Доброго пути

Дмитрий Щербаков, сын.

Папа ушел. То, что он уйдет именно в этот день, я знал с утра.
Утром зазвонил телефон. Чем старше становились родители, чем тяжелее была болезнь отца, тем ближе по ночам лежало черное зеркало смартфона.
На вибрирующем экране абонент - Сестра. Она живет с ними.
Помню четкую мысль - "Значит, папа уйдет сегодня". На звонок я не ответил.
Не ответил, потому что проснулся.
Посмотрел на телефон, молча лежащий в изголовье и снова подумал - значит сегодня.
Собрался, вызвал такси и поехал к родителям. Я знал, что не опоздаю.
Когда он умирал, я был рядом, но то, что видел тогда и чувствовал - не мое. Не принадлежит мне. Это его, его и мамы. Я четко осознал тогда значение выражения "таинство смерти". Эта высшая, последняя приватность.
Скучаю так, что не описать словами. Без истерики, без скорбного лица - жизнь вокруг идет своими путями. Просто каждую минуту помню, что его больше нет. А привычно кажется, что есть, что можно позвонить, услышать глуховатый голос, похвастаться чем-то своим, мужским, творческим. Приехать на выходные и обнять, почувствовать сухое стариковское тепло. Хряпнуть вдвоем по паре стопок вискаря, посмотреть, как разглаживается его лицо.
Матюкнуть про себя, когда кажется, что несет ненужное.
А всё. Нельзя. Папы нет.
Судорожно сглатываю, отгоняю на время чувство потери.
И снова ловлю себя на том, что хочу позвонить. Так по кругу.
Правильно всё, другого не будет.
Но как же не правильно, что столько не успел с ним, ему, для него. Виноват и уже не исправить.
И не выговориться. Кому? Жена не была близка моим и вообще другой мир, правильный, армянский, четкий. Сестра всплакнула, вздохнула и воспитывает маму. Мама в скорби и не надо добавлять. Сын старший со своим отцом еще долго будет разбираться, сомнения у него в моей правильности. Два-три раза с друзьями поминал, они понимают, сами уже сироты, но не навязывать же свою тоску друзьям каждый день.
Поэтому прорвало как-то ночью, влил в себя 0,7 его любимой Белой Лошади, сидел за ноутбуком, слушал музыку его и своей молодости, слушал то, что, может быть хотел бы спеть ему сам, и просто плакал. Один, при спящей семье. Семья на утром молча выкинула пустую бутылку из-под виски и промолчала...
В начале 2000-ных я попросил его помочь перегнать служебную машину из Москвы. Полетели вместе, у меня была хорошая гостиница и щедрые командировочные. Сидели вечером на кухне номера-квартиры, далеко внизу текла река Варшавского шоссе, светилась вокруг его любимая Москва. Говорили, пили, мечтали. Утром папа лихачил на новой хорошей машине, он прекрасно знал и Москву, и трассу на Ростов. Немного не доезжая Воронежа сел за руль я. Доехали без проишествий.
После этого вечера он сказал, что я его самый лучший собутыльник и собеседник.
Сомнительный статус, наверное. Но для меня - уже навсегда - самый важный по отношению к отцу.
Доброго пути, папа.