Прощай, Снежана

  «Крым-криминал»

Владимир Жуков


 ПРОЩАЙ, СНЕЖАНА

 Любовно-трагический  роман
   
Серия книг «Крым-криминал» включает остросюжетные произведения (романы, повести, рассказы и судебные очерки), написанные по мотивам конкретных преступлений и происшествий, совершенных на территории Крыма за последние двадцать лет.
По морально-этическим соображениям имена действующих персонажей, в т. ч. сотрудников правоохранительных органов, в некоторых произведениях изменены. Сюжеты при сохранении фабулы в соответствии с  канонами жанра отчасти вобрали в себя элементы художественного вымысла.
               


ПРОЩАЙ, СНЕЖАНА


 1. Прораб-борец


Звонкий апрель радовал зеленью травы и деревьев, белым и розоватым цветением миндаля и персика, яркими лучами солнца и бирюзой Азовского моря. Грядущие события не предвещали крутых перемен. Но однажды вечером, когда я уже собирался уходить, в кабинет вошел крепко сбитый мужчина среднего роста, лет тридцати-тридцати пяти от роду. В руках он держал черный кожаный "дипломат": открытое лицо, прямой взгляд серо-стальных глаз и волевой подбородок выдавали в нем сильную личность. Держался он уверенно и с достоинством.
— Прораб Анчалов Борис Егорович, — представился он и протянул жесткую ладонь. — Можно просто Борис, как называют меня ребята. По возрасту мы с вами, возможно, ровесники. Не ошибаюсь?
— Вполне вероятно, из одного поколения, — сдержанно ответил я, ощутив его крепкое рукопожатие.
Мне, как, очевидно, и ему, был чужд официально подчеркнутый тон общения. Ближе по духу люди простые, искренние, не испорченные светскими интригами и пороками, снобизмом и хамством. Поэтому с первых минут встречи я проникся к Анчалову симпатией и доверием.
— Я работаю в строительном кооперативе "Фасад",— пояснил он. — В основном обслуживаем элиту. Строим особняки, коттеджи, виллы, фазенды и, даже замки, по индивидуальным, эксклюзивным проектам. Таких вокруг Симферополя, Керчи, Феодосии, Ялты, да и других крымских городов нынче немало. Сам, наверняка, понимаешь, какие у нас клиенты–заказчики. Красиво, как говорится, жить не запретишь. Но каково происхождение капиталов у всяких этих "новых господ", точнее, нуворишей? Главный источник – коррупция, казнокрадство, лоббизм и протекционизм. Но, увы, не пойман – не вор. Некому их ловить, как в том анекдоте: бежит по прерии неуловимый Джо. Неуловимый? Нет, просто он никому не нужен. Точно подмечено?
— Точно,– подтвердил я, — ведь декларацию о доходах, в том числе «теневых», а значит преступных, а главное о расходах, которые во много  раз превышают официальные доходы,  с депутатов и чиновников никто не требует. Работники фискальных ведомств мышей не ловят.
— Весь фокус состоит в том, что мы сооружаем хоромы, апартаменты за счет государства, бюджетных средств, которых не хватает на зарплату учителям, медикам, пенсионерам, — с грустью продолжил прораб. — За счет средств, предусмотренных на жилищно-коммунальные потребности, ремонт обветшалых зданий, возводится элитная недвижимость для нахрапистых депутатов и чиновников. Полиция, прокуратура, служба безопасности на это смотрят сквозь пальцы. Может, руки коротки или не позволяют им трогать акул криминального бизнеса. Занимаются мелкотой, квартирными кражами, подростками, ломают им судьбы. А тем временем чиновники под видом  приватизации в обход закона обзаводятся  недвижимостью на десятки и сотни тысяч долларов, строят за казенный счет личные объекты. И все им сходит с рук. Где справедливость, где закон, перед которым все, невзирая на чины и ранги, равны, где карающий меч правосудия? Наверное, он остается дамокловым, поскольку никогда не обрушится на головы матерых и ушлых преступников.
Борис Егорович, задумавшись,  перевел дыхание.
— Больно на все смотреть. Пока простых смертных потешают ваучерами, кучка дельцов стремительно обогащается. Каждый из заказчиков старается превзойти друг друга по части величия и помпезности объекта. Со стройматериалами: лесом, цементом, шифером, черепицей, облицовочной плиткой, паркетом, импортной сантехникой и прочими изделиями у них никаких проблем. Ударные темпы. Вот и мэр Орест Адамович Бунчак размахнулся возвести особняк на берегу Азовского моря, подобный Ливадийскому или Воронцовскому дворцам. Аппетиты царские…
Анчалов говорил твердо, взвешивая каждое слово. Видимо, протест давно вызрел в его сознании и теперь получил выход. Слушал его  внимательно, не  перебивая. Конечно, в общих чертах картина дачного и элитного строительства для бонз была мне известна. Возникло даже намерение заняться изучением этой темы, но постоянно отвлекала газетная текучка, суета и замысел откладывался на перспективу. И вот  неожиданная удача,  как говорят, на ловца и зверь.
— Знаю, что ваш "Фасад" среди других фирм на хорошем счету,— заполнил я короткую паузу.
— Так точно. Работаем на совесть, и заработки высокие. В тресте столько не получал, — подтвердил прораб. — Кооператив зарегистрирован в исполкоме, исправно платим налоги, претензий нет. Вы поглядите на другие кооперативы, что под крылом госпредприятий. Они, как пиявки, высасывают финансы. Кто их возглавляет? Сплошь и рядом родственники директоров и их челядь. Золотой век для казнокрадов, мошенников всех мастей, имеющих доступ  к материальным ценностям и ресурсам.
Категоричность суждений и объективность наблюдений прораба не вызывали сомнений. Я и сам отлично понимал процессы и тенденции, происходящие в обществе,  экономике, и догадался о цели визита Анчалова, но все же, спросил:
— Почему вы мне об этом рассказываете?
Борис Егорович испытующе посмотрел на меня, видимо, оценивая возможности и твердость характера. Я спокойно выдержал его проницательный волевой взгляд.
— Часто читаю ваши острые статьи. Уважаю людей, которые выступают за справедливость. Думаю, что это дело вам будет по зубам, — уверенно произнес он. — Разворошите это осиное гнездо. Пусть люди узнают, куда уплывают деньги из бюджета, на что тратятся их налоги?  Пресса — грозное оружие, мошенники боятся огласки. Что написано пером, не вырубишь топором.
— Вам не кажется, что вы этим топором может срубить  сук, на котором сидите или того хуже?
— Конечно, пострадаем, — резко ответил прораб. — Я об этом тоже думал, прежде чем прийти к вам.  Моя бригада честно зарабатывает свой хлеб. Мы готовы строить дома для металлургов, рыбаков, учителей, врачей, библиотекарей, но нам пока не дают таких заказов. Ответ один:  нет  финансов, дефицит бюджета. Вот и весь сказ. Вынуждены строить для элиты, иначе прикроют  кооператив, станем безработными. Все в руках чиновников, они решают, кого казнить, а кого помиловать. Конечно, не за красивые глаза, а за мзду.
— А ведь распустят "Фасад", если дело дойдет до скандала, — предостерег я. — Лишат вас лицензии на этот вид деятельности.
— В таком случае люди узнают причину. Не останется все шито – крыто, — возразил Борис Егорович. — Поднимем бучу,  вместе отстоим "Фасад", чтобы строить жилье людям, ютящимся в  общагах, обитающих в трущобах.
— Высокие заработки, премии, как с ними?  —  продолжал испытывать его на прочность.
— Честь и совесть дороже, — с достоинством ответил Анчалов. — Надоело закрывать глаза на безобразия. Перед сыном стыдно. Трудности переживу, в крайнем случае пойду на станцию вагоны грузить. На здоровье пока не жалуюсь.
Он замолчал, глубоко задумавшись. Я не торопил, позволяя ему все осмыслить, хотя, судя по всему, он пришел ко мне с готовым решением. Мое молчание он истолковал по-своему:
— Вы считаете, что не надо заваривать кашу? Пусть и дальше обдирают людей, как  липу, наживаются на чужом горбу?
— Надо, —  поддержал я его. — Если мы сейчас отступим, то и мне перед своим сыном, перед коллегами будет стыдно. Пока читатели верят печатному слову,  не следует их разочаровывать.
В знак благодарности прораб крепко пожал мою руку и сразу перешел к изложению  сути  дела.
— Прихватил  собой кое-какие документы, — раскрыл он "дипломат".— Накладные на стройматериалы, расчеты по монтажу объекта, платежи... Оставлю вам на пару суток для изучения. Постарайтесь снять копии на ксероксе. Все это касается расходов на строительство особняка Бунчака. Потом и за другие  объекты  депутатов и чиновников возьмемся...
Я внимательно осмотрел, перелистал документы, намереваясь более детально, подробно изучить их дома.
— Мне нужна вся проектно-сметная документация, — сказал я. — И обязательно технический проект.
— В своем заявлении я подробно описал объект, — ответил Борис Егорович. — Вам обязательно надо съездить на место и убедиться воочию. Прихватите с собой фотоаппарат или видеокамеру.
— Конечно, я в любом случае, прежде чем написать статью, побываю на объекте, но вы обязательно предоставьте мне проект. Основной документ или его фотокопия мне нужны в качества доказательства, когда дело станет по-настоящему горячим.
— Постараюсь вам его предоставить, — оценил он мою предусмотрительность. — Завтра же загляну к архитекторам. Хотя все они одного поля ягоды. Иной гражданин годами не может получить участок в пять соток под строительство, а для подобных Бунчаку, все решается в один миг, как говорится, хозяин– барин.
— Борис Егорович, мы должны отдавать себе отчет в том, в какую серьезную схватку готовы вступить. Не хочу прогнозировать, чего это нам будет стоить, но не исключаю худший вариант. Поэтому будьте бдительны и осторожны, никаких поводов для компромата. Вы за воротник не закладываете? А то ведь ославят, как алкаша?
Свой вопрос я сопроводил известным жестом.
— Не увлекаюсь. Разве что по праздникам и с зарплаты с друзьями. Но не более двухсот граммов для душевной беседы в свободное от работы время, — улыбнулся прораб. — Ребята в кооперативе подобрались надежные, умеют держать себя в руках, не позволяют вольностей, не бухают. Техника безопасности у нас на первом плане.
— Они знают о вашем решении?
— Нет, я никого не посвящал, хотя большинству ребят доверяю. Чем меньше  будут знать, тем лучше. Им тоже мало удовольствия доставляет работа на господ и панов. Не глупые, все отлично видят. Полбригады не имеют квартир, кто в общаге живет, а кто снимает жилье. В общем, судьбой не слишком избалованы. Надеюсь, они меня поймут и поддержат, когда запахнет жареным.
Это был ответ человека, умеющего в любых ситуациях держать язык за зубами, что придало мне уверенность.
— А как по женской части? — продолжал я выявление слабых мест, на которых он мог бы споткнуться.
— По какой  женской части? — не понял он.
— Чужие юбки не увлекают? — уточнил я. — Это ведь для нашего брата сладкая отрава,  немногим удается устоять.
— Не без греха, —  искренне признался прораб. Раньше по молодости увлекался, а когда семьей обзавелся, завязал с этим. Сам понимаешь, зачем осложнения, жена  у меня замечательная. От добра добро не ищут. Будет повод,  познакомлю со своей Аннушкой, Анной Сергеевной.
— Вот и прекрасно. Ни алкоголь, ни женщины нам не угрожают, — довольный тестированием улыбнулся я.– Но будьте максимально бдительным, когда дело достигнет кульминации. Здоровьем  Бог не обидел, но не мешает иметь при себе какое-нибудь средство индивидуальной защиты. Кастет или газовый баллончик.
— Вот мое средство, — Анчалов, плотно сжал большой кулак. — Пусть только кто сунется, садану, мало не покажется. Боксом занимался, до первого разряда дотянул и бросил, как только тренер меня ни уговаривал, пророча спортивную славу, медали, призы и шальные деньги. Я — не рвач, не скряга, с деньгами расстаюсь легко. Они для того и существуют, чтобы их тратить, а не копить в чулке или банке.
— Ночью особняк охраняется? — спросил я, прикидывая, что если не удастся незаметно побывать там днем, то придется ради торжества справедливости пожертвовать ночным сном.
— Как же? — удивился он вопросу. — Бунчак поставил своего человека. Охотничье ружье, двустволку  ему выдал и огромного пса, кажется, сенбернара, по кличке Демон.
После этой информации вариант с ночным посещением особняка отпал, ибо мог вызвать подозрение.
— Когда дело доходит до большой драки, не всегда успех приносит сила, — напомнил я ему по поводу боксерского разряда. — К сожалению, чаще всего побеждают хитрость и коварство. Это на ринге все зависит от мастерства и воли боксера. А в этой игре удары наносят в спину. Борис Егорович, не забывайте об этом.
Губы Анчалова плотно сжались, на лоб легли упрямые складки, и я понял, что мое предостережение достигло цели. Дал ему номер телефона, чтобы договориться об очередной встрече, когда он раздобудет проект особняка. Прораб отвернул манжет рукава куртки, и я увидел циферблат, больших  командирских часов.
— Задержал я тебя, извини, — сказал он.
— Не стоит хлопот, ведь общение для меня благо. Часы у вас необычные, наверное, именные? — заинтересовался я.
— Призовые, десять лет назад на соревнованиях выиграл, — охотно ответил он. — До сих пор идут. Удобные, со светящимся циферблатом,  редкие по нынешним временам. Можно сказать, раритет.
Прежде чем распрощаться, Борис Егорович сообщил мне домашний адрес и номер телефона. Я еще раз ощутил его крепкое рукопожатие. Прораб вышел, а мне показалось, что я давно с ним знаком. Своей искренностью он сумел расположить к себе. От него исходила сила и уверенность в правоте дела. Такой мужчина все доводит до конца.
Приученный не принимать все на веру, не убедившись в том или ином факте, я и на сей раз подверг рассказ прораба анализу. Не провоцирует ли он меня? Почему он собственными руками решил разрушить комфорт и достаток, которые дает ему работа в кооперативе "Фасад"? В таких случаях надо докопаться до мотивов поступков. А что если Анчалов — человек  рисковый и ему скучно жить без острых впечатлений?
Он морально настроен на борьбу. Занимался боксом, однако от спортивной карьеры отказался. Пожалуй, он все-таки искренен. Принципы, совесть и честь — вот мотивы его поступка. Даже в комфорте и богатстве человека не оставит ощущение ущербности и неполноценности, если его совесть не чистая, если он молчал, когда рядом царила несправедливость. Хуже того, потворствовал, как произошло с прорабом, которому пришлось самому строить фешенебельные особняки и дачи для местной нечистой на руку  знати.
Совесть, если она еще не атрофирована, изведет такого человека. А глаза сына будут вечным укором. Я еще раз просмотрел документы. Подлинность их не вызывала сомнений. Когда  уходил, прихватив с собой "дипломат", в трехэтажном здании редакции, кроме дежурной по номеру группы, никого не было. Улицы города были залиты разноцветным неоновым светом. В прохладном от близости  Азовского моря воздухе ощущалось апрельское  дыхание весны.
Двое суток спустя после встречи с прорабом я инкогнито под видом нанимающегося на работу в кооператив сантехника побывал на объекте Бунчака. Скрытно провел фотосъемку и ретировался, посетовав на то, что меня не устраивают условия и зарплата. В тот же день прораб передал мне технический проект двухэтажного особняка с крытым бассейном и зимним садом. Имея в руках комплект ксерокопий документов, я на следующий день в течение трех часов написал статью "Особняк у моря",  без ссылок на Анчалова, чтобы не подставить его под удар. К тому же, согласно Закону о печати, я имел полное право не указывать источник информации, чего мог потребовать от меня только городской суд. Оснований для такого повода пока не было, поэтому я был спокоен за безопасность прораба.
 Отпечатал статью в трех экземплярах. Один из них положил на стол редактора и стал ждать реакции Лазаря Яковлевича Лубка. Я был уверен, что он прочитал, и мне важно было знать его реакцию и решение. Не питал иллюзий насчет публикации, зная осторожность редактора по части критических материалов.
Он не торопился с решением, а я сохранял выдержку. Так на тактике умолчания завершился рабочий день.


2. Вещий сон

После кромешной тьмы я очутился в небольшом подземном зале овальной формы. Сквозь низкий потолок непонятным образом, словно через тонкие капилляры стекловолокон просачивался лунный свет. Мертвенно-бледный отсвет ложился на размытые, как бывает в тумане, стены. Удушающей ватой меня обволакивала глухая тишина склепа. После секундного замешательства шевельнулась в моем сознании мысль: "Что со мной? Где я?" Успокоился и огляделся. Под ногами была плотная каменная твердь. Колючий холод ощутим даже через толстую подошву моих итальянских туфель. С трудом оторвал ноги от пола и подошел к стене. На ладони осталась известковая пыль. Подземная выработка. Что привело меня сюда? Я не успел, да и не смог бы ответить на этот вопрос, как позади себя услышал тихий, но отчетливый в пустом пространстве женский  притягательно-властный голос:
— Иди за мной.
Обернулся,  у противоположной стены, полуобернувшись ко мне, стояла женщина в белом прозрачном одеянии. Мягкие очертания ее изящного тела тонко высвечивались на фоне затененной стены, куда не проникал  мертвенно-лунный свет.
— Иди за мной, я так долго тебя ждала, — с интонацией нежности в голосе мягко повторила незнакомка.
"Что вам угодно и почему я должен следовать за вами?" — хотел спросить я, но губы мои шевелились беззвучно. Я с каким-то бесстрастным равнодушием, словно это меня не касалось, осознал, что потерял дар речи. Направился к женщине, смутно догадываясь, что делаю это вопреки своей воле. Было такое ощущение, что я попал в магнитное поле и повинуюсь воздействию его силовых  импульсов. Кто источник этого не постижимого воздействия на сознание? Может, она, эта женщина, непонятным образом, появившаяся в этом зале?
Утешало то, что я не утратил способности логически мыслить, хотя бы в форме вопросов, на которые тщетно пытался отыскать ответы. Цепь фактов, едва я нащупывал верный ход, разрывалась, словно нить от рассыпанных бус. Я терпеливо старался их нанизать, но  тонкая шелковая нить вновь и вновь обрывалась.
Когда до женщины оставалось метра четыре, я захотел разглядеть ее лицо, она повернулась к стене. Из-за ее смуглой, просвечивающейся насквозь прозрачным шелком спины я увидел узкий арочный вход. Она, не оборачиваясь, легким движением руки поманила за собой. Я последовал за ней и оказался точно в таком же зале, из которого только что вышел. Так же из-под низкого потолка просачивался свет, заливавший овальное пространство. Незнакомка, едва касаясь, пола босыми ступнями длинных просвечивающихся сквозь платье ног, пересекла центр зала, и впереди нее в стене открылся узкий арочный вход в следующий зал.
Ей, наверное, очень холодно, пожалел я, глядя на ее босые ноги и легкое, как у балерины, одеяние. Видимо, эта мысль непостижимым образом передалась ей. Она на мгновение обернулась, и моя память ясно, как при фотовспышке, запечатлела ее облик. Это  была  красивая  блондинка лет двадцати, выше среднего роста, в копной соломенно-золотистых волос, спадающих на плечи. Она гордо несла голову на тонко изящной шее. Запомнился и нежный овал матово-смуглого лица с аккуратным носиком и большими глазами. Глаза поразили меня необыкновенной бирюзой. Незнакомка прошла под аркой, я, как связанный невидимой нитью, последовал за ней. Вскоре сбился со счета и прекратил попытку запомнить количество залов и примет на случай, если самому придется возвращаться назад. Залы были одинаковы, и потому мне казалось, что я иду по бесконечно закрученному, как спираль, лабиринту. Но когда, минуя знакомый проем, вступал в следующий зал, закралось подозрение, что я в нем уже побывал.
— Куда я иду? Зачем мне это надо? — шквал вопросов заставил меня замедлить шаг, и женщина сразу же это почувствовала.
— Иди за мной, ты должен выдержать все испытания, —  на этот раз ее голос прозвучал холодно и сурово. Я удивился его резкой перемене. "Кто вы такая? Куда вы меня ведете?" — эти вопросы беззвучно застыли у меня на губах. Меня схватило нарастающее чувство тревоги. Ускорил шаг и поймал незнакомку за руку. Ледяной холод обжег мои пальцы. Хотел их отдернуть, но пальцы, словно примерзшие к металлу, остались на ее запястье. Вдруг перед нами возникла глухая стена.
"Слава Богу, наконец, пришли",— подумал, обрадовавшись. Еще раз попытался отнять руку, но прелестное бледное лицо незнакомки исказила боль. На ее белой груди расцветала алая роза. С ужасом увидел, как роза трансформируется в кровавое пятно и алые капельки стекают с упруго вздрагивающего соска, на лицо женщины наползает зеленовато-фосфорическая маска. Тысячами осколков рассыпался ее мучительный крик. Ко мне возвратилась способность говорить.
— Где вы? Что с вами? —  слова мои многократным эхом отразились от стен. Женщины нигде не было. Натыкался на голые мраморно-белые стены, я ощупывал их пальцами в надежде найти выход. Где-то далеко послышался шорох быстро удаляющихся шагов. Отзвенел серебряной монеткой осколок смеха. Плотной ватой вновь обволокла тишина.
"Завела, заманила, коварная колдунья. Это конец. Мне отсюда никогда не выбраться",— с тупой обреченностью подумал я, чувствуя, как все мое существо охватывает панический страх. Ранее увлеченный незнакомкой, я, казалось, не замечал холода, но теперь его могильное дыхание пробирало до костей. "Где же выход из этого чертова склепа? Ведь каким- то образом я сюда вошел, значит, должен быть выход. Может, пока  блуждал в лабиринте, его замуровали?" Страх оказаться заживо погребенным все более овладевал мною, мешал  логически мыслить, действовать обдуманно и осторожно.
В очередной раз, наткнувшись на стену, я в отчаянии ударил по ней сжатым кулаком и... проснулся.
— Кошмар. Приснится же такое, — вытер я со лба холодную испарину. Взглянул на светящееся табло электронных часов: без четверти четыре. Окно было затянуто предрассветной синевой. Нажал кнопку стоящего на тумбочке у изголовья светильника. Взял из распечатанной вечером пачки сигарету. Бросил взгляд на рукописи, лежащие на  письменном столе, пепельницу и чашечку с недопитым кофе. Жена Валентина с сыном Игорем в отъезде, и потому меня поглотил холостяцкий образ жизни.
Вышел на лоджию. Закурил, жадно втягивая в легкие ароматный дым. С четвертого этажа открылся вид на улицу. Окна девятиэтажного здания на противоположной стороне были темны. На мокром асфальте отражались разноцветные огни рекламных табло. Однако нараставший гул транспорта, пока еще редкие такси с оранжевыми сигналами убеждали: город постепенно просыпался, чтобы через несколько часов втянуть в узкие русла своих улиц вереницы прохожих. Разбрызгивая струи воды, шаркая щетками, проехала моечная машина.
Попытался отвлечься, но странный сон занозой засел в голове. Чтобы он значил? Я  не суеверный, скептически отношусь к хиромантии и предвещаниям, но увиденный сон заронил смутное чувство тревоги, неуверенности. Возможно, в столь зловеще- странной форме нашло выход напряжение, которое я испытывал в последние дни. Я старался найти сколько-нибудь аргументированное объяснение. Даже в самых трудных ситуациях приучил себя сохранять самообладание, не поддаваться силовому и психологическому прессингу, быть стойким. Малейшее проявление слабости могло означать, что дрогнул, что меня можно сломать. Видимо, сон явился аварийным клапаном, сработавшим от избытка давления в котле и выпустившим пар.
Будь сейчас рядом Валентина — любительница загадочных явлений, она бы расшифровала мое сновидение. Интересно было бы  услышать ее версию. Что сулит мне этот сон, беду или удачу? Припомнился давний рассказ ныне покойного деда, что в ночь, когда на фронте погиб его старший сын, ему было вещее видение: глубокой ночью дверь неожиданно отворилась и в комнату, где он спал, вкатилось какое-то несуразное существо. Оно по-детски всхлипывало и охало. А дед лежал, словно окаменевший, не в силах пошевелиться. Спустя полмесяца принесли похоронку, и он все вспомнил. Может, это результат стрессового состояния, и организм, независимо от моей воли, сам обезопасил себя. Но я ведь этот выход из жуткого склепа не нашел,  остался в каменном мешке. Лишь мгновенно прерванный сон возвратил меня в явь. Я вновь ощутил могильный холод, и стало не по себе жутковато.
—Черт возьми, может, действительно переутомился. Не взять ли мне отпуск и махнуть к жене и сыну в Подмосковье? Березовый лес, грибы, речка... Любопытно, есть ли объяснение образу женщины в белом одеянии, заманившей меня в западню? Что бы на это сказала Валентина? Не заподозрила бы она в ней любовницу? Хотя на этот счет я был спокоен, жена еще ни разу не проявила чувство ревности. Всегда, даже во время мелких ссор, вела себя корректно и сдержанно.
Я напряг память, желая вспомнить хорошо и вскользь знакомых мне женщин, но ни одна из них обликом и походкой не была похожа на блондинку с золотистыми волосами. Нереальный образ, решил я, мало ли что пригрезится во сне. Небо над городом уже струилось голубизной, а на востоке, где дышало море, занимался рассвет. Но на душе было неспокойно. Я интуитивно ощущал, как вокруг меня, подобно каменному склепу, сжималось пространство. Из-за приоткрытой двери услышал настойчивый телефонный звонок. Помедлил, докуривая сигарету. Кому это взбрело в голову звонить в такую рань? Трель не прекращалась. Я вошел и поднял  с аппарата трубку.
— Смоляков? Евгений? — спросил глуховатый, очевидно, измененный голос. Я не торопился с ответом, соображая, кто бы это мог быть. Сказать, что ошибся номером? Так ведь опять позвонит. Да и какой резон таиться! В телефонной трубке послышалось напряженное дыхание. Я назвался.
— Статья готова? —  настойчиво спросил мужчина.
— Какая статья? Из Уголовного кодекса, что ли? — схитрил я, догадавшись, о чем речь.
— Брось притворяться, сам знаешь, о чем речь. Мне хорошо известно, что твоя писанина  готова,  ты собрался ее опубликовать.
— С кем разговариваю, представьтесь? —  решил я сбить темп диалога.
— Это не важно, —  сухо произнес он. —  Сколько тебе твоя контора заплатит за статью? Гонорар, или как он там называется?
— Как обычно, — уклонился я от точного ответа. — Суть не в деньгах, а в принципе, которыми я не торгую.
—  Не темни. Я заплачу тебе  раз в десять больше, только откажись от публикации статьи. Плачу "зелеными", на подержанную иномарку хватит, я знаю, что ты безлошадный, — щедро посулил он и, не скрывая самодовольства, добавил. — Доллары или евро  когда-нибудь держал в руках?
Я промолчал, соображая, как тактически грамотно поступить. Категорический отказ от предлагаемой взятки привел бы только к одному: они (я не сомневался, что их несколько) предпримут решительные действия для того, чтобы статья не увидела свет. Неопределенный ответ с намеком на то, что я не хочу продешевить, позволит мне выиграть время и вместе с Анчаловым провести контрдействия.
— Что молчишь? — нетерпеливо спросил незнакомец. — Для начала три тысячи долларов тебя устроит? А затем премия.
— Я подумаю. Предложение весьма заманчиво.
— Подумай, хорошенько подумай, писатель, — угрожающе сурово прозвучал голос и тут же осведомился. — Говорят, что ты женат, успел надеть хомут на шею. Любимый сын Игорь, жена Валентина — писаная красотка. Пожалей их, не огорчай родных людей. Подумай, мы не торопим, только не вздумай шалить. Ребята у нас крутые, а ты, судя по статьям, мужик не глупый. Полицию, прокуратуру не беспокой, у них без тебя дел хватает.
— Когда же мне ждать очередного контакта?
— Ха-ха, поищи дураков в другом месте. Надо будет, мы тебя из–под земли достанем. С нами шутки плохи. Гут бай, Евгений, будь здоров, не кашляй.
В трубке послышались частые гудки. Я еще несколько секунд держал ее в руке. Конечно, можно было с другого телефона позвонить на АТС и выяснить, откуда был звонок. Но я на все сто процентов был уверен, что звонили с какого-нибудь телефон-автомата. На наивного простака, звонивший субъект совсем не похож. Так что проку от того, что мне сообщат местонахождение телефона-автомата, будет мало. Да и что я этим докажу и кому. Положил трубку на рычаг. Меня тревожила мысль, есть ли какая–то связь между увиденным сном и содержанием телефонного разговора. Насторожил неприкрытый намек насчет жены и сына.
Откуда ему известно, что статья готова? Произошла утечка информации. Кто ее допустил? На этот вопрос я непременно должен найти ответ. Неопределенность обезоруживала, лишала способности действовать уверенно и безошибочно.
Когда совсем рассвело, я тщательно побрился, позавтракал и отправился в центр города, где находилась редакция городской газеты.


