себя не хотелось. Сжёван был этот «бутер» (с варёной колбасой типа «Эстонская») всухую, медленно. Кончился он аккурат с последним ударом в «лик» 18-ой характеристики. Крошки я бережно собрал в рот.
Зарядил «Башкирию» 19-ой закладкой. Похоже, сегодня выстучу ровно половину от необходимых 39-ти?
Нет, опять зря размечтался. Полковник вышел из кабинета в застёгнутой шинели и под фуражкой.
— На дворе метель, товарищ полковник!
— Не волнуйся, лейтенант. Мне ж только до машины дойти. Собирайся!
Вручил мне 17 пар листочков и, пока я наряжался-упаковывался, прочитал 18-ую. Вздохнул и стал спрашивать:
— Ты свою ещё не изготовил, значит?
— Никак нет. На десерт оставил.
— Теорию РРВ изучал?
— Прослушал такой спецкурс в вузе. Читал доцент Купчинов. У него, говорили, «пятёрку» получить трудновато.
— Ты получил?
— Ну, подкупил я его воспроизведением его же виртуозной и стройной математики.
— Молод`ец!
Ответить на похвалу, как велит устав («Служу Советскому Союзу!»), я не успел, ибо Кадлубовский сыпанул ещё ряд вопросов:
— Практически премудростями построения АФУ владеешь?
— Да, фантазия есть. Но нужна бы ещё и хорошая мастерск`ая. Слесарно-столярная. Впрочем, можно и на коленке слепить путёвую антенну — «Голос Америки» или «Би-би-си» в деревне слушать.
— Почему в деревне?
— В городах глушилки мощные понаставлены. Но радиус действия у них ограничен.
— С инструментами, значит, дружишь?
— И с металлообрабатывающими станками тоже. Из средней школы вышел фрезеровщиком II-го разряда. Второй — не пятый и даже не четвёртый, но это ж была общеобразовательная школа, а не спецПТУ.
— А с контрольно-измерительными приборами?
— После вуза проработал 4 г`ода в Минском НИИ МРП.
— Что такое МРП?
— Минрадиопром.
— Какие приборы освоил?
— Ламповые вольтметры, волномеры, свип-генераторы, мегомметры, осциллографы разных типов…
— Прекрасно! А сколько языков знаешь?
— Пять.
— Ох, ни себе хрен`а полиглот! Какие?
— Перечислить?
— Ну, давай по порядку!
— Загибайте пальчики, товарищ полковник: русский устный, русский письменный, русский матерный, белорусский устный и английский.
— Вправду знаешь английский?
— А то!
— Ну, скажи что-нибудь по-английски?
— Хенде хох!
— Эх, врёшь, лейтенант, — это по-немецки.
— Правда?
— Двух мнений быть не может.
— А, ну, тогда, значит, шесть.
— Что «шесть»?
— Шесть языков у меня.
Он наконец-то понял «шутку юмора» и захохотал. Мы погасили свет и закрыли на ключ кабинет и предбанник. Последнюю дверь, кроме того, полковник опечатал.
— Фёдор Кузьмич, а мокрая приборка?
— Утром придёт тётушка Агафья, протрёт за пять-десять минут.
— Солдатикам нельзя доверять?
— Можно, но только в моём присутствии.
— Разрешите спросить?
— Давай! На любой вопрос — любой ответ. Таков мой личный девиз.
— Замечательный девиз! Сколько вам лет?
— Пятьдесят восемь.
— Отцу 30-го октября исполнилось бы 56. Он с 1919-го.
— А я с 1917-го. Ровесник Революции, значит.
— Ну, Праздник Революции тут уж`е без нас встречать будете.
— Встретим. Не впервой. Однако английским языком ты всё-таки владеешь?
— Техническим — лучше. Бытовым — хуже. Но с неграми-кубинцами в пивнухе мог объясниться, чтоб в морду раньше времени не слазили.
— Что ж они, дерзкие очень?
— Пока под прикрытием нашей Че-К`а — да.
— А бывают не под прикрытием?
— Бывают.
— И кто тогда ком`у в морду лезет?
— По-всякому случается, товарищ полковник.
— А кого уносят с м`еста драки?
— Наших не уносят. Наши вынуждены убегать. Сто первый приём джиу-джитсу — вся надежда на быстрые н`оги. Иначе пот`ом не отмажешься.
Под этот разговор мы спустились по лестнице, сдали засуетившимся дежурным ключи и вышли на штабное крыльцо. Тут-то Кадлубовский меня и спросил:
— Ты капитана второго ранга Линзукова знаешь?
И я понял: кандидатуру он, похоже, сыскал!
— Да. Познакомились в Минске. Но водку вместе не пили, естественно.
— Не расстраивайся. Всё ещё впереди. Чтобы завтра к 20:00 был у меня под рукой!
— Слушаюсь!
— Ну, ступай ночевать.
Он снова сунул мне огромную руку, после чего натянул кожаную перчатку и, небрежно козырнув, двинулся к машине. Я тщательно откозырял в ответ, прижимая левым локтем к одноимённому карману шинели папку с документами.
                * — * — * — * — *
— По службе здесь взыскания есть?
— «Выговор» от начальника курсов.
— Когда получил?
— 21-го сентября.
— За что?
— Покурил не там, где положено.
Кадлубовский хмыкнул. В адрес Затопорцева, что ли?
— Где «выговаривали»? Перед строем?
— Никак нет, на месте совершения «преступления».
— В «Учётную карточку» записан?
— Так точно.
— Напрасно, напрасно… А поощрения, благодарности имеешь?
— Благодарность. От него же. Объявлена перед строем. 23-го сентября.
— Вот это — прекрасно! Считай, что «выговор» погашен. За что благодарил?
— За отличную стрельбу из пистолета имени советского конструктора Николай-Фёдорыча Макарова.
— У нас в т`ире? Или выезжали в п`оле? Дистанция?
— Двадцать пять. В п`оле.
— Зачётных три?
— Так точно, три.
— И сколько ты наколотил?
— Двадцать три очка.
— И это он называет «отличной стрельбой»?
— Фёдор Кузьмич, но товарищ капитан-инженер Затопорцев не виноват, что у всех остальных наших молодых офицеров результаты были ещё ниже.
— Да, зелень неучёная, жжёте патроны почём зря… Вот я в 20 лет был «ворошиловским стрелком», за кирпичный свой завод выступал на областных соревнованиях — на областных! И всякий раз главные призы брал…
— Так вы ж, товарищ полковник, наверняка с трёхлинейкой мосинской выступали.
— Верно. Ты её живую видел хоть раз, Анатолий Фёдорович?
— Только в музейных витринах. Но уверен, что из трёхлинейки выбил бы 30 из 30-ти на 100 метрах. Ну, минимум 29.
— А очки?
— Так я ж говорю: 30, минимум 29.
— Нет, я интересуюсь: очки твои тебе не мешают… фантазировать?
— Ох, не мешают, товарищ полковник! И из револьвера системы бельгийского конструктора Нагана — не мешали.
— Ты ещё про «маузер» мне расскажи…
— «Маузер» тяжеловат. А из «нагана» в ранней юности мне дядя Володя, младший брат отца, участковый милиционер, давал раз-два побаловаться.
— И где он теперь?
— Дядя Володя? Или тот «наган»?
— Владимир Кузьмич. «Наган»-то при нём ещё?
— Убили бандиты в 1966-м. Про револьвер не знаю — небось, тоже в витрине пылится. В каком-нибудь уголке боевой славы Киргизского МВД…
Эту почти дружескую беседу вёл со мной командир УТЦ полковник Фёдор Кузьмич Кадлубовский вечером в воскресенье второго ноября 1975-го г`ода, коротая время в ожидании нового звонка из Москвы. Женя отпросилась уйти на час раньше обычного, и на её мягкий тёплый стул перед «Башкирией» я взгромоздился в 16:20. Закончил печатать 39-ю (свою личную) характеристику незадолго до 20:00, и теперь мы пили крепкий чай. От с`ахара я отказался.
Всё то, чт`о я «наваял» нынче, командир перелистывал без особой вдумчивости и карандашных «птичек». Он уж`е сделал выбор. Ещё вчера.
                * — * — * — * — *
Длинная трель вызова прозвучала, как и вчера, ровно в 20:14. Через минуту Линзукову были сообщены мои первичные анкетные данные (ФИО, место и дата рождения, национальность, социальное происхождение, партийность, образование, в том числе языки). Он попросил передать трубку мне, и Кадлубовский включил динамик своего телефонного аппарата.
— Приветствую!
— Здравия желаю, товарищ «Седьмой»!
— Да, лады, а я буду звать тебя «Семнадцатым». Возражений не имеешь?
— Никак нет, товарищ «Седьмой»!
— Да ты молод`ец, «Семнадцатый», отвечаешь чётко! Меня знаешь?
— Так точно, товарищ «Седьмой»!
— Дак это опять хорошо. А я тебя? Да поведай что-нибудь нормальным языком, не уставным — может, я вспомню по разговору?
— Июнь, мандатная в Минске, кандидат от Первомайского района…
— Да-да, ну-ну?
— Вы говорили, что никакой тыловик, сто пятьдесят пять чертей ему в толстую кишку, вовеки не заставит вас отказаться от тельняшки и флотской формы, хотя…
— Да всё, всё, достаточно, вспомнил! Усы по-прежнему носишь, «Семнадцатый»?
— Так точно, товарищ «Седьмой»!
— Да там на Кузьмичёвых харчах за два-то месяца поседел совсем, поди?
— Никак нет, товарищ «Седьмой»!
— Да ты, сынок, и впрямь молодчина! А борода гуще стала?
— Бороду брею, товарищ «Седьмой»!
— Дак значит, на подбородке слева виден шрамик от пьяной драки в студенчестве?
— Абсолютно верно, товарищ «Седьмой»!
— Да что ты заладил: «Седьмой» да «Седьмой»… Вот вернёмся с тобой из дыр`ы — получу номер поменьше.
— «Шестой»?
— Да нет, хр`ена два, не дождётесь, «шестёркой» не был никогда и не собираюсь! «Четвёртый», если не «Третий».
— Буду рад поспособствовать вам, Сильвестр Иннокентиевич. Если смогу.
— Да сможешь, куда ты денешься… с подводной лодки, да без торпедных аппаратов?
Полковник взял трубку:
— Иннокентьич, ты уж смутил тут совсем моего парня и запугал… до зубов. Вставных.
— Ха-ха, да у него что, своих маловато?
— Шучу.
— Дак я ж и говорю: «ха-ха».
— Ну, давай шутки в сторону, ближе к делу. Завтра появишься?
— Да как штык… из н`осу!
Я улыбнулся: чувство юмора у Линзукова есть, и это чудесно. Я сам бывший кавээнщик (в марте 1967-го, после первой сессии, отрежиссировали и разыграли мы первую КВН-битву среди студентов Беларуси — межфакультетскую в рамках радиоинститута).
Кадлубовский уловил мою нечаянную и ненужную улыбку, сделал знак рукой: «Свободен» — и указал на стопку бумаг: «Забирай». В динамике послышалось:
— Да у парня-то твово, Фёдор Кузьмич, запуганного… до выпадения вставных зубов, до преждевременной седины и лысины, может, вопросы какие возникли?
Полковник взглянул на меня сурово, и это должно было означать: «Все вопросы — в очной беседе». Я притворился, будто не уловил намёка:
— Есть, товарищ «Седьмой».
— Да?
— О какой дыре речь, могу узнать?
— Да можешь, конешно. Только имей в виду: во многой мудрости — много печали. Говоря по-русски, сынок: много будешь знать — скоро состаришься. Завтра «тет на тет» объясню задачу и обстоятельства, дам вводную.
— Желаю вам мягкой посадки, Сильвестр Иннокентиевич.
— Да спасибо, уж постараюсь. Ступай, отдыхай.
— Слушаюсь и повинуюсь, товарищ «Седьмой»! До скорой встречи!
— Да спокойной н`очи тебе, «Семнадцатый»! Кузьмич…
Кузьмич выключил динамик и махнул мне: «Не жди».
Последнее, что я уловил, покидая кабинет командира ч`асти:
— Чт`о ещё мы должны для вас к отлёту подготовить?..
                * — * — * — * — *
Первую половину понедельника 03.11.1975 я провёл у замполита «учебки», получая его росчерки и оттиски печати на характеристиках. Переделывать ни одну не пришлось, но кое-какие споры (нежаркие) случились.
В другой половине дня прибыл С.И.Линзуков. Встречать его на аэродром Кадлубовский меня не взял, хотя к этому ч`асу я освободился — и был бы рад помочь в разгрузке ящиков с 5-звёздочным напитком… Встретились мы с капитаном второго ранга в кабинете «Одиннадцатого» после обеда — около 16:30. По распоряжению полковника документы, потребные для моей отлучки (точнее сказать — служебной командировки в загадочную «дыру»), уж`е подготовили. Упрятав их в нагрудный карман рядом с «Удостоверением личности офицера» в непрозрачной пластмассовой обложке, я услышал от Сильвестра Иннокентиевича:
— Дак ну пойдём, пообщаемся «тет на тет», Анатолий…
— Кто вас куда гонит? — вмешался Ф.К. — Оставайтесь здесь. Вон, «Карта мира» висит.
— Да зачем нам та карта, Кузьмич, — у меня своя есть, более подробная.
И на столе для совещаний К2Р развернул карту Восточного Средиземноморья. Десятивёрстку (то есть с масштабом 1:1000000).
                * — * — * — * — *
Оказывается, задолго до Жириновского с его лозунгом про «последний бросок на юг» эту идею кое-кто в руководстве КПСС и МО считал абсолютно актуальной, своевременной и соответствующей реальной международной обстановке.
На Дальнем Востоке распространение советского влияния к зюйду эффективно тормозил Мао.
Стр`аны Востока Среднего — Афганистан, Иран и (особенно) Ирак — вполне благосклонно относились к стремлению могучего северного соседа вовлечь их в сферу своих интересов и влияния.
«Друзья», населявшие Восток Ближний, не ладили как с Израилем, так и между собой. Объединённая Арабская Республика — Египет и Сирия, к которым в 1958-ом присоединился Йемен, — «задышала на ладан» уж`е с нач`ала 1960-ых годов, когда сирийцы объявили о своём выходе из её состава, а в Йемене трагически не хватало внутреннего спокойствия и единства. Но существовали ещё ОПЕК (Организация стран-экспортёров нефти) со штаб-квартирой в Багдаде, и Лига арабских государств (ЛАГ, образованная в Каире в 1945-м), и созданная ею в 1964-м Организация освобождения Палестины (ООП), которую на конференции в Рабате (октябрь 1974-го) даже король Иордании согласился считать «единственным представителем палестинского народа»… Внешняя политика СССР могла найти — и искала! — себе опору во всех этих «мелкотравчатых» союзах, пусть не слишком единодушных и прочных. Надёжность опоры определяло (помимо прочих факторов) наличие бесперебойной св`язи.
По замыслам кремлёвских стратегов, мощная магистраль св`язи, включавшая в себя не менее полусотни телефонных и телеграфных каналов, должна была тянуться из-под Москвы через Грузию, Армению, Иран и Ирак в Сирию и Ливан. Далее ей предстояло разделиться надвое.
Одна ветвь уходила в Иорданию, Саудию (Саудовскую Аравию) и на крайний юг Аравийского полуострова. На этом направлении вплоть до Индийского океана серьёзных препятствий не ожидалось. В сентябре 1962-го была провозглашена Йеменская Арабская Республика, а в ноябре 1967-го — независимая Народная Республика Южного Йемена, спустя 3 г`ода переименованная в Народную Демократическую Республику Йемен. Спокойствия в обеих «новеньких» странах прибавилось не очень много, но можно было заметить: их «главари» склонны симпатизировать Советскому Союзу (хоть и сдержанно).
Другая ветвь магистрали должна была обеспечивать связь с Египтом, Суданом, Ливией, Алжиром и далее на вест до упора в Атлантику через Марокко (прекрасно!), Мавританию (ещё лучше!), Западную Сахару (совсем хорошо!).
Я спросил про Пакистан.
— Да что я тебе новенького скажу про Пакистан? Ну, послал он на «Войну Судного Дня» в 1973-ем шестнадцать пилотов своих, да и только того. Пакистанцы не рвутся сильно в этот район, у них под боком сосед гораздо более неприятный, ты ж понимаешь, — Индия.
— А Кувейт?
— Да и Кувейт в той войне пытался ограничиться лишь финансовой помощью. Страна маленькая — как маленький щенок: разумно предпочитает «прижимать ушки» в большой сваре… — уж`е чуть-чуть нервничая, ответил Линзуков.
— А Тунис?
— Да, этот «друг» выдвинул тогда около тыщи своих солдат, в дельте Нила вместе с египтянами они и обоср…лись! Да обо всём этом вам должны были на лекциях докладывать!
— Виноват, товарищ «Седьмой»! Наверное, я в тот день в наряде по курсам стоял…
— Да хрен ли тебе в том Тунисе? Мы на Синай ещё не перешагнули!
— Разрешите следующий вопрос?
— Да разрешаю, разрешаю…
— Где намечено «перешагивать»?
Он ткнул правым указательным пальцем в точку, обозначающую высоту «1803» в вулканическом массиве Джеб`аль-ад-Дур`уз (Jabal ad Duruz) к зюйду от Дамаска, а левым — в окрестности городка Исмаилия на в`естовом берег`у Суэцкого канала.
Я переводил свой взгляд туда-сюда:
— Полтысячи километров?
— Дак молодчага ты, лейтенант, истинный глаз-ватерпас! Спасибо, Фёдор Кузьмич: и вправду толкового кадра ты мне нашёл — вишь, без линейки ситуацию просекает!
Фёдор Кузьмич удовлетворённо хмыкнул. Я позволил себе просиять. А капитан второго ранга продолжал:
— Да, сам видишь, расстояние не детское. Но и не смертельное. Да и не будет там пятьсот кэ-м`э — приблизительно четыреста двадцать. Предварительный отбор площадок уж`е произведён, мы с тобой отшлифуем-закончим, с января станцию строить начнут.
— Ну дык поехали?
Он будто бы потерял дар речи. Я выждал секунд десять и спросил:
— А можно узнать маршрут полёта?
— Да махнём напрямую — через Ереван! Не возражаешь?
— Никак нет, товарищ «Седьмой»! Через море, г`оры и пустыни… Когда порулим на старт?
— Да как соберёшься, так и порулим…
— У меня всё готово. Уложился в полевую сумку. Она в казарме курсов. Это минут восемь туда и обратно. Разрешите сбегать?
— Да обожди ты — ишь, какой шустрый да горячий! Пусть загрузят нам аппаратуру да сводку принесут.
— Метео?
— Да н`ахрен мне «метео» (у меня самолёт всепогодный) — разведсводку!
Теперь наступила моя очередь умолкнуть. Но К2Р умолкал минуту назад, должно быть, от восхищения этакой залихватской торопливостью необстрелянного лейтенанта, а я — от слабого недопонимания:
— Разрешите узнать: от кого, зачем?
— Да от Иванова. Вице-адмирала. Юрия Васильевича. Знаешь такого?
— Начальник разведуправления Главштаба ВМФ?
— Да откуда ты его можешь знать?
— «Би-би-си» внимательно слушал…
Кадлубовский неодобрительно крякнул.
— Да шутишь, что ли, Анатолий Фёдорович?
— Так точно, шучу, товарищ «Седьмой»! Знание приобрёл случайно: на гражданке в спецНИИ работал, приходилось видеть фамилию плюс факсимиле в основополагающих документах, запомнилась почему-то… А какую информацию ждём от Ю-Вэ-И? Про точное местонахождение АУГ 6-го флота ВМС США?