3. Диалог с редактором

Редактор Лазарь Яковлевич Лубок, пятидесяти лет от роду, среднего роста, с выпирающим из-под свитера округлым брюшком и не сходившей в лица самодовольной улыбкой, проводил планерку. В который раз он сетовал на то, как туго в условиях перехода к рынку живется коллегам в других редакциях. И какое благо, что нас содержит учредитель —  местная власть, мэрия города и лично господин Бунчак. Сотрудники, по большей части женщины, уныло внимали, набившим оскомину изречениям, суть которых сводилась к тому, что мы должны холить руку дающую.
— Выходит так: кто платит, тот и заказывает музыку, — вставил я реплику. — Где же тогда принцип свободы печати, плюрализма мнений? К тому же дотация из госбюджета это деньги всех горожан – плательщиков налогов, и они вправе требовать, чтобы газета служила их интересам, а не двум-трем  слишком ретивым чиновникам.
— Теоретически ты прав, — с нескрываемым раздражением произнес Лобко, быстро свернув планерку и предложив мне задержаться. После того, как сотрудники разошлись по кабинетам, он приоткрыл дверь и пригласил из приемной секретаря — стройную, очаровательную брюнетку.
—Ирина, завари нам пару чашечек кофе, — велел он и польстил. — У тебя это хорошо получается. Если редакция обанкротиться, без работы не останешься, пойдешь в кофейню.
— Лучше топ-моделью в салон красоты, — овеяв нежнейшими духами, одарила она своей магической улыбкой и легкой грацией возвратилась в приемную. От двери Лубок степенно прошел в дальний угол кабинета, где возвышался стальной сейф и, обернувшись ко мне, предложил:
— Евгений, давай для бодрости и моторности дернем  граммов по сто армянского коньяка? Не пожалеешь, напиток богов.
— Неожиданная щедрость, по какому случаю, тем паче, что я  не бог, а раб пера и бумаги.
— Все мы рабы. А для теплоты общения и взаимопонимания, иногда можно себе позволить расслабиться, — ответил он с ухмылкой, выжидающе взирая на меня. 
— Благодарю, но я при исполнении, — сухо отказался я, понимая, что тем самым Лубок стремиться сделать меня покладистым, ручным.
— Я тоже не на отдыхе, читаю ваши «шедевры» от первой до последней строки, — хмуро произнес редактор. — Еще до пенсии, как крот, ослепну. А ведь некоторые из злопыхателей и завистников считают, что дурака валяю, бью баклуши. Трудный, горький хлеб. Значит, коньяк не любишь, второй раз предлагать не буду?
— Обойдусь, невелика потеря. Вот, когда моя статья «Особняк у моря» увидит свет, тогда появится повод для пиршества, а пока воздержусь.
— Неволить не буду, хозяин-барин, — вздохнул редактор и барственно откинулся на спинку кресла. Выдержав паузу, зашел издалека:
— Пойми, Евгений Петрович, мы живем в далеко не идеальном мире, да и будет ли он когда-нибудь идеален в смысле справедливости? Поэтому надо трезво смотреть на вещи, соизмерять свои силы и возможности с реальной ситуацией. Ты догадываешься, куда я клоню?
— Да уж кое-что соображаю, — иронизировал я.
— Если соображаешь, то должен понять, что кнутом обуха не перешибешь. Тебе что, нужна сенсация? Дешевая слава, чтобы на выборах избрали депутатом крымского парламента или горсовета? Тщетные потуги. После эйфории наступит тяжелое похмелье, да и последствия могут быть непредсказуемы. Понимаешь, о чем речь? Власть предержащие чиновники обид не прощают. Всегда воспользуются ситуацией, чтобы жестоко отомстить. Не создавай  себе и нам врагов и неприятности. Ты — не пророк и не можешь  изменить порядок вещей.
— Советуешь отказаться от публикации статьи?
— Вот именно,– оживился Лубок, ошибочно решив, что я склонен к компромиссу. — Я всегда ценил в тебе способность к здравому компромиссу и деловому прагматизму. Так ли это сейчас важно для читателей, кто из начальников построил особняк, лодочный гараж или купил крутую иномарку или крейсерскую яхту? Нам что с того, что появится скандальная статья? Одни неприятности, лишняя нервотрепка, вызовы на "ковер" и снятие стружки. Стресс, депрессия, инфаркт! Я дорожу своим здоровьем и репутацией. Вот, когда займешь мое кресло, в чем я очень и очень сомневаюсь, то флаг тебе в руки. Твори, выдумывай, пробуй! А пока изволь подчиняться, строго соблюдать дисциплину.
— Для граждан важно, чтобы чиновники, в том числе мэр, если и возводили дворцы и особняки, то на законных основаниях, за счет личных сбережений, — прервав его пафосную тираду, возразил я. —  Строят хоромы за казенный счет? В то время, когда тысячи семей ютятся в коммуналках, бараках, общагах, в аварийных домах, десятилетиями стоят в очередях. Не могут получить земельный участок и ссуду на индивидуальное строительство. Это что, нормальное положение? Конечно, нет.
— Евгений, охлади пыл,  с подозрениями ты перегнул палку. Проблемы всегда есть и будут, — поучительно изрек редактор. — Социализм, коммунизм, равенство —  это красивый миф, сказка для идеалистов и романтиков. Это мы уже испытали на себе в советский период. А все еще живешь иллюзиями, ностальгией о прошлом, необратимом времени. Одни всегда будут жить лучше, другие хуже,  в зависимости от трудолюбия, предприимчивости и способностей. С этим ты хоть согласен? Или опять нужна революция, гражданская война с огромными жертвами, чтобы отнять имущество у богатых, поделить и  раздать сирым и убогим?
— Не утрируйте, Лазарь Яковлевич. Да, равенство невозможно. Это чистейший идеализм, — согласился я. — Но я не приемлю того, что одни, не блистая трудолюбием, умом и талантом, живут исключительно за счет других, злоупотребляя своим служебным положением. Почему чиновники,  бизнесмены, оседлавшие нефтяную или газовую трубу, в сотни, тысячи раз богаче простых работяг, хотя недра, природные богатства страны в той же степени, что и олигархам,  принадлежат всем гражданам страны. Но оказывается, что среди равных, по Конституции, есть еще равнее, некие небожители. Но это там, на Олимпе власти. Глядя на них, не дремлют и местные «князьки», подминают под себя и городской бюджет и бизнес.
— Кого имеешь в виду? — насторожился Лубок. — Где факты и доказательства, где неопровержимые документы и свидетельские показания? Одним словом, улики.
— Они изложены в статье,  я готов ответить за каждое ее слово.
— Да, аргументы в статье логически убедительны, — он выдержал паузу. — Но откуда у тебя эти факты, кто информатор? Как редактор, я обязан знать источник, конкретное лицо или группу лиц.
Я не поддался азарту спора и благоразумно промолчал. В кабинет вошла Ирина, а вместе с ней и запахи ароматного кофе. Она поставила чашечки, над которыми клубился пар, пожелала приятного аппетита. Мы благодарно улыбнулись. Глядя на Ирину, я вспомнил пришедшую ко мне во сне таинственную незнакомку. Попытался ее сравнить с нашей топ-моделью. Но та была блондинкой с ужасным финалом, а Ирина  брюнеткой, изящной и женственной. Наверняка темпераментной, как принято говорить, жгучей. Откровенно признаюсь, я ей симпатизировал, тайно мечтая о взаимности. У других сотрудников в ее присутствии тоже учащенно бились сердца. Будучи замужем за участником войны в Афганистане, матерью малышки Марины, она пресекала  все попытки закрутить с ней служебный роман. Когда Ирина  вышла в приемную, мы пригубили горячий, бодрящий напиток.
— Напрасно отказался от коньяка, — посетовал Лазарь Яковлевич. — С кофе изумительный вкус, приток энергии, вдохновения. Нам для того, чтобы перья не заржавели, надо иногда взбадривать себя коньячком с кофе.
— Так дерни рюмашку-другую, — посоветовал я.
— Не годится в одиночку. Когда человек пьет с самим собою, то это явный признак алкоголизма, зависимости. К счастью, я еще не достиг такой стадии.
После  паузы, Лубок продолжил прерванный разговор:
—Евгений, ты не вправе подменять собой следственные органы, милицию, прокуратуру, наконец, службу безопасности. Это их прерогатива — борьба с коррупцией, злоупотреблениями. Зачем тебе наживать врагов на ровном месте?
— Это мой гражданский и профессиональный долг.
—Уверен, что из-за этой статьи, будь она опубликована, пострадает газета, сотрудники, твои коллеги. Тебе устроят обструкцию, выживут из редакции.
— За что выживут?
— За то, что нам из-за твоего гонора  урежут дотации, а может, и вовсе откажут в них. Некоторые издания уже потерпели фиаско. Бумага, полиграфические услуги, доставка газет— все подорожало, — стенал он. — Очень некстати ты со статьей сунулся. До выборов всего полгода. Компромат может очень повредить Оресту Адамовичу. Рейтинг, голоса избирателей. Давай повременим с публикацией. Я к его стилю и методам управления привык. Выберут мэром какого-нибудь неуча или деспота, натерпимся. Зачем менять коней на переправе?
— Конь не в дугу. Все под себя загребает, — заметил я.
— Где ты среди депутатов и чиновников видел праведников? — усмехнулся Лубок. —Власти жаждут ради обогащения, престижа, она развращает людей. Нередко, даже самые честные и стойкие отдаются соблазнам и искушениям. Только не истолкуй превратно. Для твоей же пользы стараюсь, еще благодарить будешь. Скажу только тебе по большому секрету, скоро намечается ряд вакансий. Орест Адамович решил потрясти свои кадры, разбавить свежей кровью. Соображай, у тебя есть прекрасная перспектива получить должность в аппарате горисполкома.
— Уж не пресс-секретарем  ли он меня сватает на хлебное место госслужащего? — ухмыльнулся я.
—Не исключено, может и выше, главное, что государственная служба, — многозначительно произнес редактор. — Гарантированы карьера, высокая зарплата, льготы, привилегии и пенсия в старости. Не придется до последнего вздоха кропать бумагу ради жалких гонораров.
— Значит, Орест Адамович рекомендовал воздержаться? —  спросил я Лубка в лоб, зная наверняка, что он ознакомил мэра с содержанием статьи. Лазарь Яковлевич беспокойно заерзал в кресле, подыскивая ответ, который бы развеял мои подозрения.
— Он не в курсе. Как ты мог подумать, — редактор обиженно поджал губы. — Есть редакционная тайна, которая для меня священное табу. Но я предвижу  негативную реакцию Ореста Адамовича.
— Конечно, есть тайна и этика, —  поддержал я его глубокомысленно, нисколько теперь не сомневаясь, откуда произошла утечка информации.
Вращаясь среди чиновников высокого ранга и пользуясь их благорасположением (не было случая, чтобы он конфликтовал), Лазарь Яковлевич, разумеется, не преминул засвидетельствовать Бунчаку свою личную преданность. Поэтому у меня не было оснований и желания доверять редактору. По характеру сугубо служебных отношений, возникшей между нами дистанции, он и сам давно понял это. Убедился в том, что увещеваниями меня не пронять и поставил вопрос ребром:
— Что предлагаешь?
— Публиковать без купюр. И чем быстрее, тем лучше, — твердо ответил я.
— Не круто ли? Подумай о последствиях. Я бы на твоем месте воздержался и не стал, как говорится, дразнить гусей.
— Оставайся на своем месте, — резко парировал я. — В противном случае прошу возвратить мне статью. На нашем издании свет клином не сошелся, есть и другие, более популярные, зубастые газеты.
— Не горячись, не теряй голову. Спешка нужна при ловле блох, — пустил он в ход свою снисходительную улыбку. — Я что, возражаю? Нет, но надо еще подумать. Не годится идти в лобовую атаку там, где полезнее маневр, гибкость. Тактика в нашей профессии не последнее дело. Знаешь, в чем твоя слабость и уязвимость? В неспособности и нежелании идти на компромиссы. При таком характере и поведении ты никогда не сделаешь карьеры. Трудно тебе живется, и будет еще трудней. Помяни мое слово, я на своем веку не один пуд соли съел.
"А ведь хоть в этом он прав, — подумал я. — Не знаю, как бы я повел себя, будь на его месте. Но дело в том, что это место не по мне. Такие, как я, если случайно и попадают на высокую должность, то из-за своей принципиальности, долго не  задерживаются. Им никогда не светят награды, почетные  звания и прочие блага и привилегии от власть предержащих. У кормушки всегда много заслуженных летописцев-лизоблюдов".
— Благодарю за откровенность, — прервал я его попытку увести от сути вопроса. — О карьере у меня голова не болит. Однако, пока суть, да дело, я хотел бы получить свою статью. Это мое авторское право. Я вправе ею распорядиться по своему усмотрению, если она вам не подходит.
— Я вам этого не говорил. Надо еще подумать, обсудить на планерке, выслушать мнение членов редколлегии, нельзя рубить с плеча, — наставлял Лазарь Яковлевич. — Такие статьи с кондачка не печатают. Следует все взвесить, рассчитать, предусмотреть контрмеры...
По интонации, с которой были произнесены эти наставления, я понял, что статью он печатать не намерен, тем более, что в редколлегии состояли его поклонники. Слишком упорно, используя протеже и интриги, он рвался в редакторское кресло, чтобы так легко с ним расстаться. Сейчас  оттягивает время.
—Лазарь Яковлевич, я хотел бы внести поправку в статью, смягчить некоторые умозаключения, сместить акценты, — пошел  на хитрость, надеясь таким способом выудить материал.
Лубок напрягся, потом засуетился, стал перебирать случайные бумаги на столе, и я понял, что в данный момент моей статьи у него нет.
— Утонул в бумагах. Целый день, как белка в колесе. Столько папок,  не помню, куда положил? — неуклюже оправдывался он. — Может домой взял, чтобы в спокойной обстановке внимательно изучить и выявить слабые места. Понимаешь, ухо надо востро держать, все предусмотреть, чтоб потом не пришлось с досады локти  кусать и голову пеплом посыпать. Слово, и особенно, печатное,  не воробей.
Я и прежде замечал, что мои критические с политической окраской статьи стали где-то оседать. Думал, случайность, а потом возникли сомнения. Уж не в досье ли? В случае изменения политической ситуации можно пустить в ход в качестве компромата.
— Не утруждайте себя, — глядя на суетливые пальцы, перебиравшие кипы бумаг, пожалел я редактора. — У меня сохранилась рукопись статьи. Теперь сам решу, где и когда ее опубликовать.
— Смотри, не наломай дров, — предостерег он меня с заметным вздохом облегчения. — Жаль, что мы не поняли друг друга, не нашли общего языка. Трудно так работать, когда один в лес, а другой по дрова.
—  Да, нелегко, когда вместо дров горят рукописи, — упрекнул я, направляясь через просторный кабинет к выходу. Эх, Лубок-голубок, мелкая твоя душонка, прячешь острые статьи под сукно, живешь в постоянном страхе, как бы чего не вышло.
Пока шел, чувствовал спиной долгий осуждающий и лукавый взгляд редактора. Для него мое решение означало: гора с плеч. Теперь он даже косвенно  не отвечал за мои действия и, тем паче за содержание статьи.


4. Попытка контакта


"Факты и доказательства ему подавай",— вернувшись в свой кабинет, я вновь и вновь вспоминал менторские наставления редактора. Наверняка он догадывается, что кроме самой статьи и ссылок на цифры, у меня есть копии документов, из которых эти цифры взяты. Не исключено, что он задался целью выведать, какими доказательствами я располагаю, кто мне их предоставил. Конечно, они ему нужны не для того, чтобы подстраховаться на случай публикации, а чтоб убедиться, насколько серьезны мои намерения и есть ли в запасе сильные козыри. Как бы он поступил, получи от меня фотокопии подлинных документов? Сообщил бы о них по инстанции Оресту Адамовичу? Об этом можно, обдумывая разные  версии,  только предполагать.
Не исключал и такой вариант. Ждал от Анчалова телефонного звонка, чтобы договориться о встрече. Вызывало беспокойство и долгое молчание неизвестного субъекта, говорившего со мной ночью по телефону. Когда он намерен встретиться со мной и каким образом? Осторожен и предусмотрителен. Подстраховался на тот случай, если я сообщу в полицию или прокуратуру.
Сейчас, поразмыслив спокойно, после сомнений, одолевавших меня весь день, пришел к выводу, что обращаться за помощью в правоохранительные органы было бы преждевременно. Допустим, возьмут они на контроль мой квартирный и служебный телефоны, а шантажист прибегнет к иному способу контакта. Ни времени, ни места встречи я не знаю, фраза "мы не торопим" могла означать и сутки и двое и...
Я ни на гран не ошибался, что звонивший по телефону всего лишь посредник. За ним стоят более влиятельные силы, заказ которых он исполняет. Поэтому надо держать ухо востро, чтобы не совершить ошибок и не запутаться в их силках. Действия должны быть расчетливы и хладнокровны, но и преступать грань допустимого было опасно.
Понимал и другое. Чем меньше людей будет посвящено в это дело, тем больше шансов выйти из него с честью, полагаясь на собственные силы, интеллект и интуицию. Но при этом могла подвести излишняя самоуверенность, недооценка коварного замысла и возможностей противника. На чашу весов были брошены два возможных варианта: искать защиту у блюстителей, которым я не очень доверял, или до поры до времени, пока дело не обретет опасный характер, действовать самостоятельно, на свой  риск и страх. Для этого нужен надежный тыл.
Удерживало меня от заявления в прокуратуру и следующее обстоятельство: как смешно и глупо  выглядел в глазах блюстителей закона, если бы мой прогноз по поводу ожидаемого телефонного звонка не подтвердился. Прослыть трусом и паникером у меня не было ни малейшего желания. Это сразу бы породило интриги, пересуды и насмешки в коллективе, что всегда вызывало во мне патологическое чувство отвращения, обезоруживало перед ядовито коварной молвой. Не хотелось еще и с этой стороны получить ощутимый удар. Наивно было бы рассчитывать на поддержку и понимание..
Взглянул на диктофон «Sony», который на всякий случай держал под рукой. За четверть часа до окончания рабочего дня раздался телефонный звонок. Поначалу я не придал ему значения. В течение дня прозвучали десятки звонков от авторов опубликованных и готовящихся к печати материалов. Поднял трубку и привычно ответил:
— Слушаю, Смоляков.
Длинная пауза. На том конце провода медлили, и когда я готов был бросить трубку на рычаг, услышал знакомый хрипловатый голос:
— Господин Смоляков, вы надумали?
Вместо ответа я мгновенно приставил к трубке включенный диктофон и  спросил:
— С кем имею честь? О чем вы?
— Не валяйте дурака. Вы умный человек, и подобные штучки только усугубляют ваше положение. Слишком примитивно, рассчитано на узколобую шпану. Или вы до сих пор не представляете, с кем имеете дело?
— С кем? Какое дело? — продолжал я игру, кося глаз на вращающуюся кассету и намереваясь вывести его из равновесия, спровоцировать своими вопросами на ошибку, к чему, казалось, предрасполагало его многословие. Пожалуй, он понял это и спокойным тоном продолжил:
— Короче, мое предложение остается в силе.
— Мне нужно время, чтобы все как следует обдумать, взвесить, — по–деловому ровно, намекая на положительный результат, попросил я. — Вы ведь обещали не торопить. Не в моем характере принимать мгновенные решения, а потом казнить себя за опрометчивость.
— Лады, — согласился невидимый собеседник. — Не вздумай только водить меня за нос. Это выйдет боком.
— Я не принимаю необдуманных решений.
—Может, тебе стимул нужен, чтобы мозги лучше соображали? — мягче и доверительнее предложил он.
— Что вы имеете в виду? — насторожился я.
— Задаток. Какой-нибудь импортный презент. Например, подарок к приезду жены?– перечислил он в ожидании произведенного эффекта.
— Нет, по частям я не беру. Или все сразу, или ничего. Дорогой подарок может вызвать у жены подозрения. Начнутся расспросы, где, когда и за какие шиши, — для пущей убедительности ввернул жаргон. — Я ее тряпками и цацками не балую. Так надежнее. На скромно одетую женщину без мехов и драгоценностей мало кто глаз положит, да и она не рискует оказаться ограбленной.
— Разумно, железная логика. Уважаю людей с ясным умом, — польстился он мне. И по интонациям в его голосе я почувствовал, что мне все-таки удалось расположить его к себе. Сказались многолетние навыки журналистского опыта, общения с людьми.
 — Жгучие, красивые и ласковые девочки тебя интересуют? — перейдя на "ты", иронически спросил он. —  Наверняка, голодаешь и испытываешь потребность в разрядке при отсутствии жены. Нельзя перечить потребностям плоти.
— Если жгучие,  красивые и ласковые, то  кто же откажется, — полушутя, подыгрывая ему, весело подхватил я. — Любой здоровый мужик не устоит перед соблазном.
— То, что ты не настучал в органы о нашем ночном разговоре, одобряю и ценю, — резко сменил он тон. — Иначе бы тебе головы не сносить. А насчет девочки, будь спокоен, обеспечим, я слов на ветер не бросаю. Гут бай, Евгений, будь здоров, не кашляй, дыши ров...
Разговор оборвался резко и неожиданно, на полуслове. Либо он что-то заподозрил, либо сделал это умышленно, давая понять, кто правит балом. Нажатием кнопки я остановил запись диктофона. Затем в целях предосторожности, опасаясь, что кто-то из сотрудников может заглянуть в кабинет, запер дверь на ключ, оставив его в замочной щели. Возвратился к столу, нажал на кнопку, воспроизводя запись. Звучание было отчетливым. Это меня вполне устраивало, хотя я не сомневался, что незнакомец изменил голос, наверное, использовав марлевую повязку, либо прикрыв рот ладонью. Но если дело дойдет до радиотехнической экспертизы, то по магнитофонной записи несложно будет установить личность обладателя  голоса.
В тот момент, когда я прослушивал запись, в коридоре за дверью кабинета послышались чьи-то робкие шаги, приблизились и замерли. Я выключил запись, прислушался,  было тихо. Неужели, кто-то из коллег, приближенных к редактору, следит за мной, усердно отрабатывая свой лакейский хлеб. Наверное, мне не следовало останавливать звучание, надо было под его шум подойти к двери и изобличить наглого осведомителя. Такая возможность была упущена, я отворил дверь. В полутемном и пустынном коридоре никого не было. Хлопнула входная дверь внизу. Возможно, курьер пошла в типографию, расположенную вблизи, через дорогу, за оттисками газетных полос, чтобы доставить их дежурному сотруднику. А может, дверь отворило сквозняком.
Прошел по коридору, выждал несколько минут. Тихо, никаких подозрительных звуков: будь то шагов или голосов. Возвратился в кабинет, оставив дверь приоткрытой, чтобы меня не застали врасплох. Одолевали сомнения, действительно ли кто-то стоял за дверью или мне показалось из-за слишком обостренной бдительности? Но если даже кто-то находился за дверью, он не мог увидеть, что происходило в кабинете– ключ торчал в замке. Это меня немного утешило.
Сбавив звучание, я дослушал запись. Расчетлив и осторожен. Главный козырь незнакомец выложил напоследок и тут же оборвал разговор. Он не столько похвалил меня за то, что я не сообщил в полицию или прокуратуру, сколько дал понять, что и там имеют своих людей и владеют оперативной информацией. Но я тоже не лыком щит. Запись будет очень кстати, когда того потребует ситуация. Это неопровержимое доказательство.
Сейфа в моем кабинете не было, поэтому я не рискнул оставлять диктофон в письменном столе. Еще две недели назад у меня возникло подозрение, что кто-то роется в моих бумагах. Чтобы убедиться в этом я в определенной последовательности сложил свои рукописи в папке, сознательно перепутав страницы. Спустя двое суток страницы в папке лежали по порядку. После этого случая материалы, документы и рукописи, представлявшие повышенный интерес конфиденциального характера, я предпочитал носить с собой.
Диктофон с записью я положил в "дипломат". Запер дверь кабинета на два оборота ключа и, спустившись вниз по лестнице, вышел на улицу. Состояние спокойствия и уверенности вдруг сменилось чувством смутной тревоги. Что-то не так, где-то я совершил ошибку. Поспешно прокручивал в голове весь телефонный разговор и не мог понять, где? Дома  еще раз прослушаю запись, проанализирую каждую фразу и постараюсь докопаться до истины, понять причину, встревожившую меня. С этими мыслями я пришел на автобусную остановку.


5. Уход от слежки


Пока поджидал автобус, внимательно разглядел находившихся на остановке людей. Мое внимание привлек парень лет двадцати пяти – тридцати с крупной головой и короткой стрижкой. Он был одет в джинсы и черный с красными полосами свитер турецкого производства. На ногах кроссовки. Мне показалось, что его голова росла прямо из плеч: когда ему надо было повернуть голову, он оборачивался всем корпусом. Парень курил сигарету, равнодушно взирая на молоденьких девушек со смазливыми личиками. Один раз он взглянул на меня, и когда наши глаза встретились, мрачно отвернулся всем корпусом. Может, это последствия контузии. Мало ли парней покалечила война в Афганистане.
Подкатил оранжевого цвета сдвоенный "Икарус". Я помог женщине погрузить коляску с ребенком и при этом успел заметить, как парень ловко (какая к черту контузия) заскочил в заднюю дверь автобуса. Он демонстративно отвернулся, но я понял, что он наблюдает за мной через отражение в широком стекле. Возможно, это наблюдение неслучайно. Если это так, то вот и объяснение шороха за дверью моего кабинета.
Автобус двигался по центральной улице Кирова, минуя типографию, гостиницу, банк и, объезжая с тыла универмаг «Чайка», выехал на примыкающую к набережной улицу Свердлова. Я решил проверить свое предположение. Когда автобус остановился вблизи от храма Иоанна Предтечи, я быстро прошел к передней двери. Резко обернулся и увидел, как крупноголовый парень в растерянности заметался по салону. Ему проще было выйти в среднюю дверь, но он безотчетно повторил мой путь и вышел через переднюю дверь. Как только он оказался на остановке, я прошел вдоль автобуса и нырнул в заднюю дверь. Парень едва успел уже на ходу, разжав половинки дверей, вломился в среднюю. Способ проверки преследователя  удался на "отлично".
Теперь не оставалось и тени сомнения,  за мной слежка. Неприятное ощущение! Но вскоре я смирился с ним, подыскивая варианты, как бы оторваться от «хвоста». Недолго мудрствуя,  вышел на следующей остановке. Пересек дорогу и через городской парк культуры и отдыха вышел на набережную. Переложив "дипломат" из одной руки в другую, оглянулся,  моего преследователя не было. Не заметил я, чтобы он выходил из автобуса. Но полной уверенности, что меня оставили в покое, не было. Он мог передать меня по эстафете своему сообщнику, назвав ему приметы и прочие характерные признаки. Ведь наверняка, этот странный парень понял, что я его раскусил и осталось одно— ретироваться, если, конечно, ему не приказали вступить со мной в переговоры. Но такой вариант нарушал бы правила игры: ведь уже есть один посредник. Скорее всего, у них четко распределены роли и один человек не может быть всеяден, хотя бы из опасения оказаться изобличенным. Поэтому действует группа.
На мгновение отвлекся, ориентируясь в обстановке. Вечерело. Угасал солнечный день. На набережную, протянувшуюся от центра города, над которым возвышалась гора Митридат с обелиском Славы, до небольшой уютной бухты, где расположились причалы морского рыбного порта, доки судоремонтного завода, плавучая мастерская и портальные краны, высыпали на прогулку горожане, чтобы подышать морским воздухом, полюбоваться голубой бухтой. Людей было не очень много. Это в летнюю пору, особенно в День рыбака, здесь яблоку негде упасть.
Внимательно изучал прохожих, пытаясь вычислить преследователя. Затем подошел к краю набережной. По заливу бежала мелкая зыбь, и от лучей заходящего за цепь горной гряды, солнца, на воду ложился красноватый и лилово-розоватый отсвет. Волны мягко накатывались на бетонную с прозеленью стенку набережной. Усердный нырок в поисках пищи то пропадал в глубине, то вновь появлялся на поверхности, заглатывая мелкую рыбешку. Какая жажда жизни, извечный труд в поисках пропитания! Усевшиеся в пяти метрах на парапете две бело-розовые чайки взирали на меня в ожидании подношения.
 Сердобольные горожане в ненастную пору подкармливали лебедей, чаек, и птицы привыкли. На радость детворе хватали крошки хлеба, печенье или соломку прямо на лету. Вот и сейчас в полусотне метрах от меня группа взрослых в окружении детишек с веселыми возгласами потчевали слетевшихся чаек. Они с торжествующими криками проносились в воздухе.
Вблизи водной станции, где на канатах у причала раскачивался, касаясь старых шин, спасательный катер, а на бетонных площадках, опирающихся на сваи, сушились опрокинутые вверх дном выкрашенные в голубые и красные цвета лодки, на рыбацком ящике сидел старик с удочкой. Рядом стояла консервная банка с наживкой. Рыбалка, как и сбор грибов, была моей слабостью, и я охотно подошел к нему.
— Каков улов? — спросил я старика. Он неспешно обратил ко мне свое обветренное красноватое лицо и, глядя с прищуром, произнес:
— Неважный, вода еще холодная, бычок под камнями прячется. Но старухе на ушицу хватит. Серафима у меня, хотя и ворчливая, но уху обожает, за уши от котелка не оторвешь.
— Ушицу все любят, — поддержал я рыбака.
— Обычно выезжаю на Азов, — разохотился старик. — Вот распогодится, вода прогреется, тогда бычок пойдет за милую душу. Заведу свой "Запорожец" и вперед, на Борзовку в село Юркино или Курортное. У меня и резиновая лодка есть, снасти, все как полагается. Хочешь, и тебя возьму, а то одному скучно. Вижу, ты к рыбалке неравнодушный. Это другим мужикам все по барабану, только бы напиться и с бабами в постели поваляться.
— Угадали, рыбалка — азартное занятие.
— На свежем воздухе, да под стопочку и уха слаще, — охотно агитировал старик. —Меня Алексеем Георгиевичем кличут, фамилия Волох. А тебя как зовут, мил человек?
— Евгений, — ответил я и, чуть помедлив, добавил. —  Смоляков...
—Неужели, Смоляков? Известная в городе личность, — удивился он. — Корреспондент, значит или однофамилец?
— Да, журналист, репортер, —  утвердительно кивнул я головой.
— Занятные статьи пишешь, честно, смело. Бьешь не в бровь, а в глаз, — Алексей Георгиевич приподнялся с ящика и подал свою крепкую жилистую руку. — Если не возражаешь, будем знакомы. О рыбалке с ночевкой подумай. Не отказывайся. Вот распогодится, я тебя сам разыщу. Много интересных историй знаю, расскажу, напишешь и заработаешь деньги. А сейчас возьми бычки, а я еще пару часов посижу, выловлю. Для меня важен не улов, а сам процесс.
Он  вытянул из воды садок из мелкоячеистой зеленой сети. В ней трепыхались  темные с фиолетовыми зрачками рыбешки. Волох искренне посмотрел на меня, видимо, испытывая потребность в участливом собеседнике, разделявшем его увлечение.
— Спасибо, Алексей Георгиевич, в другой раз, — поблагодарил я. — От рыбалки  не отказываюсь. Предложение охотно принимаю.
Мы тепло расстались, обменявшись рукопожатием, и я пошел по набережной. Беседа с Волохом подействовала успокаивающе. Но мысли упорно возвращали меня к реальности. Чтобы окончательно оторваться от "хвоста",  решил поблуждать по городу, поужинать в кафе, пойти на вечерний сеанс в кинотеатр. Бросил прощальный взгляд на море, где зажигались сигнальные буйки, обозначившие фарватер прохода траулерам и сейнерам в морской рыбный порт. Вдалеке, где находились видимые в ясную погоду очертания таманского берега, пролег морской путь через Керченский пролив в Мариуполь, Новоазовск и другие прибрежные города. Там медленно, угадываемые по габаритам огней, двигались танкеры, сухогрузы, сейнеры и теплоходы. С левой стороны залива в огнях светились девятиэтажные здания новостроек. По водной глади в акватории торгового порта сновал лоцманский буксир, сопровождавший крупнотоннажное судно, входящее в порт.
Я пересек парк культуры и отдыха в обратном направлении и, не дожидаясь автобуса, отправился в центр города. Свернув в переулок, мимо наполовину вросших в землю домишек столетней давности, вышел на центральную улицу, где еще сохранились здания старой архитектуры с богатой лепниной и строгими колоннами. В кафе присел за свободный столик, внимательно наблюдая за дверью, не последует ли за мной какой-нибудь тип. Я полагал, что женщине вряд ли отведут эту роль, хотя черт его знает? Эмансипация нарушила порядок вещей. В кафе заходили и девушки, и парни. Но, пожалуй, они больше были заняты друг другом.
Довольный тем, что удалось избавиться от преследователя,  заказал чашку кофе и пару бутербродов с колбасой и сыром. С аппетитом съел и почувствовал себя бодрее. Домой, в пустую квартиру, ехать большого желания не было, хотя надо прослушать и проанализировать запись. Более всего я опасался, что могу притащить за собой "хвост". Чтобы этого не произошло,  решил  развеяться,  развлечься.
Выйдя из кафе, сразу же набрел на широкую афишу "Смотрите на экранах города". Кинопрокат предлагал в основном западные боевики: "Крестный отец", "Разящие богомолы", «Легенда о Нарайяме», "Империя чувств"... Я выбрал настойчиво рекламируемый по телевидению фильм "Дикая орхидея". За несколько минут  до начала предпоследнего сеанса,  успел купить билет. Огляделся в просторном фойе. С фотографий на стендах на меня взирали лица популярных актеров. Меня не оставляла мысль о том, что среди зрителей находится "хвост", но так и не смог почувствовать за собой слежку. Вскоре, когда засветился экран,  окунулся в сюжет фильма с кадрами эротики.