(АУГ — авианосная ударная группа. ВМС — Военно-Морские Силы.)
— Да тебе, сынок, самом`у бы в разведке надо служить…
— А рекомендацию дадите, Сильвестр Иннокентиевич?
— Да посмотрю-подумаю, поработаем ещё вместе — и вернёмся к этому вопросу. А пока ступай-ка, отдохни в казарме. Лететь-то всю ночь придётся. Я вестов`ого пришлю, разбудит.
— Есть!
Откозыряв обоим старшим офицерам, я покинул кабинет командира ч`асти. Жени в предбаннике нет, шкаф с верхней одеждой (где висела и моя шинель) закрыт ключом. Кадлубовский выскочил за мною двадцатью секундами позже:
— Лейтенант, ты раз и навсегда кончай про «Би-би-си» своё шутки шутить! Не каждый тебя поймёт правильно!
— Слушаюсь, будет исполнено, товарищ полковник!
Зашла Евгения Афанасьевна. Полковник отмахнул воздух ладонью и вернулся к себе.
                * — * — * — * — *
В казарме нашей толкались и прощались. Почти половине лейтенантов (преимущественно кадровых) выдали все необходимые бумаги, в том числе ВПД (воинские перевозочные документы). Очередь перед каптёркой, где хранились чемоданы, быстро укорачивалась.
Ко мне подошли Серёжа Т. и Костик М., оба уж`е в полной экипировке:
— Нам дальше других лететь, значит, мы как бы первые. Давай, Анатоль, не забывай!
— Не хотите со всей «кодлой» через Москву?
— В местном аэропорту подсказали: через Толмачёво проще. И для госбюджета дешевле.
(Толмачёво — один из гражданских аэропортов Новосибирска.)
Костя добавил:
— И рейс скоро, говорят. И мест`а ещё есть. А на московском направлении метеоусловия дюже неправильные: за весь день из Домодедово сюда ни один рейс не выпустили.
Значит, Линзуков летел не из Первопрестольной? А разговаривал вчера-позавчера откуда? Или у него «дирижабль» действительно всепогодный?
— Тебе когда предписано явиться в Эгвекин`от?
— Шестого, накануне праздника.
Сергей:
— У нас у всех одна и та же дата. Должно быть, намереваются 7-го числ`а посадить «желторотых» на дежурство, а сами водку пьянствовать будут.
— Серёга, ты к этому мокрому делу не привыкай, хорошо? Однако сейчас пошли со мной, товарищи офицеры, по «соточке» всё-таки опрокинем: во времени предстоящем, знаем, сладкого будет не досыта, но чтоб и горького не до слёз! А опосл`я я покажу вам дорогу — провожу до КПП. Геннадий-то где?
— Харю стрижёт напоследок.
— Ну да, тот решил первый рупь служебного жалованья сэкономить…
— Вот сволочь!
— Не сволочь, а голубчик. И умница.
— С какого это «пурку`а» он — умница?
— Серый, ты в небо когда последний раз глядел?
— Фигу там разглядишь: метель третьи сутки!
— Сегодня новолуние состоялось.
— Ну и что?
— Теперь Луна прирастать будет две недели подряд.
— А пот`ом?
— А пот`ом — суп с котом. Но в эти две недели будут волосы на голове расти гуще, понял?
— Правда?
— Когда я тебя обманывал?
Дойдя до курилки (умывальни), мы увидели: Гена тщательно моет р`уки.
— Мастер, к вам очередь есть?
— А, Таляма! Где тебя носит с утра? Садись, оформлю.
— Спасибо, другим разом. Тебе когда уезжать?
— Наверное, завтра. Или даже пятого? Мне ж ближе, чем ком`у иному…
— Что-то Алёшки не видно?
— На междугородку опять побрёл.
— Ладно, начнём без него. Ребята торопятся… Или он с вами улетит?
— Нет. Ему ещё не давали «выходного пособия».
— Может, переменят место назначения?
— Эх, если бы…
— А вдруг?
В распоряжении комсека имелся небольшой железный ящик. Держать его начальник курсов предлагал у себя, но не настаивал, ибо тогда понадобилось бы снабдить меня и ключом от затопорцевского «закутка» для беспрепятственного доступа к «комсомольскому сейфу» в любое время суток. Ящик стоял под моей прикроватной тумбочкой, но единообразия в спальне почти не портил, так как был невысок: поллитровка могла помещаться там только лёжа.
Я разлил в четыре стаканчика граммов по 50:
— Тянуть резину не станем. Здоровья и удач вам, Серж и Константин! Гена, добавишь что-нибудь?
— А зохун вэй!
Мы тихонько заржали — и выпили, запоминаясь друг другу честными улыбками.
Затем выпили ещё по 50 — и двое проводили двоих до КПП.
Вернувшись в казарму, Генд`ос снова был востребован как умелый плюс дармовой парикмахер. А я прилёг, оставив н`оги в яловых сапогах на пол`у. Дисциплинка курсантов у финишной черты подрасшаталась.
Прощаясь с ними навеки, парадная дверь в коридор всё б`ухала и б`ухала. Шум в коридоре ступенчато затихал. Но сон меня не окутывал.
Пришёл мрачный Окшин, снял шапку, шинель, серый шарф. Я доложил про отбытие наших друзей:
— Налью, выпьешь за них?
Он ничего не вымолвил. Кивнул, длинно вздохнул, высосал свою долю в два приёма — и уткнулся в подушку лицом к стене.
Ровно в 19:00 дневальный закричал:
— Курсы, строиться на ужин!
— Алексей, пойдём?
Он опять не откликнулся. Уснул?
Тот, кто способен разбудить мирно спящего человека без особой нужды, способен легко сотворить и любую другую пакость — самую гадкую. Этого убеждения я придерживался со студенческих лет. В короткой колонне по два шагал в столовую рядом с Гальдманом. Размышлял: рассказывать ли ему про интересный линзуковский ангажемент? Решил: пока промолчу.
Проглотили по куску жареной рыбы в сопровождении эрзац-картошки, по кружечке того пойла, которое в меню именовалось чаем. Одеваясь, Гена спросил:
— Прямиком на почту? Или сегодня вы предпочитаете кинотеатр, герр З`еникофф?
— Нет, ступай один. Мне отлучаться за пределы ч`асти нынче не велено. Сяду в казарме и не оторву задницу от телевизора, пока в штаб не позовут.
— Кто, замполит свирепствует? Ты ж всё ему сделал?
— Кадлубовский. Ситуация повернулась, видишь ли, у него ко мне отношения нестандартные возникли. Помнишь: он полный тёзка моего покойного батьки?
— Помню. Но не понимаю логики. Разве из-за этого полковник вправе узурпировать твоё свободное время? Гомосятинки захотелось, что ли? Толян, заклинаю: умри, но не отдавай поцелуя без любви!
— Хорошо-хорошо, успокойся, ми-илый: весь жар моей пламенной страсти — только тебе, только тебе. Но не бесплатно: ежели попадёшь в кино — запоминай сюжет и реплики, придёшь-воспроизведёшь, а я послушаю. На сон грядущий.
— И вот вечно ты, бирюк полесский, в свою пользу выворачиваешь!
— Да, мы — с Вятки, народ хваткий… Ну, до встречи!
И мы разошлись.
                * — * — * — * — *
Попрощаться по-человечески ни с кем из двух друзей, ненадолго остающихся в этом городе, я не сподобился. Сон сковал Алексея, словно пушкинскую мёртвую царевну (и в роли королевича Елисея я себя не видел), а Гедеон ещё не вернулся из своего вечернего похода, когда от Линзукова прибежал вестов`ой.
Новое сегодняшнее рандеву с К2Р началось в 20:44. Теперь он выглядел очень сердитым. С х`оду сделал замечание в адрес моей полевой сумки:
— Да с чего она у тя так распухла, лейтенант?
— Толстая общая тетрадь, карандаши-авторучки для записей, офицерская линейка, логарифмическая, комп`ас, курвиметр, запасная пара нательного белья…
— Да и портянки запасные взял, поди?
— Портянок не ношу, товарищ «Седьмой», — носк`и тонкие и толстые.
Он обрадовался:
— Да, вот это по-нашему, по-флотски! А что ещё?
— Предметы личной гигиены. Запасные очки. Карта СССР, восьмидесятикилометровая. Пара пачек «Беломора». И халвы кусок.
— Да халва-то зачем?
— А на всякий случай: дор`ога длинная, неизвестно заранее, кто, когда и где п`айку даст. Шоколада уж`е не было в буфете. Обещаю поделиться, товарищ «Седьмой»!
— Дык спасибо тебе авансом за обещание, «Семнадцатый»!
— Служу Советскому…
Он резко вернулся в состояние озабоченности:
— Да, парень, дор`ога у нас с тобой не короткая, а тут ещё добавили тыщу километров. Я стартовать намеревался в 23 с минутами, чтоб без Луны, без Солнца прошмыгнуть мимо Турции к Дамаску. Но придётся выпархивать отсюда пораньше, ибо двинемся для нач`ала не в Ереван, а в Бутурлиновку.
— ????
— Да генерал, то есть «Первый», решил нас грузчиками снабдить. А заодно и охраной. Прислал шифр-телеграмму: «Забрать майора такого-то и с ним четырёх человек — место, время».
— Сильвестр Иннокентиевич! Батю своего я как раз в Бутурлиновке похоронил! Через 10 дней ровно год. На Берёзовском кладбище, у элеватора. Может, успею навестить?
— Да нет, сынок: встреча с Н`айдусом и его командой назначена через три час`а — в 23:50. Да и не знаю я, где в той Бутурлиновке элеватор. Так что попрыгай, подумай: если ничо не звенит, ничо не забыл, — сейчас же отправляемся на аэродром. Там всё укомплектовано, нас только не хватает. А во фляжке у тебя что?
— Вода. Простая, то есть питьевая.
— Дык и правильно! «Шило» у меня на борт`у есть. А без вод`ы — ни туды и ни сюды. Особенно в той дыре, куда мы должны попасть нынче до рассвета…
И приоткрыл командирский кабинет:
— Дык подвезёшь на лётное п`оле, Фёдор Кузьмич? Мы уж оба готовы!
К своим 27-ми годам я знал: «шило» на флотском жаргоне — спирт.
«Антон» поначалу (при той слабенькой освещённости, что наличествовала в подветренном конце ВПП) показался мне абсолютно чёрным, но скоро в свете фар командирского авто стало ясно: он — оранжевый, как и положено машинам полярной авиации.
Мы обменялись крепкими рукопожатиями с полковником Кадлубовским.
Забрались внутрь столь же слабо освещённого фюзеляжа, втянули лесенку («выбрали трап», выражаясь по-морскому), задраили дверь («люк»).
Под иллюминаторами в центральной ч`асти «салона» размещались восемь объёмистых рундуков, поверх которых лежали матрасы и подушки с чехлами из коричневого кожзаменителя. Чуть ближе к хвостовому отсеку торчала дюжина откидывающихся кресел, обтянутых тем же материалом и снабжённых ремнями.
— Дак вот, Анатолий, вот мой «летучий дворец»! Добро пожаловать на борт, располагайся, будь как д`ома, да не забывай, что в гостях…
Атмосфера во «дворце» была холодноватая — ещё бы градуса 4 по шкале имени иностранного гражданина Цельсия вниз, и увиделся бы пар изо рта.
Когда автомобиль «Одиннадцатого» отъехал, пилоты запустили двигатели на прогрев.
Спустя несколько минут внутри заметно потеплело, снаружи зажглись взлётные огни.
Мы плавно оторвались от бетонки в 21:25.
Карта и обе моих линейки утверждали: до Бутурлиновки почти 1200 вёрст по прямой.
                * — * — * — * — *
Самолёт с некоторой натугой продирался сквозь встречный ветер. Герметичность «салона» соответствовала критериям минимального комфорта. Звёзды в тёмном небе за иллюминаторами помаленьку откатывались назад. Тусклые лампочки не помешали бы заснуть, но спать не хотелось. К2Р медленно сообщал мне про содержимое рундуков №№1—5 и технологию его будущего использования in situ, я осмысливал и запоминал. Затем (неожиданно) Сильвестр Иннокентиевич предупредил:
— Да ты гляди, перед Н`айдусом-то и его компанией про «Би-би-си» свои помалкивай. КГБ, знаешь ли, — не столько разведка, сколько полиция. Политически начитанная и науськанная. Хорошая полиция. Просто жандармерия.
— Зачем они нам там?
— Да я ж говорил: грузчики тире охранники. Впятером будут нас двоих сторожить, зорко пресекая попытки вербовки, предпринимаемые потенциальным противником, а также всемерно не допуская осознанного перехода на его сторону.
— А до противника далеко?
— Да уж ближе, чем в Бутурлиновке. Даже ближе, чем в Ереване. До Аракса в Ереване километров 25. А в нашей зоне до «Пурпурной Линии» — меньше 20-ти. Достань из пятого «ларчика» десятивёрстку сирийскую и фонарик — покажу…
Полосу для приземления и ангар для укрытия нашему оранжевому трудяКге (Генд`ос, наверное, уж пятый сон видит) должен был предоставить небольшой аэродром приблизительно в трёх десятках километров к норду от населённого пункта Шахб`а (Shahba’). От этого аэродрома до Дамасского МАП (международного аэропорта) простирается 35 км относительно ровного рельефа, а в 55-ти км к зюйду громоздится та самая высота «1803». В 15-ти км от неё на пересечении двух хайвеев и двух главных дор`ог поскромнее (регионального значения) располагается тридцатитысячный городок Эс-Сув`ейда (As Suwayda’) — центр одноимённой сирийской мухафазы (провинции). В центре соседней мухафазы — столь же невеликом населённом пункте Деръ`а (Dar’a) — «примостилась» база будущего строительства РРС. Площадки для него (результаты предварительного отбора) на карте Линзукова были очерчены к весту от «Дыр`ы» вперемежку с минными полями.
— Чьи тут мины? Какие?
— Да есть и противопехотные, и противотанковые. А чьи — никакой Аллах не разберёт. Евреи тычут пальцем в арабов, арабы — во французов, те не прочь на англичан свалить… Неразбериха! Да если бы только она! К неразберихе русским не привыкать. Хуже всего вот что, сынок: подробные карты этих минных полей отсутствуют. Войсковая наша разведка старалась их добыть, старалась, извертелась на пупах, но на всех тридцати двух румбах упёрлась темечком в стенку: такие карты вообще в природе не существуют. Мораль: давай там поосторожнее, без гусарства…
— А разве похож я на гусара? Все говорят, что больше — на японца. Даже родная мамочка с детства поддразнивала: «Таляма», «Таляма»…
— Да мамочке твоей, конешно, лучше знать…
Двусмысленность эта покоробила, я примолк. Он ощутил:
— Да ты не бери в голову, я ничо плохого в виду-то не имел, просто говорю, что мать для нормального мужика — высший авторитет и приоритет. А уж гусар ты или улан, кавалергард или самурай — не суть важно. Главное, чтобы человек был хороший. Пристегнись да вздремни, я покараулю…
Поддавшись натиску расслабляющей лени и уговорам начальства, я заснул.
                * — * — * — * — *
Проснулся от холодного воздуха, волнами заливавшего «салон» снизу. Капитан второго ранга Линзуков стоял у распахнутого настежь люка и подтягивал в самолёт сравнительно молодого, но грузноватого майора, на котором в первую очередь привлекала к себе взгляд щегольская коричневая обувь (даже не ботинки, а туфли — сразу видно: не форменная), а во вторую — чёрные короткие жёсткие усы:
— Дак чо, Лазарь Борисыч, тяжела и неказиста жизнь советского чекиста?
Тот не очень-то приветливо огрызнулся:
— Напрасно ехидничаешь, дядя Селивёрст, — я к тебе в попутчики сам, ё…ный в рот, напросился.
— Да на кой ляд ты сюда просился?
— Не всё ж тебе одному командировочные авансы американскими долларами, нах…, получать.
— Да ты, племянничек, завистливые думки в себе лелеешь. Укажу это в отчёте генералу непременно.
— Ты начфину сначала отчитайся, в п…ду.
— Да не волнуйся, отчитаюсь. Пошли, с сынком познакомлю.
Я откинул привязной ремень, поднялся, бодро представился. Майор сунул мне дряблую холодную руку и не очень внятно пробормотал свою «формулу».
— Долго нас уж`е ждёте?
— Ещё б, б…дь, полчаса — и собирали б вы сосульки в носилки!
(В дальнейшем воспроизводить здесь майорскую нецензурщину считаю ненужным.)
В люк «просочились» один за другим четыре солдатика с зачехлённым оружием, полными подсумками и заплечными «сидорами». Я приблизился и выглянул:
— А тут темень жидко-чернозёмная, как год назад, и сн`ега нет ни капли.
— Всё равно не Ташкент!
Линзуков проговорил:
— Да вы, бойцы, ружья-то свои в шестой рундук попрячьте. И сумки с магазинами тоже. У нас миссия мирная…
Бойцы посмотрели на майора. Тот рявкнул:
— Выполнять!
Они зашевелились. Линзуков (вполголоса):
— Да ох ты какой сегодня прыткий польский парень, прямо «зух»! Давно их кормил?
— Час назад подобрали все остатки в здешней военлётовской обжираловке.
— Да… Это хорошо… А в гальюн водил?
— Ни хрен`а им не сделается, дотерпят до посадки!
— Да… Это хорошо будет, если дотерпят… Однако нам здесь ещё дозаправиться надо, так что время есть. Переобмундировку на них заказал?
— Заказал! Пшепр`ашам п`ана: Селивёрст Иннокентьич, не суетись, пожалуйста. Я сам за них отвечаю.
И бросил солдатам:
— Садись, пристёгивайся, отбой! Кто не боится упасть, может лечь на рундук!
Вся четвёрка выбрала рундуки. Себе он облюбовал кресло слева от моего. Мы с Линзуковым занялись трапом и люком. Ни один из пяти новых пассажиров не дёрнулся, чтобы помочь. Настолько замёрзли?
«Антон» дозаправился и взял курс на Ереван. Очередной скачок в нашем маршруте имел длину около 1250 км, трасса должна была пройти над Больш`им Кавказом, а затем и над Малым, не зацепив ни единого м`оря. Разглядеть: которое ближе? — в этакой темноте не представлялось возможным. Но Каспийскому полагалось оставаться слева, а Чёрному — справа.
По мере того, как температура внутри «летающего дворца» поднималась, я принялся наводить мосты взаимопонимания с левым соседом:
— Лазарь Борисыч, вы, говорят, из Гродно?
— Угу.
— Старшая сестра моей матушки в Гродно с 1946-го живёт.
— Угу.
— Я туда в г`ости ездить взялся с 1966-го, когда в радиотех минский поступил.
— Угу.
— Люблю Гродно. Красив он и летом в зелени, и зимой в снег`у.
— Угу.
— Там в Старом Городе есть микроскопическая улочка имени Н`айдуса.
— Угу.
— Раньше, говорят, она Хлебной называлась.
— Угу.
— А сам Лейба Н`айдус прославился как выдающийся поэт.
— Угу.
— Только жизнь ему отмерена была коротковатая: началась, если мне память не врёт, в 1890-м, кончилась в 1918-м.
— Угу.
— Я по кладбищу «Б`они Орд`инис» ходил, памятник видел.
— Угу.
— Может, это дедушка ваш?
— Лейтенант, прекращайте «шить» мне чужого еврейского дедушку! Не знаю я никакого Б`оню, никакого Орд`иниса и никакого Лейба Н`айдуса! У меня польские корни, и фамилия через чёрточку пишется: Най-Дусс`овский! Старинный шляхетский род!