6. Неожиданный "сюрприз"


Через полчаса после окончания сеанса я вошел в свой подъезд. В полумраке (опять кто-то выкрутил лампочку) открыл почтовый ящик в надежде получить письмо от жены и сына. Вынул свежие газеты. Письма не было, молчит Валентина. Получила ли она мою телеграмму?
Размышляя, что же могло случиться, лифтом поднялся на четвертый этаж. Вышел на лестничную площадку. В предвкушении близкого отдыха, провернул ключ в замке и отворил дверь. В глаза ударил яркий свет. Только сейчас я сообразил, что не мог увидеть его раньше, так как окно лоджии выходило во двор.
— А, хозяин явился, не запылился. Заждались, заждались, — поспешил ко мне навстречу незнакомый мужчина выше среднего роста, в черной кожаной куртке, плотно облегающей крутые плечи. Мне показалось, что она маловата для него. Не с чужого ли плеча?
Он протянул руку к моему "дипломату" с готовностью услужить, но я, крепко держа ручку, резко отстранился.
— Кто такой? Как сюда попали, кто разрешил? — с нескрываемым раздражением и недовольством спросил я, глядя в упор на монгольского типа, плоское и сытое лицо незнакомца, оценивая его физические данные. Хилому мужику такое дело не поручат. А этот тип силой не обделен, но все же, надо попытаться его выпроводить. Он понял, о чем я думаю:
—Не шуми, Евгений Петрович, — дружелюбно произнес мужчина, сверкнув золотыми зубами. —  Уже поздно, соседей всполошите. Обвинят  в пьяном  скандале, вызовут полицию. Глупости ни к чему, лишь подмочишь свою безупречную репутацию.
— Прошу освободить квартиру, —  попытался я оттеснить его к  двери. Но он стоял упрямо, как  вол, словно к подошвам туфель подвязали по пуду свинцовых пластин.
— Где хваленое гостеприимство? — нагло улыбался незваный гость.
 — Што, товарыш нэ понэмает? —  послышался из спальни голос с акцентом. Поняв, что их двое, я оставил тщетную попытку избавиться от наглых посетителей.
— Нехорошо получается, Евгений, —  похлопал меня по плечу незнакомец. —  Сам просил девочку по вызову. Мы тебе ее привезли, а теперь от ворот поворот. Такие игры мы не признаем. Чудак ты право. Тебе после  просмотра "Дикой орхидеи" баба сейчас в самый раз...
Он с усмешкой посмотрел на меня, давая понять, что мое посещение кинотеатра не осталось незамеченным, мол, контролируют каждый мой шаг, каждое действие.
— Какую девочку? Я ничего у вас не просил?
— Красивую, ласковую девочку. Просил, просил, вспомни телефонный разговор, —  и он на правах хозяина проводил меня в спальню. — Чьи это слова: "какой мужик устоит перед соблазном"? Мы люди деловые и обязательные, слов на ветер не бросаем.
Только теперь я понял причину беспокойства, исподволь охватившую меня после телефонного разговора. Как я мог допустить оплошность, приняв его предложение насчет пылкой и красивой женщины за тривиальную шутку. Так опрометчиво подыграл ему. Похоже, он не понял юмора и принял его за чистую монету. Поймал-таки на крючок. Теперь я пожалел о своем легкомыслии при ответе на вопрос по телефону. Впрочем, ответь я по-другому, они все равно бы придумали какую-нибудь гадость, чтобы насолить, вывести из душевного равновесия.
— Вы неправильно меня поняли. Я пошутил, а у вас отсутствует чувство юмора, все принимаете за чистую монету, —  тщетно пытался спасти положение.
— Поздно, мы шуток не признаем, — металлическим голосом обрезал он. —  Девочка ждет. Извелась, сгорая от неутоленной страсти. Обворожительная особа. Мы ее не тронули, для тебя приберегли, заслужил право первой ночи. Так что действуй без всяких угрызений совести. Это главное предназначение женщины на  грешной земле: дарить нам и самой испытывать наслаждение.
Облизав пухлые, плотоядные губы, он замолчал. Войдя в спальню, увидел неожиданную картину. На диван-кровати, облокотившись на подушку, полулежала девушка лет девятнадцати-двадцати. Своими невинными зеленовато-бирюзовыми глазами она наблюдала за вторым незнакомцем. Тот сидел на ворсистом паласе. Спортивные брюки были закатаны до самых колен. На волосатых мускулистых ногах виднелась татуировка — обвившая икры синеватая кобра. Между длинными когтистыми пальцами ног были зажаты игральные карты. Он замер, вперив в меня испытывающий тяжелый взгляд, очевидно, поджидая приказ старшего.
К изголовью диван-кровати был приставлен журнальный столик. На нем стояли две бутылки пятизвездочного коньяка: одна полная, а вторая наполовину опустошенная, и четыре хрустальных фужера. На тарелочках  аккуратно порезанные ломтики колбасы, сыра, сала, маслины. Рядом коробка шоколадных конфет, пепельница с окурками. По-хозяйски распорядились, как в собственной квартире, наглецы. К сервировке стола и эта смазливая блондинка, наверное, приложила руку. Чувствует себя беспардонно и уверенно. Ее прелестный облик показался мне до боли знакомым, но я не мог вспомнить, где видел незнакомку.
— Не сиди, как китайский болванчик, — напустился на приятеля мой провожатый. — Изобрази свой коронный номер. Евгений такого фокуса еще никогда не видывал.
Тот, ухмыльнувшись, принялся быстро тасовать карты пальцами ног. При этом игриво прищелкивал зубами, сопел от усердия. Меня трудно, чем удивить, но, глядя на потешную сцену, я не выдержал. Блондинка, очевидно, успевшая до моего прихода выпить коньяк пришла в восторг от мастерства Картежника (так я окрестил его для удобства). Приятно звенел женский голосок и смех.
— Молодец, утешил клиента, —  почувствовав перемену в моем настроении, похвалил своего напарника верзила.— Выпьем на посошок, закусим и пошабашим, а ты не скучай, займись «обкаткой», девочка  извелась, вся пылает от страсти, не теряй время. Когда еще такая лафа подвернется.
Он потянулся к бутылке, чтобы наполнить фужеры. По их повадкам я понял, что имею дело с отъявленными уголовниками. Картежник, наверняка, не один год провел в исправительно-трудовых колониях, где и отшлифовал свое оригинальное мастерство. Я прикрыл ладонью пустой фужер, давая понять, что не намерен делить с ними трапезу.
— Брось, Евгений, упираться рогом, не зли, не буди зверя, — подступил ко мне незнакомец. — Знаю, что ты сейчас голоден, как волк. Жена далеко, а порочащих связей за тобой, как за Штирлицем, не замечено. Не перебирай харчами, не вороти нос, классная зажигалка. Гляди, не девушка,  а сказка, персик, дивные глаза, а губки, какие медовые губки. Пышная грудь, осиная талия, а главное бедра и ножки. От сердца отрываем, почитай, царский подарок. Искусная, азартная наездница, пальчики оближешь…
Будто цыган коня, расхваливал незнакомку и она того стоила.
Понимая всю постыдность ситуации,  не мог не признать, что девушка действительно была обворожительной. В ее больших с бирюзовыми искрами глазах таились испуг и смущение. Она прикрыла лицо смуглыми руками. На белой подушке в беспорядке были рассыпаны золотистые волосы, из-за приоткрытых сочных губ жемчужно поблескивали зубы. Красивая тугая грудь и длинные ноги невольно приковали мой взгляд.
Смущенно отвернулся и хотел уйти, но  прыткий сутенер грубо схватил меня за руку и прошипел:
— Струсил или товар не по зубам? Для обновления крови надо чаще любить красивых и юных девочек, чтобы не утратить вкус жизни.
— Что тебе от меня надо? —  хладнокровно спросил я. — Такими подарками не разбрасываются.
— Вот, это мужской вопрос! —  оживился он. — Условия моего хозяина прежние. Ты уничтожаешь статьи и передаешь мне материалы расследования, документы, магнитофонные записи. Взамен получаешь доллары и на полгода в прокат нашу девочку. Мы с ней сами договоримся. Захочет она с тобой и дальше дружить, ее дело. Бабы, как кошки, выносливы. Если потеряет товарный вид или закапризничает, найдем замену. Вон сколько очаровательных и длинноногих возле отелей и ресторанов ошиваются. Водилась бы только в карманах валюта. А у тебя в кармане вошь на аркане, ха-ха- а! А сейчас мы оставляем тебя с ней, не пожалеешь...Покажи свои способности.
Он самодовольно, выпучив наглые глаза, рассмеялся и словно окатил липкой патокой. Если бы не этот омерзительный смех, я бы сохранил выдержку. Но пассивное восприятие того, что может произойти, делало меня соучастником гнусных деяний.
— Ну, и скотина же ты, — отчетливо произнес я ему прямо в лицо.
— Полегче на виражах, не зарывайся, —  желваки заходили на его помрачневшем лице и холодом кольнули зрачки.– Здесь мы правим бал. Ты, может, на Мадонну губы раскатал? Нос воротишь, харчами перебираешь. Не хочешь по-доброму, выйдет боком. У нас и другие варианты в запасе.
— Возьми  его на прицел, —  он достал из-под полы куртки пистолет Макарова и подал его Картежнику. — Покарауль его в соседней комнате, а я разомнусь, плоть требует. Жаль, товар зазря пропадает, извелась она от страсти. Этот евнух ни на что не способен.
— Пошел ты... — процедил я, соображая, как поступить.
В трех шагах от меня чернело дуло пистолета, один неверный шаг мог стоить жизни. Действия Картежника с дебильным выражением лица были непредсказуемы. Я с трудом сдерживал себя от опрометчивости. Первоначальный рыцарский порыв сменился холодной расчетливостью. Есть ли смысл рисковать из-за какой-то путаны? Конечно, досадно, что это происходит в моей квартире и невозможно воспрепятствовать. Использовать приемы самбо? Навыки притупились, да к тому же остается шанс получить девять граммов в грудь. Картежник бдительно следил за мной и, когда я бросил взгляд на телефонный аппарат, тут же прикрыл его собой, дав понять, что попытки тщетны.
Пока я закуривал, он не спускал диковатых глаз с моих рук. Настенные часы показывали без двадцати минут девять. Прислушался к тому, что происходило в спальне. Вдруг раздалась звонкая пощечина, а затем дикий вопль сутенера-насильника:
— Ненормальная. Всю рожу поцарапала.
С отвращением представил происшедшую сцену. Зато лицо Картежника с отвисшей нижней челюстью помрачнело. "Конечно, им большой шум ни к чему, — рассуждал я.—  Иначе бы он легко разделался с хрупкой женщиной, сломив ее сопротивление. Мне импонировали характер и упорство, проявленное незнакомкой. Одно было непонятно, какого черта она пошла с ними? Заманили посулами, деньгами или ради любопытства? А может, она с ними заодно и сейчас разыгрывает сцену непокорности, чтобы вызвать к себе симпатию и завлечь. Следует быть осторожным, женщины способны и на коварство. Но чтобы согласиться на такой риск, надо быть прирожденной актрисой.
— Артем, ты грязное животное, оставь меня, —  сквозь плач послышался женский голос.
— Прекратите глумиться над человеком! — рванулся я в спальню. — Скотина, мужлан!
Картежник со свирепым выражением лица преградил мне путь.
— Стоять на месте! — крикнул он, скаля  крупные зубы. — Щас, как звездану промеж глаз. Вишь, эту игрушку.
Он хладнокровно навел на меня пистолет, и я понял, что этот тип на все способен. Ему человека застрелить — одно удовольствие. Я не стал испытывать судьбу. Хотя на мокрое дело они не пойдут. Это возможно, лишь, в крайнем случае, когда будут исчерпаны все способы бескровного воздействия: подкуп, компромат, шантаж. Поэтому у меня еще был резерв времени. "Что они предпримут дальше?" — пытался я постичь логику их  дальнейших  действий.
Через несколько минут из спальни вышел Артем. У меня не было сомнений, что это вымышленное имя. Видимо, блондинка все же не из их компании. Сутенер был зол и возбужден. Белки глаз налились кровью, как у быка, через щеку пролегли свежие кровоточащие царапины.
— Вот стерва, фотку испортила, — тяжело дыша, он вытер по-хомячьи пухлую щеку ладонью.— Не  далась, кошка дикая. Если бы она нам еще не пригодилась, то взял бы силой. Люблю строптивых телок, аж кровь  в  жилах закипает. От кайфа отказалась. Может, у нее с головой не в порядке?
Он достал из кармана носовой платок и вытер потное лицо. Взглянул на бурые пятна крови и пригрозил в приоткрытую дверь:
— Я тебе еще припомню  этот знак "нежности".
— Разреши мне, я не таких ломал и мял, — Картежник заискивающе заглянул в глаза Артема.
— Нет, остынь,— твердо ответил тот. — Мне летальный исход не нужен, чтобы без "мокрухи". Еще успеешь натешиться. Если не с ней, то с другими грелками.
—  Наше дело чистое, отвечать придется ему, как заказчику товара, — указал на меня Картежник.
— Придержи язык за зубами, —  огрызнулся Артем.
— Убирайтесь вон, скоты! — возмутился я. Противно было видеть их лоснящиеся, похотливо наглые морды.
— Не шуми, не шуми, — с нарочитым спокойствием отреагировал Артем. — Побереги нервные клетки. Говорят, они не восстанавливаются. Бабу он пожалел, праведник. Да они для того и созданы, чтобы по первому желанию доставлять нам кайф. Странный, ненормальный  мужик. Наверное, у тебя крыша  поехала...
Потом повернулся к Картежнику, все еще державшему меня на прицеле, и язвительно посетовал:
— Хозяин сердится. Загостились мы, пора и честь знать. Пойди и уничтожь наши "пальчики", чтобы не искушали его. Мы еще встретимся. Не обессудь, Евгений, ты сам этого захотел. Девочку не обижай. Пусть немного у тебя побудет, отдохнет после жаркой схватки. Разрешаю поразвлечься. Она тебя примет, клиент богатый. Шальные доллары захотела заработать, дура. Ха-ха!
Он сочно рассмеялся, куражась, очевидно, намекая на мой скромный достаток и жилище. Картежник вскоре возвратился из спальни.
— Окурки забрал? — спросил его Артем.
— Вот они, —  разжал широкую ладонь, рассчитывая на похвалу, сообщник. —Фужеры и бутылку  протер. Никакой хрен отпечатков не обнаружит. Коньячок  прихватил. Хватит с него остатка. Не шибко приветливым оказался, не научился гостей встречать.
— Молодец, кореш, — поощрительно произнес Артем. — Делаешь успехи, далеко пойдешь, если не остановят…
 — Выметайтесь со своей девицей!  Она мне и даром не нужна, — воспротивился я их намерениям оставить ее у меня, отмечая их предусмотрительность и осторожность. Видать, тертые калачи, все до деталей продумали, чтобы никаких следов и улик.
— Заказывал, пользуйся, — возразил главарь. Женщина с мольбой в глазах прошептала:
— Можно я останусь, боюсь их? Ее большие глаза с малахитовым цветом зрачков магически подействовали на меня и сердце оттаяло. Я молчаливо отвел взгляд.
 —Не буянь, побудь немного сиделкой. Успокоится и  щедро  тебя отблагодарит. Хоть до утра кувыркайтесь. Это для меня она недотрога,  — сквозь зубы процедил  Артем. Пощупал пальцами царапины и скривился. Затем пошарил глазами по комнате и остановил взгляд на телефонном аппарате.
— Сделай ему харакири, — приказал он сообщнику.
— Кому сделать? — не понял тот, имея меня в виду, глядя в упор и садистски радуясь. Картежник достал из кармана нож, нажал кнопку на рукоятке, из которой со щелчком вылетело узкое стальное лезвие. Он стоял напротив меня, изготовившись для молниеносного удара. Это состязание нервов длилось не более десяти секунд. Главарь сознательно выдерживал паузу, стараясь понять мою реакцию. Выдержу ли  испытание или обнаружу признаки трусости и замешательства. Мой мозг  работал четко. Сейчас им нет смысла кончать со мной, иначе бы я ощутил серьезность опасности. Я был спокоен. Это всего лишь инсценировка, имитация, или, как говорят между собой эти типы, проверка на вшивость. Кажется, я ее выдержал с честью.
— Кому харакири? —  специально заикаясь, переспросил Картежник.
—Телефону, шнуру, — поспешно, якобы разряжая ситуацию и опасаясь, что он ненароком меня прикончит, пояснил Артем.
Картежник, с готовностью подошел к тумбочке, на которой стоял телефонный аппарат, и коротким взмахом ножа отсек трубку. По злорадствующему выражению его лица я понял, что эта операция доставила ему удовольствие. Представил, с каким наслаждением он вонзил бы лезвие в тело человека. Играючи, нажимал на кнопку, то, пряча, то выбрасывая  острое лезвие. На его лице блуждала улыбка  идиота.
— Теперь порядок, — одобрил его действия главарь и резко бросил в мою сторону. — Советую не шуметь, ради твоей же пользы. Иначе загремишь в кичман по нескольким статьям Уголовного кодекса. Гуд бай.
Они  решительно прошли к входной двери и скрылись за ней. Послышался шум лифта. Сообщить в полицию, может, успеют блокировать квартал? Я машинально потянулся к телефонной трубке и остановился на полпути, глядя на свесившийся с тумбочки обрывок шнура (мобильные телефоны в ту пору были редкостью). Можно было воспользоваться телефоном соседей, но у меня не было малейшего желания впутывать их в эту историю. Да и предупреждение Артема действовало отрезвляюще. После мгновенного анализа  пришел к выводу, что ситуация складывается не в мою пользу. Прибытие милиции только усугубило бы мое положение, поставило в недвусмысленную ситуацию. Надо поскорее избавиться от женщины. Почему ее не слышно? Смутное подозрение закралось в мое сознание.


7. Юная  блондинка


Я вошел в спальную. Первое желание —  выставить женщину за порог, чтобы никаких улик в квартире. Но когда увидел ее, вспышка гнева прошла, уступив место сочувствию. Явно уставшая, она прилегла  на диване. Золотые нити волос веером разметались на хрупких плечах. Глаза были полузакрыты, блузка разорвана, беспомощные руки скрещены на груди, влажные губы искусаны.. Черт подери, кажется, я влип. Они инсценировал изнасилование. Надо быстрее привести ее в чувство и скрыть следы насилия. Так вот почему она просила не мучить ее. Слегка постанывая, беспомощная  женщина находилась в каком-то полубессознательном состоянии.
— Очнись, не спи, здесь не ночлежка,— осторожно встряхнул  ее за теплые плечи. Вряд ли она сознательно пошла на уготованную ей роль. Скорее всего, женщина оказалась заложницей их коварного замысла.
— Пить, дайте что-нибудь пить, —  попросила она слабым голосом, глядя, будто сквозь меня.
Опять смутил ее знакомый облик. Я принес  стакан воды, она жадно прильнула к нему пылающими губами. Ей было трудно поднять голову, и я придержал ладонью ее затылок, ощутив пальцами шелковистость мягких волос. Женщина поблагодарила тоскливым испуганным взглядом и стыдливо опустила взор.
— Простите, — слабо прошептала она. — Эти подлецы, специально все подстроили. Я это сразу поняла, как только вы вошли. Немного приду в себя и заявлю в милицию  о  насильниках, отморозках...
И смущенно  запахнула  на груди края  блузки.
— В  полицию звонить не следует, ославят, опозорят, —  возразил я. — Вам надо срочно привести себя в порядок. И, пожалуйста, соберите свои  вещи.
Я указал взглядом на  лежавшие на полу ажурные черного цвета  колготки. Она потянулась к ним тонкой рукой. Я подметил, на пальцах ни одного колечка, значит, в роскоши не купается.
— Как вас зовут?
—  Снежана Ларцева, —  прошептала она, на бледном лице вспыхнул румянец.
—  Редкое имя, но, пожалуй, оно очень  вам подходит. Снежана. Что-то от снега, подснежника, чистоты и нежности. Снежинка.
Она робко улыбнулась, одарив меня теплотой зрачков.
— Значит, начинающая. Из чувства любопытства польстилась на запретный плод?
Девушка,  стыдливо опустив голову, спрятав лицо за локонами, промолчала. Я стремился  больше узнать о ней и сутенерах, пока еще было время.
— Доверчивая и  наивная. Вы их знаете?
— Один назвался Артемом, а второй всю дорогу молчал.
—  Где они вас сняли?
— Возле ресторана "Меридиан", что в микрорайоне Марат.
— Успела вкусить райское яблочко? — наконец я отважился на волновавший меня вопрос
 — Нет, я отбилась, они решили не портить «товарный вид» Все произошло совершенно нелепо, случайно.
  Ее ответ, не знаю почему, но меня обрадовал. Девушка с характером, строптивая, но не с теми спуталась.  Я вышел из комнаты, давая возможность женщине привести себя в порядок. Огляделся в прихожей и остановил взгляд на своем "дипломате". Один замочек был отщелкнут. Открыл крышку, диктофона не было. Какая непростительная оплошность! Подвела излишняя самонадеянность. Эх, надо было аппарат оставить в кабинете, тогда бы им не завладели бандиты. А без диктофона я, как без рук, ведь отвык от ручки и блокнота.
В этот момент раздался звонок. Ну вот, мое предположение подтвердилось, подумал я. Завидная оперативность. Подошел к двери, за которой слышался нетерпеливый топот.
— Откройте, полиция! — прозвучал  угрожающе-требовательный голос.
Я не торопился, размышляя о женщине и пикантной ситуации. Следовало выждать, чтобы Ларцева успела обрести приличный вид.
— Открывайте, иначе кувалдой взломаем! — сурово прозвучало, в дверь настойчиво постучали. «А ведь действительно, могут разнести дверь кувалдой», — подумал я и отворил —  на пороге стояли двое мужчин. Один из них в форме старшины полиции.
— Оперуполномоченный угрозыска господин капитан Савелий Ильич Михно, — представился тот, что в штатском.
— По какому случаю? — заслонил я проход в прихожую. — В ваших услугах не нуждаюсь. Отбой, ложный вызов.
— Зато у нас есть вопросы, гражданин Смоляков, любитель острых приключений и ощущений, —  явно злорадствуя, надвинулся капитан.
— Почему так официально? Откуда вам известна моя фамилия? — заподозрил я признаки провокации.
—Так положено, — холодно ответил оперативник. — А насчет фамилии, список квартиросъемщиков в подъезде.
Да, в находчивости ему не откажешь. Я спросил прямо в лоб:
—Чем  я обязан, столь позднему визиту?
— Поступило сообщение, что в вашей квартире, превращенной в притон, совершено преступление, насилие над женщиной.
— Вас дезинформировали, —  возразил  и для убедительности пояснил. — Ввели в заблуждение.
— Я обязан проверить. Такой порядок, — настаивал Михно, пытаясь пройти в комнату.
— По какому праву? —  придержал я его за рукав, повысив голос. —  У вас есть ордер на обыск? Предъявите его, пожалуйста. Вам  должно быть известно о неприкосновенности жилья и личной жизни гражданина?
Капитан, видимо, не ожидал такого оборота, стушевался. Остановился в замешательстве.
— Вы не одни? —  спросил он, услышав шорох в спальне.
— Какое это имеет значение?
— Да, конечно,  ваше личное дело, каждый развлекается, как может, но в рамках закона, —  согласился Савелий. — Позвольте мне воспользоваться вашим телефоном, чтобы дать "отбой" группе захвата.
— Но... у старшины есть рация, —  указал я взглядом на висевшую на боку милиционера портативную радиостанцию.
Офицер  уже прошел к тумбочке и поднял трубку с обрезком шнура.
—На радиотелефон не похож, — офицер улыбнулся, повертел трубку в руке. —Получается, как в песне Роксаны Бабаян: "отключили телефон в темной комнате".
Он устремил взгляд в спальную, и я понял, для чего ему понадобился повод с телефоном.
— О, да ты здесь не один, — увидел он за стеклянной дверью женщину. — Нехорошо прятаться. Давай знакомиться. Смоляков, представьте свою подружку для интимных утех.
— Она здесь оказалась совершенно случайно, — ответил я.
—Мг, случайно? Свежо предание, да верится с трудом, — язвительно заметил он и достал из кожаной папки брошюру. На ее обложке я прочитал «Уголовный кодекс Российской Федерации». Савелий перелистал несколько страниц, нашел закладку (заранее подготовил) и, добавив в голос металла, произнес:
— Статья 131. Изнасилование…
— Мог бы за время службы выучить назубок, — упрекнул я
— Смирно! Не перебивай, — огрызнулся он и продолжил:
«Пункт первый. Изнасилование, то есть половое сношение с применением насилия или с угрозой его применения к потерпевшей или к другим лицам либо с использованием беспомощного состояния потерпевшей, — наказывается лишением свободы на срок от трех до шести лет».
Пристально взирая, то на меня, то на Ларцеву, самодовольно заявил:
—Жаль, что срок наказания невелик, прежде давали до восьми лет. Но тем, кто по этой статье попадает в колонию, особенно педофилам, не позавидуешь. На зоне их превращают в «петухов». Лишь немногим удается выжить до окончания срока. Возвращаются психопатами, моральными уродами.  Очень «завидная» перспектива?
— Капитан, к чему этот ликбез?
— Не просто капитан, а господин капитан, — велел Савелий.
— Много чести, может, прикажите гвардии капитаном величать?
— К сожалению, в полиции гвардейцев нет, а звучало бы гордо и красиво, — ответил он. — Понял, что тебе светит за глумление над женщиной?
— Содержание Уголовного кодекса мне известно.
— Еще бы, — ухмыльнулся он. — По твоим судебным очеркам в газете знаю, что набил лапу на этой теме. Откуда бы черпал материалы, если бы не сотрудники полиции. Мы день и ночь пашем, как проклятые, подставляем себя под бандитские пули и ножи. Каждый миг помним: или грудь в крестах, или голова в кустах? А ты, не мозоля рук, ничем не рискуя, сливки снимаешь. Мне бы такую непыльную работку.
—Не завидуй, сдай пистолет и берись за перо, — предложил я. — Поглядим, какой не на словах, а на деле мастак. Наверное, примитивные протоколы с  грамматическими ошибками в пишешь.
  — Поговори  еще. Не все мартовскому коту масленица, — осадил он. — Пробил час и тебя кто-то из репортеров охотно «прославит». Твой шеф Лубок по приказу моего начальника Реброва без проблем опубликует. Забавная будет потеха. Как говорят: от тюрьмы и от сумы не зарекайся…
— Не дождешься. Потуги тщетны, изнасилования не было.
— Как это не было? Почему твоя  грелка, растрепанная с распухшими губами? — удивился капитан. — Почему?
—По кочану! — сорвалось у меня с губ. — Следите за речью, не грелка, а женщина.
—Не умничай, — проворчал Михно. — В отделе, как шелковые,  все выложите  начистоту. Не таким быкам и перцам рога обламывал. Если этой гражданке  меньше восемнадцати лет, то тебя ждут большие неприятности за растление лица, не достигшего совершеннолетия. Загремишь на нары…
Савелий снова заглянул в брошюру и прочитал:
« …на срок от восьми до пятнадцати лет с лишением права занимать определенные должности или заниматься определенной деятельностью на срок до двадцати лет»… Давай шевелись, живо на выход!
Он бесцеремонно грубо схватил Ларцеву за локоть.
— Оставьте Снежану в покое, —  потребовал я, чувствуя, что начинают сбываться мои худшие предположения. — Она моя гостья, и вам  до нее нет никакого дела.
— Гостья, говоришь? Разве с гостьями интеллигентные люди так поступают? — обрушил он залп вопросов, на которые я не мог дать вразумительных ответов.
—Капитан, я вам потом все объясню, — попытался остановить его рвение. Почувствовав мою  уязвимость, он пошел напролом.
— Напоминаю, что я при исполнении. Обязан установить личность этой гражданки, — голосом, не допускающим возражений, осадил он меня. — Может, она в розыске по подозрению в преступлении или заражена сифилисом? Кто она вам? Жена,  сестра или любовница?
Я молчал, соображая, как с меньшими потерями выйти из ситуации, не навредив ни себе, ни ей.
—  Предъявите документы! — потребовал он у Ларцевой.
Она беспомощно опустила руки, полагаясь на мою находчивость.
— Вы превышаете свои полномочия, — вступился я за женщину, не ожидавшую такого поворота событий.
— Знаю, что делаю. Не мешайте, —  и обернулся к старшине. — По–моему, есть признаки состава преступления. Надо оформить направление на судмедэкспертизу.
— Основанием для этого должно быть ее заявление! — вспылил я, хорошо зная, что он пытается мне инкриминировать. Ведь, если ее признают потерпевшей, то мне отведут роль сексуального насильника. Не важно, что потом обвинения будут отклонены и сняты, но скандала избежать не удастся. Тот, кто оправдывается, в глазах обывателя уже наполовину виноват. Как я впоследствии объясню Валентине, почему в квартире оказалась чужая женщина? Эти проблемы загоняли меня в тупик, и я с опозданием услышал ответ оперативника угро:
— Будет заявление,  напишет, не впервой.  Я умею уговаривать, даже самых капризных и упрямых истеричек. А сейчас прошу, гражданка Ларцева, проехать с нами в отдел милиции.
— Зачем? Мне ничего от вас не надо, —  заупрямилась  Снежана.
— Так положено. Чистая формальность, — заявил капитан. — А вы, Смоляков, пока свободны, из дома и города не отлучайтесь.
— Я, что же на подписке о невыезде?
— Догадливый. Ты — подозреваемый и помни, что в отличие от твоей  непыльной работки, моя  служба и опасна, и трудна.
—  Поеду с вами в отдел.
— Вызовем, когда потребуешься. Долго ждать не придется, а пока подумай о своей  подмоченной репутацией,— властно произнес Савелий. Его ответ меня насторожил. Мало ли что под их диктовку наговорит испуганная женщина. Запутается в показаниях и окончательно все испортит. Коль так обернулось дело, я должен до конца испить сию чашу.
— Нет, капитан, этот номер  не пройдет. Знаю, что нахимичите с показаниями. Еду в отдел, — увязался  за ними. — Кто вам сообщил о якобы совершенном преступлении? Соседи никакого беспокойства не проявляли.
— Вам необязательно знать, кто? — резко, с чувством недовольства оборвал он. — Что касается "якобы", ответ даст судмедэкспертиза.
— Если соседи не обращались, то значит,  сами сутенеры и навели тень на плетень, чтобы меня и Ларцеву оставить наедине и опорочить, — двинул я версию. — Возбудите против них дело по статье 220 УК РФ за сутенерство, принуждение женщины к занятию проституцией. За точность цитирования не ручаюсь. Проверьте, кодекс у вас под рукой.
— Проверим, — охотно согласился он, отыскав в брошюре  статью  220, прочитал:
 «Сутенерство. Побуждение или склонение к проституции, либо содействие проституции, либо получение выгоды вследствие занятия проституцией другим лицом наказываются штрафом в размере от 200 до 800 условных единиц или лишением свободы на срок от 2 до 5 лет. Те же действия: а) совершенные организованной преступной группой или преступной организацией; b) повлекшие тяжкие последствия, наказываются лишением свободы на срок от 4 до 7 лет».
 Оглядев квартиру, с недоумением  произнес:
— Против каких сутенеров ты предлагаешь возбудить дело? Кроме тебя и этой девицы никого нет.
— Сутенеров я выставил за порог, они скрылись.
— Надо было дождаться полиции, а не заниматься самоуправством, — попенял капитан. — Подозреваемых нет, значит, нет оснований для расследования.
Все же моя настойчивость увенчалась успехом, Михно, скрепя сердце, согласился подвезти меня в отдел. Уже сидя в  УАЗе, мчащемся по ночному городу, я с тупой обреченностью осознал, что избежать скандала, кажется, не удастся. Вдруг меня осенила мысль, вспомнил, где впервые увидел Снежану. В том странном сне. Она — точная копия  блондинки с пшенично–золотистыми волосами, заманившей меня в каменный склеп. Сейчас она сидела рядом со мной, тихая и покорная. Проникший через окно машины свет вычертил ее нежный профиль. Хватит ли ей стойкости выдержать допрос и не подставить меня? Ведь цель задуманной акции состояла именно в том, чтобы скомпрометировать меня в глазах общественности, сломать морально, изгнать из редакции газеты. Мне не хватило времени проинструктировать ее, а сейчас это сделать невозможно. Поэтому оставалось полагаться на ее сообразительность и порядочность.
От этого зависела моя участь: то ли будет сфабриковано дело, то ли инцидент ограничится мелкими неприятностями. Незаметно нащупал ее теплую ладонь и мягко пожал. В ответ ощутил доверчивое пожатие ее тонких пальцев. Кажется, Ларцева меня поняла, и это придало уверенность. Женщина, почувствовав дружеское участие, приникла к моему плечу, и я уловил тонкий волнующий запах духов, теплоту ее дыхания. За три недели отсутствия Валентины я истосковался по женской ласке, и близкое соседство очаровательной блондинки остро напомнило об этом.
— Что ты липнешь к нему?! — грубый окрик управлявшего машиной старшины, наблюдавшего в зеркальце, заставил женщину вздрогнуть. — Поди, не натешилась всласть. Баба, что кошка, приласкай и она твоя...
Снежана испуганно взглянула на меня и немного отодвинулась.
— Ведите себя прилично, — я одернул  грубияна. — Это для вас еще Владимиром Ильичем  сказано: "за законность надо бороться культурно".
— Шибко грамотный, теперь Ильич для нас не указ, другие вожди командуют парадом,— ухмыльнулся доселе молчавший Савелий, явно поощрявший грубость старшины. — Посмотрим, что вы, голубки, в отделе запоете. Аморалка, блуд в частном притоне — уголовно наказуемое деяние...
В его голосе я уловил угрожающие нотки, и это заставило меня мобилизоваться, сосредоточиться перед предстоящим испытанием. Правда, у меня был резервный вариант — обратиться за помощью к знакомому капитану из угрозыска Василию Николаевичу Белозерцеву. Он нередко снабжал меня материалами для судебных очерков. Они с интересом воспринимались читателями. Пока же я мог рассчитывать лишь на собственные силы и солидарность  неожиданной спутницы.