— Прошу извинить, гжечны пан майор! Недослышал я при знакомстве. Больше не повторится!
(«Grzeczny» в переводе с польского — «вежливый», «учтивый», «любезный», «воспитанный».)
Линзукова в кресле справа разбирал смех. А Борисыча (может быть, всё же Бар`уховича?) понесло:
— Вы лучше на себя оборот`итесь, товарищ лейтенант-инженер!
— Что ж такое нехорошее висит на мне, а я не вижу?
— Отчег`о я здесь с вами, как вы думаете?
— Nie wiem. (По-польски: «Не знаю».)
— У кого отец в плену немецком побывал?
— Мой побывал. П`ару месяцев. И вину искупил: два г`ода партизанил в Северном Полесье, затем с Красной Армией дошёл до Вроцлава. Кровью собственной искупил. А ваш? Ваш на какой стороне воевал? И где — на Ташкентском фронте? Да воевал ли вообще?
К2Р саданул мне локтем по печени. «Н`айдус» разбушевался:
— Я не собираюсь всякому встречному-поперечному докладывать подробности про историю своего р`ода!
— Зачем же тогда в мою залезли? Случай подходящий представился? Работа такая?
— Да. Такая работа, — сказал он неожиданно тихо. — Я не хотел никого обидеть. И не хочу. Но обязан всех подозревать.
— Ну, валяйте, подозревайте, если сами со своим отцом такие чистенькие да безгрешненькие. Перед честью мужской. Совестью человеческой. Родиной.
— Да спите вы, петухи! Навоюетесь ещё, нахорохоритесь! Завтра день будет.
— Уж`е сегодня, товарищ «Седьмой», — отозвался я.
— Верно: по Москве второй час н`очи, — поддержал Л.Б.
И мы угомонились. Моторы ровно гудели, им вторил мерный отчётливый храп солдатика, ближнего к нам по левому б`орту. Под эти звуки я снова заснул.
                * — * — * — * — *
Проснулся от тупой б`оли в ушах при крутом спуске на аэродром близ Еревана.
«Н`айдус» слева моргал и тоже натужно копил-глотал слюну.
Его люди безмятежно дрыхли, оправдывая суворовскую поговорку: «Солдат спит — служба идёт». Или не суворовскую? Небось, была она сложена ещё стрельцами Иоанна Грозного?
К2Р по интеркому отдал экипажу самолёта нужные распоряжения, едва закончился посадочный пробег по ВПП. Смысл их соответствовал ситуации: ночного времени осталось не так уж много, быстро заправляемся до полных 22 тонн — и вперёд!
— Теперь курс на Тегеран, Сильвестр Иннокентиевич?
— Да на хрен`а нам тот Тегеран, Анатолий Фёдорович? Посмотри в свою карту — озеро `Урмия видишь?
— Тут написано «Рез`айе»…
— Да не «Рез`айе», а «Резай`е». Оно спокон в`еку называлось `Урмия, а в середине 20-х годов иранцы переименовали в честь всенародно любимого шаха. Остров`а в зюйдовой ч`асти акватории на твоей карте значатся?
— Так точно, аж четыре, но без названий.
— Да Аллах с ними, с названиями-то! На одном стоит маяк-радиопривод, пройдём над ним — и повернём вправо на иракский Эрб`иль, не задевая Турцию.
— Хорошо, если и она нас не заденет?
— Да не волнуйся, сынок! Заметить-то они нас заметят, но не тронут: мы ж в её воздушное пространство не полезем.
— Ясно, товарищ «Седьмой». Только вот за Эрб`илем моя карта кончается.
— Да и ладно! Ты про Митрофанушку читал? На кой тебе ляд география? Наши извозчики её знают, галсы менять нужды нет, там прямой коридор 800 вёрст — и в дамки!
И мы полетели «в дамки» сквозь осеннюю южную ночь.
Я перебрался к иллюминатору и пытался разглядеть сверху госграницу СССР, которую пересекал впервые в жизни. Попытки были столь же глупы, сколь и бесполезны.
А в небе слева над явственной кривизной земного шара мерещились признаки рассвета. Однако минутной стр`елке до него требовалось сделать над циферблатом ещё не менее трёх полных кругов. Может, это отблёскивал Каспий?
После виража вправо я опять задремал.
                * — * — * — * — *
Сирийская твердь мягко приняла наш аппарат в половине седьмого утра четвёртого ноября. Линзуков велел всем оставаться на борт`у, пока не очутимся в ангаре. Вскоре подрулил тягач, и нас «спрятали» под крышей. Там было позволено спуститься на пол, размять н`оги, покурить, не высовываясь из вор`от.
Майор примитивными матерками поднял свою четвёрку, сводил её на оправку и умывание, построил по ранжиру (там же, у гальюна, в отдалённом углу), осмотрел-проверил подворотнички, вполголоса поведал что-то (патриотическое заклинание про пагубность джинсов вроде «Всякая иностранная наклейка на заднице — лишний патрон в штурмовую винтовку американского солдата!» или политический анекдот, схожий с заклинанием по простоте и убедительности?), в ответ блеснули кривые ухмылки. Ни он, ни его юные чекисты по табаку не страдали. Вот молодцы!
Ещё через час подъехала пара красивых автомобильчиков, прозываемых в советском народе «Буханками». Мне лично в Беларуси чаще доводилось слышать прозвище «Пенал». Короче говоря, то были УАЗ-452. Оба раскрашены «пустынным» камуфляжем.
Из кабины первого вылез человек в аналогичном камуфляже без погон. Выправка обнаруживала кадрового офицера. Он тепло поприветствовал и ласково приобнял нашего «шефа». «Шеф» разулыбался, охотно ответил таким же объятьем, после чего представил майора и меня.
Новый мой знакомец — подполковник Валерий Иванович Б`отнарь (в фамилии слышится нечто морское, не правда ли? И молдавское тоже есть, а?) — командовал здешней базой строительства РРС. Он поручил солдатикам-чекистам разгрузку-погрузку, но перед тем они вытащили из недр первого «уазика» семь пухлых мешков с фанерными бирками. На одной я увидел инициалы «Л.С.И.», на других — тарабарщину: числобуквенные наборы типа «173-60-3-56/3-44ш». Это была одежда и обувь для незамедлительного переобмундирования. После него мешки, приняв в себя шинели с сапогами, стали ещё пухлее, а на оборотных сторонах бирок появились наши инициалы: «Н.-Д.Л.Б.», «З.А.Ф.» и т.д. Тельняшку Линзуков (как и следовало ожидать) оставил на себе.
С предосторожностями («Не кантовать!») все восемь рундуков перекочевали из «летучего дворца» в «уазики». Извлекать оружие подполковник запретил, но «Н`айдус» со своей четвёркой, конечно же, разместился в том «Пенале», куда попал рундук №6. Б`отнарь, Линзуков и я устроились в головной машине, причём Валерий Иванович сел с нами в кузове.
Краткое прощание с экипажем оранжевого «Антона» — и не хватало лишь Остапа Б`ендера, чтобы объявить небольшой скоростной автопробег Анг`ар — Шахб`а— Деръ`а открытым.
Я помалкивал, а закадычные приятели, посмеиваясь, беседовали о разных разностях. Не вижу надобности воспроизводить здесь весь их дорожный разговор, ибо касался он, преимущественно, вопросов, имеющих, как мне думалось тогда, крайне малую связь с грандиозной целью моей первой зарубежной командировки. Отмечу лишь одну тему:
— Тут в последнее время «тэпэл`аз-гол`ан» часто крутится, — сообщил Иваныч.
— Да и шут с ним, пускай себе покрутится. Не ракетную же шахту планируем, — отозвался Иннокентьич.
Тема эта пробудила любопытство — постольку, поскольку я не знал: что такое «тэпэл`аз-гол`ан»? Какая-нибудь местная достопримечательность, совершенно экзотическая? В памяти всплывали нехитрые ассоциации из тех же б`ендеровских романов: «шайт`ан-арб`а», «эм`ир-динам`ит»… Встревать напрямую со своим любопытством в дружеское общение старших офицеров не считал приличным. Время ещё будет — к вечеру разберёмся, если надо.
                * — * — * — * — *
Ожидать до в`ечера, однако, не пришлось.
По прибытии на базу нас семерых построили в общую шеренгу на небольшом плацу, и подполковник Б`отнарь неторопливо произнёс приветствие-инструктаж. Я запоминал и уяснял себе (сопоставляя со слышанным или читанным ранее):
1) горная цепь с пологими очертаниями и снеговыми шапками, хорошо видными отсюда на фоне чистого утреннего неба, хотя до них километров 80 (если не 90) к норд-весту, — хребет, именуемый Антилив`ан (Anti-Lebanon), он же Джеб`аль-Лубн`ан-аш-Шарк`и (Jabal Lubnan ash Sharqi), и его южное продолжение Джеб`аль-аш-Шейх (Jabal ash Shaykh);
2) высшая его точка — гора Херм`он (2814 метров нум, то есть над уровнем м`оря). Снег там обычно лежит, как минимум, с ноября по март (и сегодня уж`е привлекательно белел);
3) южные склоны горного массива Херм`он переходят в так называемые Гол`анские выс`оты, или (сокращённо) Гол`аны — плато, подымающееся над тем же уровнем более чем на 1000 метров. Оно расположено существенно ближе к нам — километрах в 50-ти;
4) территория Гол`анских высот составляла самую маленькую (и по площади, и по населению) сирийскую мухафазу. Центром служил городок Эль-Кун`ейтра (Al Qunaytirah), по численности жителей он вряд ли сильно отличался от вышеупомянутой Эс-Сув`ейды;
5) в июне 1967-го их (выс`оты) удерживали 6 (шесть!) сирийских бригад, и ещё 6 (шесть!) торчали в резерве к осту от Эль-Кун`ейтры. Через 6 (шесть!) дней этот город был окружён и занят бронетанковыми подразделениями израильтян. «Аборигенов» в нём не осталось, хотя с 19:30 10-го июня вступило в силу соглашение о прекращении огня. По сирийской версии, они были изгнаны захватчиками. Версия супостата — проще: панически сбежали;
6) новая фактическая граница между израильскими и сирийскими владениями на Гол`анах, рождённая Шестидневной войной, получила наименование «Пурпурная Линия». От неё нас в этой «Дыре» отделяли три десятка километров;
7) трескотня о скорейшем и безусловном возвращении Гол`ан верному другу СССР стартовала незамедлительно и звучала беспрерывно. Кроме того, в 1970—1973 годах сирийская артиллерия часами долбила провинцию и её столицу, пытаясь вытеснить оккупантов. Эль-Кун`ейтра оставалась практически необитаемой. Размещать в ней нашу базу признали нецелесообразным;
8) осенью 1973-го разразилась «Война Судного Дня». 6-го октября 1300 «сирийских» танков поднатужились и вышибли израильтян с плато. Арабские головорезы-коммандос, высадившись с вертолётов на гор`е Херм`он, захватили там мощный радар и систему укреплений. Пару дней спустя израильтяне затормозили и прекратили это лихое наступление, а ещё через 3 дня сами перешли «Пурпурную Линию» и проникли вглубь сирийской территории настолько, что их тяжёлая артиллерия уж`е могла обстреливать Дамаск. Радар и укрепления на Херм`оне были отвоёваны евреями 22-го октября;
9) тут (как-то очень неожиданно для них) подоспел экспедиционный корпус Ирака — ещё 500 танков (плюс 700 бэтээров, плюс 30 тысяч солдат) — и сумел отодвинуть южный фланг израильтян к западу на несколько километров (практически обратно на «Пурпурную Линию»);
10) с тех пор оттуда в светлое время суток над всей территорией между нами и горой Херм`он неусыпно барражируют ТПЛА — телепилотируемые летательные аппараты. (Смутивший недавно меня «тэпэл`аз-гол`ан» информированные люди понимают как «ТПЛА с Гол`ан».) Главная их задача — разведка: израильтяне категорически не желают повторения неприятных стратегических сюрпризов. ТПЛА может вести прямую телепередачу либо возвращаться к своим «хозяевам» с отснятыми плёнками. Может нести лазерный целеуказатель. Может самонаводиться на вражеский радар, а затем упасть на него и «сработать» как летающая бомба. Может просто вынуждать вражеский радар включиться, вследствие чего тот раскрывает перед противником своё местоположение. В составе израильских ВВС эксплуатируется не менее 6 типов таких аппаратов: невеликие, дешёвые, медленно и низко летающие машинки…
Солдатики «Н`айдуса» с трудом сдерживали зевоту.
Б`отнарь ничего не сказал про решения Совбеза (Совета Безопасности) ООН, подытожившие Октябрьскую войну (возможно, потому, что они КАК БЫ подытоживали её?), про прошлогодний «Договор между Израилем и Сирией о разъединении войск» (от 31-го мая), про введение в 1974-ом Чрезвычайных вооружённых сил ООН на нейтральную (демилитаризованную) полосу, которую проложили вдоль линии разъединения (а та была проведена непосредственно по остовой границе мухафазы Кун`ейтра), но призвал напоследок слушателей к скрытности-бдительности-осторожности:
— …Старайтесь не показывать объективам своих лиц — скрываете их под козырьками своих кепи либо поворачиваетесь спиной. Запрещаю любые агрессивные действия! Ни в коем случае не обстреливать ТПЛА! Воздерживайтесь швырять в них камни. Даже грозить кулаками не ст`оит. И бегать бесполезно: объективы широкоугольные, из зоны обзора всё равно не выбежишь. Будьте спокойны и благоразумны, сохраняйте достойный вид. Вопросы есть?
Самый рослый из юных чекистов встрепенулся:
— Разрешите, товарищ подполковник?
— Слушаю.
— Старший сержант Золоб`учий. В увольнения только по двое будем ходить?
— Увольнений в город не будет. Всё необходимое для вас имеется здесь, на базе: спальные помещения, пищеблок с чайной, лавка (восточные сладости-лакомства-сувениры), парикмахерская, библиотечка, бытовая комната (иголки-нитки-щётки-утюги), душ, туалет, лазарет. Ещё вопросы?
Других вопросов (например: «А музей и цирк тут тоже имеются?») никто не огласил.
— Тогда к делу. Майор Най-Дусс`овский!
— Я!
— Организуйте разгрузку рундуков: с первого по пятый — в мастерск`ую, шестой — в оружейную комнату, седьмой и восьмой — на камбуз. Мешки с одеждой сдайте на вещевой склад. Затем занимайтесь… по собственному плану.
— Есть! Пошли!
Последнее слово майор выкрикнул в адрес своей четвёрки. Подполковник дёрнул щекой и негромко скомандовал:
— Отставить «пошли»! Лейтенант-инженер З`еников!
— Я!
— Вам лично собрать, проверить, настроить… «гарг`ару». То бишь — экспериментальную приёмно-измерительную установку.
— Есть!
— Мы с капитаном второго ранга — на совещание в кабинет №14. Всё это — после распределения коек и завтрака. Подразделение, напра-во! За мной — шагом марш!
И мы потопали «распределять койки». Линзуков тихонько поинтересовался, храплю ли я лёжа.
— Вроде никто пока не жаловался, Сильвестр Иннокентиевич.
— Дак давай вместе. Майор, знаешь ли, храпит оглушительно.
— Разве спальня не одна на всех будет?
— Да уж не одна, не одна. По два человека в кубриках.
— Ясно.
Спальные кубрики, просторная мастерск`ая, аппаратные «залы» радиоразведки и св`язи (при них — две решётчатые антенные мачты типа «Сосна»), оружейка, склады, гаражи, топливохранилище, пищеблок, библиотека, спортзал, аккумуляторная, дизельная, котельная, водонасосная, прачечная, «Ильичёвская» и прочие «комнаты-кабинеты» слипались боковинами, образуя прямоугольник размерами приблизительно 100 на 40 метров. Зрящий снаружи мог видеть лишь глухую бетонную стену в три с половиной метра высотой, несущую венок из «бритвенной» колючей проволоки. Внутри — плац, вялая тоненькая зелень у окон (с мелкой расстекловкой) и входов. В окнах наличествовали форточки и фрамуги, кое-где торчали радиаторы «эр-кондишн». В одном из торцов прямоугольника — въезд: стальные вор`ота на монорельсе (над монорельсом с плаца легко просматривались пресловутые Гол`аны и часть хребта Джеб`аль-аш-Шейх, содержащая т`ушу Херм`она), примыкающая к ним будка дежурного по КПП, вольер, в котором копошились щенки, и огромная конура их матери — мощной кавказской волкодавихи.
Так выглядела наша база, «украшавшая» самый краешек населённого пункта Деръ`а. К зюйду и осту от неё простирался весь остальной город: скопище преимущественно одноэтажных построек, прорезанных кривыми улочками, столь же глухие ст`ены вокруг, пыль, мухи и жара (даже в ноябре). К норду и весту простирались сирийские Гол`аны — в отличие от израильских, печальная пересохшая земля с весьма скудной растительностью, испещрённая желтоватыми верхушками многочисленных камней, истерзанная неуёмным солнцем и жадными до войн людишками.
                * — * — * — * — *
Вскрыв и аккуратно опорожнив свои пять ящиков на верстаки, я взялся соображать: «С какой железки начну?» — и вскоре понял: нужен подмастерье. Разыскал «Н`айдуса». Он дислоцировался в оружейке и чах над любимым шестым рундуком, словно пушкинские герои — царь Кащей, скупой рыцарь — над златом. Вернее сказать, не чах, а подрёмывал после того, как поглотил вкусную и питательную п`айку. Сидя ему храпелось совсем не сильно. Рундук не был распечатан. Я стеснительно покашлял в кулак:
— Лазарь Борисыч, выделите мне хлопчика, а?
Под ягодицами Лазаря Борисыча словно взорвалась тройная паровозная петарда — он вскочил и заорал (явно со сна) дурным голосом:
— Вы что, лейтенант, погон моих ни разу не видели?
Я скоренько исправился:
— Товарищ майор, разрешите обратиться?
— Ну?
— Я там баранки гну. Без помощника туго идёт. Откомандируйте, пожалуйста, из своих кого-нибудь в мастерск`ую на подхват — поддержать-подать.
— Хм, подержать, поддать… Как заманчиво… Они все на пищеблоке должны сейчас быть — сдают свой сухпаёк. Приведёте ко мне рядового Гринцук`а, я распоряжусь.
— А какое у него образование?
— Отличник боевой и политической подготовки — хватит?
— Так точно! Посмотрю на месте…
Рядовой Николай (Мыкола) Гринц`ук призван был в Советскую Армию из Западной Украины. Точнее — из окрестностей Яр`емчи, что в Надворнянском районе Ивано-Франковской области. Не однажды провозили меня пассажирские поезд`а сквозь этот красивый городок на пути к Восточным Карпатам — ещё в студенчестве посчастливилось восходить (вдвоём с Витькой Борщ`евичем) на Гов`ерлу (2061 м), на П`етрос (2020 м), пот`ом в большой группе инженеров и техников Минского НИИ МРП траверсировали весь хребет Черног`ора от П`етроса до Поп-Ивана… Высотный номинал «Поп`а» не помню; помню, что на с`амой вершине располагается брошенная астрометеорологическая обсерватория — то ли польская, то ли чехословацкая, ибо прямо по хребту пролегала в 1923-ем год`у граница между этими государствами, промаркированная аккуратными короткими серыми бетонными столбиками… Я не преминул хвастануть своими «альпинистическими подвигами». Мыкола отреагировал со сдержанным патриотизмом:
— Эге, по НАШИМ горам многие теперь лазят.
— А сам… «лазил»?
— И сам лазил, и водил разных.
— На Черног`ору?
— Больше по Горг`анам.
— За деньги?
— И за деньги тоже.
— А ещё за что?
— За харчи.
— А за песни — нет?
— Ну что там за песни, товарищ лейтенант! Г`оры — то не больше, чем кучи камней и грязи. Ежели ком`у нравится — идите себе, пойте. Только не гадьте. А у меня семья — восемь человек, слабые да малые.
— Братья? Сёстры?
— И братья, и сёстры, и мамуля, и бабуля.
— Где ж батька делся?
— Погиб в 1957-м на железной дороге у Вор`охты.
— Знаю, знаю Вор`охту — несколько раз походы там начинал. А дед?
— Обоих дедов в 1951-м… не стало.
— Извини, будь ласков. — Я прекратил расспросы. Вдруг выявится, что оба деда Мыколы в своё время пустились «Украйну вызволяты» от немцев, жидов и коммунистов, да потому и сгинули с белого св`ету? Хотя… как с такой роднёй он в чекисты попал бы? — Зажми вот эту гайку ключом «на 19» до дырки, а в дырку шплинт всадишь и усики разогнёшь слегка, понятно ведь?
— Понятно, товарищ лейтенант.
Из некрашеных силуминовых труб требовалось свинтить мобильную платформу для сверхвысокочастотного блока. Основным его элементом являлся пирамидальный рупор длиной более чем два метра (красная рафинированная медь) с поворотно-подъёмным механизмом из нержавейки. Рупор дополняли: пара Г-образных волноводных колен с сильфонами (аналогично чистая медь плюс фосфористая бронза), магнетрон (отнюдь не алюминиевая, то есть опять же увесистая штучка) и смесительно-детекторная камера. Суммарный вес груза, который должна была транспортировать эта «телега» по сирийскому бездорожью, превосходил 97 кг (чуть-чуть не дотягивая до круглого центнера). Да плюс сама она (вместе с болтами, гайками, шплинтами и парусиновым тентом) весила не меньше пуда. Отсюда вытекали жёсткие требования как к опорной раме, так и (особенно) к ходовой ч`асти — четырём колёсам с мягкими шинами.
Второй «телеге» тоже предназначалась «нелёгкая женская доля»: на верхнем ярусе надо было укрепить небольшой звукоизлучатель (он же «матюгальничек», он же динамик) вкупе с полупустыми панелями усилителей, фазосдвигателей, расщепителей и сумматоров, регуляторами «Грубо/Тонко» и стрелочными КИП, зато в нижнем ярусе располагался комплект кислотно-свинцовых аккумуляторов (5 «банок»: один радионакальный 3РН-110 весил 26 кило плюс четыре радиоанодных 10РА-10 — 62 кэ-гэ).
База предоставила нам четыре залитых комплекта. Ими следовало озаботиться в первую очередь, ибо полная зарядка каждого требовала трёх сеансов, сумма которых растягивалась на 66 часов — почти на трое суток. Прапор-аккумуляторщик доложил: все 20 «банок» к моменту нашего появления здесь получили по 2 сеанса. Собственноручно промерив плотность электролита, я попросил подключить к зарядным устройствам два комплекта для третьего сеанса. Его нормативная длительность — 12 часов. Значит, мы вправе были ожидать, что к вечеру электролит вскипит, знаменуя окончание цикла. За ночь батареи остынут, гремучая смесь водорода и кислорода выветрится, и завтра утром «при полном параде» поедем на полевые работы.
                * — * — * — * — *
К ужину (естественно, с перерывом на обед) мы с Мыколой собрали обе платформы и установили на них все потребные «прибамбасы», за исключением аккумуляторов. После ужина майор Гринцук`у и прочим трём своим подопечным «милостиво повелеть соизволил» отбой (аж до подъёма), а сам надраил коричневые туфли и явился в них на «сабантуй-дастархан», объявленный Б`отнарем по случаю нашего прибытия в командировку.
Перед началом «сабантуя-дастархана» я познакомился со всеми офицерами и прапорщиками базы. Их насчитывалось не так много:
— командир, два водителя «уазиков» и «бог аккумуляторной» (он же «аккумуляторный бог») уж`е были мне известны;
— вторая четвёрка — зампотех и сапёр (они с утра мотались на тракторах-тральщиках по местам предстоящей нам работы, теперь маялись вр`еменной глухотой и на фоне сверкающей обуви Най-Дусс`овского выглядели «слегка» запылёнными), доктор (не фельдшер!) и комендант базы;
— последняя двойка — интендант (он же «тряпочник», он же «пищевик», или «кормилец») и замполит (раз есть тут «Ленинская комната», то, конечно же, есть и замполит).
Итого (вместе с нами) 13 человек, как за столом у Спасителя в канун распятия. Что же, кто-нибудь, значит, обязательно должен оказаться Иудой из Кариота? Попробуй угадай!
Мы все с одинаковым пристрастием пили «шило», разбавленное «фифти-фифти» местной водой (слегка солоноватой), и заедали чёрным хлебом (Линзуков привёз из Москвы чуть ли не 40 буханок «Бородинского») разную з`акусь.
«Аборигены» с вожделением нюхали мясные деликатесы — и отдавали предпочтение рыбе (разных пород, разных возрастов и в разных вариантах приготовления), которая была приобретена не только в Белокаменной, но и непосредственно на реке Сосьве, в низовьях Волги, в мурманских окрестностях. Когда он успел? Как сохранил? К2Р улыбался и говорил:
— Да я, ребята, ради вас, ребята, чесслово, и с Луны бы селёдку достал, если б там она приличная водилась…
Приезжие налегали на овощи и фрукты здешнего происхождения, будто д`ома отродясь не видали, не едали ни винограду, ни апельсинов, ни бананов. Но ведь тут вкус у них был совсем иной! Может, к нам в СССР друзья из международья завозят некие специальные бананы и апельсины — сортов «Северное сияние» или «Радость Амундсена», особо морозоустойчивые?
Через некоторое время «хозяин» вдогонку к линзуковскому «шилу» выкатил четыре бутылки (три литра!) шотландского в`иски (этикетка изображает кусок крупноклетчатого пледа) — оно было принято «на грудь» опять-таки с восторгом и аппетитом.
Ещё через какое-то время капитан-замполит (может быть, потому, что я больше других помалкивал? Или потому, что другие отпихивали его не церемонясь?) облюбовал меня в роли слушателя жалоб:
— Ты не можешь себе представить, Анатолий, каких идиотов институты из людей делают!.. Я нынче гляжу: один наш рядовой, два курса языкового вуза закончил, с третьего своей волей ушёл, служить к нам попал, — Славка Гур`асов — в резиновых перчатках сортир моет!.. Это ж надо додуматься — сортир в резиновых перчатках мыть!..
Поначалу я воспринял данное сообщение как просто анекдот. Но капитан, цепляя левой рукой меня за шею, а правой размахивая перед нашими носами, утверждал:
— Ты брось смеяться, Анатолий!.. Мы чувство юмора понимаем!.. Но тут не чувство юмора, а подлинная быль!..
— Чаю попьём?
— Не-е-ет, Анатолий, ты на меня не третируй, ты брось смеяться!..
Я ощутил двухсуточную усталость и понял: мне лучше пойти «в люлю».
И пошёл.
Сил ещё хватило на то, чтобы помыть н`оги… почистить зубы… и послушать, как стукается о ст`ены и двери двух соседних спальных кубриков грузное тело носителя блестящих коричневых туфель, который пытается организовать круглосуточное несение караульной службы в оружейке силами своих бойцов. Мало ему комендантского взвода? Зачем людей дёргать? Молодых… По пьянке…
В котором час`у прибыл для сна капитан второго ранга Линзуков — не знаю. Вполне возможно, что уж`е не четвёртого, а пятого ноября.
                * — * — * — * — *
Пятого ноября 1975-го г`ода мой «встроенный гидробудильник» сработал в 07:49 по времени того часового п`ояса, в котором остались Гена Гальдман, Лёша Окшин, полковник Кадлубовский и его секретарша… Впрочем, Алёше наверняка тоже предписано появиться на «точке» в Каменском 6-го числ`а. Значит, он уж`е на полпути туда… Деръ`а, как и окружающая меня Сирия целиком, отставала от кремлёвских курантов на час. Или это они опережали «нормальное» поясное время (с 1930-го или с 1931-го по велению большевиков, дабы демонстрировать и друзьям, и врагам: наша великая страна в любой момент любых суток любого сезона в год`у ровно на час ближе к коммунизму, нежели прочее население Земл`и)? Так или иначе — всё равно: на дворе, куда я выбрался после «свидания с унитазом», было раннее утро.
Прохладненько — по Цельсию градусов 13. Над плацем и Гол`анами сверкали во множестве звёзды. В кухне горел свет, и пара солдатиков с заспанными лицами чистила картошку. Я спросил про тёплую воду (побриться). Один ткнул измазанным пальцем в сторону громадного чайника, фыркавшего на электроплите:
— Товарищ лейтенант, а покурить не угостите?
После вчерашнего в пачке шуршали ещё 3 или 4 «беломорины». Я вытряхнул две.
— Спасибо, товарищ лейтенант! А земеля не курит…
— Ну, отбирать не буду, пользуйся. Кр`ужку тут найду?
— На посудных стеллажах в «раздатке» за стеночкой.
— Д`обре, сынку, д`обре… У тебя спички или зажигалка?
— Газовая-одноразовая, товарищ лейтенант!
— Покажи, пожалуйста. Как зовут?
— Рядовой Гур`асов! — Он вскочил, вытер р`уки тряпкой, полез в брючный карман.
— Славка?
— Вячеслав.
— Где ж твои резиновые перчатки, Вячеслав? Порвал? Потерял? Заныкал?
— Замполит отобрал.
— Зачем ему?
— Не сказал. Ругался только: мол, ты сегодня в них сортир чистишь, а завтра картошку… — Гур`асов выудил зажигалку, протянул мне: — У нас на пищеблоке курить не разрешают, товарищ лейтенант!
— Правильно не разрешают. Курить и не буду, хочу только посмотреть.
— Ай, старая, чего на неё смотреть — у Ахмеда сотню таких новых увидите!
— Кто тут у нас Ахмед?
— Который в лавке торгует.
— Он из местных граждан?
— Ну да.
— Как же вы с ним объясняетесь?
— По-русски балакает немного. И я кое-что по-арабски могу.
— А расплачиваетесь как?
— Берёт советские деньги.
— И во сколько откроется?
— Нынче же среда? — Славка глянул на своего напарника, тот молча кивнул. — Сегодня, значит, после обеда.
— И вплоть до ужина?
— Не, минут на с`орок. Тут покупателей мало, ему нет выгоды долго торчать.
— Вряд ли успею: мы намереваемся на выезде весь день работать.
— Вы тоже из Москвы, товарищ лейтенант? Или из…
— Из Минска.
Зажигалка приводилась в действие клавишей, а не рифлёным колёсиком. Напрашивался промежуточный, но желаемый вывод: есть шанс, что она — не кремнёвая, а с пьезокерамикой. Для экспресс-проверки общей работоспособности «гарг`ары» мне требовались безопасные электрические искры. Я пощёлкал и присмотрелся: искры были именно такие.
— Вячеслав, давай махнёмся: я тебе свою бензиновую оставлю…
Напарник Вячеслава, наконец, раскрыл рот:
— Оставьте лучше деньги, товарищ лейтенант, — мы у Ахмеда купим для вас сколько прикажете, хоть 20 штук.
— Хорошо, благодарю за инициативу. 20 штук не нужно, достаточно двух. И сигарет пачку (которые покрепче) возьмите — отведаю. Вот вам «трюльник» — хватит? А мне сегодня в п`оле нужна будет эта.
Гур`асов секунды четыре помялся:
— Трёшки запросто хватит, но и бензиновая ваша, товарищ лейтенант, — дюже красивая, возьму пофорсить до обеда?
Алюминиевая зажигалка моя оформлена была, как пистолетик типа «дамский браунинг» (жаль, воняла отнюдь не по-дамски) с белыми пластмассовыми щёчками на рукоятке и срабатывала от нажатия спускового крючка 10 раз подряд из 10.
— А замполит не отберёт?
— Пусть даже не пробует!
— Договорились.
Я переключился на необходимость побриться.
                * — * — * — * — *
После завтрака мы с «аккумуляторным богом» перевезли пять заряженных «банок» в мастерскую. Я сам расставил их по местам, которые были предусмотрены «секретными» конструкторами, накрыл защитной пластмассовой решёткой, затянул гайки на шпильках, соединяющих её с аналогичной решёткой, прижимающейся снизу ко дну второй «телеги». Соединил обе «телеги» обеспечивающими их взаимодействие кабелями, перевёл всю «гарг`ару» в состояние «Вкл.», отошёл вдоль воображаемого продолжения продольной оси рупора на несколько метров и щёлкнул ЗРГ (зажигалкой рядового Гур`асова). В динамике послышался короткий треск, стр`елки приборов шевельнулись. Вывод: установка в целом работает! Тем же нехитрым способом я проверил её чувствительность по дальности, азимуту (горизонту), углу возвышения, перенося источник электрических искр в разные позиции перед зевом рупора. Результаты счёл вполне удовлетворительными.
— Да ты скоро ль будешь гот`ов, «Семнадцатый»? — на пороге показался Линзуков.
— Уж`е, товарищ «Седьмой»!
Он подал сигнал рукой. Один из знакомых «Пеналов» въехал, пятясь, в помещение. Следом вошли подчинённые «Н`айдуса». Все четверо обвешаны фляжками, штык-ножами и подсумками, за спинами расчехлённые «калаши» с магазинами — обычные АКМ, деревянные приклады. Обесточив схему и отвинтив кабели, я взялся (в роли «играющего тренера») распоряжаться погрузкой.
Первая платформа была аккуратно поднята в кузов первого «уазика» и надёжно зафиксирована. Подрулил задним ходом второй автомобиль. Со второй платформой мы осторожничали вдвойне-втройне, оберегая аккумуляторы от излишних наклонов и толчков. Оружие создавало серьёзные помехи слаженности и силе движений, но даже временно освободиться от него Золоб`учий, Гринц`ук и К° без майора себе не позволяли.
А где же майор (и завтракать-то он не приходил) — страдает от похмелья, что ли?
От расспросов я воздерживался.
Он появился к с`амому финалу наших «суровых мужских игр с нестандартными отягощениями». Вид имел довольно-таки бравый: справа «Макаров», слева ракетница и полевая сумка, с шеи свисает 7-кратный полевой бинокль, усы топорщатся, обувь — тусклые «г…давы». Ещё бы саблю обнажённую в одну руку, а в другую — круглую бомбу с дымящимся фитилём, и сходство с монархистом-милитаристом-белогвардейцем-наймитом мировой буржуазии из «Окон РОСТА» (поглядите на эти образины в собрании сочинений Маяковского) было бы стопроцентным.
Вторая машина выплыла во двор под утреннее солнышко. Солдатики дождались «н`айдусовского» кивка — и устремились к ней рассаживаться поудобнее. Я чут`ок замешкался, собирая в свою сумку моточки разной проволоки, щуп-тестер для аккумуляторных батарей, п`ару отвёрток, пассатижи, п`ару разводных ключей, молоток…
— Это зачем?
— На всякий случай, товарищ майор! К примеру, от супостата в рукопашной отбиваться, когда у вас патроны кончатся.
— Р-рано р-радуетесь, лейтенант: личной встречи с супостатами не дождётесь. У меня приказ — её не допускать. И не допустить. И я не допущу.
— Ясно, товарищ майор! Поехали?
— Марш!
Най-Дусс`овский полез в кабину второго «Пенала». У боковой дверцы в кузов первого стояли четыре офицера: мой К2Р, командир базы (разве он тоже поедет с нами?), зампотех и сапёр. «Седьмой» нетерпеливо сделал в мою сторону приглашающий жест. Я поспешил подойти. Уловил несколько слов, которыми Б`отнарь закончил напутствие:
— …надцать часов вышлю вторую машину — заберём вас. Если что раньше понадобится — радируйте. Удачи!
Он пожал руку Линзукову, подержал меня за плечо и ушёл. Зампотех вскочил на «штурманское» сиденье рядом с водителем, мы трое разместились в кузове, стальные вор`ота поплыли влево, огромная собака с ленивой грацией вылезла из конуры, и «кортеж» двинулся на вест.
        …Был развесёлый розовый восход,
        и плыл корабль навстречу передрягам,
        и юнга вышел в первый свой поход
        под черепастым флибустьерским флагом…
Над нами, в отличие от юнги из киношной песенки, никакие флаги, никакие вымпелы не висели, не трепетали, не полоскались и не развевались. Однако всё же была возможность почувствовать себя пиратом (просто в силу характера миссии). Я почувствовал (просто в силу романтического склада ума и настроения).
И как там дальше у Владимира Высоцкого?
        …Будь джентльменом, если есть удача,
        а без удачи — джентльменов нет!
Пусть сбудется заключительное пожелание подполковника, пусть мне суждено оставаться джентльменом…
Сильвестр Иннокентиевич дёрнул меня за рукав: «Внимание». Я вернулся к реальности. Капитан-сапёр чертил карандашом на развороте общей тетради (я давно отдал её Линзукову) и пояснял конфигурацию участков, которые очищены от мин. Напоминала она гребёнку с широкими зубцами и узкими промежутками. Основание гребёнки смыкалось с твёрдой грунтовкой, медленно, но верно приближавшей нас к Гол`анским высотам. Контуры зубцов (метров по 100 шириной) на местности были обозначены белым (тут же рассказчик поправился: «грязно-белым») шнуром.
— С флажками? — поинтересовался я.
— Да мы ж не волки! — вместо сапёра ответил Линзуков.
Майор-зампотех повернулся к нам из кабины и хохотнул.
Опасные промежутки имели ширину около 30-ти метров. Длина зубцов составляла на весте (ближе к «Пурпурной Линии») два километра «без гака», к осту уменьшалась до полутора. Количество зубцов превышало 20.
— Чистили в соответствии с вашими предварительными намётками, товарищ капитан второго ранга.
— Да, правильно, хорошо, вы молодцы!
— Как прикажете действовать дальше — на север или на восток?
— Да нам бы желательно, сам понимаешь, совсем наоборот — на зюйд и на вест. Вон лейтенант передо мной глаз`а выпучивал, узнав, что планируемый эфирный пролёт отсюда до Исмаилии — четыреста двадцать кэ-м`э…
Зампотех опять хохотнул. Незло, без издёвки. «Седьмой» продолжал:
— …почти половина из них над водой, это теоретически помогает, но ради практической надёжности и всепогодности… Ну, пробежимся-посмотрим тут, дня через два определимся. А пока не рвитесь — не то вконец оглохнете. Сделаем в прочистке паузу. Родина не осудит. Расслабляйтесь потихоньку, к празднику готовьтесь…
— Вот уважили, товарищ капитан второго ранга!
Зампотех по-ленински простёр руку вперёд:
— Вон на выезде из 23-го зубца техника наша отдыхает от трудов вчерашних.
Дорогу от п`оля отделял глубокий кювет. В полусотне метров за ним красовались (по схеме «п`ятки вместе, носк`и врозь») два челябинских гусеничных тр`актора Т-130. Перед радиаторами вместо бульдозерных отвалов — цилиндрические катки, чуточку подобные тем, которыми выглаживают асфальт. Но у этих и ширина, и диаметр были едва ли не вдвое больше (что позволяло догадываться о недюжинной тяжести), а рабочая поверхность оборудована шипами, напоминающими о ковшах средних экскаваторов. Кабины с боков (как и капоты целиком) защищены металлическими (наверное, броневыми?) листами, входы устроены сзади. Вместо лобовых стёкол — стальные жалюз`и. Радиоантенн не видно. Сняты на ночь? Или навеки срезаны осколками?