8. Поиск  компромата


Управление внутренних дел находилось в центральной части города. На освещенной улице в полночь было пустынно. Лишь кое-где в тени домов и узких улочек уединялись парочки влюбленных. УАЗ остановился перед фасадом старого кирпичного здания. Когда Снежана выходила из авто, Михно ей «помог», грубо толкнул в спину. Девушка едва удержалась на ногах. Он скосил глаза в мою сторону, ожидая реакции.
— Аккуратнее,  не дрова грузишь, — хмуро заметил я.
— Вот ты и сдал себя с потрохами, — обрадовался он. — А ведь клялся, что между вами ничего не было. От  прелестей этой девицы, даже импотент не сможет отказаться, слюни пустит.
— Не меряй всех на один аршин, — ответил я. — Не все мужики похотливые самцы. Человек тем и отличается от животного, что способен чувства, желания и другие инстинкты сдерживать разумом.
— Поговори мне еще, отправлю не только дрова грузить, но и лес валить туда, где Макар телят не пас, — пригрозил капитан. — Спесь, как ветром,  сдует.
— Для путевки на лесоповал нет оснований, — усмехнулся я его самоуверенности. Капитан насупился, осознав зыбкость своих аргументов.
В  сопровождении Савелия и старшины мы с Ларцевой вошли в фойе, разделенное перегородкой, за которой разместилась дежурная часть. Сквозь не занавешенное шторами стекло был виден пульт оперативной связи с сигнальными  лампочками и разноцветными кнопками. В гнездах покоились телефонные трубки.
За пультом сидел седоватый майор, а рядом помощник — сержант. При виде нас он поднял голову и через переговорное устройство спросил у Михно:
— Управился, капитан? Успел застукать на горячем?
— Да, порядок. Тепленьких взяли. Коньячком забавлялись и кое-чем другим, — с намеком, куражась, доложил капитан. —  Все плачут, что жизнь плохая. Мы с тобой, майор, можем себе позволить коньяк, довольствуемся спиртом и дешевой водкой или самогоном?
— Нет, не можем, — вздохнул тот. — Разве, что по большим праздникам или в День работника внутренних дел.
Окинул пристально-похотливым взглядом Ларцеву и заметил:
— Видать, начинающая «бабочка»»,  еще свеженькая, незатасканная. Раньше в поле зрения не попадала.
— Майор, вы, прежде, чем вешать ярлыки, оскорблять женщину,  разберитесь в этой провокации, — прервал я их развлекательный диалог. — Полагаю, что вам не надо напоминать о презумпции невиновности. Не присваивайте себе функции суда.
— Продвинутый клиент, нынче все грамотеи, норовят командовать парадом. Юристов и экономистов расплодилось, хоть всех святых выноси, — недовольно пробурчал оперативный дежурный. — Не успеем прижучить, сразу за презумпцию невиновности хватаются, как за соломинку. А то, что притон в квартире устроил, так это детские шалости. Между прочим, в УК есть статья об ответственности за содержание притонов и сводничество. За эту шалость полагается до трех лет лишения свободы. Вот те и презумпция... Загремишь  в  СИЗО, а потом  в ИТК на нары под фанфары…
Майор был явно доволен собой, полагая; что сразил меня наповал своей эрудицией.
— Статью 241  за содержание притона, хотите присобачить, — съязвил я. — И тогда мне крышка,  лет на пять отправите за «колючку». А вам звания, ордена и медали за задержание особо опасного преступника, сексуального маньяка.
—Не исключено, поэтому, гражданин Смоляков, молите Бога, чтобы  судмедэкспертиза не подтвердила факт изнасилования, да партнерша не раскололась, —посчитав диалог исчерпанным, майор отключил переговорное устройство.
Вот и обменялись любезностями. Все-таки что им от меня надо? Ведь оснований для задержания никаких, по сути, я сам напросился. Опасался, что они заставят Ларцеву подписать компрометирующие меня бумаги. Такая перспектива меня угнетала. Особенно после того, как обнаружил пропажу диктофона. Запись при определенных обстоятельствах может быть использована и против меня.
—Майор-р!, — из недр дежурной части послышались ослабленный перегородкой истеричный крик и глухие настойчивые удары в металлическую дверь. Наверное, предположил я, кто-то беснуется в комнате для задержанных граждан, бомжей, называемой для краткости обезьянником. В таких комнатах при дежурных частях содержатся до выяснения обстоятельств и оформления документов, протоколов доставляемые экипажами патрульно-постовой службы правонарушители. Нередко они фотографируют и снимают отпечатки пальцев для картотеки, пополняя банк данных дактилоскопии.
Знание некоторых полицейских секретов позволяло мне сохранять уверенность. Снежана выглядела несколько подавленно и растерянно. Она стояла у зарешеченного окна, полагаясь на судьбу и на милость суровых блюстителей. Молодая и красивая. Черт ее дернул связаться с насильниками. Чужая душа — потемки. Может, ее кто- то в юности совратил, надругался, ведь с этого все и начинается.  Каждый зарабатывает, как может. Я ей не судья.
Чтобы как-то подбодрить, улыбнулся, и она ответила доверчивой улыбкой. Расслабилась, словно стряхнула с себя оцепенение. Важно, чтобы она быстрее адаптировалась в этой казенной обстановке и не ведала страха. Ведь самое большее, что ей угрожает, так это штраф и постановка на учет по подозрению в проституции.  А вот  факт торговли телом, чтобы были основания для возбуждения уголовного дела по статье 241 УК,  требует доказательства.  Одного эпизода мало. По глупости ни за что, ни про что влипла, да и мне не просто будет выпутаться.
Капитан Михно, оставив нас на попечение старшины, исчез где-то в недрах здания. Может, консультируется. Намеренно не торопится, доводит нас до кондиции, до панического состояния. Только напрасны старания, Ларцева, похоже, освоилась.
— Врача-а, доктора! —  опять донесся визгливый голос и дребезжащий стук. Майор направил помощника разобраться, в чем дело. Вскоре сержант, рыжеусый парень, в щегольски надвинутой на лоб фуражке с красным околышем и кокардой возвратился и доложил майору. Переговорное устройство оказалось включенным, и я услышал разговор.
—Этот хмырь–токсикоман, которого привезли с дискотеки, вскрыл себе вены лезвием, — сообщил сержант. — Под каблуком туфли, зараза, прятал. Все стены кровью вымазал.
— Ничего, завтра заставим забелить, —  спокойно произнес майор. Наверное, в его практике это был не первый случай.
— Просит вызвать "скорую",—  продолжил рыжеусый.
— Как он? Много крови вышло?
— Ничего, балдеет.
— Ну, давай, вызывай, а то дуба даст, — велел майор сержанту. Наконец послышались шаги на лестнице, и появился Савелий.
— Более трех часов без официального предъявления обвинения не имеете права задерживать граждан, —  напомнил я ему.
—Вас никто не задерживает, гражданин Смоляков,— возразил оперуполномоченный. — Свободны. Можете идти на все четыре стороны.
— Я имею в виду Снежану Ларцеву.
— Вы, что, муж, брат или ее адвокат? Какая трогательная забота о «ночной  бабочке», —  капитан изобразил на лице удивление.
— Я — заинтересованное в ситуации лицо.
Мое упорство передалось блондинке. Она плотно сжала капризные губы, а прежние зеленовато-голубые глаза приобрели серо-стальной оттенок. Я удивился своему неожиданному открытию. Глаза  меняли свой цвет в зависимости от настроения их обладательницы: от зеленовато-голубых и бирюзовых до серых. Феноменально. У моей Валентины был неизменно злато-карий  цвет зрачков, в каком бы расположении духа она ни пребывала. Блондинка собралась, как пружина, готовая к самым каверзным вопросам блюстителя.
— Гражданин Смоляков, — выразил он крайнюю степень осуждения. — Вы свободны, не мешайте вести дознание. Ваше присутствие неуместно. Если потребуется, вызову вас повесткой. Упрямство может выйти боком.
—Начнем с досмотра  личных вещей и документов, гражданка... — капитан запнулся, надеясь из ее уст услышать фамилию.
Выдержав паузу под строгим взглядом офицера, она  произнесла:
— Ларцева Снежана Павловна.
— Документы, живо на стол!?
— Нет. С собой не ношу.
— Придется проверять вашу личность через паспортный отдел, — строго произнес он и приказал старшине. —  Запиши ее анкетные данные и адрес. Срочно проверь по ИЦ УВД.
 Старшина записал исходные данные Ларцевой и ушел в дежурную часть. Вскоре там заработал телетайп.
— Покажите содержимое вашей  сумочки, — велел Михно.
Она вопрошающе взглянула на меня. Я ободряюще кивнул головой, понимая, что в данном случае упорствовать бесполезно. Ларцева нехотя подала сумочку капитану. Он вытряхнул ее содержимое на стол: косметичка, флакон духов, низка янтарных бус, 650 рублей. Слава Богу, она догадалась спрятать в квартире, наверное, под диваном, разорванную блузку, иначе бы у капитана возникла масса подозрительных вопросов. Я полагал, что до требований раздеться дело не дойдет. Существуют же нормы приличия, мужской порядочности и уважения женского достоинства и неприкосновенности. Хотя, попробуй, узнай, какие у них на сей счет приказы и инструкции. Мне было известно, что в медвытрезвителе женщин заставляют раздеваться до нижнего белья. Но в данном случае, Снежана не дает никакого повода для подобных действий, ведет себя сдержанно и скромно без бурных эмоций. Я вел себя тихо, ничем не напоминая о своем присутствии, но и не желая оказаться отстраненным. Странно было, что он допрашивал Ларцеву в моем присутствии. Опасался  только одного: ее могут поместить в обезьянник, где стены перемазаны кровью, и это сломит волю женщины. Поэтому твердо решил быть с ней до конца, если даже остаток ночи придется провести в фойе. Главное, чтобы она не чувствовала себя одинокой, знала, что я рядом, не оставил ее на произвол.
Савелий записал содержимое дамской сумочки в протокол.
— Сколько берешь за услуги?
Ларцева благоразумно промолчала, а он оценивающе, словно на торгах, изучал ее красивое лицо, высокую грудь, обтянутую сиренево–фиолетовым мохеровым свитером. Скользнул взглядом вниз, но стол, заслонял тонкую талию, округлые бедра и стройные ноги.
— Скряга, жмот твой клиент. Пожалел на такую красотку, — осуждающе произнес капитан. — При твоих данных валюту можно грести лопатой. Но учти: попадешься — загремишь  на нары.
— Обойдусь без советчиков, — решительно ответила она. Михно снова напустил на себя строгость.
На все его вопросы отвечала однозначно: нет.
Он составил протокол, подал ей лист, ручку и вкрадчиво-льстиво велел:
— Пиши так,  «с моих слов записано верно, мною прочитано» и подпишись.
Капитан надеялся, благодаря мягкому тону усыпит бдительность и женщина охотно выполнит его просьбу и распишется.  Но Снежана проявила осторожность и сообразительность. Прежде, чем оставить автограф, решила прочитать содержимое протокола. По мере чтения на ее лице выразилось недоумение.
—Подписывай, подписывай, — поторопил Михно.
—О том, что гражданин Смоляков обманом заманил меня в свою квартиру, напоил коньяком, а затем изнасиловал. Это ложь, клевета, я об этом не говорила,— густо покраснев, возмутилась девушка, возвратила протокол. — Подписывать не буду.
— Не будешь? Пожалела своего клиента. Не за что не поверю, чтобы мужик и баба, будучи наедине, не захотели попробовать друг друга. Смолякову до импотенции еще очень далеко. Не сомневаюсь, что ваша встреча не обошлась бы без секса. Если не поставишь подпись, то придется составить протокол о занятии проституцией и сообщить об этом на работу для разбора на товарищеском суде, — пригрозил он.
— Капитан, вы злоупотребляете своим служебным положением, фальсифицируете факты и грубо шантажируете, — подал я голос.
— Молчи, не вмешивайся! — огрызнулся он. — Или хочешь схлопотать пятнадцать суток за нарушение общественного порядка? Так за этим дело не станет.
Он снова обернулся к Ларцевой и продолжил прессовать:
—Не советую проявлять строптивость. Если не подпишешь протокол, то ночь проведешь в клоповнике  в компании с голодными самцами, — наткнувшись на ее упорство, нервно заявил  Михно.
Когда он с мрачным выражением лица вместе с Ларцевой  вышел из кабинета я предупредил:
— Капитан, у меня есть основания обратиться в прокуратуру.
— Обращайся, — небрежно бросил он, намекая на влиятельного покровителя. «А ведь этот беспринципный тип не шутит, — подумал я, представить, что Снежана может оказаться в камере сексуально озабоченных мерзавцев, которые ради удовольствия ее не пощадят. Уже готов был  к самому худшему, но развязка произошла совершенно  неожиданно.
Послышался сигнал сирены, у здания полиции взвизгнули тормоза. В фойе появились врач–долговязый мужчина в очках и со стетоскопом на груди и стройная, миловидная  медсестра.
— Здрасте. Кому нужна помощь? — обратился врач к  капитану. Медсестра замерла на месте.
— Снежана, доченька, почему ты здесь, что случилось? Я тебя весь вечер разыскиваю, — подошла она к Ларцевой.
— Мамочка,  не спрашивай, — дочь потупила взор. —  Дома все подробно объясню. Небольшое приключение. Правда, капитан?
Она кокетливо улыбнулась офицеру, и тот замешкался от неожиданности. У него хватило ума не вдаваться в подробности. Возможно, Ларцева обезоружила его своей обворожительной улыбкой.
— Собирайся, сейчас поедем, — медсестра скользнула взглядом по рассыпанным на столе вещам и последовала за врачом в дежурную часть. Снежана поспешно сгребла вещи в  сумку. Озабоченный Савелий молчаливо  наблюдал за ее сборами, потом выписал повестку.
— Завтра жду вас в восемь часов. Продолжим беседу тет-а-тет, — и строго добавил. —  Не вздумайте уклоняться. Вынужден буду в принудительном порядке прислать наряд полиции.
Потом обернулся и, словно впервые увидел меня, спросил:
— Смоляков, вы еще здесь?
— Да, здесь! —  твердо произнес я. —  Женщин в беде не оставляют.
—  Возомнил себя рыцарем без страха и упрека? —  усмехнулся он.
 — Ты тоже прозрел, — не остался я в долгу.
— Спокойной ночи, — вежливо пожелал капитан и удалился вглубь полуосвещенного здания.
—  Вы магически влияете на людей, — подарил я ей комплимент. —  Но вас, кажется, дома ждут неприятности?
— Переживем, —  обреченно вздохнула Снежана и призналась. — Если бы вас не было рядом, то, наверное, от страха померла.
 — Вы — умница, держались достойно, — с пробившейся в голосе нежностью возразил я. — Полно на себя наговаривать. И бросьте пагубное ремесло. Оно до добра не доведет. Такая очаровательная женщина. Да вам цены нет, чтобы с этого дня никаких панелей.
Она заметно погрустнела,  прикусила губу.
— Снежинка, обязательно позвони в любое время суток. Я должен знать, о чем будет говорить с тобой капитан. Будь с ним  осторожнее, не вдавайся в подробности, все отрицай.
На  клочке бумаги я  записал номер своего домашнего телефона, служебный утаил. Улучив момент, вложил клочок в ее теплую маленькую  ладонь  и  искренне  прошептал:
— Мне очень приятно будет услышать твой голос.
— Правда? — она повеселела, глаза приобрели зеленовато-голубой цвет. — Мне так больно и одиноко. Верно, говорят: не родись красивой, а родись счастливой. Ведь красота мимолетна, облетит, как с яблонь цвет.
— Придет еще к тебе счастье, только будь осторожна, — утешил ее. В этот момент из дежурной части вышли врач и медсестра, перевязавшая раны токсикоману. Я едва успел отпустить теплую ладонь Ларцевой.
— Вы тоже сотрудник полиции? — с недоверием спросила меня ее мать, стройная, миловидная, бальзаковского возраста.
— Нет, дружинник, — солгал  и густо покраснел.
— Дружинники, полиция, а хулиганье прохода не дает, — посетовала женщина. — Время убили на перевязку, а в этот момент у кого–нибудь может случиться, инфаркт, инсульт или сердечный приступ. Невозможно успеть  повсюду: ни машин, ни бензина, да и лекарства – дефицит...
Она безнадежно махнула рукой и обернулась к дочери:
— Пошли, уже поздно. Носит тебя нелегкая. Что это у тебя с губами?
— Обветрились.
Проводил их до самой машины. Снежана украдкой подарила мне свою очаровательную улыбку и "скорая помощь" умчалась в ночь. Не все так плохо в этом мире, если не считать похищенного диктофона с ценными записями. Дай Бог, чтобы это были первые и единственные потери в борьбе за правду и справедливость.
Вышел на улицу, поймал одинокое такси и далеко за полночь добрался до своего  дома с редко светящимися  окнами.

9. Вызов на "ковер"

—Зайди, есть разговор, — на следующее утро по селектору вызвал меня Лазарь Яковлевич. В его голосе прозвучали жесткие повелительные нотки. Опять будет тянуть волынку со статьей, подумал я, поднимаясь к нему в кабинет.
— Дождались, на тебя поступила негативная информация, — сообщил он, едва я переступил порог. Обычная улыбка была стерта с его лица, но под суровой личиной угадывалось внутреннее ликование. Он словно говорил: "Вот и достал я тебя, не отвертишься, придется отвечать, как на духу".
— Десять минут назад позвонил начальник полиции господин полковник Ребров, — чуть помедлив, внимательно рассматривая меня, словно увидел впервые, продолжал Лубок. — Тебя застали в собственной квартире в весьма пикантной ситуации с чужой женщиной. У нее обнаружены признаки насилия. Чем ты объяснишь этот факт?
— Обойдусь без объяснений.
— Чего-чего, а этого я от тебя не ожидал. Ты слыл прекрасным семьянином и вдруг такое? Как руководитель (он подчеркнул это слово)  обязан оперативно  отреагировать. Поверь, мне это не доставляет удовольствия, но таков мой служебный долг. Только бабника не хватает в нашем творческом коллективе. На всех совещания, заседаниях будут в хвост и гриву костерить. Зачем мне публичная порка, неприятности за чужие грехи?
— Отношения с женщиной мое сугубо личное дело, — четко произнес я. — Это никого не касается.
— Мне, конечно, безразлично, с кем ты, кроме супруги,  спишь, — смягчил он тон. — Но пойми, что дело дошло до полиции. По городу поползут слухи. Авторитет газеты окажется под угрозой. Зачем нам такие проблемы? С такой политикой снисходительности и попустительства к аморалке мы потеряем читателей, скатимся до заурядной многотиражки.
— О своей чести как-нибудь сам позабочусь, — остановил я нравоучительную тираду. — Авторитет газеты, давайте не будем лукавить, зависит от бойцовских качеств редактора и сотрудников, обостренного чувства справедливости и принципиальности. Главное, чтобы острые материалы не прятались под сукно.
— Ты явно преувеличиваешь, — посетовал Лубок. — С женщинами будь аккуратнее,  чтобы без скандалов и истерик. Гулящие бабы многим мужикам, знаменитостям, не чета тебе, карьеру испортили. Поверь, у меня нет желания делать решительные оргвыводы, но я буду вынужден принимать меры.
В этот момент в кабинет заглянул заведующий отделом промышленности с пухлыми, как у хомяка, щеками и глазами навыкате, известный своими лакейскими манерами и доносительством на строптивых сотрудников. Заметив меня, быстро ретировался. Очередную "новость" нес, да я помешал.
Стоически выдержал намек насчет оргвыводов, зная о недавней сценке, в которой Лазарь Яковлевич предстал в амплуа сутенера. Однажды в редакцию, будучи навеселе, забрели двое партийные бонз. Он завел их в один из просторных кабинетов, где находились молодые сотрудницы.
— Поглядите, какие у нас девочки, — стал лебезить перед начальниками, словно предлагая живой товар на выбор, позабыв о такте и нормах приличия. Двое из четырех девушек, оскорбленные такой презентацией, вышли из кабинета. Незамужним дамам она пришлась по нраву. А может, они решили не огорчать, не ставить в неудобное положение своего шефа, что для них было бы чревато неприятностями. Поэтому, зная цену моралисту, я совершенно спокойно отреагировал на замечание по поводу женщин и оргвыводов. Лубок, заметив мое безучастное отношение к его наставлениям, вздохнул и сочувственно предложил:
— Ох, не вовремя ты с этим "Особняком у моря". Носишься с ним, как дурень со ступой. Сейчас этим никого не удивишь. Нувориши возводят многоэтажные дворцы, виллы, коттеджи площадью от пятисот до тысячи и более квадратных метров. Причем в заповедных местах и с них, как с гуся вода…Пойми, сейчас не время размахивать шашкой. Кавалерийские лобовые атаки, наскоки — анахронизм истории.
— Пусть возводят замки, дворцы, но не за казенный счет, — возразил я. — Казнокрадство, коррупция для чиновников из порока превратились в достоинство и доблесть, за которые еще вручают ордена, медали, присваивают звания заслуженных и народных. Наверное, за то, что ловко манипулируя законами, находя лазейки, под дымовой завесой тотальной приватизации ограбили народ. Недаром эту аферу с ваучерами называют прихватизацией.
—Не заводись, остынь, — прервал он меня и с интригой сообщил. — Кстати, через неделю Бунчаку стукнет пятьдесят пять. Дата не круглая,  знаковая. Внимание каждому человеку приятно, а тем более мэру. Глядишь, при случае вспомнит и отблагодарит. Редактор выжидающе  посмотрел на меня, стремясь угадать реакцию. Я понял, к чему он клонит, но промолчал, чтобы удостовериться в его намерениях.
— Сам понимаешь, что редакция не может проигнорировать это событие, — продолжил Лазарь Яковлевич. — Любой из сотрудников, чтобы отличиться, горит желанием  написать об Оресте Адамовиче очерк или взять эксклюзивное интервью. Но у тебя это лучше получиться. Ценю твое бойкое перо,  художественно-эстетическое, образное мышление и лирический стиль. Есть шанс проявить себя, Бунчак такую услугу оценит, в накладе не останешься.
— Каким способом оценит?
— Я уже тебе говорил, что есть реальный шанс стать его пресс-секретарем. Должность очень денежная и влиятельная. Я бы не упустил такой случай, второго может не быть?
— Так в чем дело? Флаг в руки! — поймал я его на слове.
— Должность главного редактора меня полнее устраивает. К тому же возраст, негоже быть мальчиком на побегушках, а ты сравнительно молодой, энергичный, хваткий, справишься. Получишь статус госслужащего, высокий оклад, а в будущем и пенсия. Перед тобой откроются широкие возможности и прекрасные перспективы. Прорвешься в депутаты, а дальше, как говорят корабелы с завода «Залив», большому кораблю большое плавание. Семь футов под килем! Не придется в старости влачить жалкое существование. Подумай хорошенько, хотя времени в обрез.
Из этого диалога я понял, что Лубок действует с подачи мэра. Таким способом тот решил ублажить меня престижной должностью. Если не превратить в покладистого писаря, то хотя бы на время избирательной кампании нейтрализовать, а потом и скомпрометировать.
— Чья инициатива? — спросил  у редактора. Он замешкался, стушевался и невнятно ответил:
— Моя. На досуге подумал, как помочь тебе в трудной ситуации.
— Спасибо за заботу, но я в помощи  не нуждаюсь. Исхожу из принципа, не дай бог вляпаться во власть, тем более в такую порочную, коррумпированную.
— Эх, Евгений, ты слишком категоричен, неспособен на разумный компромисс. Бунчук не вечен. По достоверным источникам ему прочат повышение и перевод, если не в Киев, то  Симферополь или Севастополь. Он уйдет, а ты останешься при высокой должности, зарплате и привилегиях. Надо быть гибче, хитрее, глядеть вперед. Без этого успешная карьера невозможна.
— Пресмыкаться и лицемерить не в моем характере.
— Жаль, что ты, как тот глупый  Дон Кихот, сражаешься  с ветряными мельницами. Потуги тщетны. Время романтиков прошло, сейчас парадом командуют прагматики…
— Циники и жлобы, алчные карьеристы, — поправил я.
— Не создавай для себя и редакции проблем на ровном месте. Или добиваешься того, чтобы Бунчак прекратил финансирование газеты? Я и другие сотрудники не желаем стоять на вокзале, под храмом Иоанна Предтечи или в подземном переходе с гармонью или балалайкой в руках. Ели тебя лично устраивает такая перспектива, то вольному воля. Дерзай!
— Лазарь Яковлевич, мэр не из личного кармана финансирует газету, а из городского бюджета, — двинул я контраргумент. — Это налоги  горожан и они вправе требовать,, чтобы журналисты правдиво и остро отображали в газете все события и процессы, в том числе негативные. Для славословия, панегириков и дифирамбов в честь Бунчака и его лизоблюдов большого ума не надо. От аргументированной критики будет больше проку. Газета не должна быть карманной, трусливой и беззубой.
— Не будь идеалистом, — не найдя веских фактов, возразил Лубок. — Не плюй в колодец, придется напиться.
— Из его колодца со стоячей, болотной водой я не пью и тебе не советую, —парировал я.
 — Не от мира сего, живешь в каком-то Зазеркалье. Совершенно не соизмеряешь свои силы и возможности. Возомнил себя борцом, правдолюбцем, не имея влиятельных покровителей и надежного тыла.
— Мой покровитель — правда, факты!
— А, а, громкие слова, дешевый пафос, — махнул он рукой. —  Ты рискуешь нарваться на большие неприятности. Запомни,  сильные мира сего, обид не прощают, растопчут, как козявку. При желании могут раздуть твою историю с этой путаной, девицей легкого поведения Ларцевой. Уголовное дело заведут. Ты, говорят, с ней слишком грубо обошелся, оставил телесные повреждения. Неужели такая темпераментная и страстная женщина?
— Она сама вам пожаловалась или полковник Ребров сообщил? — оставил я его ехидный вопрос без ответа.
— Не желаю знать твоих баб, — оскорбился редактор. — Что касается Реброва, то он готов замять это дело. Сам на это намекнул и пригласил тебя на беседу. Зайди к нему сегодня к одиннадцати часам. Он будет ждать. Это в твоих интересах, если не хочешь скандала и  соответствующих ситуации оргвыводов.
— Оставьте эту тему, — потребовал я.
— Не горячись. Подумай о своих перспективах, имидже, — вперил он испытывающий взгляд. — Или ты не допускаешь мысли, что твоя связь с любовницей станет известна жене? Запомни, женщины ревнивы, они измен не прощают, способны на любое коварство.
— Прошу, Лазарь Яковлевич, не смешивать вещи, — твердо произнес я. — Моя личная жизнь не имеет  отношения к статье. Почему вопрос о ее публикации ставится в зависимость от частного случая, который может произойти с каждым?
— Не с каждым. Со мной ведь не происходит скандальных историй. Даже прелюбодеянием надо заниматься с умом. Непонятливый ты, Евгений Петрович, —  посетовал он. — Живешь в каком-то замкнутом мире, не видишь, что происходит вокруг. Никакой гибкости и дипломатии. Ты все же уважь Реброва. Зайди к нему. Он человек бывалый, может, что-то толковое посоветует. С полицией, прокуратурой, службой безопасности и судом надо не враждовать, а дружить. Всегда пригодиться. Голыми руками и кулаками танк не остановить. Подумай о своей репутации.  Кстати, сказывают, что ты из-за своих любовных приключений похерил диктофон, казенное имущество. Не обессудь, такой дорогой подарок ты не заслужил и на новый аппарат не рассчитывай. Покупай за свой счет. За потерянный диктофон велю бухгалтеру удержать из твоей зарплаты. И премия тебе в этом месяце не светит, доигрался. За развлечения  рано или поздно приходиться платить. Бесплатный сыр только в мышеловке.
— Лазарь Яковлевич, почему лишили премии, ведь планы по тематике, актуальности материалов и количеству строк перевыполнил? — спросил я, подсчитав, что удержание денег за утрату диктофона и аннулированная премия потянут на одну треть зарплаты.
— За аморальный проступок и нарушение журналистской этики, — ответил Лубок и пояснил. — Бульварная пресса и, так называемое, сарафанное радио, разнесут, что в редакции процветает блуд. Журналистов обслуживают проститутки. Ты  оставил грязное пятно на безупречной репутации коллектива. Благодари, то не выставил за порог.
—Низко кланяюсь, благодетель ты мой, — плаксивым тоном промолвил я. — Разорил, пустил с сумой по миру.
—Не паясничай. Это для тебя предпоследний звонок. «Волчий билет», сума и посох уже на горизонте.
Попал же в переплет, с двух сторон подпирают, подумал я, покидая редакторский кабинет. Если так пойдет и дальше, то это пока еще цветочки, ягодки впереди. Обложат, как волка, красными флажками. Не пора ли посвятить в курс дела старшего оперуполномоченного угрозыска капитана  Василия Белозерцева? Нет, пожалуй, еще можно повременить. Интересно, что скажет его начальник Ребров? Хотя я догадывался, о чем пойдет речь,  уговоры, заманчивые предложения,   угрозы. Но для меня очень важны детали. Ведь неосторожно оброненная фраза может очень многое объяснить, соединить недостающим звеном единую цепь фактов. Поэтому я ни на гран не сомневался в целесообразности встречи с полковником. К тому же мой отказ позволил бы ему усомниться в моей твердости и предпринять активные действия для психологического прессинга. Уважу опытного человека.
Возвратился в свой кабинет. Попытался написать корреспонденцию, но творчество не заладилось. Мои мысли блуждали вокруг предстоящей встречи с Ребровым. Отложил перо в сторону, готовил себя к диалогу: стремясь предугадать вопросы, чтобы аргументировано ответить, опираясь на знания из юриспруденции.