— Товарищ майор, скажите, пожалуйста: гусеницы часто чинить приходится?
— От первого сентября — ни разу.
— А до?
— А до первого сентября у нас этой техники не было.
— Рации в кабинах есть?
— Пока что нет. И толку от них не ждём: грохоту в кабине много, тем паче на боевых курсах, слышимость никакая. Думаем смонтировать простенькие световые табло на пять лампочек: «Стой», «Вперёд», «Назад», «Налево», «Направо»… Захотите — поможете?
— Если время сыщется… Значит, техника эта не охраняется?
— Охранять вроде бы и нечего, и не от кого, но привлекли мы послужить тут одного местного уроженца. Сейчас харчей ему подбросим, водички свежей.
Водитель остановил машину, достал из-за своего сиденья пятилитровую канистру. Зампотех уж`е стоял на земле, в руках — такой же вместимости кастрюля.
— Всё удовольствие — в одной кастрюле? И что там у вас?
— Такое же самое, чем мы завтракали час назад.
— Арабам Коран не запрещает европейскую еду?
Он снова заулыбался:
— Сейчас увидите.
— Разрешите мне с вами?
— Лучше не надо.
Мы вылезли из кузова, разогнали кровь, слегка «загустевшую» в нижних конечностях.
Зампотех с водителем понесли п`айку охраннику. Где он ночевал? В одной из тракторных кабин, что ли? Я пытался заметить шатёр, или палатку, или навес, или хоть какое-нибудь укрытие — тщетно.
Загадка разрешилась секунд через 20: из-за ближнего к нам тральщика, какофонически громыхая длиннющей цепью, выскочил и яростно залаял пёс — по всем приметам, сыночек той мамули, которая осталась у вор`от базы. Впрочем, не сыночек, а целый сынище — взрослый, увесистый, грозный, серьёзный.
Подошёл Най-Дусс`овский:
— Разгружаемся, Селивёрст Иннокентьич?
— Да нет, Лазарь Борисыч, не торопись: начнём сегодня с ТОГО конца. И пойдём против солнышка, чтоб вечером ближе к д`ому оказаться.
— А где ТОТ конец?
— Да километра три ещё проехать нужно.
— «Гарг`ару» здесь на ночь оставим или попрём на базу?
— Да ты, Лазарь Борисыч, и нынче, я гляжу, прыток, как позавчера, не по годам. Работу развернуть не успели — уж`е про ночь толкуешь. Говорю: не торопись. В обед на результаты посмотрим, обмыслим, тогда и решим.
Серьёзность хвостатого «сыночка» сменилась ликованием, как только он узнал приближающихся мужчин и понял их цель.
Я выступил со своими соображениями:
— Разрешите, товарищ «Седьмой»? Думаю, надо будет обязательно учесть ещё три фактора, кроме технических результатов промеров.
— Да, вот интересно, какие?
— Первое: на сколько процентов разрядятся батареи. Второе: чем защитить аппаратуру от возможного выпадения рос`ы к рассвету. Третье: на каком расстоянии разместить нашу «гарг`ару» от пёсика, чтобы он её цепью своей не расколошматил.
— Да уж, попал я в компанию дальновидных парней! Один про вечер, другой аж про рассвет. Давайте-ка всё-таки сначала до обеда доживём…
                * — * — * — * — *
До обеда мы дожили вполне благополучно.
Приблизительно в трёх километрах к весту от тракторов-тральщиков аккуратно выгрузили обе платформы на обочину. «Всем колхозом» подтащили их через кювет к основанию первого зубца (целились на середину его ширины). Яркое солнце и ясная погода позволяли прекрасно видеть ограничивающий шнур и слева, и справа. Флажки, действительно, не требовались. Но красно-белыми деревянными вехами мы запаслись.
Зампотех, сапёр и оба водителя уехали в одном «уазике» на базу, отдав ключи от другого нашему главному чекисту. Троих своих подчинённых он оставил в машине под предводительством Золоб`учего, вручил им бинокль и наказ:
— Не спать, не дремать, вор`он не считать, следить за нашими перемещениями и сигналами! Даю красную ракету — немедленно ко мне! За шнур не заезжать! Рацию держать исключительно в режиме приёма, без меня — никаких самостоятельных выходов в эфир ни голосом, ни телеграфом!
Старший сержант обратился с логичным и уместным вопросом:
— А если база нас вызовет?
— Не вызовет! График сеансов св`язи заранее согласован и лежит у меня в кармане! Если всё-таки вызовет — не отвечать! При крайней необходимости бибикайте, свистите, орите, махайте мне! Смена караульного — каждые полтора час`а!
Первым ч`ести караулить нас удостоился младший сержант с фамилией Карт`укис. Литовец или грек? Этого я не знаю и по сей день. Для литовца он был слишком чёрен, для грека — слишком замкнут. Настолько молчалив, что даже акцента не слышно.
                * — * — * — * — *
Я соединил «телеги» кабелями, аккуратно завинтил их разъёмы. Опустил оба рычага с заземляющими ножами. Придавил ногой, чтоб вошли поглубже. Проверил мегомметром сопротивление заземления — норма! Подал накальный ток. Подал анодное напряжение. Щёлкнул зажигалкой рядового Гур`асова — в «матюгальничке» хрустнуло. Оставалась сущая ерунда — поймать спектр, передаваемый из Исмаилии, и измерить уровень КЧ (контрольной частоты).
И, разумеется, запис`ать в рабочий журнал.
«Учебка» вбила нам в мозги элементарные правила ведения военнослужащими подобных журналов:
1) ежели ты что-либо запис`ал, однако фактически не сделал (не успел, например, или, допустим, забыл) — это полбеды, это не осуждается и не наказуется;
2) но вот ежели ты что-либо фактически сделал, а запись не произвёл — это уж провинность совершенно, совершенно непростительная.
Помнится и третья заповедь (с такой же юмористической окраской): вспотел — непременно покажись начальству.
Образцами своего неудобоваримого почерка я смутил Линзукова ещё позавчера, и он в нашем походе добровольно взял себе роль «летописца». А мне следовало беззаветно исполнять третью заповедь — потеть на глазах у начальства, крутя маховички нержавеющего механизма, варьирующего направление продольной оси рупора.
Исмаильский передатчик громоздился на палубе советского эсминца серии «30-бис», имени которого я вам не скажу, только лишь намекну, что это была его самая последняя БС (боевая служба) в Египте… Ежесекундного контроля и обслуживания передатчик не требовал: «раскочегарили» его один раз, подали на модулятор сигнал с закольцованного куска магнитной плёнки, а пот`ом всего и забот — посматривать, чтобы она не лопнула.
В первой точке первого зубца мы проваландались минут восемь, но выловить «рыбку» в эфирном «пруду» не удалось. К2Р указал вторую точку и скомандовал переезд.
                * — * — * — * — *
Перед началом каждого перемещения инструкция по эксплуатации предписывает выполнять обратную последовательность операций: снять напряжение с анодов электронных ламп, обесточить их нити накала, вытащить заземляющие ножи, отвинтить разъёмы кабелей.
Затем впрягаемся по двое в одну «телегу» — и вперёд с песнями! (Можно и без песен.) Местность, как принято говорить, пересечённая: искорежёна недавними подрывами мин, растревоженных шипастыми катками тральщиков, да и отродясь ровной-плоской не была. Но это всё же не памирские кручи.
Пока длится сеанс поимки и измерений, «Н`айдус» и караульный фланируют к весту от «гарг`ары» на дистанции 10—20 метров, вперяя свои взоры с дважды утроенной бдительностью в в`естовый сектор плато и небосклона.
                * — * — * — * — *
За полтора час`а первой вахты караула мы успели-«ухитрились» обследовать десять точек внутри первого зубца. «Хитрости» применялись простенькие: для переезда не обесточивать накал ламп, не отвинчивать кабели — но требовавшие от «лошадей» изрядной осторожности и сноровистой синхронности действий. Зато экономили время.
А результатов — нуль целых, нуль десятых.
И вот «подкралась» к главному нашему церберу жуткая задача (нечто типа «Волк, коза и капуста»): как сменить караульного? Отправить одного с автоматом и полным боекомплектом к машине, назвав фамилию сменщика (а до машины добрый километр, и по этим колдобинам шибко не разбежишься — значит, остальной «бригаде» торчать минут 20 на одном месте, ведь втроём обе «телеги» не укатим)? Идти вместе с Карт`укисом, оставив нас с Линзуковым не только без движения, но и (особенно меня) без присмотра? Дожидаться, пока Золоб`учий глянет на свои часы и сообразит прислать кого-нибудь (или придёт сам)? Пальнуть красной ракетой? Эх, с похмелья не смикитил майор поутру разработать «расписание дежурств» и вдолбить его своей команде, чтобы выполнялось автоматически!
Он запустил к зюйду красную ракету.
Линзуков поморщился, но промолчал.
Машина стартовала практически моментально (мотор они не глушили, значит?), однако поползла к нам едва ли быстрее пешехода. Ясное дело, водитель (кто там сейчас за баранкой?) нервничал: до недавнего времени здесь простиралось минное п`оле — вдруг его остатки возьмутся, взбодрятся да и отреагируют самым грубейшим образом на вес «Буханки»? Тьфу, тьфу!!
(О каких «остатках» речь? — Видите ли, существуют в природе противотанковые мины, срабатывающие не от первого нажатия, а от повторного. Капитан-сапёр говорил, что здесь таких не встречал. Но кто мог дать нам гарантию, что тут их вовсе нет? И не было?)
«Дядя Селивёрст» распорядился переезжать на одиннадцатую точку. Был он хмур, ибо не рассчитывал, что фактура РРВ заставит нас отступать далеко к норду.
Впрочем, о каких расчётах в описываемой ситуации могла идти речь? Лишь о самых расхлябистых, точность которых соответствовала фольклорному выражению «на два лаптя левее солнышка». Здесь, по моему разумению, успех определялся не изощрённостью калькуляций и не чувствительностью приборов, а силой интуиции и упорством изыскателей.
(В «учебке» преподаватель рассказывал: одна из наших РРС в линии, связывающей Ан`адырь и Т`икси, до 1974-го г`ода располагалась на 68 км ближе к весту, чем сейчас. Диапазон длин межстанционных пролётов — от 160-ти до 430-ти км. Какими кабинетными калькуляциями удалось бы мотивировать необходимость переносить эту станцию именно на 68 км, именно к осту? Попросту выслали на предполагаемую трассу группу людей, вооружённую подобной «гарг`арой», и они, в сжатые сроки излазив несчётное количество сопок и распадков, инструментально подтвердили: на новом месте качество сигналов от соседних станций намного лучше.)
В интуицию Сильвестра Иннокентиевича я верил гораздо больше, чем в свою.
Но точка №11 тоже оказалась «неурожайной».
Значит, от меня требовалось упорство, которого хватало бы на двоих.
Тем временем подошёл «уазик». Золоб`учий ловко выпрыгнул с водительского сиденья, бойко отрапортовал. Майор протянул ему листок с тремя фамилиями:
— Назначаю тебя «карн`ачем». Вот в этом порядке будешь мне людей присылать. Отмечай время убытия их на пост…
— Слушаюсь! — Старший сержант явно обрадовался: ему не придётся топтаться около нас с оружием и таскать платформы по камням и ухабам. («Карн`ач» — обиходное сокращение слов «караульный начальник». Бывает ещё и «начк`ар» — «начальник караула».)
— Слушаешься — слушайся дальше!! Сменившемуся разрешаю спать. Не более полутора часов. В обуви и не раздеваясь. Сам будешь бессменно за рулём в постоянной готовности, выспишься на базе.
— Есть! — Радости в голосе парня поубавилось.
— Рация работает?
— Шуршит, товарищ майор, но вызовов не было.
— Дай, я доложу.
Най-Дусс`овский забрался в кабину, захлопнул дверцу, поднял боковое стекло, надел гарнитуру (не снимая головного убора), нажал тангенту и зашевелил губами.
Золоб`учий прочёл список и гаркнул:
— Гринц`ук!
Отъехала боковая дверь кузова, в проёме появился степенный Мыкола («калаш» в правой руке, магазин — в левой):
— Я!
— Следующие полтора час`а — твои.
Мыкола прищёлкнул магазин и перевёл автомат в положение «на ремень»:
— Есть!
Золоб`учий (так же громко):
— Карт`укис!
— Я!
— Можешь спать, засекаю время.
— Есть!
Майор вылез на воздух:
— Возвращайтесь к прежнему месту, ждите. Для следующего доклада на базу дам красную ракету, подъедешь.
— Это во сколько?
— Не волнуйся, всё будет своевременно… — Лазарь Борисыч оглянулся на меня и понизил голос: — …или несколько позже.
Линзуков крикнул от двенадцатой точки:
— Да хватит вам шептаться, двигайте сюда!
Старший сержант быстренько юркнул к водительской дверце — а майор опять разочаровал его:
— Погоди-ка, друг. Давай, подмогни. Мы ещё натаскаемся тут без тебя.
Тогда Золоб`учий воззвал:
— Младший сержант П`уттин, ко мне!
И мы впятером повлекли «гарг`ару» (без м`алого 250 кг) на точку №12.
Пока я готовил очередной сеанс, Золоб`учий и П`уттин умчались к автомобилю. Он медленно развернулся и уехал.
И двенадцатый сеанс не принёс удачи.
До 13-й точки пропутешествовали привычно — вчетвером.
Удача поджидала здесь — вот и бойтесь «несчастливых чисел»!
Сразу после подачи напряжения на аноды ламп (я ещё не успел даже щёлкнуть ЗРГ) стр`елка указателя уровня КЧ охотно оторвалась от нуля, а из динамика полился в уши однотонный звук. В иной ситуации он уж`е через полсекунды н`ачал бы раздражать — но тут нас с Линзуковым переполнил восторг! Секунд 20 спустя столь же приятный мужской голос под энергичные гитарные аккорды запел по-русски:
        …Будем помнить, товарищ, Суэцкий канал,
        как кормою на юг миноносец стоял…
Не Володя Высоцкий, конечно. И не Эдик Хиль. Но мы искренне наслаждались!
И охранники наши прекратили вышагивать — слушали, улыбались ласково…
Песня оборвалась через 14 секунд, не достигнув третьей стр`очки, — и снова зазвучал ровный тон. Я вертел маховички (осточертевшие было за 12 предыдущих сеансов), К2Р наблюдал за отклонениями той с`амой «любимой» стр`елочки, устно корректировал мои усилия и записывал потребную цифирь. Через 46 секунд повторился начальный фрагмент чудесной песенки:
        …Будем помнить, товарищ, Суэцкий канал,
        как кормою на юг миноносец стоял…
Или конечный? Ни разу после того дня не слышал я её ни в каких концертах, ни в каких вагонах…
Песня сменялась тоном, тон — песней, а весёлое рабочее настроение не покидало нас. Сильвестр Иннокентиевич быстро прогнозировал: куда следует передислоцироваться?
И тут с зюйд-веста прилетел «тэпэл`аз-гол`ан».
                * — * — * — * — *
Что приманило «гостя», не званого на наше празднество?
Я до сих пор убеждён: красная ракета майора Най-Дусс`овского. Самая первая.
Этого же мнения стойко придерживался и капитан второго ранга С.И.Линзуков.
Следствие придумывало и рассматривало альтернативные версии:
1) празднество, мол, было излишне шумным. — Ага, с костром (до небес), неумеренной выпивкой (до поросячьего визга) и безобразными танцами в голом виде (до позднего в`ечера);
2) в эфире, мол, от «гарг`ары», которая, наконец, сработала как надо, возникли побочные излучения. — Специалисты, привлечённые в качестве экспертов, убедились теоретически (и после капитального ремонта установки — практически) в том, что мощность таких излучений в любом режиме оставалась пренебрежимо малой;
3) рацию, мол, в «уазике» случайно (локтем или коленом) включили на передачу. — Конструкция рации не допускает этого, во-первых, а во-вторых, её сигнал непременно заметила бы наша радиоразведка, и Золоб`учий получил бы «по ушам» уж`е в обед;
4) аппарат, мол, прилетел сюда, подчиняясь недельным, месячным или квартальным планам своего командования. — Планы те никто не удосужился раздобыть, об их конкретном содержании можно строить всякие гипотезы…
ТПЛА (вертолётик в половину среднечеловеческого роста) завис от нас метрах в 50-ти на высоте 5-этажной «хрущобы», слегка покачивался, ворочая влево-вправо объектив, и безостановочно тарахтел. Глушителя на движке явно не имел. К назойливому рокоту требовалось привыкать. Мало-помалу мы привыкали, продолжая работу. «Н`айдус» вопросил:
— У кого здесь есть зубная паста? Или сапожный крем?
Я, естественно, предметы личной гигиены вкупе с запасом белья и носков оставил в тумбочке у койки. Но не преминул поинтересоваться:
— Зачем вам, товарищ майор?
— Не мне, а нам всем. Физиономии загримировать.
— Да натяни ты кепку на щёки, Лазарь Борисыч, и поменьше пялься в объектив, — сердито отозвался Сильвестр Иннокентиевич. — Отворачивайся, бери пример с Гринцук`а.
Най-Дусс`овский притих.
В ближайших окрестностях точки №13 мы провели, наверное, десяток более частых промеров, и считать сеансы я прекратил. У командира всё записано. Область уверенного приёма выглядела как вытянутый эллипс. Норд-в`естовая его округлость располагалась на территории первого зубца, а остальное уходило под остовый шнур.
— Вот бы сюда сейчас те тральщики, товарищ «Седьмой»?
— Да уж без них за шнуры не полезем… Ладно, во втором зубце по вехам сориентируемся. Давайте к машине!
Ввиду длинной протяжённости предстоящего переезда (километра три) «гарг`ару» я обесточил полностью и кабели отвинтил. Поэтому до автомобиля мы добрались сравнительно быстро. Загрузили в кузов и отвезли по территории второго зубца к створу хорошо заметных вех, выставленных в первом, одну «телегу». Затем другую. Кончилась смена Гринцук`а, караулить вышел П`уттин. «Уазик» вернулся к основанию второго зубца.
Всё это время ТПЛА, легко маневрируя, не прекращал наблюдения за нами. Каков у него запас горючего? На час? На полтора?
Солнце укоротило наши т`ени до минимума, после чего они стали потихоньку прирастать. Значит, миновал местный полдень.
Через некоторое время с того же азимута прилетел новый «гость». Старый «сдал пост» и убрался восвояси. Знать бы, где у них «гнездо», — можно было бы ориентировочно оценить запас топлива. Похоже, что никак уж не меньше двух часов, раз он нас тут «развлекал» целых 110 минут — с 10:55 до 12:45. Экономичная штучка-дрючка!
Новый был точной копией того, который нам уж`е промозолил все уши, и вёл себя абсолютно аналогично — висел, тарахтел и смотрел, воздерживаясь от каких-либо иных действий.
Мы разговаривали бы вполголоса, если бы не беспрерывный рокот. Периодически (жаль, что ненадолго) скрашивала его славная песенка русского военмора:
        …Будем помнить, товарищ, Суэцкий канал,
        как кормою на юг миноносец стоял…
Или истинный военмор должен был бы вместо сл`ова «юг» в своих стихах употребить слово «зюйд»?
Определив (и, разумеется, обозначив красно-белыми вехами на местности) продолжения границ эллипса в пределах второго зубца, мы поехали в третий. По пути к автомобилю интуиция С.И. дважды велела тормознуть и сделать замеры. В одном случае было «пусто», в другом (метров за 500 до выхода из второго зубца) обнаружилось «пятно». Это был побочный эллипс, ибо уровень КЧ не достигал приемлемого значения, и песню затушёвывали хрипы нелинейных искажений. Но я уж`е выучил наизусть обе строк`и:
        …Будем помнить, товарищ, Суэцкий канал,
        как кормою на юг миноносец стоял…
Более того — на ум пришло (как бы само собой) продолжение:
        …а в пустынных просторах сирийской земл`и
        три придурка по кочкам «гарг`ару» везли…
Я не постеснялся его озвучить, когда в паре с Линзуковым двинул рупорную «телегу» в марш-бросок по выходной пятисотметровке. На смуглом лице Сильвестра Иннокентиевича с пылью, прилипшей к дорожкам пота из-под кепи (и на кой ляд нам теперь майорский грим?), расцвела щедрая улыбка:
— Да, Фёдорыч, утёр ты нос поручику Лермонтову… Да почему ж три, а не четыре?
— Ну, вы же — не придурок…
Он расхохотался. Метрах в пяти за нами тащились с аккумуляторной платформой и с такими же чумазыми лицами (вряд ли моё было хотя бы чуть-чуть чище) П`уттин и Най-Дусс`овский. Они слышали всю репризу (уши научились отфильтровывать нескончаемое урчанье вертолётика-шпиона). Младший сержант ухмыльнулся. Самолюбивый майор скорчил адекватную гримасу.
Добравшись до рации под раскалившейся крышей, он сделал очередной доклад на базу и получил известие: обед нам привезут приблизительно через полчаса. Времени ещё хватило на то, чтобы завезти «гарг`ару» в недра третьего зубца и дважды узнать, как «кормою на юг миноносец стоял»…
Ровно в 13:30 на дороге с оста показался второй «уазик». Мы всемером набились в первый и покатили к выходу из третьего зубца. ТПЛА следовал параллельным курсом.
                * — * — * — * — *
Ровно в 13:40 окончилась вахта П`уттина и подоспел обед. Мы скинули пропотевшие робы и T-майки (Линзуков — тельняшку), разулись, сполоснули р`уки и л`ица, сели-поели на солнышке под тёплым ветерком спиной к шпиону, не выставляя караульных. Т`олстые волосатые р`уки и почти кубическая грудная клетка Лазаря Борисыча производили впечатление, граничащее с чувством зависти: настоящий мужчина! Он первым делом осушил (без стаканов и кружек, прямо из горл`а) целую бутылку минералки — значит, и вправду мучался похмельным «сушняком»? Позубоскалили немного на сей счёт, не подрывая напрямую майорского авторитета перед подчинёнными. Когда «Н`айдус», покончив со вторым блюдом, потянулся за новой бутылкой, прапорщик Ялин, который привёз еду, произнёс с ленцой и хитрецой:
— Товарищ майор, у вас, я смотрю, жажда, как после прививки…
Тот всколыхнулся:
— А разве надо было прививку сделать?
— О-о, тут такие ядовитые скорпионы попадаются — босиком ходить стрёмно…
Л.Б. успокоился:
— Нет, никто из нас босиком не ходит.
— Вы все сейчас босиком…
— Ч-ч-ч-чёрт! Чего ж ты д`октора не привёз?
— Я не успел досказать: они этого аромата боятся и первыми не напад`ают.
— Какого аромата?
— От немытых мужских ног.
Най-Дусс`овский надулся:
— Ты хочешь сказать, что мои хуже прочих воняют?
— Нет, наоборот, лучше.
— Что значит «лучше»?
— Ну, оглядитесь: вблизи вас ни одного скорпиона не осталось…
Грохнул общий смех.
Когда отсмеялись, Золоб`учий спросил:
— Товарищ прапорщик, а гитару вы привезли?
— Привёз.
— Давайте поиграем маленько?
Ялин пошёл, открыл боковую дверь. Мы с Линзуковым встали рядом — покурить в тен`и кузова. К2Р вручил вылезающему с семистрункой прапорщику записку с кроками (удивительно: когда успел её изготовить?) для капитана-сапёра:
— Да на словах передай: в подробностях «обкашляем» эту тему вечером. И ещё: подполковник Б`отнарь хотел тебя отправить за нами в семнадцать-ноль-ноль — прошу не торопиться, сам дам по радио вызов отсюда, тогда и поезжай.
— Будет сделано, Сильвестр Иннокентиевич!
Ялин спрятал записку на груд`и и пошёл к солдатикам. Минуты через две оттуда послышались аккорды и его разудалый голос:
        …А вот ещё был случай:
        попал я в медсанбат —
        я в карауле ногу отморозил…
Контраст с ноябрьской сирийской 25-градусной жарой породил новые припадки смеха у наших караульных. Золоб`учий в караул не ходил, но тоже завопил:
— Браво!!!
«Седьмой» предложил мне высказаться о стратегии дальнейших действий на сегодня.
— Во втором зубце мы нашли побочный эллипс к зюйду от главного, так?
— Да, знаю.
— А к норду от главного, может, есть аналогичный побочный? Или тот, который мы сейчас считаем главным, является сам побочным у «истинного зубра», лежащего к норду?
— Да у тебя, Фёдорыч, хорошо котелок варит — будто и не пил вчера.
— Я вискарь пропускал (все четыре раза, не говорите, пожалуйста, подполковнику Б`отнарю) — не мешал с «шилом», а от «шила» наутро голова не болит.
— Да и мне бы надо было поостеречься, но Валерия Ивановича обижать не хотелось.
— Значит, сейчас давайте разведаем дальний конец третьего зубца — и если не найдём «золота», то наедем на четвёртый-пятый-и-тэ-дэ с чистой совестью.
— Да, стратегия принимается. Может, нынче и на шестом ещё успеем «порыться». Программа-минимум наша — найти центр главного эллипса.
— Думаете, сегодня же и найдём?
— Да думаю-то не думаю, а помечтать хочется. Фантастику, небось, сам обожаешь почитывать да в кинозалах смотреть, «Семнадцатый»? Или ровно наоборот? Тогда скажу тебе по-народному: не любо — не слушай, а врать не мешай…
Я улыбнулся. Вопрос про фантастику был, конечно, риторический — то есть ответа не требовал. Тщательно загасив свои папиросы, мы вышли к весёлой компании. Ялин вскочил:
— Всем слушателям — подъём, обуваться-одеваться-строиться!
— Товарищ прапорщик, гитару оставьте? Чтоб нам в пересменках не скучать…
— Ну, если командир разрешит…
— Това-арищ капитан второго ранга…
— Да оставляй, пускай потешатся…
Майор опять насупился: солдаты ведут себя так, будто его тут нет. Мне понятно — а нисколько не жаль «отпрыска старинных шляхтичей». Будь проще — и люди к тебе потянутся. Истина эта житейская сформулирована не мной, известна давно.
                * — * — * — * — *
— Золоб`учий!
— Слушаю, товарищ майор!
— Запиши Карт`укису: выход в 14:25.
— Есть!
В робах на голое тело, рассовав скомканные майки по карманам, мы побрели в «объятья» третьего зубца. Брели гуськом: Карт`укис (оружие своё с присоединённым магазином нёс в походном положении «за спину»), Линзуков, я, Най-Дусс`овский. К2Р направлял и корректировал продвижение младшего сержанта.
Когда обедали, я подметил: у него тоже на груд`и (и на лопатках) чернеет «шерсть». Натуральная. Да погуще, нежели у сослуживцев — таких же 19-летних юношей.
А нам с Сильвестром Иннокентиевичем вообще нечем было похвалиться перед ними — в точном соответствии с бессмертными строчками безвестного поэта:
        …И на груд`и его могучей
        три волоска свисали кучей…
Интересно, а в каком положении майор своего «Макарова» несёт? Устремив дуло мне в позвоночник? Или в затылок? Похожи мы снаружи на подконвойных?
Около 14:40 заступил на вахту третий ТПЛА-наблюдатель. А может, то был самый первый, «под завязку» снова налитый израильским керосином на пункте обслуживания? Бортовых номеров и иных отличительных признаков эти «г`ости» не имели. Однояйцовые близнецы, блин бы им горелый заместо второго…
Ялин, загрузив грязную посуду, развернулся и бибикнул: «До скорой встречи».
Я оглянулся (для того, чтоб махнуть в ответ) и увидел: правая рука Лазаря Борисыча занята — но отнюдь не пистолетом, а очередной бутылкой минералки.
Турпоходы по родному кр`аю, по Восточным Карпатам, по Западному Кавказу, по Западному Тянь-Шаню научили меня воздерживаться на маршруте от питья. Оно быстро превращается в обильный пот, который неумолимо обессиливает. Если пересохло во рту — просто прополощи и сплюнь, не глотай. Иначе выдохнешься: первое дыхание выйдет с п`отом, а второе не придёт. И станешь обузой — и себе, и сотоварищам.
«Н`айдус» не владел столь ценной информацией? Или пренебрегал? Или ему вправду было ну очень уж тяжело после вчерашнего перебора? То бишь: превысил личную норму? Впрочем, народная мудрость гласит: «Каждый из нас свою норму знает — но разве её выпьешь?»…
В этаких досужих размышлениях путь до «гарг`ары» показался мне коротким. Сразу потащили её к норду.
И ещё раз к норду.
И ещё раз…
И ещё…
Добросовестно промерив весь третий зубец до замыкающего шнура, мы, в цвет ожиданиям, обнаружили новый эллипс — судя по ухудшенному качеству приёма, побочный. Вернулись к главному. Определили его границы. Расстояние меж ними продолжало увеличиваться — значит, центр эллипса лежал дальше к осту.
Передислоцировались в четвёртый зубец.
        …Будем помнить, товарищ, Суэцкий канал,
        как кормою на зюйд миноносец стоял…
Солнце катилось к весту. Гринц`ук, выйдя от машины в 15:55, караулить нас явился в 16:05. «Шерстяной греколитовец» не поднимал шума из-за пустяшного увеличения длительности своей вахты, помог нам переехать на очередную точку (число их давно перевалило за полсотни) и лишь после этого убыл «лакомиться» переборами ялинской гитары. Из-за стрекотания мы их не слышали, но воображали — а далёкий военмор ежеминутно обновлял острот`у воображения.
Второй сеанс воздушного шпионажа продлился 115 минут. Третий — около 110: приблизительно в 16:30 состоялась передача «поста» четвёртому ТПЛА. Или перезаправившемуся второму? А мне всё равно! Кто их пасёт, тот пусть и считает. Моя задача поважнее, посложнее…
И тут она дополнительно осложнилась.
Обе решётки в конструкции второй «телеги», упоминавшиеся выше, были сделаны из чёрной феноловой пластмассы, упругость которой уступала хрупкости. Уступала, уступала — и уступила. Нижняя решётка (под дном, подпиравшим «банки») от сотрясений, неизбежно сопровождавших любое, даже самое краткое путешествие по неровному рельефу Гол`анского плато, лопнула одномоментно в нескольких местах. Не спасли её мягкие шины. Или это я перестарался, когда утром затягивал верхние гайки на шпильках? Или мы к концу жаркого дня забыли про необходимую нежность в обращении с «гарг`арой»? Или притомились напрягаться наши мышцы, игравшие роль дополнительных амортизаторов?
Про закон Бутерброда все знают. Вот умный был немец! Однако америкосы приписывают открытие сего закона своему гражданину с фамилией Мэрфи. Наверное, он из Техаса. У них в Техасе, как мне известно из старой-престарой ковбойской шутки (благодарение Генд`осу Гальдману!), всё — большое… Но зачем нам иностранцы Бутерброд и Мэрфи? По-русски это называется «закон подлости» — без единой прописной буквы.
Все освободившиеся концы полопавшихся брусков нижней решётки развернулись именно в соответствии с законом подлости — на манер доисторических орал стали упираться-заглубляться в почву, препятствуя горизонтальным перемещениям аккумуляторной «телеги» в ЛЮБОМ направлении по территории. Новоявленные «плуги-тормоз`а» я узрел собственными глазами, когда сблизил лицо с землёй, опустившись на четвереньки рядом с «больной» платформой (клиренс у неё, как и у рупорной, не превышал 16-ти сантиметров).
Доложил Линзукову.
— Да не бывает безвыходных ситуаций, «Семнадцатый»! Даже если тебя проглотят — есть минимум два выхода. Думай: в какую сторону двинешься?
— Я сделал бы эту решётку из более вязкой пластмассы — взять хотя бы тот же эбонит…
— Да найдём-возьмём у Б`отнаря, когда вернёмся! Сейчас-то что можно сделать?
— Попробую отвинтить нижние гайки со шпилек и сбросить-выкинуть эти обломки. Вообще не возьму в толк: на кой ляд нужна тут нижняя решётка? Почему бы не крепить шпильки прямо ко дну…
— Дак давай, не философствуй, отвинчивай, а иначе солнце скоро за г`оры спрячется!
— Второй выход: оставляем до утра. Утро в`ечера мудрен`ее, товарищ «Седьмой», а?
— Да оно так, конешно, так… Однако ж мне нравится другая поговорка: «Змея и в прямом бамбуковом стволе пытается извиваться». Только никому не говори, что она — китайская. И не жди команду дрейфить, Анатоль, — не дам!
Вооружившись двумя разводными ключами, я полез к нижним гайкам — и быстро выяснил:
— во-первых, вчера они зашплинтованы Мыколой усердно, без халтуры;
— во-вторых, сегодня и шплинты, и резьба на выступающих концах шпилек покрыты плотной земляной грязью, сквозь которую различаются кое-где забоины на резьбе;
— в-третьих, концы эти ещё и погнулись (от встреч с многочисленными камнями).
Встал, выпрямился, сжимая ключи в руках, р`уки бросил по швам:
— Товарищ капитан второго ранга, здесь нужен другой инструмент.
— Да, я знаю, так сказал воробей, увидев страусиху. Какой именно?
— Ножовка по металлу. Её у меня с собой нет. Может, в «уазике» есть?
«Седьмой» прикинул:
— Да может, и есть — но ведь десять минут туда, десять обратно, искать её там непонятно где и неизвестно сколько…
— Завтра не мешало бы рацию с собой в п`оле захватить…
— Да, верно, не помешала бы она уж`е и сегодня… Даю вот какую команду: включай, сынок, мозги, продолжай «извиваться»!
— Угу, начинаю придумывать…
Секунд двадцать спустя меня осенило классически простое решение: если враг не сдаётся — его уничтожают. То есть: обломать под корень все «плуги» и все «тормоз`а».
— Зубило бы…
Линзуков не отозвался, потому что прислушивался к беседе «настоящего мужчины» с Гринцук`ом. Меня она тоже заинтересовала.
Похоже, один из беседующих находился, как теперь принято выражаться, в изменённом состоянии сознания.
— …вот смотри, Мыкола, — вещал «Н`айдус», — Сильвестр Иннокентиевич у нас из эвенков, человек таёжный, за сто метров б`елку в глаз бьёт из карабина. А ты мог бы из «калаша» своего отсюда стрекозлу этому еврейскому в объектив попасть?
— Не знаю, товарищ майор.
— Тут метров семьдесят, из «Макарова» я сам не достану. Ежели попадёшь с первого патрона — вернёмся на Родину, ефрейтором сделаю.
— У нас в Микуличине говорят: лучше дочь-проститутка, чем сын-ефрейтор.
— Но, но, но, но, ты бандеровскую-то пропаганду брось!
— Зачем Бандера? Старики говорят, которые Гитлера помнят и видели, чт`о он делал с наших земляков.
— Ладно, отставить ефрейтора! Получишь младшего сержанта, обещаю! Тебе на дембель скоро?
— Весной.
— Ну вот, отличник боевой и политической подготовки, весной на дембель, а ты всё в рядовых ходишь. Не стыдно, думаешь, с пустыми погонами домой возвращаться?
Абсолютно непонятно мне было: с каких щей Най-Дусс`овский затеял доброго бесхитростного хлопца поддразнивать-подначивать? Пьяный, что ли? Вчерашний спирт, размоченный газированной минералкой, к вечеру разыгрался в извилинах?
Зато понял я, как обойтись без зубила!
Ключ, который полегче, сменил молотком.
Снял подвижную губку с другого ключа, чтобы ребро неподвижной использовать в роли лезвия.
Примостился на коленях. Собственных.
Наставил «зубило» и бабахнул молотком в торец рукоятки ключа.
Согласно том`у же закону, теперь пластмасса как бы лишилась хрупкости, предпочитая пружинить.
Не беда: терпение и труд всё перетрут!
Я бабахал снова и снова.
«Политбеседа» за спиной продолжалась:
— Моего образования не хватит для младшего сержанта…
— Сколько классов окончил?
— Восемь.
— Хватит, не беспокойся, я гарантирую!
— Подполковник Б`отнарь не велел стрелять по аппаратам…
— Ну, если ты ссышь — дай сюда автомат и гляди, сопляк закарпатский, как это делается…
Лязгнул затвор, досылая патрон в патронник АКМ.
— Да ты с ума совсем спрыгнул, Лазарь! Прекрати провокацию!! — заорал Линзуков.
Грянула короткая очередь.
И сразу вслед за нею (показалось: не более чем через полсекунды) — взрыв.
Я инстинктивно бросил инструменты, повалился на правый бок и обхватил голову руками.
В «гарг`ару» надо мной вонзились десятки свистящих осколков. Из пробитых «банок» потёк пузырящийся электролит. Я зажмурился — и ощутил, как нечто острое чиркнуло левую (верхнюю) ногу дважды: по сгибу голеностопа и над коленом. Боль ещё не пришла, когда обе моих ног`и придавило чьё-то тело.
Наступила полная тишина.
                * — * — * — * — *
Слух медленно возвращался: барабанные перепонки размягчались в ответ на отсутствие непрерывного вертолётного тарахтенья.
У носа шипел электролит, тонкими ручейками падающий на камни через край нижнего яруса второй платформы. Первая располагалась так, что защитила мне затылок, плечи, спину и задницу. Чужое тело, защитившее н`оги, не шевелилось, но кряхтело и незнакомым голосом бормотало незнакомые слов`а:
— Там`ута-теларап`ука… хэ-ку-к`о… ху-дэруф-хи-к`о… энэ-к`энн буг`а, бэлэ-к`элл миннд`у…
Я открыл глаз`а (стёкла в очках не пострадали — какое счастье, какая редкость!), приподнялся на локтях и крикнул:
— Эй, кто живой, отзовись!
— Да поживём ещё, Фёдорыч, — тело это принадлежало Линзукову Сильвестру Иннокентиевичу, моему непосредственному начальнику. — Ты встать способен? Дойди-ка до тех обормотов. Шибко не нравится мне, как они лежат. И оружие сразу забери, не то «племянничек» мой очухается, опять безобразничать начнёт.
— Товарищ «Седьмой», а вы лично в порядке?
— Да спина болит-побаливает, а голова вроде целенькая. Посмотри ещё: у него в сумке медицина должна быть — аптечка, шприцы, индпакеты…
Судя по расплывающимся пятнам кр`ови, в спине у С.И. «сидели» семь или восемь разновеликих осколков. Лежал он ничком, лицо отвёрнуто в сторону моих ботинок, левая рука отброшена туда же, правая под одноимённой щекой, кепи свалилось.
— Сейчас, дайте вылезу…
К2Р отжал от грунта верхнюю половину израненного т`ела, снова закряхтел и бормотнул:
— Энэ-к`энн буг`а, бэлэ-к`элл миннд`у…
Я стремительно выдернул из-под него свои н`оги — в левой блеснули два очага б`оли. Терпимо, перетопчемся…
Гринц`ук лежал навзничь, четыре таких же сочных пятн`а от осколков чернели на груд`и и животе, шея сбоку располосована, будто финкой уркагана, из сонной артерии редкими толчками выливается алая кровь. Я выхватил из своего кармана грязноватую майку, прижал к ране:
— Мыкола, чуешь меня?