10.  Амбиции   полковника


Двухэтажное здание УВД из красного кирпича находилось в пятнадцати минутах быстрой ходьбы от редакции газеты. За пять минут до назначенной встречи я появился в приемной начальника, назвал себя. Секретарша, длинноногая шатенка в узкой едва прикрывавшей колени джинсовой юбке, подняла трубку одного из разноцветных телефонных аппаратов, стоящих на широкой тумбочке.
— Господин полковник, к вам на  прием просится журналист Евгений  Петрович Смоляков, — заглянув в мое удостоверение, сообщила она. Услышала ответ и, пожав хрупкими плечами,  с сочувствием поглядела на меня:
— Сказал, что очень занимается важными делами, освободится минут через десять-пятнадцать. Велел подождать, — с огорчением сообщила девушка. Я понимающе улыбнулся, зная патологическую манеру многих начальников: подержать как можно дольше посетителей в предбаннике, чтобы за время утомительного ожидания он проникся уважением и трепетом к учреждению и его хозяину, созрел для делового разговора. Очевидно, и Ребров не лишен этой слабости.
— Чтобы время не пропало впустую, он исполнил вашу просьбу, чаще обращайтесь  к нему «господин полковник», — посоветовала она. — Тогда результат будет положительный.
— Много чести, достаточно по имени-отчеству. Тем более, что у меня  к нему просьб нет. Я не ходок, не проситель.
— Странно, почему тогда пришли? Он любит, когда о чем-то просят. Обещает, но редко выполняет.
— Меня пригласили.
 — На собеседование? Решили поступить на службу в МВД?
— Скорее всего, на «ковер» для снятия стружки, — ответил я и заметил грусть в ее глазах и  спросил я у девушки, хлопотавшей у компьютера, скользящей тонкими с алым маникюром пальцами по литерам клавиатуры.— Вы всегда называете его по званию?  Почему бы не по имени-отчеству?
— По уставу не положено, — подняла она тонкие дуги бровей и загадочно улыбнулась. —  Прежде, когда был подполковником, позволял называть Максимом Ивановичем, а как дали ему еще одну большую звезду, теперь у него на каждом погоне по три, велел только господином полковником называть, мол, для солидности и имиджа.
— Словно в казарме, — уточнил я. — Генералом, наверное, мечтает стать. С золотым шитьем погоны и красные лампасы любую женщину с ума сведут. Правильно?
— Как вы угадали? — подняла она на меня свой вопрошающий взгляд и доверительно прошептала. —  Господин полковник очень любит поговорки: плох тот солдат, который не мечтает стать генералом и в ранце рядового —  жезл маршала, а у матроса — кортик адмирала.
— Почему не товарищ, как прежде, а именно, господин полковник?
— Звучит гордо, величественно, — предположила девушка.
— Пожалуй, вы правы, — согласился я и признался. — Мне по духу ближе теплое, доверительное обращение «товарищ», чем напыщенное и чуждое «господин», создающее барьер, дистанцию между начальником и подчиненным. Такая форма общения загоняет людей в социальные ниши, порождает неприязнь и отчуждение. Особенно негативно на психике людей, их умонастроениях отражается социальное, имущественное неравенство людей, когда на одном полюсе жирующая группа олигархов, депутатов, чиновников, в том числе коррупционеров и казнокрадов, а на другом миллионы бедствующих граждан, безработных нищих. Это, вроде фигур на  шахматной доске, где пешки соседствуют с конями, ферзей, королем. Хотя при определенных комбинациях пешки способны сделать мат королю. В реальной жизни  все  намного сложнее, проявляются характеры, интересы, нередко корыстные и низменные, что провоцирует конфликты и трагедии. В общем,  честно и достойно прожить — не поле перейти.
— Благодарю, очень образно пояснили, — улыбнулась шатенка. — Я тоже считаю, что обращения товарищ, друг, намного приятнее, чем господин, от которого веет холодом, казенщиной. Если существуют господа, то следуя логике, должны быть  холопы и лакеи для их обслуживания, удовлетворения потребностей и капризов.
—Разумно мыслите, — польстил я и это ее воодушевило.
—Сейчас каждый норовит из грязи выбиться в князи, — продолжила она. — Похоже на массовый психоз. Многие  увлеклись восстановлением своих дореволюционных родословных, фамильных гербов. Появились потешные общества венценосных особ, столбовых бояр и дворян, князей, графов, баронесс, купеческих гильдий и другой знати, считающей себя людьми благородных голубых кровей, хотя у всех она красная. А вот быть мещанином, рабочим или крестьянином не престижно. Если все станут дворянами, кто же будет создавать материальные блага, растить хлеб, добывать нефть, газ, уголь, плавить сталь, строить заводы и дома? Люди превратятся в бездельников, дармоедов…
— Браво!  Мы с вами..., — я сделал паузу, она поняла,  полыхнув румянцем щек, назвала свое имя:
— Луиза.
— Красивое, редкое имя. Так вот, Луиза, мы с вами  родственные души.
— Правда, вы не шутите?
— Конечно, нет. Вы замечательная девушка. Впервые  встретил такое неземное создание.
С радостью ощутил на себе ее загадочно-влекущий, обещающий блаженство, взгляд. Вспомнилось банальное  сравнение женщины с кошкой, которой, мол, ласковое слово приятно.  Женщины, как очень тонкие, впечатлительные натуры, часто оказываются жертвами сладкоречивых ловеласов, брачных аферистов, любителей свежей «клубнички». Проявляют слабость и отдаются первым порывам страсти, сжигающей стыдливость и невинность.  Дабы не искушать юное создание, я поспешил направить разговор в другое русло:
—У вас есть звание? Сержант, ефрейтор? Забавно было звучало: господин сержант, господин ефрейтор…
— Нет у меня звания,  лишь полгода работаю, вольнонаемная, — обаятельная шатенка смутилась, и я отметил, что она очень хороша собой. Я давно заметил, что  важные персоны, которым по штату положена секретарша, за редким исключением не лишены эстетического вкуса. Это наводило на мысль, что функции девушек, удостоившихся чести охранять покой патрона, не ограничиваются лишь служебными. Они обязаны потакать капризам и прихотям стареющих мужчин. С теми же, кто проявляет строптивость, быстро расстаются  без слез и сожаления. Луизе было лет девятнадцать, не более. Нежный профиль лица, персиковый цвет кожи, завитушки локонов, чувственный рот и отблеском перламутровой помады на губах и удивительные глаза с теплыми медового цвета зрачками. Мается, томится  в предбаннике у властолюбивого господина полковника, коротает часы,  вдали от  пылких ровесников. А ведь плоть требует любви, нежности… Законы природы извечны, глупо им противиться. Каждому цветку свой час, чтобы появилась завязь плодов.
— Хотите почитать? — прервала она мои размышления, предложив журнал "Советская милиция".— Отыскала в архиве библиотеки. Здесь детектив Агаты Кристи "Тайны пансионата". Может, читали? Очень интересно. Продолжение в следующем номере. Придется порыться на стеллажах. Я ужасно люблю детективы. И в полицию пошла, чтобы быть поближе к страшным историям.
— У нас вся жизнь сплошной детектив, — сострил я, принимая из ее рук журнал и словно нечаянно коснувшись ее теплых пальцев. —  Вам надо бы на следователя учиться.
— Евгений…, — она, смутившись, добавила. — Петрович.
— Можно без отчества, просто Евгений или Женя, — разрешил я.
—Женя, вы почти угадали. Зарабатываю трудовой стаж и направление в юридический институт, — охотно  поведала она мне свою мечту. — На бюджетное место. Я у мамы старшая, есть еще младшие братик  Сережа и сестричка Виолетта, что означает фиалка, а  средств на учебу нет. Надеюсь пройти по конкурсу. На досуге штудирую учебники, черпаю полезные знания из Интернета.
— Похвально, уважаю целеустремленных людей.
Я перелистал журнал, больше рассчитанный на специалистов органов внутренних дел, чем на широкую публику. Видимо, из соображений секретности его не было в свободной продаже. Иначе преступники, узнав из статей методы расследования уголовных дел, станут более хитрыми и изобретательными. Взглянул на настенные часы, и шатенка повторила мой взгляд. Отведенные мне на ожидание минуты истекли. Чудишь полковник, но и мы не лыком щиты. Я отложил журнал в сторону и поднялся.
— Полковнику никто не пишет, потому, что он постоянно занят, а у меня тоже дел по горло, — произнес я и решительно направился к двери, краем глаза заметив, как секретарша заметалась и поспешно схватила трубку и испуганно крикнула:
— Господин полковник, он уходит.
В следующий миг девичий голос остановил меня у двери.
— Войдите, он  освободился.
Постоянно, по любому поводу произносимое слово "господин полковник" начинало меня раздражать. И охота ей, молодой и красивой, целый день сидеть и как попутай повторять "господин полковник, полковник..." Мне стало тоскливо, и я сочувствующе поглядел на девушку. Ей приходится терпеливо выполнять эту монотонную  повинность.
— Господин полковник ждет, —  встревоженная моей медлительностью, прошептала она по инерции, словно запрограммированный робот. Миновав двойные двери с темным тамбуром, оказывающим на посетителя, впервые входящего к начальнику, психологический эффект перехода из света в темень и обратно в свет, я, чертыхаясь, вошел в просторный кабинет. Ребров сидел у дальней стены за массивным Т-образным столом, лицом к двери. Вдоль боковых стен, словно солдаты в строю, чинно выстроились стулья. Я мысленно представил, как размещаются на них подчиненные полковника, когда он проводит совещания. На столе громоздилась гирлянда разноцветных телефонов. В углу стоял цветной телевизор. Тихо работал встроенный в окно кондиционер. Над головой офицера висел портрет Феликса Дзержинского— рыцаря революции.
Начальник, сверкнув крупными звездами погон, нехотя приподнялся из-за стола. Кивком, небрежно, словно выполнял неприятную повинность, ответил на мое приветствие, жестом пригласил присесть за стол. Едва я устроился,  тут же велел:
—Диктофон на стол! Знаю я ваши штучки, тайно запишешь и сольешь в Интернет на потеху зубоскалам и недоумкам.
—К сожалению, диктофона нет, грабители похитили.
—Что же в редакции нет запасного? Обеднели писари…
—Писари сидят в конторах, а в редакции трудятся журналисты, репортеры, — не разделил я его иронии. — Конечно, в запасе есть диктофоны, но у скряги Лубка среди зимы снега не выпросишь.
—Нехорошо так о своем руководителе, кормильце отзываться, — пожурил он меня. —В своем коллективе я бы от подчиненных такой негативной оценки не потерпел. Негоже публично поносить начальника. А ты, вместо того, чтобы благодарить, подрываешь авторитет, имидж редактора, уважаемого Лазаря Яковлевича.
—Невозможно подорвать то, что уже подорвано, — парировал я.
—То, что  тебя нет диктофона, закономерно, — сделал вывод Ребров и аргументировал. — Как  говорится, нет худа, без добра. Меньше будешь за порядочными людьми шпионить и, как удод, гадить, сливать компромат. На выходе все же тебя проверим насчет наличия диктофона, чтобы без фокусов. Такой у меня принцип: доверяй, но проверяй.
—Проверяйте. Сами, что ли по карманам будете шарить, обыскивать? — съязвил я.
—Не обязательно. Для этой процедуры у меня есть подчиненные, тот же знакомый тебе капитан  Савелий Михно. Кстати, очень исполнительный сотрудник. На таких полиция держится.
«Заставь дурака богу молиться, он и лоб расшибет», — готово было сорваться с моих губ, но я промолчал.
— Евгений Петрович, вроде взрослый человек, а ведешь себя, как капризный пацан, — полковник укоризненно покачал массивной тяжелой головой. — Разве Луиза, моя секретарша, не объяснила, что я занят? На моей шее целый город, нет свободной минуты, а ты гонор свой показываешь. Нехорошо, некрасиво, гражданин Смоляков.
— Я ценю свое и чужое время. Предельно пунктуален, —  парировал я его напористый взгляд, явно нацеленный, чтобы подавить меня. Я знал, что Ребров и Бунчак большие друзья, вместе на охоте и пикниках. Мало ли у них общих интересов и развлечений, поэтому я насторожился, ожидая очередного подвоха.
— Удивил  меня и огорчил, —  набрав в легкие воздух, продолжил он. — Солидный человек, при должности и вдруг с девицей легкого поведения  в постели. Ай-ай, какой позор, я бы от стыда сквозь землю провалился...
— Не смейте так говорить об этой женщине, — грубо перебил  полковника. — Ее заманили в мою квартиру и пытались изнасиловать, но  дала достойный отпор...
— Вот  ты и сознался, — не дал мне договорить Ребров, довольный репликой. — Поручу следователю запротоколировать  признание.
— Лучше ознакомьтесь с объяснительной Снежаны  Павловной Ларцевой и другими материалами, прежде чем делать выводы, — настойчиво попросил я.
— А-а, читал... — он сокрушенно махнул рукой. —  Сущая фантастика, детский лепет, бред сивой кобылы. Какие–то двое мужиков заманили ее в квартиру к клиенту, который якобы отказался от ее интим-услуг. Капитан Михно расписал, что она собой представляет. Бред все это...
— Тогда объясните такой парадокс: почему я был трезв, а она слегка пьяна? Этот факт зафиксирован в протоколе, —  задал я этот вопрос, поставивший его в тупик. Ребров задумался и выпалил:
— Она могла и раньше напиться.
—Тот же Савелий Ильич своими глазами видел в спальной на половину выпитую бутылку коньяка, четыре фужера и, наконец, держал в руке отрезанную трубку телефона. К тому  же у потерпевшей женщины определена легкая степень опьянения, в то время как в бутылке недоставало 250 граммов коньяка. Они пили без  меня. Я разборчив в людях.
Полковник часто заморгал белесыми, как у хряка, ресницами, а я, не давая ему собраться с мыслями, обрушил на него залп заранее подготовленных  острых  вопросов::
— По какому праву ваши подчиненные ночью вторгаются в мою квартиру и фактически проводят о6ыск, не имея на то ордер?
— Проверка паспортного режима на предмет содержания притона или мигрантов, — выбросил стандартный козырь Ребров.
— Но капитан Михно, тогда сказал, что они прибыли по сигналу о семейном скандале. Кто сообщил? Разве это сложно выяснить? Ведь анонимными вызовами нарядов милиции можно отравить жизнь любого порядочного человека, если кто-то задастся целью ему напакостить.
Начальник сидел, набычившись, выражая свое недовольство.
— Кто, наконец, позволил вашим подчиненным бесцеремонно вмешиваться в мою личную жизнь? —  распалялся я. — Если бы даже та женщина, к которой я не прикасался, и была бы моей любовницей, то разве это  уголовно наказуемое деяние? Не надо путать мораль с правом. Нет  такой  статьи  ни  в Уголовном, ни в Административном  кодексах. Если бы существовала, то полгорода следовало бы привлечь за прелюбодеяние.
Я замолчал, переводя дыхание. Ребров смотрел хмуро, потом, словно каменные, разжал губы:
— Все? Выговорился, отвел душу?
— Да, Максим Иванович, —  впервые с начала беседы назвал я его по имени-отчеству, дабы проверить информацию Луизы. Он неприятно поморщился, передернул плечами, блеснув звездами.
— Впредь зовите меня господином полковником. Не переношу фамильярности и лукавого панибратства. Соблюдайте субординацию.
— Как вам угодно, —  улыбнулся я, вспомнив о Луизе. —  В таком случае зовите меня господином старшим лейтенантом запаса.
— Старший лейтенант? — хмыкнул он. — Невелика птица,  в моем подчинении шесть подполковников, два полковника, а майоров не счесть...
От меня не ускользнуло, как гордо он расправил плечи. Хотел еще что–то сказать, но запнулся,  перехватило дыхание. Пошарив толстыми пальцами, нажал кнопку зуммера. В тот же миг в кабинет впорхнула Луиза, восхищая длинными в цветных дольчиках ногами и гибким станом. Остановилась  напротив широкого окна, и лучи света обрисовали мягкие линии ее стройного тела. Замерла, как на гравюре искусного чеканщика.
— Слушаю вас, господин полковник, — отчетливо, с заметным почтением произнесла шатенка.
— Во-ды, ста-кан воды, —  запинаясь, попросил Ребров.
Луиза, словно на демонстрации мод, подошла к тумбочке, стоящей поодаль от кресла начальника, и, наполнив из хрустального графина стакан, поднесла его полковнику. Тот жадно выпил, кивком головы поблагодарил девушку. Долго не отпускал ее, пока Луиза, ощутив неловкость, не спросила, напомнив о себе:
— Я могу быть свободной?
— Да, но из приемной не отлучайся. Мне еще потребуется чай с сахаром и  лимоном, а может и кофе для бодрости.
Едва шатенка поспешно скрылась за дверью, а Максим Иванович посетовал:
—Что же мне с тобой делать? Может через суд оформить на пятнадцать суток ареста за нарушение общественного порядка? Будешь подметать улицы, чистить сортиры, отдохнешь от писанины. Человек — такое существо, что ко всему привыкает.
Он явно упивался своим положением, давая понять, что моя судьба в его руках, может наказать или помиловать.
— Нет оснований, события происходили в моей квартире, а не в общественном месте. Ваши действия протестую в прокуратуре.
—С прокурором у меня полное взаимопонимание, — усмехнулся он, а я решил от обороны перейти в атаку.
— Максим Иванович, вместо того, чтобы третировать честных людей, занялись бы коррупционерами, казнокрадами, крупными мошенниками и аферистами, — произнес я. — Надеюсь, что вы помните, к чему  устами Владимира Высоцкого призывал начальник отдела по борьбе с бандитизмом Глеб Жеглов: «Вор должен сидеть в тюрьме!»
—Еше бы, конечно помню, — подался торсом вперед полковник. — С большим интересом несколько раз смотрел кинофильм «Место встречи изменить нельзя». Замечательные ребята Глеб Жеглов и Володя Шарапов. Им даже памятник  в Киеве перед зданием МВД установлен…
—Почему тогда в своей практике не реализуете лозунг, ведь призыв очень актуален? — прервал я его благодушную речь. — Воров, причем матерых, сейчас хоть пруд пруди. По сути, почти у каждого  олигарха, депутата или чиновника рыло в пушку.
— Это голословные утверждения, дешевый пиар, — парировал Ребров.
— Фактам несть числа.  Часто официальная зарплата госслужащих, в том числе и правоохранителей, призванных бороться за законность, пресекать преступления, зафиксированная в декларациях, не соответствует их непомерным расходам, уровню материального благосостояния, стоимости объектов недвижимости, роскошных яхт, самолетов, вертолетов, автомобилей,  крупным валютным счетам в зарубежных банках… Почему на это вопиющее несоответствие вы не обращаете внимание, не задаетесь вопросом: каковы источники сказочного обогащения? Почему эта каста неприкасаемых продолжает грабить страну, ее народ, а не сидит в тюрьмах?
— Евгений Петрович, ты идеалист, — снисходительно усмехнулся офицер. — Кричать с пеной у рта, метать гром и молния в виртуальных злодеев я тоже мастак. Экспрессия, бурные эмоции… Это все равно, как, уподобившись Дон Кихоту, бороться с ветряными мельницами. Ты назови конкретных лиц, предоставь неопровержимые, железные факты.
—Пожалуйста. Полиции вместе со следственным комитетом и ФСБ следовало бы разобраться, за какие средства мэр Бунчак, злоупотребляя служебным положением,  возводит  роскошный особняк на берегу моря? Почему он и его лизоблюды-подельники транжирят городскую  казну?
—По этому поводу нет заявления, информации о злоупотреблениях.
— Проявите инициативу. Прежде при Советской власти, работников ОБХСС чиновники разных мастей боялись, как черт, ладана. Нынче крупные хищения почитают за доблесть, умение жить красиво, с размахом, ни в чем себе не отказывая. Потому, что мародеры уверены в своей непогрешимости, безнаказанности и способности откупиться. Такая критическая ситуация сложилась из-за пассивности, беззубости  сотрудников правоохранительных, фискальных ведомств.
— Если всех депутатов и чиновников взять за жабры, отправить за решетку, то, во-первых, возникнет дефицит управленцев; во-вторых, не хватит мест в тюрьмах; в-третьих, потребуются огромные средства на содержание арестантов, — выдал он на-гора контраргументы. — Вынуждены из двух зол выбирать меньшее.
— Странная, даже парадоксальная логика. Значит,, это благо для общества и государства, что коррупционеры, казнокрады благоденствуют  на свободе, а за «колючкой» париться на нарах мелкая шпана, стрелочники. Вы же подросткам через колено ломаете судьбы, а матерые преступники чувствуют себя, как рыба в воде.
Полковник призадумался и, очевидно, решил не углубляться в опасную для своей карьеры тему. Удрученно покачал круглой, словно глобус, головой и, толи сожаления или осуждая, хмуро изрек:
—Однако, Евгений Петрович, ты не так прост, как  показался с первого взгляда. С такими резкими суждениями тебе прямая дорога в политику и сразу же в оппозицию к демагогам, буйно и тихо помешанным бунтарям. Полиция вне политики, поэтому я от политических грязи и склок держусь подальше.  Не будоражь эту тему, избавь, уволь
— Вопрос о вашем увольнении не в моей компетенции, — уязвил я его. — Что касается политики, то вы не правы. Не мною, но очень точно сказано, если люди перестают заниматься политикой, то она круто занимается людьми, достает их проблемами, кризисами, задевает за живое, вынуждает протестовать, бороться против бездарных, лукавых и алчных политиканов, защищать свое право на достойную жизнь.
Мою пафосную речь оборвал резкий,  настойчивый звонок.  Начальник  жестом остановил меня и безошибочно поднял нужную трубку.
— Полковник Ребров слушает, — с дикцией, которой бы позавидовали дикторы и телекомментаторы, произнес он и чуть погодя, прикрыв трубку ладонью, пояснил:
— Сейчас с генералом буду разговаривать, так что на этом пока поставим точку. Твое счастье, что эта краля, кажется, ее зовут Снежана, оказалась женщиной с характером. Горой за тебя встала, а то попал бы под статью за растление. Советую впредь в бутылку не лезть, надеюсь, понимаешь, о чем речь? О твоей деловой репутации и даже свободе.
Ни слова не говоря, я развернулся и пошел к двери, услышав за своей спиной радостный с фальцетом возглас:
— Господин генерал, здравия желаю...Рад, очень рад...
В подобострастном разговоре с генералом Ребров позабыл о своей угрозе проверить у меня наличие диктофона. Впрочем, это меня не тревожило, так звукозаписывающего аппарата не было. Преодолев темный тамбур, я вышел в приемную. Милая Луиза подняла на меня злато–карие глаза, улыбка тронула уголки ее губ. Мне был очень приятен ее взгляд, и я с радостью подумал, что еще не утратил способности привлекать к себе взоры очаровательных женщин.
— Луиза, — ласково произнес я, и она зарделась. — Привет господину полковнику. Удачи вам, любительница детективов. А вообще жаль мне вас, сохнете здесь возле капризного старика. Того, гляди, заставит «утку» подносить.
—Нет, Женя, обойдется, я — не сиделка.
Шатенка грустно улыбнулась и помахала мне изящной рукой. Какое сокровище томится и ради чего? Ради стажа и направления в вуз, подумал я. И когда будет сломана эта рабская зависимость от воли и настроений, капризов и прихотей разномастных чиновников с погонами, рангами  и без таковых. Неистребима армия циничных и бездушных бюрократов.
 Вышел на улицу и с удовольствием вдохнул полной грудью пьянящий воздух весны. По дороге в редакцию я осмысливал ситуацию. Итак, круг постепенно сужается. С одной стороны, жесткое давление на меня оказывают неизвестный мне тип и двое его подельников, пытаясь подкупить и требуя взамен отказ  от публикации статьи, с другой– психологический прессинг редактора и начальника милиции с его солдафонской прямотой, который посоветовал не лезть в  бутылку. Снежана во всей этой истории, очевидно, случайное лицо: ее просто пытались использовать для компромата и последующего шантажа. Но она, раскусив, в чем дело, проявила строптивость и тем самым разрушила их планы. Хотя какой ей прок меня выгораживать? Но, видимо, совесть не позволяет ей вести себя по их сценарию.
Я проникся доверием и уважением к Ларцевой, хотя, откровенно говоря, ее занятие вызывало во мне неприязнь. Не знаю, почему? Может, из-за симпатии к  ней. Мне было неприятно осознавать, что ее красотой и чарами упиваются другие. Что это, чувство ревности или зависть к тем, кому доступно ее тело? Я не мог разобраться в своих чувствах. Но то, что время пока работает на меня, было очевидно. Наверное, это сознают и мои противники. Им нет никакого резона высвечиваться, и потому они постараются форсировать ход событий для достижения своей цели– не допустить публикации статьи, разоблачающей Бунчака. Надо быть готовым к крутым, непредсказуемым действиям.
С этим убеждением я зашел на почтамт. Заказным письмом отправил статью "Особняк у моря" знакомому журналисту из республиканской газеты Валерию Шебалдину с просьбой о публикации. Затем, опасаясь за судьбу Валентины и сына, послал в Подмосковье срочную телеграмму. Попросил задержаться еще на пару недель, не объяснив причину. Сейчас им лучше находиться подальше от меня.
После полудня время тянулось медленно, как старая арба по пыльной дороге. Порой мне казалось, что оно замерло на месте. Перо валилось из рук... С нетерпением ждал звонка Снежаны. При мысли о ней меня охватывало теплое чувство. Будет ли она искать общений со мной или поставит крест на том, что произошло и вычеркнет меня из своей жизни? Когда, наконец, после долгого ожидания в кабинете раздался звонок, я с трепетом поднял трубку, надеясь услышать приятный, слегка ироничный, женский голос. Послышался мужской, хриплый:
—  Алло, Смоляков?
Обманутый в ожиданиях, я машинально, не подумав, положил трубку. Несколько секунд спустя снова раздался звонок. После того, что произошло в моей квартире, разговаривать со жлобами совершенно не хотелось, но и уклоняться от контактов было бессмысленно. Уж  лучше по телефону, чем лицом к лицу или ощущал затылком дыхание «пастуха»,  идущего по следам.
— Не нервничай, Евгений, — услышал я совет, поднеся трубку к уху. — Никуда ты  от нас не уйдешь, пока не примешь наши условия. Мы к тебе всей душой, а ты нос воротишь, харчами перебираешь.
— Какими харчами?
— От девочки нашей отказался. Не понравилась? Так и скажи прямо, мы тебе другую бабенку подыщем. За таким товаром дело не станет, хоть пятнадцатилетнюю или пятидесятилетнюю грелку. Ха-ха! У каждого свои причуды, о вкусах не судят, их удовлетворяют.
— Ничего не надо! —  срезал я его, так окончательно и не выяснив, Артем это или кто-то другой, повыше рангом в их группе.
— Может, тебе долларов прибавить? Но знай: штука, то есть тысяча —  очень большие деньги, особенно если учесть падение курса рубля, гривны и инфляцию. Впрочем, в экономике и финансах ты лучше меня разбираешься, давай все решим полюбовно, а?
— Да, доллары — это стоящее, — решил я не сжигать окончательно мосты, а продолжить торг и выиграть время.
— Называй сам цену, —  взял он быка за рога.
 —Надо хорошенько подумать, чтобы не продешевить, ведь не часто выпадает большой гонорар, — глубокомысленно ответил я.
—  Сколько ты еще будешь думать? — не выдержал и сорвался он. — У тебя с головой все в порядке? Если нет, мы в следующий раз вправим тебе мозги. Начнешь соображать быстро, как компьютер.
— Это что, деловой разговор? — на сей раз, рассердился я. — Без угроз нельзя обойтись?
— Как с тобой прикажешь разговаривать, после того, как ты нарушил правила игры,—заметил мой невидимый собеседник.
— Какой игры? Какие правила?
— Не прикидывайся лохом. Вот послушай...
В трубке что-то щелкнуло, а потом я услышал отдаленное звучание своего диктофона. И секунд десять спустя вопрос:
— Что ты на это скажешь? Чья это запись, для чего и для кого ты ее приготовил, а? Колись, летописец!
— Должен же я иметь гарантии, что вы меня не обманете, — нашелся я. — Расписку у вас, что ли, попросить. Так вы ее не дадите.
— Не дадим, —  подтвердил он. — Не люблю бумажек, кроме долларов, ха-ха-ха! Что ни бумажка, то улика в папку следователя. У меня слово– кремень. Сказано – сделано. Если ты записал наш прошлый разговор ради гарантии, это одно дело, а если, чтобы заложить в органы... знаешь, что за это  стукачу, доносчику  бывает?
— Что, интересно узнать?
— Очень большие неприятности.
—Ладно, давай без угроз, —  вспылил я. —  У меня тоже есть повод привлечь твоих фраеров к  уголовной ответственности.
— Каким образом?
— За проникновение в квартиру и кражу диктофона.  И отправятся они лес валить или камень добывать.
— Не отправятся. Чихать я хотел на твою статью.
— Почему? Совершена кража, есть состав преступления.
— А потому, Евгений, что ты человек неглупый и понимаешь: у  полиции нет зацепки, чтобы раскрутить эту кражу, — охотно растолковал он.— Во-первых, дверь в твою квартиру не взломана. Мы чисто работаем. А во-вторых, никакой кражи не было, ты ее придумал. Диктофон, наверняка, казенный, и ты его мог спьяну где-нибудь потерять или подарить той девочке Снежане за интим-услуги. Докажи теперь, что это не так?
Возражений у меня не нашлось. Действительно, ему не откажешь в логике.
— Диктофон «Sony» верните, — примирительно, делая вид, что он поверг меня своей аргументацией, попросил я. —  Без него, как без рук, а другой не дадут, да еще и плату потребуют. Мне  не густо платят.
— Вот видишь, —  уцепился он за последнюю фразу. — С чего начали, к тому и пришли. На нашу «капусту» себе сотню таких цацок купишь. Не выламывайся, мое предложение остается в силе, но учти, время истекает. К следующему контакту ответ должен быть готов. Хватит тянуть резину. Диктофон я верну, а сейчас он тебе не нужен: чтоб не искушал. Я не артист и не солист, и мой голос не нуждается в записи.
—Разве ты не допускаешь мысли, что нас и сейчас прослушивают? — не подумав, экспромтом осадил я его.
— Это точно? Не может быть... —  то ли удивился, то ли перепугался он и бросил трубку.
И только после этого я подумал, а не повредит ли мне эта импровизация? Не занес ли я нечаянно дамоклов меч над своей головой, ввязавшись в поединок? И  не смог  найти однозначный ответ.