Он напряг стекленеющий взор:
— Мамо…
И умер.
Я кинулся к «племянничку». Нет, не суждено ему очухаться: из правого гл`аза торчала шестигранная головка болта — миллиметров 20 в поперечнике. Длину болта узнавать не хотелось. В виске яма (вдавленный синяк), ушная раковина исчезла.
Рядом с трупом валялся автомат. Его стандартный облик тоже лишился некой привычной детали. Разберёмся позже!
В сумке Най-Дусс`овского не было ни шприцев, ни индпакетов. В аптечке обнаружились: стопка горчичников, «Левомицетин», тёмно-красная баночка вьетнамского бальзама (с бумажной этикеткой, демонстрировавшей английские слов`а «GOLDEN STAR» и незнамо чью жёлтую звезду на фоне странного — голубого — лучистого солнца), полдюжины импортных презервативов (каждый в отдельной картонной коробочке с затейливыми узорами), прямоугольное дамское зеркальце и «клок шерсти с паршивой овцы» — початый рулон лейкопластыря шириной 5 сантиметров.
С зеркальцем я отскочил к солдату, поднёс к губам — увы, ошибки не было: мама и семья Мыколы остались без сыночка и добытчика.
Забрал свою майку, забрал майку сумасшедшего Лазаря и вернулся к «дяде Селивёрсту»:
— Просыпайтесь, пациент, на перевязку!
Он, собственно, не спал — продолжал шёпотом призывать загадочную «миннд`у».
— Кто она такая, Иннокентьич?
Он пропустил и вопрос, и фамильярность мимо ушей:
— Да, Толя, да, перевяжи мне спину… Обезбол какой-нибудь нашёл?
— Щас, будет вам и ванна, будет вам и кофа, будет и какава с чаем…
— Да ну её к бесу, твою какаву! У меня во фляжке ещё «шило» осталось, дай глотнуть с водой.
— Как развести: 50 на 50?
— Да покрепче надо бы. Похоже, что зацепило меня на этот раз не сл`або: спина горит, левой ног`и не чувствую совсем…
— Не волнуйтесь, сударь, отчётливо вижу и со всей ответственностью утверждаю: ваша левая нога растёт по-прежнему из левой ягодицы!
Вытряхнув минералку из последней майорской бутылки себе на р`уки, я смешал в ней спирт с обычной водой. Суммарный объём — граммов 130. Крепость (на глаз) — градусов 80. С трудом и стоном повернувшись на левый бок, К2Р одолел эту крепость на счёт «раз» (но граммов 50 ещё осталось), высвободил правую руку из рукава изодранной куртки и опять улёгся ничком.
Я сдвинул остатки куртки с операционного п`оля на левое плечо «больного» и взялся по-быстрому (солнце всерьёз вознамерилось спрятаться за горами) лепить тампоны из маечного трикотажа на частично подсыхающие дырки. Ага, вот почему медиков в некоторых коллективах «лепилами» кличут…
Что ж «уазик» наш не подъехал ещё? Не услышали грохота? Спят? В журнале «Наука и жизнь» я читал, что уровень работоспособности нормального «хомо сапиенс» на протяжении суток меняется по синусоиде, у которой выявлено два глубоких минимума: в 4—5 часов пополуночи и в 4—5 пополудни. Набросился после обеда и песен второй минимум на трёх сержантов, и не нашлось у них «энтуаз`изьма» посопротивляться…
Ввалил бы им майор, если б узнал…
Автомобиль с этого расстояния выглядел не буханкой хл`еба и даже не школьным пеналом, а довольно-таки невзрачным жучком…
Осколок (плоский, почти квадратный, с вафельным «рисунком», напоминает фрагмент металлической ленты из отечественной гранаты РГ-42) торчит двумя углами наружу, позволяет уцепиться.
— Товарищ «Седьмой», выдерну я из вас одну гадкую железку, а?
Он не ответил. Уснул? Потерял сознание? Погрузился в транс? Или… не к н`очи будь сказано…
Я потащил… и вытащил. Из разреза потекла кровь. Пациент испустил стон — живой!
— Тихо, тихо, молчи, миленький, больше не буду…
Ещё один «интересный» кусочек чуждой стали — блестящий шарик, словно из подшипника. Зарылся не очень глубоко. Подумалось: можно выковырять. Посеребрённой десертной ложкой. В сумке у меня такая «семейная реликвия» есть…
Но в характере своём не находил я садистских наклонностей…
Потому и не пошёл после средней школы учиться в медицинский…
А ведь все эти «поражающие факторы» терзали бы сейчас мою плоть, орошались бы моей кровью, если б командир собою меня не закрыл…
Добравшись до его поясницы, бережно оттянув с неё порванные штаны вместе с трус`ами, я не сумел удержаться от многоэтажного русского мата с восклицаниями:
— О-го-го-па-стоп-па!
Причина уважительная: слева от крестца увидел головку такого же болта, как тот, что красовался в глаз`у несчастного «Н`айдуса».
Без окончания мединститута мне хватало инженерских знаний об устройстве человеческого позвоночника, чтобы понять: этот глубоко вонзившийся болт мог отломить там какой-нибудь важный отросток, зажать-защемить или даже перебить нервы, соединяющие спинной мозг с левой ногой. Оттого и не владеет сейчас ею мой спаситель.
И сидеть он вряд ли сумеет.
Итак, ближайшая головоломка: разместить три «лежачих груза» без носилок в кузове отнюдь не санитарного УАЗ-452… Плюс двоих сидячих пассажиров…
Или оставить убитых тут на ночь? Забрать обязательно, кроме оружия, личные документы… Повернуть вниз лицами или г`оловы чем-нибудь накрыть, чтоб вороньё глаз`а не выклевало…
Какое здесь вороньё? За весь день ни одна тварь не каркнула близко. Видимо, настоящие птицы с ТПЛА не в дружбе…
Стараясь поменьше касаться болта, я приклеил большой тампон на «последнюю беду» Линзукова.
Снял с его левой рук`и обрывки куртки, вытащил из её кармана тельняшку, встряхнул, аккуратно постелил на израненную спину. Поверх тельняшки разложил свою куртку.
Из другого кармана линзуковской извлёк короб`ок со спичками, запасной карандаш и удостоверение личности капитана второго ранга. Не удержался, полюбопытствовал одним глазом — в графе «Национальность» записано: «эвенк». Значит, главный наш чекист не шутил, не врал и не бредил перед своей гибелью?
Тупым штык-ножом Гринцук`а я отделил рукава от командирской куртки, разр`езал их вдоль — есть две плотных тряпки! Подобрался к «Н`айдусу», как заправский мародёр. Портупея, пистолет, ракетница, удостоверение (в аналогичной графе значилось: «еврей»), ещё какие-то листочки, сложенные вчетверо…
Ну зачем, скажите, зачем этот польский еврей учинил безобразную стычку со смертоносной техникой своих, по сути д`ела, соплеменников? Намеревался очередное воинское звание добыть себе поскорее? Или получить боевую награду? «Наскучили» юбилейные медали? Вот и получил — только не на грудь, а в правый глаз. Которым, должно быть, и целился…
Обкрутив изуродованный череп Най-Дусс`овского одной из приготовленных тряпок, я переключился на обследование автомата. Куда делось деревянное цевьё? На его месте белели жалкие щепочки. В дуле торчал кусок «железной вафли». Удалить его с той же лёгкостью, как из-под левой лопатки Сильвестра Иннокентиевича, голыми пальцами не получилось. Где у меня пассатижи? А впрочем, надо ли? Мы — мирные люди…
Отсоединил магазин, передёрнул затворную раму — из патронника вылетел патрон. Головная часть пули — зелёная. Ага, трассирующая. В магазине все такие? Нет, каждая пятая. Ладно, возьмём на заметку…
Бедный Гринц`ук Николай Олексович… Сомнений относительно ЕГО национальности не было у меня никаких. На фотографии — совсем детское лицо с широко распахнутыми глазами. Я опустил ему веки, обмотал горькую головушку другой тряпкой, произнёс в мыслях пафосно: «Вечная тебе память, молодой гуцул»…
И впервые после внезапного боестолкновения с противником глянул на свои часы. Стекл`а и стр`елок не обнаружил! Их, вероятно, снесло шальным осколком — да так, что я не ощутил. Этот «Алмаз», произведённый весной 1966-го Чистопольским часовым заводом в Советском Татарстане, подарили мне родители по случаю окончания 11-летки. Служил исправно. Может, удастся починить?
Я посмотрел на часы Мыколы — до смены ему оставалось минут 20. Пор`а будить сержантов, пор`а! Прочистить дуло АКМ и вдарить трассирующими на зюйд-ост? Но у трассирующих пуль дальность 700—800 метров — маловато будет…
Стоп, не туда мысли побежали! Есть же ракетница, с утра обусловлен цвет сигнала…
А если опять «тэпэл`аз-гол`ан» прилетит? Да с пулемётом, да возьмётся мстить нам, недобитым?
У страха глаз`а велик`и.
Авось, до появления «мстителя» успею АКМ вернуть в рабочее состояние, и побарахтаемся ещё…
Солнце неумолимо тонуло за хребтом Джеб`аль-аш-Шейх, развешивая сумерки над Гол`анским плато.
Я запустил к зюйду красную ракету.
Секунд через двадцать — ещё одну.
«Уазик» мигнул фарами. Из кабины выскочила долговязая фигурка — я ещё различил, как движутся две чёрточки, символизировавшие её н`оги. Остановилась. Что, помочиться? Или смотрит в бинокль?
Сумерки неуклонно пикировали на плато. Это не закон подлости действует, а астрономия. Я уж`е не видел ни ног, ни фигурок, однако продолжал подавать правой рукой команду «Ко мне!», затем бросил в темнеющее небо третью красную ракету.
Чт`о увидели сержанты — не знаю, но автомобиль тронулся.
Я вытащил «железную вафлю» из автоматного ствола, прищёлкнул магазин (предварительно снарядив его всеми вынутыми ранее патронами) и занялся своей левой ногой. Подсвечивал линзуковскими спичками. Действительно, ерунда: две царапины. Успели подёрнуться свежей коростой. Заклеить просто лейкопластырем, безо всяких йодов и тампонов. Скоро вернёмся на базу, там обмыть, попросить у д`октора линимент синтомицина — и заживёт не то что до свадьбы, а к следующему утру!
                * — * — * — * — *
Моя надежда «скоро вернуться на базу» не сбылась.
Приблизительно на середине дистанции, отделявшей «гарг`ару» от основания четвёртого зубца, он сужался и немного изгибался влево (если смотреть с дор`оги), отжимаемый руслом одной из пересыхающих речек.
Добираясь сюда утром, мы «форсировали» шесть или семь таких ручьёв. Ялин называл их имена: В`ади-ад-Дах`аб, В`ади-аль-Хар`ир, В`ади-эль-Айл`ан и т.п. — которые я не пытался запоминать. А зачем?
Днём, когда передислоцировали «гарг`ару» в четвёртый зубец, Золоб`учий проехал по зловещему сужению четырежды: два раза к норду и столько же к зюйду.
На пятый раз — вечером — случилось страшное.
Не исключается, что спросонья старший сержант просто-напросто забыл про опасный изгиб и, заторопившись после моих трёх красных ракет, устремился к их источнику напрямик, а грязно-белый шнур остался не замеченным в скачущих снопах света фар.
Следствие выдвигало версию о куриной слепоте. Думаю: парня, страдающего этим дефектом зрения, не призвали бы, во-первых, на срочную службу в КГБ, а во-вторых, пропустили бы «мимо кассы» на любой (даже общевойсковой) шофёрской комиссии.
Альтернативное предположение говорило о мине, сработавшей от повторного нажатия, — иными словами, роняло тень на качество работы капитана-сапёра и майора-зампотеха. Эту версию опровергло тщательное изучение м`еста катастрофы.
«Уазик», заехав за шнур левым передним колесом, практически сразу «наступил» на противотанковую мину, и подорвалась она моментально. Все 1850 кэ-гэ со страшной силой подбросило в воздух, после чего «Буханка» рухнула днищем к нам, правым бортом вниз на территорию четвёртого зубца в нескольких метрах от её границы и быстро загорелась.
Я остолбенел, наблюдая жуткую картину, — шевельнуться, крикнуть, заплакать было невмоготу. Капельки холодного пота бесконтрольно текли из-под причёски. Ждал и желал: вот сейчас, вот через миг откроется водительская дверца, и ребятки полезут из неё один за другим — пусть обожжённые и злые, пусть без гитары, но живые…
Никто из них не спасся.
Позже выяснится: у Золоб`учего сломались шейные позвонки, он свалился тяжёлым трупом через мотор на П`уттина, сплющив том`у грудную клетку и не дав дышать (дыма и частичек копоти в лёгких не оказалось); Карт`укис, находившийся за перегородкой, прополз внутри кузова до двустворчатых дверец задка, которые перекосило и насмерть заклинило, пытался (наверное) выбить их ногами, даже стрелял в зам`ок (рискуя попасть под рикошет). Однако виноват был не зам`ок. Возможно, лучший результат принесла бы стрельба в дверные шарниры. Но на них её следов не обнаружилось. Пробоины нашлись в стенках обеих канистр с запасным бензином. Воспламенить его была способна любая из трассирующих пуль.
                * — * — * — * — *
Что-то стукнуло в носок моего правого ботинка.
Я оторвал взгляд от пылающей братской могилы и посмотрел вниз.
Там блестел разводной гаечный ключ — тот, что использовался в качестве зубила. Вывалился из моей же правой рук`и.
Как он в неё попал?
А, ну да, в предвкушении подхода нашего транспортного средства я принялся «паковать багаж». Собрал в кучку все три ствола и боеприпасы к ним. В полевую сумку «Н`айдуса» — документы, наручные часы, расчёски убитых. В линзуковскую — общую тетрадь, карандаши да ручки. Свою, как и утром, решил заполнить инструментами. Ради порядка н`ачал восстанавливать целостность этого ключа — и сейчас в левом кулаке обнаружил такую же блестящую подвижную губку.
В мозгу ворочалась единственная мысль: «Вот вам, товарищи, обратная сторона холодной войн`ы» — тема, на которую в другой ситуации можно было бы всласть поболтать.
Но сейчас требовалось трезво сообразить: «Что делать дальше?».
Вспомнилась задачка из детского сборника (автор — знаменитый «кореец» Пэ Рель Ман): три брата-холостяка вышли из гостей ночью на питерскую улицу, попутного трамвая всё нет и нет. Младший воскликнул: «Побегу вперёд! Когда трамвай меня нагонит, вскочу — и буду явно ближе к д`ому, чем вы». Средний возразил: «Побегу назад — и моя встреча с трамваем состоится раньше! Значит, и д`ома появлюсь раньше». Старший молвил своё: «Не хочется мне никуда бежать, постою-покурю-подожду». Вопрос: кто из троих первым достиг общей цели? То есть: чья тактика — самая разумная?
Ответ: все трое оказались (естественно!) в одном и том же вагоне, но старшего брата следует величать самым мудрым, ибо энергии он затратил гораздо меньше, нежели оба бегуна.
Вывод: мы с капитаном второго ранга никуда не дёргаемся и безынициативно покуриваем тут, покуда не подъедет «нужный трамвай» с базы?
Нет, ждать и догонять — это не в моём стиле.
И чем чёрт не шутит: вдруг с противоположных азимутов подъедут какие-нибудь «любопытные»? Не нужны нам чужие люди, даже если они будут в голубых касках…
А кроме того, самое наиглавнейшее: Сильвестру Иннокентиевичу нужна квалифицированная медпомощь. Вероятно, сложная хирургическая операция. Возможно, переливание кр`ови.
И я взялся за ключи.
Отвинтил 28 хомутов, удерживавших «полезные грузы» в обоих ярусах рупорной платформы.
Отсоединил перебитый в четырёх местах сигнальный кабель, соединявший её с аккумуляторной «телегой». И ещё один — силовой.
Упёрся и сбросил на землю все искалеченные 97 с лишним килограммов меди, бронзы, жел`еза и нержавеющей стали.
Ломать — не строить, справился быстро.
Осторожно поднял и уложил «Седьмого» пупком вниз на плоскость верхнего яруса.
В нижнем ярусе прикрутил штатными ремешками три полевые сумки (впихнув в одну магазин и затворную раму от «калаша», обойму и затвор от «Макарова») и ракетницу в брезентовой кобуре.
Соорудил простенькую «сбрую» из майорской портупеи и наших трёх поясов.
Впрягся — и скопировал гагаринское «Поехали!».
Иннокентиевич кряхтел, стонал, бубнил про свою «миннд`у», разговоров со мной не затевал.
Да и не хотел я тогда никаких разговоров.
Насчитать в нём 97-ми кг не получилось бы, но продвижение давалось нелегко.
Думалось: добраться бы скорее до дор`оги, а там по ровному покатим резвее — если не галопом, то на рысях…
Догорающий «уазик» обошли по дуге, выпячивающейся к осту, радиусом метров 40. Жар и вонь чувствовались отчётливо даже на таком расстоянии.
Преодоление кювета отняло много сил и времени. Остановился, чтобы отдышаться перед «главным забегом». Задрал лицо кверху. Солнце уж`е ничуть не мешало сиять мириадам звёзд. Лишь здесь и сейчас я обнаружил: они — разноцветные. В том числе и жёлтые.
В спину поддувал слабый ветерок с гор.
Остовый горизонт, тёмный и пустой, был далёк, словно моя родина в припятских болотах.
        …Ну вот, исчезла дрожь в руках. Теперь — пошли!..
Высоцкий поёт не «пошли», а «наверх». Автор — хозяин-барин и волен менять собственные тексты как угодно, не упрекнёшь. А я приспосабливаюсь к своей ситуации.
        …На безмолвных просторах сирийской земл`и
        пять советских мужчин навсегда полегли…
Кстати, эту самую песню про «дрожь в руках» исполнял он и в горном, и в морском вариантах. Горный известен многим слушателям. Морской заметно отличается.
Линзуков попросил ещё дозу «снотворного» и вскоре притих.
Платформа катилась мягко и споро. Двести шагов я её тянул, двести толкал перед собой. Старался вспомнить все, все, все, все отличия морского варианта:
        …Кто не доплыл и в в`олны лёг — тем Бог судья…
Не дождётесь (как отвечал «легендарный» Рабинович на вопросы знакомых про его здоровье) — в в`олны мы не уляжемся, мы доплывём!
        …Мой океан со всех сторон штормит, штормит
        и тайну чьих-нибудь имён на дне хранит…
А хорошо было бы сейчас искупаться! Понырять…
        …И я гляжу в свою мечту поверх гол`ов
        и свято верю в чистоту глубин и слов…
Обрывистое и узкое ложе ручья, отжимавшего четвёртый зубец к весту, перекрывал дешёвый бетонный мост. Сколько их ещё будет до заветной «Дыр`ы»? Два, кажется.
Такие мосты проблем не представляли.
Другие в`ади-«вадики» характеризовались более пологими берегами. Спуститься без мотора к сухому руслу — не фокус. Подниматься затем по длинному «тягуну» — вот где запарка…
        …В тот день шептала мне вода: «Удач — всегда!»…
        А день… Какой был день тогда? — Ах да, среда…
Последнюю строчку я проревел вслух, помогая мышцам напрягаться.
К2Р очнулся:
— Да, Фёдорыч, нынче среда, ты прав.