11. Встреча  в  кафе


Вечером, через час после того, как я, зачистив контакты, соединил отрезанную трубку с телефонным аппаратом, позвонила Снежана. Признаться, я целый день был не в своей тарелке, чувствовал, что мне кого-то недостает. Чем бы я ни занимался, мысли неотвратимо возвращали меня к Ларцевой. Я казнил себя за то, что утаил от нее номер служебного телефона. Не случись этого, возможно, не пришлось бы так долго ждать.
В спокойной обстановке, проанализировав происшедшее в прошлый вечер, я пришел к выводу, что она, беспомощная и хрупкая, защищаясь от сексуальных притязаний Артема, рисковала, пожалуй, больше, чем я. При желании он мог ее придушить и изнасиловать, и никакие пощечины и царапины его бы не остановили. Видимо, действуя по инструкции свыше, он решил не перегибать палку.
Чем рисковал я? Стрелять бы мои "гости" не стали. Выстрел, шум всполошили бы жильцов дома и разрушили все их планы. В худшем случае они бы меня поколотили, но я не остался бы в долгу. Ларцева защищалась безоглядно, без всяких расчетов, полагаясь лишь на судьбу и случай. Почему она не позвала меня на помощь? Вероятно, приняла за такого же жлоба. Мне было стыдно за свое поведение в тот вечер: я не оказал сопротивления мерзким подонкам.
Хотелось  лучше узнать и понять Ларцеву, проникнуть в мир ее мыслей и чувств. Конечно, был и чисто профессиональный интерес, выяснить, чего хотел добиться от нее Михно. Эта информация для меня была очень важна. Отсутствие ее обезоруживало меня перед последующими действиями моих противников. Я обязан был предвидеть их шаги, чтобы вовремя предпринять контрмеры.
— Алло, Евгений, вы еще помните меня? —  услышал я знакомый голос. — Это я, Снежана.
— Конечно, Снежана, — поспешно ответил я, радуясь ее по-детски наивному вопросу. — Вы целый день преследуете меня. В голове нежной мелодией звучит Снежана, Снежинка, Снежаночка...
— Правда? — искренне обрадовалась она. — Я вам звонила после того, как утром побывала в милиции, несколько раз набирала номер, но телефон молчал.
— Аппарат был неисправен, я его отремонтировал. Нам надо встретиться. Разговор не для телефона.
У меня не было полной уверенности, что мой телефон не прослушивается  назойливыми  недругами.
— Где встретимся? — замерла она в ожидании. Ее вопрос застал меня врасплох. Пригласить к себе после вчерашнего происшествия язык не поворачивался. Она может это неправильно истолковать.
— Алло, почему молчите? — поторопила Ларцева.
— Кафе "Уют" устроит? — предложил, боясь ее возражений. Откровенно говоря, я сторонился роскоши, шумных, бросающих всем вызов застолий в респектабельных ресторанах. А если и бывал в ресторанах "Меридиан" или "Бригантина", то один раз в году с коллегами по случаю дня печати. Не потому, что жалел денег, а не хотелось быть  объектом для сплетен, домыслов и соленых интриг "доброжелателей". С тревогой ждал, что ответит на мое предложение Ларцева, очевидно, вкусившая прелесть ресторанных вечеринок.
— Хорошо, вполне устроит, я не прихотлива, —  спокойно, без тени обиды, согласилась она. —  Это даже интересно: в кафе я давно не была.
— Только не обижайся, ради Бога, — поторопился   с объяснениями. — Не хочу лишних глаз и  разговоров, сплетен, да и тебе это ни к чему. Ты поймешь это позже. Мы ведь не звезды эстрады и кино, чтобы пиариться.
— Что пойму? — поймала она меня на слове.
— Снежана, об этом потом. В какое время удобнее  встретиться?
— Через час в сквере перед  кафе.
— Договорились, до  встречи.
Я дождался коротких гудков и положил трубку. Так и остался стоять возле тумбочки. Голос Ларцевой меня взволновал, возникло чувство ожидания чего-то недосягаемого, но желанного. Такое со мной, пожалуй, происходило лишь в пору ухаживаний за  Валентиной, тогда еще пребывавшей в роли невесты-недотроги. Может, долгое отсутствие женской ласки так обострило во мне позабытые ощущения? Или дает знать о себе природный инстинкт мужчины? Но почему тогда меня не волнуют женщины, окружающие на работе? Ведь среди них немало хорошеньких и соблазнительных, к тому же не обремененных брачными узами. Иногда невольно думал, что женихи опасаются брать в жены слишком умных невест со смазливой глупышкой им проще. А попробуй, сладь с умной женщиной, еще права начнет качать. Видимо, поэтому в редакциях газет, где мне довелось работать, немало незамужних.
Такие мысли одолевали меня, пока я собирался на свидание. Прежде   не придавал особого значения одежде, мог неделями носить один и тот же костюм, меняя только сорочки. Сейчас возникла проблема, что одеть, чтобы рядом с очаровательной Снежаной не выглядеть бедным родственником. А, была, не была, гулять, так с музыкой! Достал из шифоньера светлый костюм, белую сорочку и галстук с перламутровыми косыми полосками. Оделся, придирчиво рассматривая себя в зеркало. Затянул узел галстука, подстриг  усы, аккуратно причесался, взбрызнул волосы одеколоном "Тет-а-тет", чего за мной раньше не водилось.
— Хорош ухажер, лет на тридцать сойду, — произнес я вслух, сознавая, что через пару лет разменяю  пятый десяток. Не знаю, как бы выглядели эти приготовления со стороны, но они мне доставили удовольствие, хотя я и предпочитал спартанский образ жизни.
Вышел на улицу. Апрель набирал силу, в  воздухе ощущалось благоухание весны. На кленах и акациях, растущих вдоль тротуаров, проклюнулись и распустились клейкие изумрудно-светлые листочки. Под зеленовато-желтыми вуалями грустили плакучие ивы в палисадниках. Этот торжественный гимн жизни действовал на меня ободряюще, отодвигая на дальний план неприятности, тревоги и опасения. Встречавшиеся на улице прохожие, как и я, были заняты своими мыслями и заботами. Свежий норд- ост с моря приносил запахи йода и водорослей, которые перемешивались с запахами первой листвы, покрывшей деревья и кустарники на склонах горы Митридат. Время позволяло, и я пешком отправился в сквер, где находилось кафе. В вечерних сумерках сверкали уличные фонари и разноцветные огни рекламы. Афиши, в том числе и увиденной мною "Дикой орхидеи", заманивали в залы кинотеатров.
— Так не годится, Евгений, — прошептал я и остановился от неожиданности осенившей меня мысли. Иду на свидание к  женщине с пустыми руками. Совсем одичал, никакого этикета и благородства.
Решил исправить положение, свернул в небольшой проулок, где находился цветочный рынок. На радостях, не торгуясь, купил у старушки три гвоздики, завернутые в прозрачный хрустящий целлофан. Вот теперь порядок. Остерегаясь встречи со знакомыми и навязчивых расспросов по поводу цветов, спрятал букет под полу плаща. Вообще с цветами я всегда чувствовал себя неловко. Возникло такое ощущение, что окружающие подозревают тебя в чем-то предосудительном, понимающе подмигивают: "Знаем, для кого цветы. Для любовницы".
Ларцеву я увидел издали в узкой аллее. Она стояла возле скамьи в легком сиреневом плаще и в мохеровой шапочке такого же цвета. Золотистые волосы спадали на плечи. Тонкая талия была перетянута поясом, спереди завязанным на узелок, через плечо небрежно перекинут ремешок сумки. На ногах — маленькие полусапожки. Я огляделся вокруг, не забывая о том, что за нами могут следить. В сквере было тихо и пустынно. Несколько тусклых фонарей вдоль аллеи освещали скамьи. Снежана тоже увидела меня и сначала подалась навстречу, а потом замерла на месте, видимо, не зная, как вести себя в подобной ситуации.
— Прости, пожалуйста, что заставил ждать, — подошел я к ней почти вплотную, ощущая тонкий запах духов. — Вот это тебе...
Бережно извлек из-под полы гвоздики.
— Мне? — удивилась она, растерянно озираясь по сторонам, словно вблизи могла находиться другая женщина, которой предназначались цветы. Обратила задумчивый взгляд.
— Тебе, конечно, тебе, — успокоил я ее. — Ты достойна большего и просто не знаешь себе  цену.
— Спасибо, — она окунула свое милое лицо в цветы. Потом поцеловала меня в щеку теплыми мягкими губами. — Мне давно не дарят цветов. Относятся, как к красивой вещи, которой можно поиграть в свое удовольствие, а когда наскучит, оставить...
В этом импульсивном признании была правда и горечь. Стало ее искренне жаль и стыдно за свое вчерашнее поведение. Надо было действовать решительно, но холодная рассудочность удержала меня.
 —Прости за вчерашний казус, — привлек ее за плечи и поцеловал в лоб, как целуют маленьких детей. — Я не смог тебя защитить.
— Сама виновата, впредь наука будет. Поверила этим дикарям, как дурочку провели,– она безнадежно махнула рукой.– Одно плохо, с мамой поссорилась. Ей вчера майор что-то брякнул насчет проституции. Она меня своей моралью замучила. Ничего, переживу...
— Снежана, ты прости, что  лезу не в свое дело, — рискнул я возразить. — Но мне тоже не нравится, что ты  занимаешься древним ремеслом.
Сказал и пожалел. Действительно, какое мне дело до того, как она живет. Это сугубо личное, сокровенное, куда нет доступа чужим. Услышал то, что и предполагал услышать.
— Я — женщина, и мне природой дано дарить и получать наслаждение, — с обидой в голосе произнесла она. — Сама выбираю, с кем спать, и никто меня не заставит это сделать насильно. Деньги не имеют значения. Запомни: женщина выбирает мужчину, а не наоборот, как вам  кажется. Поэтому не надо питать иллюзий.
— Но с такой философией можно быстро состариться и сгореть. Всего должно быть в меру, в том числе и секса.
— Жизнь человека все равно коротка, и поэтому надо торопиться жить так, как тебе хочется, без оглядки на других, — прошептала она, глядя в глубину сквера, словно там таилась разгадка смысла жизни.
А ведь она по-своему права, и, чтобы замять бестактность, я взял ее за руку:
— Прости, если обидел. Но я не могу смириться с тем, что ты позволяешь кому-то прикасаться к своему телу. Это добром не кончится. Ты для них, действительно, красивая игрушка. Поверь, молодость не вечна. За ее ошибки придется расплачиваться в старости.
— У меня не будет старости, — загадочно промолвила она.
— Тебе цыганка судьбу предсказала?
— Нет, просто я не мыслю себя старухой.
— Этого для прогноза недостаточно. Живи долго и счастливо, — пожелал я, слегка сжав ее теплую руку.
— Уж не ревнуешь ли ты меня? — в моем голосе она уловила нотки и огорчения, и нежности. — Почему тогда  в своей квартире не воспользовался удобным случаем? Никто тебе не мешал.
— И  узнал бы, какие у тебя острые коготки.— уклонился я от прямого ответа, переводя разговор в другое русло. —  Снежана, мне  кажется, что мы собирались посетить  кафе?
— Мне тоже кажется, —  улыбнулась она примирительно. Мы поспешили  ко входу со светящейся рекламой. Мне было приятно держать под руку красивую женщину. Будь это в оживленном месте, я бы непременно ощутил завистливые взгляды мужчин. Посетителей в кафе было немного, в основном парочки влюбленных и небольшие компании молодых людей. Едва мы вошли в полуосвещенный зал, все обратили на нас внимание. Ларцева отреагировала спокойно, а во мне котенком шевельнулось сердце. Не слишком ли велика дистанция в возрасте? Хотя кому до этого дело. Каждый озабочен личными проблемами.
Мы прошли к свободному столику у окна. Снежана сняла плащ, повесив его на спинку стула. На ней было черное вечернее платье с блестящим орнаментом на груди, удачно гармонировавшим с цветом ее волос. Я последовал ее примеру и также снял плащ. Сразу оценил преимущества нашей позиции: во-первых, отсюда можно было наблюдать за всем, что происходило в зале, а во-вторых, самому оставаться незамеченным. Кафе заливал красновато-тусклый свет, лишь бар со стойкой освещался настенными светильниками, бросавшими отблески на бутылки с яркими этикетками. Дородная барменша ловко управлялась с мерными стаканами, разливая напитки в рюмки и бокалы. Пышное лицо женщины излучало гостеприимство и радушие. Из колонок магнитофона звучало медленное  латиноамериканское  танго.
— Тебе здесь нравится? — спросил  у своей милой спутницы перед тем, как подойти к стойке бара.
— Да, уютно и хорошо. Я давно здесь не была.
— Что будем пить?
—Немного шампанского.
— А закусывать?
— Бутерброды, пирожное, — она раскрыла сумочку, намереваясь достать деньги, но я протестующим жестом руки остановил ее.
—Мы так не договаривались. Хотя  и не знаменитый писатель, но имею возможность угостить женщину. Ты моя гостья.
— Ты, на самом деле писатель? —  ухватилась она за  мою фразу. — Как  это интересно. Все гадала, кем ты работаешь?
— Нет, Снежана, я пошутил. Писателем надо родиться. Это от Бога — талант, сила воображения, чувство слова, художественный стиль и эстетический вкус. Нет, мне это не по зубам, моя стихия —   журналистика, хотя, как сказать, может в будущем, обретя опыт, что-нибудь интересное создам…
— Жаль, — огорчилась она. — Надеялась что, ты обо мне  хорошее сочинишь. Я  ведь неплохая, не распутная. Ну, скажи?..
— Ты замечательная, —  не соврал я. — Ты, как алмаз, который требует умелой тонкой огранки, прежде чем стать бриллиантом.
— Где же мой огранщик-ювелир?
Я беспомощно развел руками и отправился к  стойке бара, оставив Ларцеву наедине с ее вопросом. В кафе было самообслуживание, и я, как заправский официант, принес на подносе бутылку шампанского, бутерброды, пирожные, плитку шоколада. Осторожно, без хлопка, чтобы не привлекать внимание, открыл бутылку и наполнил фужеры.
— За твое очарование и красоту, — произнес  тост, и ей это понравилось. — Знаешь, для чего природа сотворила многих девушек, женщин такими красивыми и очаровательными?
— Для чего? —  кокетливо спросила она.
— Чтобы соблазнять мужчин своими чарами для продолжения рода человеческого. Если бы занятия любовью не было столь таинственным, желанным и приятным, то люди, как вид, деградировали и вымерли бы. В этом мудрость Творца, создавшего этот удивительный и прекрасный мир. Но, увы, в отношениях между людьми и природой еще нет гармонии и совершенства. Потому, что не изжиты пороки и грехи.
— Разве занятие любовью не порочно?
— Что естественно и искренне, то прекрасно. Именно для любви и радости нас создал Господь, — произнес я, вспомнив, что еще недавно был атеистом, правда, не фанатично-воинствующим, поскольку интуитивно осознаю, что есть некая неведомая сила, создавшая это беспредельное мироздание, в том числе и планету Земля, и управляющая в нем глобальными процессами и явлениями природы.
Мы выпили золотистый, искрящийся в полумраке напиток. Она закусила шоколадкой и, загадочно улыбаясь, спросила:
— Знаешь, какой сейчас самый модный тост?
Я напряг память, но она, на сей счет, не выдала ничего оригинального и свежего. Лезла всякая чепуха или банальности типа избитого "желаю тебе того, чего ты сам себе желаешь".
— Не ломай голову, Жень, —  поспешила она на выручку. — Ни за что не отгадаешь. Ты очень отстал от светской жизни и ныне бытующих нравов.
— Сдаюсь на твою милость.
— За секс и бизнес, —  выдала она. — Причем, заметь: секс на первом месте. Прав был Фрейд, придававший ему большое значение в психике человека, в его настроении.
— Тебе и это известно? — удивился я.
— Почему бы и нет.
— Хорошо, Снежана, будем считать это разминкой, а теперь поговорим о деле,– решил я перейти к тому, что послужило поводом для встречи. — Только будь добра, меня интересуют подробности.
— Я готова, задавай вопросы, — погрустнела Ларцева: вероятно, неприятно было вспоминать то, о чем ее, наверняка, уже дотошно и нудно  расспрашивал  капитан Михно.
— Итак, ты села к ним в машину возле ресторана "Меридиан", в котором часу это произошло?
— Примерно в восемь часов вечера. Парень, сидевший за рулем, назвался Артемом и спросил: "Охотишься, котенок?" "А тебе что?" — отвечаю. А он дальше:  "Хочешь заработать кругленькую сумму? Клиент богатый, зелененькими заплатит".– "Иностранец?" — спрашиваю. "Нет, наш русский мужик Иван. Интеллигент, без комплексов и извращений. Не бойся, не обидит. Он из тех, кто с женщинами обращается, как со скрипкой Страдивари, бережно и нежно. Сейчас он без женщины страдает. Пожалей, и ему приятно сделаешь, тебе прибыль, нам ничего от тебя не надо. Хотим доброго человека утешить". Любопытство меня разобрало. Я, дура, им поверила и села в машину.
— Какой марки машина?
— Я в авто не разбираюсь.
— Погоди, ты села возле тротуара. Водитель находился возле ближнего или дальнего окна?
— Возле ближнего. Я это точно помню, видела его руки в перчатках.
—Значит, рулевое управление с правой стороны, — сделал вывод. — Иномарка. Что дальше?
— Привезли они меня к дому. Я с Артемом вошла в подъезд, а его напарник сел за руль и машина уехала. Артем позвонил в квартиру, и нам открыл мужчина. Я думала, что это и есть богатый клиент. Он нагло глядел на меня, ухмылялся и скалил зубы. Я сразу почувствовала к нему отвращение. Хотела уйти, но Артем задержал за руку. Это, говорит, охранник, а хозяин сейчас придет. Я успокоилась, что не с этим зверем придется спать. Потом помогла им накрыть на стол. Выпили по рюмке коньяка. Артем сказал, что с минуту на минуту приедет клиент. Он очень любит сюрпризы и велел мне раздеться и лечь в постель. Я не согласилась, опасаясь, что они соблазнятся, тогда их ничто не остановит. Когда появился ты, я поняла, что попала в странную историю, что меня разыграли. Только не пойму,  зачем? Остальное тебе известно...
— Что ты рассказала  капитану?
— То же самое, что и тебе.
— Как он отреагировал?
— Не поверил. "Ты, — говорит, выдумала каких-то мужиков, чтобы отмазать своего хахаля. Как они могли в чужую квартиру проникнуть? Замок цел, дверь не повреждена. Через лоджию? Так квартира на четвертом этаже". Я и сама не понимаю этого. Ключи ты им не давал?
— Нет, —  ответил я, — но если тот дебил наловчился пальцами  ног  тасовать карты, то ему ничего не стоит отмычкой открыть любой замок. Техническая экспертиза дала бы ответ на этот вопрос. Если он действовал отмычкой, то на деталях дверного замка должны остаться царапины. Только кому это доказывать!
— Жень, к черту их всех, — Снежана поднялась со стула. —Лучше пошли танцевать. Я давно этим не занималась.
— Пошли, —  улыбнулся я, смутно вспоминая, когда последний раз танцевал. Вальсы и прочие мудреные танцы были для меня высшей математикой, поэтому предпочитал медленные танцы, в которых можно передвигаться, как Бог на душу положит. Сейчас звучало ностальгическое старинное танго. Хотя и в нем я не был мастак, но все же это проще вальса. Во всяком случае, меньше было риска наступить на ногу партнерше. Ларцева доверчиво прижалась ко мне. Я ощутил тонкий аромат ее духов, золотистый локон приятно щекотал мою щеку.
               
Твой светлый локон на плечо упал,
    Твой светлый локон в сердце мне запал...

Эти лирические строки вспомнились мне неожиданно: я сочинил их в далекой юности, посвятив однокласснице, блондинке, которой я тогда был искренне, по-мальчишески, увлечен. Безответная наивная любовь. И как теперь, кстати, эти строки. Неужели все повторяется в этом мире?  Прошептал их Ларцевой, и она благодарно сжала мою руку. Я нежно обнимал ее тонкую талию и, чувствуя упругое гибкое тело, ощущал трепетное волнение, когда мои колени нечаянно касались ее ног. Испытывала ли она в этот миг подобные чувства, мне было неведомо. Но она не отстранялась, не сдерживала меня, значит, и ей со мной было приятно. Музыка закончилась. В знак благодарности я по целовал ее руку и мы вернулись за столик.
— А эти двое типов, что находились в машине, и картежник так себя и не назвали? — уже без энтузиазма продолжил я прерванный диалог.
— Нет, обращались друг к другу в неопределенной форме, как будто к предмету, — скучающим голосом ответила Снежана.
— Какого признания добивался  капитан?
—Он предложил мне подтвердить свою версию. Даже записал ее на листок объяснительной. Вроде ты сам подцепил меня возле ресторана, хитростью заманил в квартиру, напоил  коньяком и пытался изнасиловать. В конце объяснительной была фраза: "С моих слов записано, верно". Он настаивал, чтобы я расписалась.
— И  как ты поступила?
— Не согласилась. Угрожал посадить на пятнадцать суток. Улицы и отхожие места в городе убирать. Когда и это не подействовало, стал меня лапать. Я ему съездила по физиономии. Закричала, всполошила весь этаж. В общем, официально меня предупредил и отпустил. Статьи у них не нашлось, чтобы привлечь.
— Снежана, я тебе очень благодарен. Ты даже не представляешь, от каких больших неприятностей ты меня избавила.
— Что им от тебя надо?
— Это отдельная история. Она еще не окончена, и тебе лучше пока о ней не знать. Так надежнее будет и для тебя, и для меня.
— Женя, ты мне не доверяешь? — с обидой посмотрела она на меня. — Может, тебе нужна помощь? Рассчитывай на меня, не подведу.
В ее словах чувствовалась не только обида, но решительность и твердость.
— Понимаешь, это не женское дело, но меня поражает твоя уверенность. Откуда у тебя такой характер?
— Я рождена в конце октября под знаком Скорпиона, — улыбнулась она. — А скорпионы упрямые и стойкие.
— Снежана, я тоже по гороскопу Скорпион, — рассмеялся я. — Родился в ноябре. Не верю в предсказания, но мне очень приятно, что мы с тобой одного поля ягоды. Два стойких Скорпиона — это сила! Ни какие-нибудь там Рыбы, Водолеи, Близнецы или Овен...
Я с удовольствием наполнил фужеры.
— Давай выпьем за прочный союз Скорпионов, —  предложила она.
— Замечательный тост, — похвалил я. Подкрепившись, мы еще немного потанцевали, и я окончательно проникся к ней доверием. Вскоре посетители стали расходиться и барменша предупредила, что через полчаса кафе закрывается. Помог Снежане одеться, и мы вышли в темноту и прохладу ночи. Остановились в аллее, у скамьи нашего свидания. Я держал в руке ее маленькую теплую руку и чувствовал, что теперь, когда она столько для меня сделала, я не могу оставить ее одну. Она стояла в  растерянности, грустно улыбаясь. С моря дул резкий холодный норд-ост, напоминавший о недавней зиме, снежных заносах и наледи. Моя спутница зябко куталась в легкий плащ.
— Ты совсем продрогла. Приглашаю тебя в гости,— решился я. — Заварю кофе. Согреешься, а потом и домой провожу. Вызову такси.
— Может, не надо, Жень, хорошенько подумай? — она поглядела на меня своими бирюзовыми глазами. — Зачем тебе осложнения?
— Очень люблю такие осложнения, потому что я Скорпион!— воскликнул с мальчишеской задиристостью, и она согласилась, заметив.—Без трудностей,  их преодоления, приключений и тайн жизнь однообразна и неинтересна.