— Это не я, это Высоцкий Володя прав. Слышали у себя в Москве про такого?
— Да не только слышал, но и видел, и слушал живого-настоящего.
— Эх, завидую я вам, «дядя Селивёрст»!
— Да не завидуй, сынок, не рви себе сердце. Жизнь — штука длинная, пересечётесь ещё не раз, авось, на концертах: он со сцены, ты из зала подпоёшь.
— Говорят, он подпевал не любит.
— Да и верно говорят: он же — не директор совхоза.
— Ещё говорят, что и аплодисментов не любит?
— Да, точно так, а объясняет просто: они, мол, время у песен отнимают…
— Щедрый человек…
— Да, палит свою свечу с обоих концов одновременно…
Слева громыхнула цепь. В остывающем воздухе лай звучал гулко.
— Его на ночь не кормят?
— Да за каким к`аком охранную собаку на ночь кормить? Чтоб спала крепче?
— Значит, до утра никто с базы сюда не сунется?
— Да брось ты свой мрачный пессимизм, лейтенант! Я лично полагаю, что должны они там сплюсовать два и два: на дворе ночь спустилась, наше радио молчит — значит, надо ехать-смотреть, куда мы подевались и на ужин не являемся, будто на шеф-п`овара разозлились или обиделись…
Выбираться со дна следующего углубления я решил в два приёма.
Оставил платформу внизу, взвалил раненого на левое плечо:
— Так не очень больно?
— Да могу потерпеть маленько…
Почти без перекуров я вынес его на ровный участок дор`оги, пристроил у обочины:
— Сейчас за колёсами сгоняю…
— Давай, Анатоль. А я тем временем шланг вытряхну…
Какой шланг? Заговариваться н`ачал мой пациент?
На полпути вниз к «телеге» я догадался, какой шланг имел в виду «Седьмой». Ну да, понятно, надавило ему на мочевой пузырь моё плечо. Ох, остроумные метафоры у военных моряков!
                * — * — * — * — *
В сказке про Айболита есть зверь-персонаж по имени Тянитолк`ай. Чем он там занимался? Тянул и толкал? Из тех же действий слагалось моё поведение вечером в ср`еду 5-го ноября 1975-го г`ода: двести шагов тяну, двести толкаю, двести тяну, двести толкаю… Мыслей нет — только ассоциации. Вот опять цитата из Высоцкого:
        …Ещё б ему меня не опасаться,
        когда я лёжа жму сто пятьдесят!
А спроси: ком`у «ему» — вряд ли отвечу.
Вот на ум пришёл обрывок из отрывка другой песенки:
        …Ночь тьмой окутала
        бульвары и парки Москвы,
        а из Сокольников
        пьяненький тащишься ты.
        Денег нет, мыслей нет,
        машины проносятся вдаль…
Из Есенина:
        …Ни луны, ни собачьего лая
        в далеке, в стороне, в пустыре…
Десять или сто «тянитолкайских» циклов я совершил? — Не считал.
Который час? — Не знал. Беспокоить забывшегося Линзукова не хотел. Лезть в полевую сумку майора за его часами (или часами Мыколы) и пот`ом спичкой чиркать «ленился». Да что т`олку от их показаний?
        …Хоть вечною будет эта тропа,
        однако я должен идти.
         «Н`айдус» — дурак. Индейка — судьба.
        Но лучшего мне не найти.
        Хороший конец — делу венец…
Ещё одна реминисценция из чьих-то романтических стихов:
        …Пестреет над макушкой звёздный зонтик,
        проносит ветер тучи стороной,
        а я тяну-толкаю к горизонту —
        туда, где небо сходится с землёй…
Сколько подобных строчек и куплетов было спето вместе с туристами-альпинистами в вагонах и у костров!
                * — * — * — * — *
На плече я вынес Сильвестра Иннокентиевича из очередной широкой ложбины. Вялое тело практически не реагировало на мои манипуляции — он будто спал, мало-помалу истекая кровью: на спине и тельняшка, и куртка промокли насквозь.
Чертовски хотелось увидеть зарево от городских огней «Дыр`ы». Но его не было — только неподвижные, безучастные звёзды. Или у арабов, как и в наших деревнях, не принято «транжирить электричество» после заката Солнца? Но железнодорожный-то узел не может ночью оставаться во мраке? Или может (поскольку район — прифронтовой)?
Я стиснул зубы, повернулся лицом к весту и на подгибающихся ногах промаршировал к «телеге».
Полежать бы…
Лёг навзничь на платформу и задрал обе ног`и кверху, чтобы нечаянно не заснуть. Заодно и сосуды в них сузятся немного.
К рассвету до базы я доберусь наверняка. Если не раньше. Как старшого моего живым туда доставить — вот вопрос…
Вспомнилась ещё одна песня (не из турпоходов — от двоюродного брата Александра):
        …Осторожно, не топчите подорожники!
        Может, их у этой памятной версты
        вы к груд`и своей простреленной прил`ожите,
        когда кончатся патроны и бинты…
В нынешней темноте проще бледную поганку сыскать, нежели подорожник. Если он вообще здесь водится… Впрочем, говорят, что этот наш сорняк сумел даже Атлантику переплыть с оста на вест и в Америке обосноваться — явился, значит, встречным подарком ей за табак и картофель, привезённые в Европу Колумбом…
А ещё говорят, что человеческая слюна обладает ранозаживляющим действием. Не столь эффективным, как собачья, однако… Может, следовало в ходе перевязки заплевать, не скупясь, линзуковские раны? Но если у нас разные группы кр`ови? Возникла бы какая-нибудь фатальная биологическая несовместимость…
Ладно, фантазиями-песнями-слюнями г`орю не поможешь. Надо двигаться.
Я вложил правое плечо в лямку и поволок четырёхколёсный «велосипедик» в г`ору.
Осилив половину подъёма, стопорнул, чтобы тягу заменить толканием. Разогнулся, прошёл к заднему торцу платформы, постоял чут`ок… Почудилось: за выпуклостью гребня рокочет мотор. Спустя несколько секунд над гребнем показалась пара голубеньких звёзд — фары в «наглазниках»! Двигатель заурчал глуше, и «уазик» стал неторопливо съезжать по дороге. Метра за четыре до меня из кабины выпрыгнул человек с фонарём и закричал хриплым баритоном командира базы:
— Что за хрень, лейтенант? Почему голый? Где люди?
Моё лицо растянула глупая улыбка. Безуспешно борясь с нею, я доложил:
— «Седьмой» тяжело ранен, лежит на обочине — там, выше. Вы проскочили мимо, не заметили…
Перевёл дух и добавил:
— …товарищ подполковник.
Последовал возглас:
— Ялин, разворачивайся!
Затем — вопрос ко мне:
— Что с ногой?
— Ерунда.
— Медпомощь нужна?
— Мне — нет, благодарю. «Седьмому» — экстренная!
— Ялин, стой!
Не влезая в кабину, Б`отнарь распорядился по радио:
— Дежурный, срочно санитарную машину с доктором на одиннадцатый километр, ближний берег… Володя, как зовут эту речку?
— Нар-аль-Бал`ан, товарищ подполковник!
— Дежурный, слышал? Нар-аль-Бал`ан, к руслу не спускаться, выставлю знак! З`еников, цепляй свою «телегу» к нам и садись, показывай, где кавторанг!
Метров 50, остававшиеся до кавторанга, «уазик» преодолел одним прыжком. Я вылез из кузова, освободил нижний ярус «телеги» от малогабаритных грузов, сдвинул её на другую обочину.
Валерий Иванович наклонился к раненому, осветил фонарём спину:
— Эге, Селивёрст, кровищи-то сколько…
Я невежливо перебил:
— Он без сознания, не разговаривал уж давно. И левой ногой не владеет: в пояснице еврейский болт торчит…
— И где вы нахватались таких болтов? Где остальные люди, я спрашивал, чего молчишь?
— Остальные погибли на четвёртом зубце, товарищ подполковник.
— Все?
— Все.
— Сразу пятеро? Как могли?
— Двоих убил взорвавшийся ТПЛА, трое сгорели в машине.
Ялин охнул, Б`отнарь матюгнулся:
— Потери должны быть, с генеральской наукой не поспоришь, но чтоб за полсуток небоевых действий пять человек из семи… Садись, поедем, поглядим…
— Сильвестр-Иннокентьича здесь бросим без присмотра? Те ребята уж`е никуда не убегут…
— Верно говоришь… Не торопись, Ялин… Дождёмся д`октора. З`еников, ты…
Я опять перебил:
— Покурить угостите?
— Держи. Чего р`уки-пальцы дрожат — замёрз? Ялин, дай ему робу какую-нибудь. З`еников, ты не трясись, успокойся, подумай, чт`о в рапорте напишешь…
Линзуков очнулся и проговорил снизу:
— Да пиши чистую правду, Фёдорыч…
— Селивёрст, живой!
— Дык куда ж я от тебя, Валера? Ты без меня тут героя-«летёху» моего опять сожрёшь и фамилию не запомнишь…
— Ох, камрад дорог`ой, молчи, не то совсем ослабнешь…
«Седьмой» вздохнул и опустил лоб в сгиб своего правого локтя.
Я сказал почти шёпотом:
— Напис`ать я гот`ов и напишу, товарищ подполковник, но никто прочитать не сможет.
— К дьяволу загадки и тайны мадридских дворов, говори прямо!
— Почерк имею скверный.
— Не беда. Зато я вижу: у тебя два «хэ».
— Это как?
— Хэ-арактер хэ-ороший, раз кавторанг доверие и уважение обозначает… Не волнуйся, в ленкомнате пишущая машинка есть. Сумеешь?
— «Башкирия»?
— Нет, «Москва» портативная.
— А сколько времени?
— Она там от рождения нашей базы…
— Виноват, товарищ подполковник, — скажите, пожалуйста, который час?
— У тебя ж свои на руке?
Я поднял изуродованный «Алмаз» к лучу фонаря. Б`отнарь цокнул языком:
— Без десяти восемь. Проголодался?
— Ну… не так уж чтобы очень… и не очень уж чтобы так…
— Мы раньше бы приехали, но меня и замполита в Дамаск после обеда вызвали. Посольские дамы, видите ли, два мешка презентов для персонала базы к празднику насобирали. Вернулся — слухачи докладывают: от вас радиодонесений нет, от «Би-би-си» новость тревожная в вечернем выпуске… Замполит пошёл ужинать, а я с Володей сюда пулей…
— Ого, подарки…
— Продукция Политиздата и лично Леонида Ильича, художественная литература для библиотеки, грампластинки, шашки-шахматы, авторучки-блокнотики, короб хирургических перчаток, браслетики из цветной пластмассы и прочая лабуда…
Я произнёс без т`ени ехидства, просто чтобы не затухала беседа:
— Наверно, лучший подарок — если б сами дамы сюда на вечерок приехали? Потанцевать?
— А они приезжали. На Первомай. Посол автобус дал, их там набилось 12 штук, некоторые дуры с мужьями…
— Во как!
— Ага, тогда именно из твоего радиотеха минского был здесь с кавторангом один «лось» холостой, перевозбудился, затеял драку, причём ногами, поломал рёбра этим мужикам, пока не «упаковали» его, — и вышел не культурный праздник, а дипломатический скандал…
— Небось, срок «нарисовали» земляку моему?
— Обошлось без уголовного д`ела. Замяли. Быстренько выслали в Союз и отправили сменным инженером на «точку» в Биллингсе. Конечно, не самая северная «точка» в системе, но в дисбатах бывает веселее… Пострадавших это удовлетворило…
Я согрелся и расслабился, почти задремал стоя — даже язык не шевельнулся поинтересоваться фамилией могучего парня. Придёт время, узн`аю… Кто-то из десятиборцев? Институтская кафедра физвоспитания резонно гордилась этой секцией: на межвузовских соревнованиях в Минске наши богатыри лидировали безоговорочно. Один из них — Влад Аг`инский — имел прозвище «Конь бельгийский» (в рифму). Про другого сочинялись такие стихи:
        …Тут с нами Миша Б`ахур был —
        верзила из верзил:
        троих здоровых мужиков
        он на себе возил…
Подъехала «Таблетка» — белый санитарный УАЗ-452А. Водитель выдернул носилки, мы бережно переложили в них раненого, разместили в кузове. Доктор влез туда же как сопровождающий и спросил:
— Какая у него группа кр`ови?
— Насколько я знаю, бэ-третья, — отозвался Б`отнарь.
— А резус?
— В удостоверении посмотришь. Давай, не тяни, езжай, спасай моего друга. Мы скоро вернёмся.
Доктор из уж`е разворачивающегося автомобиля крикнул:
— Он литруху потерял, если не больше! А у меня запасы плазмы для переливания слабенькие!
— Одолжи у городской больницы! Я подпишу любую сумму!
«Таблетка» умчалась. Командир базы ухватился за меня:
— Так, Анатоль Фёдорыч, полезай в кабину на штурманское место, поедем, покажешь, где «двухсотые» остались…
— Солнце взойдёт — лучше будет видно, товарищ подполковник?
— До солнца ещё целая ночь, не хочу упускать время — пригодится. Время — самый ценный ресурс, знаешь ли. Любой иной можно восполнить или восстановить. Даже здоровье. А профуканное время — нигде, ничем, никакими расходами не компенсируешь. Андэстэнд?
— Так точно, понимаю.
Наш «уазик» устремился к весту. До м`еста, где я боролся с кюветом, ялинский спидометр насчитал 7,64 км. Володя заглушил двигатель:
— Пойдём втроём, Валерий Иванович?
— Нет, ты покарауль рацию…
— Есть!
Около ч`аса мы провели на территории злосчастного четвёртого зубца. Забрали майорский жетон с личным номером, остатки пистолета и автомата. В сгоревшую машину сунуться не смогли: не пустил раскалённый металл. Внутри всё ещё были видны язычки пламени. Преимущественно синие. Удивительно: лобовое стекло даже не треснуло.
Оно выдержало, а молодые люди с жизнью распрощались.
Подполковника Б`отнаря охватывало мрачное молчание.
Я не претендовал на имидж всезнайки-экскурсовода — старался ограничиваться ответами на редкие вопросы. Краткими, без эмоций и эпитетов.
                * — * — * — * — *
На пути к базе я размышлял сквозь дремоту: сначала поесть, пот`ом помыться — или наоборот?
Пересекли линию вор`от почти в десять в`ечера, подрулили ко входу в лазарет.
Доктор вышел навстречу с жестяной банкой в руках, встряхнул — в ней загремело:
— Вот, Валерий Иванович, осколки я вынул все…
Я полез в брючный карман, выудил квадратную «вафельку»:
— Разрешите присовокупить до кучи…
Доктор кивнул и продолжил:
— …но болт считаю проблемой очень серьёзной, в наших условиях — абсолютно неразрешимой, предлагаю экстренно эвакуировать больного к московским нейрохирургам…
— Принято, готовь его, сейчас же и отвезём к самолёту! Ялин, проверь заправку «Таблетки», чтоб хватило туда и обратно!
Доктор не отставал:
— …предварительно необходима трансфузия…
— Почему не сделана до сих пор?
— Кровь резус-положительная…
— Это ж не дефицит!?
— Точно так, но у нас нет.
— А нулевая — универсальная — группа?
— Не имеем.
— В городскую звонил?
— И у них пока нет. Получат завтра к полудню.
— Что за бар-рдак!! Аз-зиаты!! Лейтенант З`еников, свою кровь знаешь?
— Бэ-три, эр-аш-плюс, субтип в системе эм-эн не зн… То есть не помню.
Доктор обрадовался:
— Эм-эн не играет решающей роли при переливании!
В ответ прозвучал приказ:
— Действуйте!
Значит, мне надлежит сначала помыться. Пот`ом — НА стол. И только пот`ом — ЗА стол. Хорошо бы за тот, на котором не пишмашинка, а миска горячего супа. Или их велят объединить?
                * — * — * — * — *
После долгой, но не особенно утомительной процедуры выдали мне в первую очередь отнюдь не миску с горячим супом, а больш`ую кр`ужку с горячим сладким чаем и белые итальянские галеты «Tiramisu». Принесли прямо в лазарет. А ведь подобную трапезу и вправду можно было объединить с пишущей машинкой. Видимо, та же идея посетила голову Б`отнаря. Он появился на пороге:
— Повезу сейчас кавторанга на аэродром. К возвращению моему нашлёпаешь рапорт. В двух экземплярах. Гриф — «две серёжки». Ясно?
— Будет сделано, товарищ подполковник! Имею вопрос!
— Слушаю.
— Где наши полевые сумки?
— Оружие изъято, остальное — в ленкомнате. Зачем тебе?
— Сильвестр Иннокентиевич хронометрировал нашу деятельность, буду сверяться с его записями.
— Это — правильно! Ещё вопросы?
— Разрешите «подосвиданькаться» с ним?
— Ну, он теперь твой кровный брат, имеешь полное право…
Оставив свой чай в предбаннике, я прошёл босиком в операционную. «Лежбище» пациента уж`е возвысили на уровень п`ояса (в процессе прямой трансфузии оно располагалось ниже моего). Я негромко окликнул:
— Товарищ «Седьмой», спите?
— Да нет, Толик. Думаю о хорошем.
— Отличное занятие: хорошие мысли — магниты для хороших событий…
— Да вот о чём думаю: ты сегодня подвиг совершил, да с кровопролитием… Выкарабкаюсь — буду ходатайствовать о поощрении. Тебе какую звезду — красную или жёлтую? Выбирай, да не скромничай…
Предложенную кавторангом дилемму я расшифровал, опираясь на понятия, которыми тогда обладал.
Первое означало орден Красной Звезд`ы. Им, по слухам, награждали именно за «красно-мокрое дело» — то есть когда военнослужащий или, допустим, милиционер выполнил боевое задание, рискуя жизнью, и «подмочил» его собственной кровушкой. Мои действия на протяжении сегодняшней сред`ы вряд ли полностью соответствовали этой канве. Нескромно было бы выбирать орден.
Второе означало третью звёздочку на погон — то есть очередное воинское звание. Почему бы и нет? В лейтенант-инженеры меня произвёл Министр Обороны СССР приказом №265 от 03.12.71 — пройдёт четыре недели, и стукнет ровно четыре г`ода. И по паспортному возрасту пор`а быть старшим лейтенантом, если задумываешься про 25-летний срок службы. И дополнительная денежка к окладу лишней не покажется, если строишь кооперативную квартиру в Минске…
Ответу своему я придал заковыристую форму с претензией на шутку:
— От Гитлера жёлтую звезду я не получил бы, а от вас, Сильвестр Иннокентиевич, — с удовольствием! Выздоравливайте поскорее! Приезжайте погостить ко мне на «точку» в ближайшие 22 м`есяца! А пот`ом жду вас в Минске!
— Да и я с удовольствием пообещаю тебе, браток, всё: и звезду, и выздороветь, и приехать куда пригласишь…
Застучали каблуками солдатики из комендантского взвода. Столь дружно взялись за носилки, что простыня сползла. Я увидел иммобилизующую шину, примотанную доктором к телу Линзукова слева от подмышки до щиколотки.
— До свидания, товарищ капитан второго ранга!
— Да, давай, держись тут…
Его понесли к белому «уазику».
Я вернулся допивать сладкий чай с иностранными галетами.
Позже узнал, что в переводе с итальянского их название означает «Подними меня повыше».

К о н е ц    г л а в е    3 - ей    р о м а н а

© Аффтар, 2017.

© Явные и неявные заимствования из текстов песен В.С.Высоцкого даны здесь с опорой на расшифровки магнитозаписей, датируемых 1969, 1972 и 1973 гг.