12. В гармонии наслаждений


В лифте мы поднялись на лестничную площадку. Открывая дверь квартиры, я молил Бога только об одном: чтобы в ней не оказалось кого-нибудь из незваных гостей. Вошли в прихожую, я внимательно осмотрел все комнаты, лоджию, ванную, туалет. Похоже, они оставили меня на время, подыскивая другие, более эффективные средства воздействия. Ларцева чувствовала себя стесненно и неловко. Я отлично понимал причину такого поведения: ее не оставляли воспоминания о  вечере.
— Будь, как  дома, — пригласил я ее в гостиную. Разглядывая обстановку, цветной телевизор, магнитофон, она,  то  ли с завистью, то ли с сожалением произнесла:
— Женя, у тебя здесь уютно, мило и просторно. А мы с матерью в однокомнатной перебиваемся с минимумом удобств. Отец ушел к другой женщине, когда я еще маленькой была. Вот мы с матерью и мыкаемся. О новой квартире и не помышляем. Уже пятнадцать лет на очереди, и все на одном месте. Те, что позади нас стояли, уже давно новоселье справили. Как им только удалось, ума не приложу. А нам один ответ: жилплощадь у вас достаточная. Другие, мол, до сих пор живут в бараках.
— Да, в этой жизни много несправедливости, до совершенства в обществе и отношениях людей еще очень далеко,— посетовал я. — Часто в конфликтных ситуациях бывает прав тот, у кого больше прав. Конечно, корень зла в человеке и системе, которая его сделала таким. Один, сидя в любом кресле, сохраняет порядочность, правда, таким трудно удержаться на плаву,  система их выталкивает, а другой, дорвавшись до власти, , как мэр Бунчак, считает что он пуп земли, и ему все позволено. Вот таких я не могу терпеть, потому что они жируют, как паразиты, за счет честных людей и живут во стократ их лучше настоящих тружеников, создающих материальные и культурные ценности. Это не рыночные отношения, а базарные, по сути, беспредел. Беда в том, что именно серые чиновники, постигнув искусство аппаратных интриг, а не в силу таланта, или других достоинств, властвуют над людьми, которые в конечном итоге расплачиваются за их произвол, коррупцию, алчность и  глупости.
Заметил, что Ларцева загрустила от моих изречений.
— Прости, что увлекся. Это неисчерпаемая тема. Сейчас заварю кофе, а ты отдохни. Хочешь, включи телевизор или магнитофон.
 — Позволь, я приму ванну? —  обратила она ко мне свой ясный взор. — У нас часто нет горячей воды, приходится нагревать в кастрюле на плите или электронагревателем.
— Конечно, конечно, Снежинка, пожалуйста, только не растай, а то не переживу такой трагедии.
— Спасибо, —  оценив мою шутку, улыбнулась она и прошла в ванную. Я услышал, как она пустила воду и отправился на кухню заваривать кофе. Чужая женщина в моей квартире. Как бы к этому отнеслась Валентина? Ладно, будь что будет. Все равно огласки избежать не удастся, коль дело дошло до милиции. Главное — убедительно, с аргументами в руках, доказать свою правоту. Валентина— неглупая, все отлично поймет.
Приятный аромат кофе, струящийся из кофеварки, наполнил кухню и распространился по другим  комнатам.
— Женя, Жень! — послышался  настойчиво-просящий зов.
— Что случилось, Снежана?
— Будь добр, подай мне шампунь. У тебя есть шампунь? — спросила она сквозь шум воды.
— Есть, для тебя все есть, — обрадовался ее просьбе.
— Так  не робей, подай.
— В ванную? — спросил я, поражаясь ее смелости. Валентина мне не позволяла таких вольностей.
— Конечно, в ванную. Господи,  что здесь странного, — рассмеялась Ларцева и этим смехом  сняла с меня скованность.
Зажав в руке тюбик, я вошел в ванную. Она лежала на спине, закинув за голову гибкие руки. Сквозь прозрачную воду я видел красивую упругую грудь, с пурпурными сосками, крутой изгиб бедер  и длинные стройные ноги. Я впервые так близко, а не украдкой ночью, как вор, смотрел на великолепное, излучавшее свет женское тело, достойное кисти Рафаэля и скульптурного искусства Микеланджело. Ее волосы тысячами тонких нитей сбегали на плечи и тонули в воде. Ярко-зеленые малахитовые глаза вопрошали: "Я тебе нравлюсь?"
— Ты изумительна и прекрасна! — произнес я с восторгом, радуясь  ее искренней доверчивости.
— Прикоснись ко  мне, —  попросила она. — Сделай мне приятно. Ты меня осуждаешь, правда? Я — распутная?
— Не говори так, ты необыкновенная. Ты — женщина, и этим ты права, —  пришла мне на ум чья-то поэтическая строка.
Наклонился над  ванной и краем глаза увидел над раковиной стеклянную полочку, где стояли бутылочки с разными шампунями. Не в силах сдержаться я прикоснулся к Снежане, ощутил нежную бархатистость ее кожи. С нарастающей страстью провел рукой от груди к бедрам и лодыжкам. Она замерла, наблюдая за моими трепетными пальцами, прислушиваясь к биению своего сердца.
— Поцелуй меня, — услышал  страстный шепот и покорился ее воле. Ларцева слегка приподнялась, и я поймал ее пылкие губы, жадно, словно к источнику, прильнул к ним. Долго не отпускал, хотел до донышка испить весь мед, и она потянулась ко мне всем телом, выплескивая воду. Наконец мы разомкнули уста, и она, отдышавшись, спросила:
— Хочешь, помой  меня?
И опять я подчинился ее желанию, потому что оно совпало с моим вожделением. Намылив мягкую губку, я бережно тер ее кожу, грудь, живот, бедра...  Она тихонько смеялась, ощущая прикосновение моих пальцев, млела от восторга. Вспенил шампунь на ее волосах, и они сверкающим ореолом окружили ее голову. Трепетно перебрал  их тонкие нити и отжал воду.
— Меня в детстве так купала мама, — призналась она и томно вздохнула. — Как хорошо, я будто заново родилась. У тебя очень нежные руки, как у искусного музыканта.
— Твоя мама не забеспокоится? —  спросил я ее участливо.
— У нее ночное дежурство. Только утром сменится. Ладно, хорошего понемногу, а то  совсем  разнежилась, разомлела, — упрекнула она себя и поднялась в полный рост, ослепительно  великолепная  и  желанная.
Я открыл краник,  струи воды с шумом падали на ее тело и, повторяя его прекрасные линии, скользили к ногам.
— Ты бесподобна! — воскликнул я, и она одарила меня лучезарной улыбкой. Поддавшись какому-то неистовому порыву,  обнял Снежану за тонкую талию, прижался губами к ее груди, ощущая упругий сосок. Я целовал ее мягкие губы, необыкновенные глаза, мокрые волосы.
— Жень, что с тобой? — спрашивала она сквозь дразнящий меня смех. Я бережно, как ребенка, укутал ее в большое махровое полотенце и поднял на руки. Нес бережно, словно драгоценный сосуд, опасаясь уронить и разбить на тысячи осколков. Положил ее, тихую и обольстительную, в постель. И она затаила дыхание.
— Хочешь кофе?
Она утвердительно кивнула головой. Я принес из кухни две чашечки с ароматным напитком. Одну подал ей. Ларцева поднесла чашечку к губам и сделала маленький глоток.
— Господи, как хорошо. Еще никто ко мне так уважительно не относился, —  задумчиво произнесла Снежана. —  На меня смотрели с ненасытной похотью, как на источник наслаждения. А я обыкновенная женщина со своими капризами, радостями и болями...
—Ты прекрасное создание, — возразил я. —  Впервые в жизни встретил такую  очаровательную личность.
— И много у тебя было женщин? — улыбнулась она. —  Говорят, что все познается в сравнении?
Я запнулся, так как не мог похвастаться своими успехами у женщин, на которых, в отличие от известного поэта, не был падок. Она это поняла без слов и, кажется, искренне обрадовалась.
— Значит, ты невостребованный мужчина, — она ласково погладила мою руку своими трепетными пальцами и смело посмотрела на меня. — Не заблуждайся, Женя, я действительно обычная женщина со многими слабостями и капризами. Благодарна тебе за то, что ты не похожий  на других. У тебя  есть совесть,  честь и милосердие...
Волосы ее немного просохли, мягкие и пушистые, они вновь отливали золотом. В их мягком обрамлении глаза с малахитовым отливом были еще притягательнее. Мне хотелось утонуть лицом в золоте ее волос, но я не торопился. Снежана тоже медлила, и мне казалось, что на губах ее застыл немой вопрос. Наконец, с виноватой улыбкой, смущаясь, она произнесла:
— Жень, ты не сердишься на меня?
— Нет, на тебя невозможно сердиться.
— Тогда я попрошу тебя об одном одолжении, — горячо прошептала она на ухо, словно нас кто-то мог подслушать. — Я хочу тебя, очень сильно хочу, не могу ничего с собой поделать...После разлуки только об этом и мечтала.
Эта неожиданная просьба и обрадовала и смутила меня. До Валентины у меня в молодости было несколько добрачных связей, но покорение женских сердец не стало моим хобби. С возрастом пришли трезвый взгляд на жизнь и соблазны, сдержанность и разборчивость в отношениях с женщинами. Хотя красивые женщины по-прежнему волнуют мою кровь, заставляют учащенно биться сердце. Пока человек жив, он не перестает любить и это естественно и  взаимообусловлено.
Ларцева молчаливо ждала. И чем продолжительнее было ожидание, тем печальнее становился ее взгляд. Глаза из ярко-зеленых превратились в грустные, васильковые.
 — Прости, за откровенность. Может я не в твоем вкусе, ты предпочитаешь шатенок или брюнеток? — с огорчением спросила она.
— Милая, родная моя, — задыхаясь от радости, я припал к ее зовущим губам, и она раскрыла свои жаркие объятия. Как лиана, обвила меня руками, подавшись навстречу гибким желанным телом.
Она лежала тихая и утомленная, вытянув длинные ноги и разметав по сторонам руки. От ее глаз и волос исходило сияние, а возможно мне, охмелевшему от ее сладких хмельных чар, это только казалось. Теперь я знал имя незнакомки, привидевшейся в жутковато-странном сне — Снежана. Но роль той была коварной, она завела меня в каменную западню и оставила там. Дурное предвестие, знак беды? Неужели такая же роль, но уже в реальности, отведена этой реально живущей женщине, размышлял я, ощущая рядом ее трепетное тело. Но пока,  она приносит мне лишь радость любви и добро. Как обернется дальше?
— Почему молчишь, ты разочарован? — обеспокоенная моей задумчивостью, тронула прелестница мою руку.
— Ты моя золотая, драгоценная женщина, —  бережно  погладил ладонью ее мягкие, словно шелк,  волосы. Проникся к ней  искренним доверием и нежностью, и признался. —  Ни капельки не жалею о том, что произошло. Ты — неповторима, ты...
Запнулся в поиске  подходящего эпитета, чтобы более точно выразить свои чувства и восторг.
— Договаривай. Любой женщине приятно слышать нежные слова, — попросила она. — Мужчины не знают, что женщина сначала любит ушами, глазами, а потом уже телом.
— Как это? — не понял я. —  Объясни подробнее.
— Элементарно просто, — рассмеялась она. —  Женский слух очень чуток на нежные комплименты. После них  она оценивает внешние достоинства мужчины. А потом решает, отдаться ему или нет. Это прелюдия любви. Почему некоторые мужчины терпят неудачи в постели? Потому что торопятся быстрее взять свое, когда женщина еще не готова раскрыть объятия. Возникает дисгармония. Любовь — это не баловство, а великое искусство Многие этого не понимают и покидают наш бренный мир, не познав счастья любить и быть любимым. Запомни, Женя, может эти  советы тебе пригодятся в общении с другими женщинами.
— Нет, не пригодятся.
— Почему? —  удивилась она.
— Потому что я узнал тебя и не желаю смотреть на других женщин.  Уверен, что там, где ты прошла, другим ничего не светит.
— Чудесный комплимент, — улыбнулась Ларцева. — Мне очень приятно его слышать. Это первое доказательство, что женщина любит ушами.
— Кажется, это действительно так. Мне очень жаль, что мы не встретились раньше. Хочешь, я тебе прочитаю стихи по этому поводу? — спросил я, ласково обнимая ее, целуя в мягкие губы. Поймав ее утвердительный взгляд, прошептал:
Судьба людей таинственна и странна,
 И больно мне ту истину понять,
 Что я родился, видно, слишком рано,
 А ты сумела к встрече опоздать...

— Да, грустно, — поняла она смысл стихов и спросила. — Но запомни, что любимая женщина никогда не опаздывает. У тебя есть жена, дети? Почему ты обитаешь один?
— Супруга в отпуске. В Подмосковье с сыном.
— Ты ее  любишь? — допытывалась Снежана.
— Раньше да, теперь не знаю, привык. Ведь кроме любви есть долг, обязанности друг перед другом, общий сын, — уклончиво ответил я.
— Долг, обязанности, как это грустно. Все расписано на много лет вперед. Никакой импровизации, — вздохнула она. —  Жена тебя  осудит за то, что ты ей изменил.
— Она не узнает, будь спокойна, — я прикоснулся губами к ее длинным пушистым ресницам, окунул лицо в ее роскошные волосы, ощущая их волнующий запах.
— У меня тоже все могло быть по-другому, —  прошептала она в пылу откровения. — Три года назад, мне тогда было шестнадцать, дружила с неплохим парнем. Не знаю, любил он меня или притворялся, но постоянно добивался близости. Я была девчонкой и боялась.
 Однажды в июле мы допоздна задержались на пляже. Он угощал сухим вином, и я опьянела. Кружилась голова, и все представлялось хорошим и добрым. Потом мы купались в море, и он в воде сделал со мной то, чего добивался. Потом от подруг я узнала, что так же он поступил и с некоторыми другими девочками, а потом гордился своей коллекцией соблазненных красавиц. Он оставил меня. Вот такая первая печальная любовь.
Стоило только начать, а дальше плоть диктует волю и невозможно устоять перед потребностью организма.
— Не думай об этом, — я нежно погладил ее плечо. — Ты молода, красива, и все у тебя все лучшее впереди.
— Я пойду, поздно уже, — вдруг спохватилась она. — Спасибо, что приютил и обогрел. Позволь мне одеться...
— Куда ты, на ночь глядя? Хулиганы в подъездах шалят, — предостерег я ее. — Останься, я умоляю тебя. Утром провожу.
—Ты на самом деле хочешь, чтобы я осталась? — она приподнялась с постели, простыня сползла с ее груди.
— Да, очень, очень, — прошептал я, все еще пребывая во власти ее чар, и уронил голову на ее теплую грудь. Она по-матерински обняла мои плечи теплыми руками.
Ларцева осталась. Это была самая дивная ночь из всех, что я прежде проводил наедине с женщиной. Под утро, не разнимая объятий, уставшие от сладких любовных утех, мы крепко заснули. Настойчивый звонок сбросил меня с постели. Я подскочил к телефонному аппарату и только тогда понял, что звонят в дверь. Наспех оделся, по ходу соображая, открывать или сделать вид, что в квартире никого нет. Если это пожаловали Артем с Картежником, то они вряд ли стали бы звонить, воспользовались бы отмычкой. Кто же в таком случае?
Осторожно подошел к двери в тот момент, когда кто-то вставил ключ в замочную щель и собирался его провернуть. Хорошо, что я вчера догадался защелкнуть язычок замка, и ключ заклинило. Черт подери, лихорадочно работала мысль. Ключ, второй ключ только у Валентины, но она сейчас за полторы тысячи километров отсюда. Домушники в такую рань не станут " чистить" квартиру.
— Женя, кто там? — сладко потягиваясь, в прихожую вошла Ларцева, разбуженная, как и я, звонком.
— Тс-с, — приложил я палец к губам и велел ей спрятаться в глубине квартиры. В легком халатике, наброшенном на голое тело, она с обидой в глазах упорхнула обратно в спальную.
— Кто в такую рань пожаловал? —  набрался я смелости, полагая, что гость из ЖЭКа.
—  Евгений, открой, это я, — услышал знакомый  голос,  холодок пробежал по спине. Вот так сюрприз!
— Сейчас, Валентина, Валюша, что-то с замком случилось. Уже неделю заедает, барахлит. Подожди, я возьму отвертку.
— Кто там у тебя? Женщина? — чуткий слух супруги и на сей раз не подвел ее. —Я слышала женский голос.
— Это радио, спектакль из Большого театра транслируют.., — я запнулся, понимая глупость ответа, и, чтобы затянуть время, попытался перевести разговор. —  Валя, почему ты не сообщила, что приедешь? С кем  оставила сына?
Мучительно думал о том, как объяснить ей присутствие Ларцевой. Но ничего убедительного и путного на ум не приходило. Может спрятать Снежану  на лоджии? Но Валентина все равно найдет. Она слышала ее голос и поняла, что я солгал насчет радио.
— Евгений,  что ты возишься? — прервала жена затянувшуюся паузу.
— Отвертку ищу, наверное, на  лоджии затерялась, —  упавшим голосом промолвил я и направился в спальную.
Сообразительная Снежана все поняла, успела одеться и застелить постель. Я обреченно вздохнул. В это мгновение на меня, наверное, больно было смотреть. Ларцева, к моему удивлению, была спокойна, ободряюще улыбнулась. Ее настроение передалось мне, и стало неловко за свою растерянность и беспомощность. Тоже рыцарь без страха и упрека. Что она обо мне подумает?
— Ничего, переживем, —  я поцеловал ее в щеку и прошептал. — Перейди в гостиную за журнальный столик. Почитай что-нибудь. Представлю тебя новой сотрудницей газеты. Идет?
— Ты что же, в газете работаешь?
Я утвердительно кивнул головой и с чувством человека, обреченного на заклание, подошел к входной двери. Подождал, пока Снежана устроится, отодвинул защелку и отворил дверь. Валентина вошла, увидела на вешалке чужой женский плащ, бросила на меня недоверчивый взгляд.
— Здравствуй, Валюша. Столько не виделись, — попытался я ее приласкать, но она резко отстранилась.
— Оставь телячьи нежности. Я очень устала с дороги.
Завидев незнакомку, она замерла перед входом в гостиную. Несколько секунд они молча взирали друг на друга. Валентина —  пополневшая женщина с угасающей красотой и Снежана — стройная и гибкая, само воплощение молодости, женского очарования и любви.
— Здравствуйте, — виновато улыбнулась Ларцева, чтобы разрядить тягостное напряжение. Валентина едва слышно ответила и обратила на меня свой осуждающий взгляд уставших глаз:
— Теперь мне понятен диагноз твоей болезни под названием: седина в бороду, бес в ребро. Захотелось свеженькой «клубнички».
Она порылась в сумочке и швырнула мне бланк телеграммы. Листок спланировал к моим ногам. Я наклонился и поднял его. Последовал за женой, направившейся к выходу.
— Валя,  погоди, я тебе все объясню... Это новая сотрудница отдела культуры. Она пришла десять минут назад. Мы готовим срочный репортаж в очередной номер.
— Не лги, Евгений, — обернулась она. — Ты смешон, новая сотрудница, только приехала... Я пятнадцать минут под дверью стояла.
Она вышла, хлопнув дверью. Послышались ее удаляющиеся вниз по лестнице шаги. Я возвратился в гостиную, прочел телеграмму: "Вылетай срочно тяжело болен Твой Евгений". Так вот причина ее внезапного приезда. Мне нанесли удар с той стороны, откуда я даже не предполагал. Радовался, что оставили в покое. А покой нам только снится. Вот что значит, на какой-то миг утратить бдительность.
Посвящена ли Снежана в их коварный замысел или это фатальное стечение обстоятельств? Пока я размышлял, Ларцева сидела за журнальным столиком, с тревогой наблюдая за мною, словно пытаясь проникнуть в мир моих мыслей и ощущений. Потом поднялась, по-прежнему, женственная, обольстительная, сочувствующе поглядела своими невинными глазами.
 —Вот я и познакомилась с твоей женой. Жень, я очень сожалею, что все так вышло. Мне надо было вчера вечером уйти. Не хочу быть причиной твоих неприятностей. У тебя замечательная жена. Я бы на ее месте поступила также, застав мужа с другой женщиной. Ревность —  сильное чувство. Ты верни ее, покайся, она поймет и простит. Я пойду, не обижайся, что соблазнила. Знай, что ты  очень мне дорог...
Ларцева направилась к вешалке в прихожую, а я стоял, как вкопанный плохо соображая. Она сказала, что я ей очень дорог, значит, не сжигает мосты, оставляет надежду.
— Постой, Снежинка, сколько я тебе должен? — и пожалел о сказанном. Она резко обернулась; бросила холодный, презрительный взгляд.
— И ты туда же, — с обидой и горечью прошептала. — Запомни: любовь не продается. Я поверила тебе и пожалела, а ты: сколько должен? Ничего не должен, успокойся,  дыши ровно. То, что между нами произошло, ни к чему тебя не обязывает.
— Прости, извини, родная, — бросился я к женщине. — С языка нечаянно сорвалось. Совсем голову потерял... А тут еще Валентина…
— Думал так  обо мне, вот и сорвалось, — резонно упрекнула она.
— Мы не прощаемся, правда? —  я поцеловал ее в безответные губы.
— Не падай духом, Женя, будь мужчиной, — с непонятной для меня иронией и насмешливостью она исчезла за дверью.
Я возвратился в гостиную. Присел на край дивана, обхватил голову руками. За все платить надо, дружок, в том числе и за удовольствия. Непостижимы эти женщины. Кажется, обе остались  недовольны.  Валентина,  так это точно, а  Снежана — загадка.
Проанализировал ее поступки: сопротивление, оказанное насильникам, отказ от подписи на компрометирующем меня протоколе, намерение вечером уехать от меня после интимной связи. Она, конечно, вне подозрений, иначе это не женщина, а сущий дьявол, сумевший заманить меня в ловко расставленные сети. Нет, на это не похоже, она искренна во всем, а в постели  — восхитительна и неповторима.
Я все еще находился под впечатлением от блаженства проведенной с ней ночи. Тогда казалось, что время остановилось и во всем мире мы одни на сказочном острове Любви.
Черт меня дернул предложить ей плату, совсем свихнулся и все испортил. Женщину нужно в большей степени понимать чувствами, а не расчетливым рассудком — пришел я к "оригинальной" мысли.
Снедаемый угрызениями совести, Валентину я отыскал в подъезде. Она, уткнувшись лицом в стену, беззвучно плакала, ее плечи мелко вздрагивали.
— Валюша, прости, ради Бога, —  участливо прикоснулся я к ней. — Готов понести любое наказание.
— Больной... —  всхлипывала она. — Я, как последняя дура, все бросила, прилетела, чтобы помочь и  утешить...
— Это не моя телеграмма. Я ее не отправлял.
— Чья же тогда? —  удивилась жена, с тревогой глядя на меня.
—Ума не приложу, — вздохнул я, хотя, догадался, чьих это рук дело. — Мою телеграмму ты не могла получить, потому что уже была в пути. Я, наоборот, просил тебя задержаться на пару недель.
— Задержаться? Зачем? —  подняла она взор и тут же ответила сама. — А-а, мне все понятно, чтобы не мешала. Хотел создать себе идеальные условия для встреч с этой  молодой любовницей. Узнаю в редакции, кто она такая?
— Нет, Валюша, все намного сложнее, — ответил я, согласившись с ее версией по поводу Ларцевой,  лишь попросил. — В редакции ее не знают, поэтому нет смысла наводить справки. Редактор лишь обрадуется наличию компромата.
—Значит, юная любовница? — горестно вздохнула жена. — Поздравляю! Ты прогрессируешь не только в творчестве, но и в сексе…
— Валюша, будь благоразумной. Не вздумай ходить по инстанциям. Давай обойдемся без скандала и истерик, — попросил я.
— Кто бы говорил о благоразумии, — упрекнула она. — Ты меня плохо знаешь, я не из тех женщин, которые  выносят сор из избы, выставляют напоказ грязное белье.
Я промолчал, в предчувствии долгих и неприятных объяснений. Поймет ли она ситуацию или между нами останется стена отчуждения и недоверия? В ту минуту это волновало меня больше всего.


13. Зловещий знак


Размолвка с Валентиной действовала на меня угнетающе. Да и ей, конечно, было нелегко. Мои неуклюжие объяснения о том, что я не первый и не последний из мужчин, кто ищет плотские наслаждения на стороне, ее не убедили. Казалось бы, такой, на мой взгляд, веский аргумент, что по статистике женщин больше, чем мужчин и, почему другие милые создания по этой причине должны быть обделены лаской, на супругу не произвели впечатления.
— Лукавая отговорка для неисправимых бабников-ловеласов, — вынесла она суровый вердикт.
Все мои потуги и доводы, философские изыскания о типичном явлении во взаимоотношения мужчин и женщин, вопреки ожиданиям, потерпели фиаско. Не приблизили, а отдалили ее от меня. Дальше так продолжаться не могло: или полный разрыв или компромисс и прощение.
 Второе меня больше всего устраивало, поэтому пришел к окончательно созревшему решению — покаяться, ведь повинную голову меч не сечет. Простит или не простит —  ее дело? Но все же, я рассчитывал на положительный результат.
К тому же стали сгущаться тучи, и мне не хотелось подвергать Валентину опасности, втягивать ее в свои проблемы. Предстояла весьма сложная задача: уговорить ее возвратиться к матери и сыну. Мою настойчивость в сложившейся ситуации она истолкует, исходя из женской логики: мол, освобождаюсь от ее присутствия для утех с любовницей.
Против этого аргумента мне нечего было выставить. Оказался безоружным из-за своей оплошности. Отпусти я Ларцеву вечером, как она того хотела, и не возникло бы неприятных коллизий. Но тогда бы я не узнал восхитительного очарования подаренной мне ею ночи. Что ни делается, все к лучшему.
По привычке, прежде чем войти в кабину лифта, я открыл ключом почтовый ящик. Вынул газеты и уже собирался закрыть дверцу, но что–то светящееся на дне ящика остановило меня. Осторожно нагнулся и рассмотрел в полумраке блестящий предмет. Это были часы со светящимся циферблатом и позолоченным браслетом. Стрелки неподвижно замерли на 8.15. Я узнал призовые часы прораба Анчалова. Два таких экземпляра трудно разыскать в городе. Но как они оказались в моем почтовом ящике? И вдруг страшная догадка, в которую мне не хотелось верить, пронзила мое сознание. Что-то ужасное произошло с Борисом Егоровичем. Его командирские часы, много лет исправно служившие хозяину, остановились. Что это значит и почему они здесь?
Мозг работал лихорадочно, рождая то одну, то другую версии. Я твердо знал одно — прораб в опасности, медлить нельзя. Не прикасаясь к часам, на которых могли быть отпечатки пальцев, я аккуратно запер ящик. В лифте поднялся на этаж. На мой звонок никто не откликнулся. Валентина, наверное, по-прежнему дуется. Ну ладно, сейчас не до нее. Я порылся в "дипломате", нащупал ключ и отворил дверь.
— Валюша, ты дома? — позвал я жену. В ответ — ни единого звука. Осмотрел  комнаты — никого. Заметил записку на журнальном столике. Прочел текст, написанный знакомым почерком: "Уехала к матери и Сережке. Так будет лучше для нас обоих. Валя".
Обычно она писала "Обнимаю, твоя Валя". Записка огорчила меня своей неопределенностью. Я не знал, окончательный ли это разрыв или временное отчуждение, для того чтобы улеглась обида, ведь время лечит раны, в том числе и душевные. Утешало то, что неожиданный отъезд жены избавил меня от постыдной процедуры просить у нее прощения. Обстоятельства не всегда восстают против меня. Есть в их непостижимой для ума закономерности  своя  логика и справедливость.
 Давно подметил, что после полосы неудач нередко следуют успехи и обретения. Прогнозы астрологов здесь бесполезны. Главное, как говорят водители, попасть в "зеленую волну". Но часы Анчалова, что с ним?
Я перелистал записную книжку, нашел номер его домашнего телефона. Вращая диск, больше всего я желал услышать знакомый голос прораба. Сразу бы отлегло от сердца.
— Слушаю, — трубку подняла жена прораба Анна Сергеевна.
— Пригласите Бориса Егоровича, —  попросил я.
—Его нет дома, —  с тревогой в голосе ответила женщина. — Он всегда предупреждал меня, когда задерживался. Обедал дома и ни словом о том, что придет поздно. Где же он может быть? А кто его спрашивает?
Я назвался и попытался успокоить ее.
— Анна Сергеевна, вы не волнуйтесь. Обязательно выясню, где он, и сообщу вам, — пообещал я и тут же набрал номер домашнего телефона  капитана Белозерцева. Он сам поднял трубку.
— Добрый вечер, Василий. Прости, что беспокою в столь поздний час, но, кажется, для тебя есть работа.
— Докладывай, работодатель, — бросил он любимое словечко.
— Подозреваю, что в отношении прораба Бориса Егоровича Анчалова  совершено преступление или какая-нибудь другая подлость. Он работает в кооперативе "Фасад",—  объяснил я причину звонка. — Прежде, чем позвонить дежурному по УВД, решил тебе сообщить, чтобы не поднимать лишнего шума. Ведь это пока моя версия. Тебе я полностью доверяю и хочу, чтобы ты ее проверил.
— Какие у тебя в наличии факты? — спросил капитан и в его голосе я уловил профессиональный интерес и хватку опытного сыщика.
— Пять минут назад я обнаружил часы прораба в своем почтовом ящике. Они стоят, а это зловещий знак.
— Может, все-таки  обознался?
—Нет, таких часов в городе я больше ни у кого не видел, поэтому совпадение исключено, — твердо произнес я.
— Любопытно. Если часы  не розыгрыш, то это очень серьезный намек, — согласился капитан и, чуть помедлив, добавил. —  Почти в духе сицилийской мафии «Коза ностра». Правда, мафиози своих потенциальных жертв  предупреждают посылками с отрезанными головами любимых псов или кошек, а здесь часы. Странно? Но почему они оказались именно в твоем ящике и откуда тебе известно, что они принадлежат погибшему прорабу?
— Это долгий разговор и не для телефона.
— Хорошо, —  понял он меня. — Где  предлагаешь его искать? Может он в гостях у любимой женщины? Некоторые мужики этим грешат.
— Исключено. У него одна любимая женщина — законная жена. По ресторанам и кинотеатрам Борис не ходит. По пивным кафе, тоже, — размышлял я вслух. — Он домосед. Полагаю, что надо заглянуть в район дачного строительства.
— Жди меня у подъезда своего дома, —  велел Белозерцев. — Вызову дежурную машину и заеду за тобой. Тоже спать не дам. Заварил кашу, будем вместе расхлебывать. Тебе, Евгений, с учетом генетической предрасположенности к криминальным историям, давно бы надо в угрозыске работать. Часы где?
— В почтовом ящике. Я к ним не прикасался.
— Правильно, — одобрил офицер. —  Наш эксперт-криминалист с ними поработает, вдруг остались "пальчики". Ты спустись в подъезд, посторожи их. Мало ли что, вдруг шпана унюхает. Сейчас журналы, газеты из ящиков воруют, цены то на издания выросли. Масса жалоб на мелких воришек. Командирские часы и того дороже. Унесут, поди, тогда  попробуй,  разыщи, куда подевались, да и "автограф", если он есть, будет смазан.
 —Так точно. Слушаюсь, товарищ капитан! — по-военному отчеканил я, отмечая, что Василий, как всегда, прав.
Действительно, светящийся циферблат часов может привлечь любопытных подростков, ошивающихся в темных подъездах и на лестничных площадках. Наспех поужинав,  спустился на первый этаж, где в подъезде к стене были прикреплены почтовые ящики. Предчувствие чего-то фатального, неизбежного и жуткого не оставляло меня. Сквозь расщелину в почтовом ящике пробивался зеленовато-бледный свет, словно там притаилась ядовитая змея. Я закурил, чтобы унять волнение.
Прошло минут десять. За это время несколько знакомых мне жильцов воспользовались лифтом. Вдруг в подъезд по ступенькам метнулась чья-то по-медвежьи большая тень. Крупный мужчина в надвинутой на глаза кепке с длинным козырьком почти в полумраке столкнулся со мной. Видимо, по инерции, так как мое лицо, освещаемое горящей сигаретой, он видел. Незнакомец остановился и пробормотал что-то невнятное. Мне показалось, что он под градусом и чем-то недоволен. Наконец хмуро хрипловато произнес:
— Мужик, спички или зажигалка есть?
 Не сводя с него взгляда, я достал из кармана зажигалку. Он замешкался, потом резко сунул правую руку за полу куртки. В этот момент у подъезда взвизгнули тормоза. Незнакомец насторожился, занервничал.
— Фу, черт подери, сигареты забыл, — вытянул он руку из-за полы. Так и не воспользовавшись зажигалкой, отдал ее мне. Его пальцы показались мне неестественно желтыми. Я подумал: такой здоровый мужчина, а руки, как у мертвеца. Порок сердца или малокровие.
— Могу  угостить "Camel", — предложил я, пытливо вглядываясь в его скуластое, скрытое козырьком кепки лицо.
— Нет, чужие не курю. У меня такой принцип. Предпочитаю папиросы или крепкую махорку, —  отказался он. — Не скажешь, где Баранова Зойка живет? Уже в третий подъезд захожу, никто не знает. Огонь-баба, а я  голоден, как волк. Хочу отдохнуть душой и телом…
На ревматика он совсем не похож, если махрой дымит, но откуда этот желтый цвет пальцев? Я напряг память, но так и не вспомнил, чтобы в подъезде проживали Барановы. В этот миг отворилась дверь, в проеме показался знакомый силуэт Белозерцева. Незнакомец тоже бросил в его сторону короткий и острый, как рапира, взгляд.
— Ничем не могу помочь, не знаю Зойку.
— Жаль, очень жаль, пропадает женщина в одиночестве, — вздохнул он и к моменту, когда подошел Белозерцев, скрылся в лифте.
— С кем это ты общался, разговаривал? — подал мне руку Василий.
— Какой-то незнакомый тип, кажется, под мухой, женщину по фамилии  Баранова, ищет, — пояснил я. — Наверное, заблудился спьяну и ищет на свою голову приключения. С кем ни бывает.
— Он не слишком  набрался, а то еще ограбят или искалечат? — поинтересовался капитан. —  Может, вызвать экипаж ППС?
— Здоровый лоб, того и гляди, кого-нибудь сам пристукнет, — успокоил я  его. — Не будем время терять, у нас дело важнее. Пусть ищет свою Баранову или Козлову.
—Добрый ты, Евгений, а того не поймешь, что пьяница — это потенциальный преступник или жертва преступления. Уж такими случаями я сыт по горло, — пожурил меня капитан, но вдогонку за незнакомцем не устремился, а с азартом спросил.– Ну, где твой сюрприз? Показывай. Я подошел к почтовому ящику и открыл его ключом. Белозерцев заглянул вовнутрь. От большого циферблата исходил бледно-зеленый свет.
— Да,  подозрительно странно, — произнес он. — Остается узнать 8.15 или 20.15. Либо часы неисправны и остановились на этом времени, либо кончился завод.
— 8.15 не может быть, так как в это время я отправляюсь на работу, —  засомневался я. — В подъезде возле лифта почти постоянно люди. Никто бы не рискнул, желая быть незамеченным, положить часы в ящик. Это можно незаметно проделать вечером.
— В течение всего дня, а не обязательно  именно тогда, когда остановились часы, — возразил Василий.
— Да, верно, — подхватил я его мысль. — Утром это было невозможно сделать потому, что Анчалов в полдень обедал дома. Часами он очень дорожил и не мог их кому-то одолжить. Поэтому вечером их подложили в ящик в промежутке между 20.15 и 21.20, когда я их обнаружил.
— Ты уверен, что это его часы?
— Абсолютно. Не подлежит сомнению.
— Кто тебе сообщил, что он обедал дома?
— Перед тем, как тебя побеспокоить, я позвонил на квартиру прораба. Его супруга не ведает, где он сейчас. Сказала лишь, что Борис Егорович обедал дома.
— Мог ли он загулять в забегаловке или  кафе за бутылкой бормотухи или паленой водки?
— Исключено. Он, как спортсмен, боксер, ведет здоровый образ жизни, не курит, не пьет. Занимается  гирями и гантелями.
—Тогда за всем этим какой-нибудь непредвиденный случай, либо криминал, — подытожил диалог Белозерцев. — Интуиция сыщика меня не обманывает, но как говорят, семь раз отмерь, а потом отрежь.
Он достал из сумки перочинный ножик, раскрыл лезвие и поддел им за браслет часы. Аккуратно опустил их в полиэтиленовый пакет.
— Для эксперта-криминалиста, пусть ищет отпечатки пальцев, — пояснил он, хотя мне и без того были понятны его действия. —  Если и не узнаем, кто подложил часы, то хоть установим их владельца.
—  Анчалова часы, кого же еще.
— Это твое предположение, а где факты, доказательства? — жестко возразил капитан. — Ты не обижайся за резкость, но я привык все подвергать сомнению. Это лучший метод для установления истины.
— Ты профессионал, куда мне, дилетанту, до тебя, —  съязвил я. — У тебя на счету не один десяток раскрытых преступлений.
— Уголовные дела мы с Володей Щегловым раскрутили, —  с удовлетворением заметил он. — А вообще, не люблю оглядываться на старые заслуги, ведь каждое новое уголовное дело, как первое. Редко встречаются деяния, идентичные по способу совершения. Всякий раз это новый ребус со многими неизвестными. Ну, что, Шерлок Холмс, поехали искать твоего прораба.
— Шерлок ты, а я согласен на роль доктора Ватсона.
— Шерлоком у нас будет Щеглов. Подымем и его по тревоге, если потребуется, — улыбнулся Белозерцев. — Нечего под боком у жены нежиться.
Мы вышли из подъезда, сели в УАЗ, и милиционер-водитель, провернув ключ в гнезде зажигания, запустил двигатель и переключил рычаг скорости. Прорезая желтыми клиньями света сгустившуюся темень, машина выехала на пустынную улицу. Я успел оглянуться на окна своей квартиры, хотя не надеялся увидеть свет в темных прямоугольниках окон. Их безжизненность поразила меня. Вдруг я воочию представил странного незнакомца, искавшего Зойку Баранову.
 Он словно в воду канул: так и не спустился вниз на лифте, хотя я твердо знал, что Баранова в нашем подъезде не проживает. Вспомнил, что с последнего десятого технического этажа по пожарной лестнице можно подняться на крышу, а оттуда спуститься в крайний подъезд и будь здоров. Наверное, так он и поступил, либо где-нибудь затаился. В его поведении было, что-то подозрительное. Суетливость в поведении и мертвецки желтый цвет  коротких пальцев...


14. Гибель  Анчалова


— Что тебя связывает с прорабом? Может, на строительство дачки размахнулся? —спросил Белозерцев, когда водитель УАЗа, поколесив по улицам города, выехал на окраину.
— Извини, конфиденциальный разговор, — ответил я, покосившись на водителя. Полагал, что тот обидится, но сержант, вцепившись в баранку, был хладнокровен и невозмутим. С безразличным видом он взирал на дорогу, освещаемую желтым светом фар.
— Евгений, пойми, это не праздный интерес, — офицер   нарушил молчание. — Коль ты меня поднял в полночь, то  я обязан знать все детали и нюансы. По долгу своей службы.
— Скоро узнаешь, —  упорствовал я. У меня не было желания посвящать его в суть моих отношений с Анчаловым при свидетеле, будь он даже в форме полицейского. Где гарантия, что моя информация не станет достоянием тех, с кем мы с прорабом вступили в смертельную схватку. Рассчитывать на добропорядочность сержанта у меня не было оснований. Утечка ценной информации стала нередким явлением. К тому же я опасался за жизнь Анчалова, поэтому решил не рисковать, а выбрать подходящий момент и с глазу на глаз рассказать Василию все, как есть. К нему я испытывал полное доверие.
— О подробностях, деталях потом, — положил я руку на плечо Василия, и кажется, он меня отлично понял. Мы въехали в район дачного строительства, расположенный на возвышенности у берега Азова. На фоне густо-синего ночного неба мрачно вырисовывались контуры готовых и сооружаемых зданий. Несколько фонарей оранжевыми звездами светились в отдалении. Мы с капитаном вышли из машины, а сержант остался с включенной радиостанцией для связи с дежурным по УВД.
На площадке, поднявшегося на три, считая высокий цокольный, этажа коттеджа Бунчака, царила тишина. Окна стоящего неподалеку вагончика были темны. Я вспомнил, что на мой вопрос, охраняется ли объект ночью, ведь там немало материальных ценностей, Борис Егорович ответил утвердительно. Где в таком случае сейчас сторож с собакой? Если даже сторож и задремал, то пес подал бы голос.
— Демон, Демон! — позвал я, вспомнив кличку собаки.
— Что с тобой, Евгений? Может поэму Лермонтова вспомнил? — подступился Белозерцев.
— Собаку, пса так зовут, — ответил, вглядываясь в темноту и не находя никаких признаков присутствия сенбернара.
— Ты здесь уже бывал?
— Да, по  совести  и  долгу службы, — ответил я почти  его же словами.
 —Что-то ты темнишь, — подозрительно взглянул он на меня. Потом попросил водителя осветить коттедж фарами, сам вооружился карманным фонариком. В лучах света недостроенный особняк предстал впечатляюще: помпезным и монументальным. В прошлый раз я насчитал в нем шестнадцать комнат: восемь на первом и столько же на втором этаже. Рядом был построен крытый плавательный бассейн с сауной, два гаража– автомобильный и лодочный. Все это вместе с земельным участком под палисад было обнесено бетонной оградой. Роскошный объект находился на завершающей стадии отделки строений и благоустройства территории
Дверь вагончика оказалась запертой, сторож отсутствовал. Даже Белозерцев с его профессиональной невозмутимостью был поражен размахом строительства, помпезностью коттеджа. Его сдержанные эмоции выдал настороженный взгляд.
— Простой работяга, трудись он, как вол, лет сто не может позволить себе такой роскоши, — подогрел я его мысли. — Не по карману. Да и кто ему разрешит. То с выделением участка затеют волынку, то проект зарубят. А здесь все, как по маслу идет высокими темпами.
— Насчет простого работника, не скажи, — снисходительно  улыбнулся капитан. — Ты не совсем прав. Есть  любопытные исключения. Все зависит от того, в какой отрасли или конторе он числиться.
— Докажи, — поймал Василия на слове, когда мы, спотыкаясь о плиты, трубы, кирпичи и куски арматуры, прошли к коттеджу.
— И докажу, — с азартом согласился офицер. — Вспомни, когда мы сюда ехали, ты, наверняка, заметил на углу двух улиц шикарный особняк с башенками и красивым фасадом?
— Конечно, заметил, — припомнил я строение, о котором он говорил.
— Знаешь, кому он принадлежит?
— Какому-нибудь крупному чиновнику-казнокраду из горисполкома? —  попытался я угадать статус владельца помпезного здания.
—Простому рабочему... — срезал он меня наповал и, чуть помедлив, добавил, — но не металлургического, судостроительного, труболитейного или ремонтно-механического завода, а ... мясокомбината.
Довольный произведенным эффектом, Василий посмотрел на меня, и мы дружно рассмеялись. Наш импульсивный смех утонул в глубине особняка, словно в колодце.
— Если мясокомбината, то все понятно, — согласился я. — Куда только милиция смотрит?
— Чужая епархия, — парировал мой упрек Белозерцев. — Эти дела по части ОБЭП– бывшего ОБХСС. Хозяйственные преступления, финансовые махинации, взятки и прочие корыстные деяния. А уголовный розыск  занимается раскрытием убийств, краж, грабежей, изнасилований... в общем, сплошная чернуха. У тебя есть ко мне претензии?
— Поглядим, — уклонился  от прямого ответа и тут же спросил. — Ты знаешь, для кого строится этот особняк?
Вопрос застал его врасплох, и я не стал интриговать:
— Для мэра, Ореста Адамовича Бунчака.
— Так, так, — произнес он. — Ты собираешься об этом писать? Значит, решил разоблачить, обвинить в казнокрадстве и коррупции?
— Уже написал.
— Где опубликовано? Может, я проглядел?
— Редактор Лубок  струсил,  держит статью под сукном. Боится скандала.
— Вот оно что, — покачал головой Василий и после короткой паузы, видимо, оценив ситуацию, спросил. —  Не высоко ли ты замахнулся, Евгений? По Стеньке ли шапка?
 — Отступать поздно, или пан, или пропал? —  ответил я.
— Грудь в крестах, или голова в кустах, — вспомнил он аналогичную поговорку и спросил. — Ты сознаешь, насколько все серьезно? У тебя должны быть на руках железные доказательства: пакет документов, причем подлинники или хотя бы их ксерокопии. В первую очередь расходные документы, показывающие источники финансирования, расчеты по стоимости стройматериалов, затраты по монтажу конструкций, отделке, по использованию техники и механизмов, рабочей силы. Обязательно технический проект особняка. И, конечно,  необходимы свидетели, если дело дойдет до скандала и судебных тяжб.
— Ксерокопии этих документов у меня есть. Их мне добровольно предоставил отважный Борис Егорович, решивший с моей помощью разоблачить Бунчака, — сообщил я Белозерцеву. — Теперь ты знаешь, что меня связывает с Анчаловым.
— Понятно, но детали нам еще надо будет обсудить.
В поисках прораба, окликая его, мы тщательно осмотрели освещаемые фонариком помещения на первом этаже и никаких признаков присутствия не обнаружили. В комнатах витали запахи краски, свежей древесины и клея. Здесь велись отделочные работы, клеились обои, устилался паркет.
Прежде чем по винтовой лестнице подняться на второй этаж, мы решили обследовать территорию с тыльной стороны особняка. Переступив через толстый силовой кабель, мы подошли к столбу, к которому на высоте более  метра от земли, был прикреплен распределительный щит. Там искрило и потрескивало от короткого замыкания. Чуть в стороне находилась бетономешалка. Рядом мешки с цементом, мелкий щебень и песок. У вертикальной стены был смонтирован подъемный механизм. В темноте все это угадывалось по контурам. Белозерцев посветил фонариком, выхватывая из темноты то один, то другой предметы, и вдруг луч замер возле распределительного щита. На земле лицом вниз неподвижно лежал человек. В его фигуре я признал прораба.
— Борис Егорович! — окликнул я его, тревожно взирая на капитана. Но прораб даже не пошевелился, словно его сморил глубокий сон.
— Погоди, — Василий остановил меня за руку, как только я, предчувствуя ужасное, сделал шаг вперед. — Кажется, тебя интуиция журналиста не подвела. Для меня и Щеглова  есть работа.
Он осветил землю вблизи человека, и луч набрел на пустую бутылку из-под водки. Не найдя больше посторонних вещей, капитан позволил мне приблизиться к прорабу. Мы с трудом перевернули его на спину, отмечая непривычную тяжесть тела. Лицо было застывшее и белое, словно гипсовая маска, дыхания не ощущалось, но остро чувствовался запах водки и горелой плоти.
Белозерцев потянулся к руке прораба,  чтобы пощупать пульс, и инстинктивно отдернул  ее. Я с ужасом увидел обугленную, будто головешка, кисть. Мы почти одновременно взглянули на распределительный щит. Он был открыт и освещался искрами. На металлической крышке висел небольшой замок с воткнутым в него ключом. Василий все же преодолел себя взял за запястье руку прораба,  она была холодна, биение пульса  не ощущалось.
— Несчастный случай, — предположил Белозерцев. — Пустая бутылка. Похоже, хлебнул лишку, черт его дернул,  полез в щиток. А здесь напряжение, не меньше 380 вольт, вот и шарахнуло.
— Не делай поспешных выводов, — посоветовал я. — Кому-то очень хотелось представить его гибель, как несчастный случай. Не забывай о том, что я тебе рассказал.
— Анатолий! — громко позвал капитан сержанта и, когда тот появился, строго приказал. — Не мешкая, срочно свяжись с дежурным по УВД. Пусть вышлет оперативно-следственную группу и обязательно следователя Щеглова, судмедэксперта, криминалиста и кинолога. Обнаружен труп. Сообщи в "скорую". Нам надо точно установить причину гибели человека:  несчастный случай или преднамеренное убийство?
Сержант быстро ушел. Спустя несколько минут, мы услышали из темноты треск и писк портативной радиостанции, его взволнованный голос.
— Почему ты считаешь, что это не несчастный случай? — возвратился к прерванному диалогу Василий. —  Типичное явление. Грубое нарушение техники безопасности на почве пьянства. Такое происходит часто. Пол-литра водки и здорового мужика свалит и помутит сознание. А "Кристаллина" — коварный напиток, бьет по мозгам.
Я терпеливо дослушал его и отчетливо произнес:
— Убийство. Причем, заказное.
— Объясни свою версию, — попросил оперативник, и я, собравшись с мыслями, выложил ему свои соображения:
— Во-первых, прораб пил очень редко, только по праздникам и в день зарплаты. Он из тех, кто не изменяет своим привычкам. Поэтому повода напиться вдрызг у него не было. Будний день, середина месяца, а зарплата у них в кооперативе в начале месяца. Наедине с собой пьют только законченные алкоголики, а Борис Егорович не из их числа. Человек ответственный, положительный, компанейский. Если бы даже и появилась причина выпить, то он пригласил бы кого-нибудь из бригады, известил бы жену, что задерживается.
— Логично, логично, — уловил капитан нить рассуждений.
— Во-вторых, если бы даже он выпил и полез в щиток, что маловероятно, — продолжил я, — то поражение током не было бы таким обширным, сильно обгоревшая кисть руки. Значит, его кто-то и не один, удерживали насильно.
— Может, ты знаешь, кто? — насторожился Белозерцев.
— Пока нет, но вполне  убежден, что без наводки мэра здесь не обошлось. Я знаю, что прораб был мужиком не робкого десятка, имел первый разряд по боксу и легко не сдался бы. Очевидно, злодеи поплатились травмами, а может и переломами. Ясно одно, что действовала группа. Даже двоим  мужикам с  прорабом было бы непросто  расправиться.
— А как же пустая бутылка?
— Водку ему могли влить в горло и потом.
—Твоя версия весьма правдоподобна. Сразу видно, творческая натура с богатым воображением, —  похвалил Василий. — Но не будем торопиться. Ты мне сам советовал не делать поспешных выводов. Дождемся заключения судмедэксперта и эксперта-криминалиста. Сейчас дело за ними. Что до версий, то их множество. Вдруг это самоубийство на почве ревности. Мало ли причин у человека для сведения счетов с жизнью. Депрессия, стресс, банкротство, долги, измена  жены, ссора с любовницей и т. д. и т. п. Как говорят психиатры, психологи и медики, основания  для суицида. Чужая душа — потемки, не  разглядишь.
— К личности Анчалова  это не подходит. Он  был сильным, волевым человеком.
— Я не склонен фантазировать, а привык доверять фактам, —  подчеркнул капитан. —  У пишущей братии, журналистов, писателей ум настроен на образное мышление, а я аналитик. Мой козырь — реальный факт, вещдок, показания, а не досужие домыслы и предположения. Криминалистика, дактилоскопия и художественное творчество, которому ты подвержен,  совершенно разные  сферы жизни. С этим надо считаться.
— Но мотивы преступления очевидны, — настаивал я. — Анчалов передал мне разоблачающие мэра документы. Это стало известно Бунчаку и он для предотвращения громкого разоблачения  предпринял контрмеры. Прораб  стал опасен для его карьеры и благоденствия за казенный счет, поэтому  и  ликвидировали.
— Евгений, у меня такое ощущение, что ты знаешь больше, но не договариваешь, — испытующе поглядел на меня Белозерцев.– Ты перестал мне доверять? По какой причине?
— С тобой я откровенен, Василий, — признался   искренне. —  Но  опасаюсь, что, даже косвенная, причастность к расследованию этого дела может стоить тебе служебной карьеры, очередного звания...
— Ну, ее, карьеру. Лампасы и генеральские звезды мне все равно не светят, — усмехнулся он. — Дело не в росте, интеллекте и эрудиции, а в том, что не желаю работать локтями и подхалимничать, выслуживаться перед начальством. Нынче это главное достоинство для карьериста. Если и уволят, пока есть здоровье, на хлеб насущный семье и себе заработаю. Уйду, как принято говорить, в народное хозяйство или коммерцию. Там сейчас золотое дно. А если покривлю совестью, то весь остаток жизни буду себя казнить. Так что истина, честь и совесть дороже благ. Выкладывай, что знаешь, как на духу.  Чем больше полезной информации, тем мы сильнее.
Оценив искренность Белозерцева, я подробно рассказал ему все, что произошло со мной, начиная с визита ко мне Анчалова, вторжения в мою квартиру Артема и Картежника, о содержании телефонных разговоров и бесед с Лубком и Ребровым. Утаил лишь свои близкие отношения с Ларцевой. Он попросил подробно описать внешность, характерные приметы Артема и Картежника.
— Да, я краем уха слышал о твоих неприятностях с женщиной, но не придал им значения, — посочувствовал Василий. — Случаются проколы на любовном поприще. Все мы мужики, да и наши соблазнительницы,  из одного теста. Не правда ли?
Не догадался ли он о моем увлечении Ларцевой, в смятении подумал я. Благо в темноте он не увидел выражения моего лица.
В трех шагах от нас покоился труп прораба. Для Анчалова в этом грешном мире все закончилось навсегда. Коротка и хрупка человеческая жизнь. Зависит от многих факторов, воли и болезненных амбиций других людей, стечения роковых обстоятельств, стихийных бедствий, болезней. Мне показалось, что еще при первой нашей встрече я предвидел фатальную неизбежность происшедшего. Нас, бросивших вызов мошенникам, было двое. Одного убрали, остался в одиночестве. Снежану я постараюсь не посвящать в это противоборство. Но, что день грядущий мне готовит?
— Судя по тому, что рассказал, тебе грозит опасность. Будь осторожен, — ответил офицер на мой безмолвный вопрос. — Часы Анчалова не случайно подложили в твой почтовый ящик. Надо быть идиотом, чтобы не понять этот откровенный намек. Теперь мы знаем, что трагедия произошла в 20.15, когда остановились часы прораба. Возможно, от сильного электрического разряда, ведь они находились на запястье левой обгоревшей руки.
Послышался гул двигателей и шорох гравия на дороге. Во двор особняка, отбрасывая длинные тени от стен и металлоконструкций, въехал полицейский УАЗ и карета "Скорой помощи". Мы с Белозерцевым поспешили на встречу.


15. Пружина следствия


— Смоляков? Как ты здесь оказался? — выйдя из остановившегося УАЗа, удивился следователь майор  Владимир Щеглов. — Вездесущий репортер в погоне за сенсациями?
— Евгений со мной. По его сигналу мы прибыли сюда, — опередил меня капитан. — Интуиция его не подвела, подробности потом. 
По деловым, четким действиям и распоряжениям следователя не трудно было догадаться, что он старший среди прибывших сотрудников опергруппы. Сначала Владимир подпустил к  телу Анчалова  врача-реаниматора и медсестру "скорой", и лишь после того, как они констатировали смерть, хотя и так было ясно, что прораб мертв, приступили к делу сотрудники милиции. Такова последовательность действий, ибо изначально необходимо медицинское заключение о смерти. Ее причина будет установлена после вскрытия и обследования трупа.
 Тем временем Щеглов, Белозерцев и эксперт-криминалист Будченко,  вооружившись фонарями «Летучая мышь», метр за метром осматривали место происшествия и другие участки территории. Бутылка с этикеткой "Кристаллина" перекочевала в полиэтиленовый пакет для дактилоскопии и лабораторного исследования остатков содержимого.
Затем криминалист внимательно осмотрел верхнюю одежду прораба, надеясь обнаружить на ней пятна крови, либо другие следы схватки, если таковая вообще была. То, что овчарка взяла след и довела кинолога Дудко до ворот бетонной ограды, наводило на мысль, что накануне гибели прораб с кем-то встречался. Возможно, у ворот стояла машина, на которой предполагаемые преступники уехали после убийства. Предположение, высказанное Щегловым, криминалист попытался подкрепить уликами. Он несколько минут передвигался на корточках, обследуя почву на месте предполагаемой стоянки автомобиля, но так и не обнаружил следов масла, которое могло подтекать из двигателя. По химическому анализу отработанного масла впоследствии удалось бы установить автомобиль, его марку. Но такой важной улики случай не уготовил.
— Странно, что объект, стройплощадку, никто не охраняет? —  непонятно, кому адресовал свой вопрос Щеглов. — Где сторож? Здесь столько стройматериалов, облицовочной плитки, труб, рулонов рубероида, стекловаты, предметов сантехники, металлочерепицы и прочих  материальных ценностей… Подгоняй грузовик и увози.
— Сторожа, охраны,  не было, — ответил Белозерцев.
— Может, с ним тоже расправились... Надо тщательно осмотреть все помещения и территорию, —  следователь взглядом указал на особняк, мрачно, словно замок, нависший над головой  железобетонными конструкциями и угнетавший своей зловещей темнотой и тайной.
— Первый этаж мы с Евгением осмотрели, — сообщил Василий. — Сторож, наверное, спит дома без задних ног.
— Капитан прав, —  подал я голос. — Если бы со сторожем что-то случилось, то здесь бы остался его сенбернар Демон. К тому же сторож имел оружие, охотничью двустволку.
— Где же он? —  повторил майор.
— Полагаю, что вечером специально не вышел. Создал условия для нападения на прораба, — высказал я предположение.
— Василий, — окликнул Щеглов капитана. — Утром следует выяснить, есть ли у сторожа алиби или он преднамеренно оставил свой пост?
Труп прораба погрузили на носилки и отнесли в карету "Скорой помощи". Машина отправилась в морг. Более полутора часов, затраченные  на осмотр местности, не принесли ничего обнадеживающего. В наш УАЗ подсел Щеглов, и мы вслед за первой машиной отбыли с печального места. Я выглянул в оконце, внизу светилась широкая гладь Азовского моря. Норд-ост сник, водная гладь выглядела величаво-спокойной и безмятежной. Вдалеке, на самой линии горизонта, перемещалась цепочка красных огней то ли танкера, то ли сухогруза. Человек погиб, а жизнь продолжается в бесконечном течении  времени. Как странно устроен этот мир, в котором человек — всего лишь маленькая песчинка, размышлял я. Надо ли сжигать себя в борьбе за справедливость? Может, они правы, эти новоявленные олигархи, нувориши, для которых закон не писан, а если и писан, то их же руками и им в угоду. Они живут по принципу: после нас хоть потоп. Обогащаются любыми способами, убирая с дороги тех, кто им мешает. Горькая участь постигла и Анчалова. Кому нужно это сражение с ветряными мельницами? Или романтики, подобные  рыцарю Дон Кихоту,  последние из могикан?
Прочь пораженческое настроение! Я не сложу оружия, хотя бы ради того, чтобы гибель Бориса Егоровича была отмщена. Люди, рожденные под знаком Скорпиона дрессировке  не подлежат. Их можно любить или ненавидеть, третьего не дано. Они идут до конца по избранному пути, каким бы тернистым и трагичным он ни был. Такова их планида! Интересно, под каким знаком Зодиака был рожден Борис Егорович? Мне как-то не приходило в голову спросить его об этом. Знаю твердо: он был мужественным человеком. На  чьем-то лице нападавших  в неравной схватке обязательно запечатлел кулаком  свой «автограф», без боя не сдался.
Белозерцев и Щеглов сидели молчаливо, погруженные в раздумья. Они не считали нужным делиться со мной своими версиями о причинах столь быстрого устранения Анчалова. Почему противники начали не с меня, а с него? Видимо, он представлял для них наибольшую угрозу. Возможно, я совершил непростительную ошибку? Почему так быстро наступила развязка, они пошли ва-банк? Причем, это произошло после последнего телефонного разговора с неизвестным, когда  в пылу азарта, неосознанно я намекнул  на то, что нас прослушивают. Не  этот ли  информация подтолкнула их на активные действия?
Меня охватило щемящее чувство вины. Прораб мог стать жертвой моей оплошности. Но что-то во мне протестовало против такого вердикта, выдвигая оправдательные аргументы. Наверняка, зная текст моей статьи, они по содержащимся в ней фактам могли вычислить источник информации, установили за прорабом слежку и выявили его контакты со мной. Возможно, узнали меня в роли сантехника, нанимавшегося в кооператив "Фасад". Не исключено, что в бригаде оказался стукач, продавший Анчалова за крупный барыш. Алчных, продажных подонков вокруг честных людей не счесть.
Поздно терзать себя угрызениями совести. Никакие оправдания не могли ослабить горечь утраты. Пожалел о том, что излишняя самонадеянность помешала мне обо всем рассказать Белозерцеву хотя бы дня два назад, а не сейчас, пост-фактум. Может быть, события развернулись бы по-другому, без жертвы. Как переживут эту утрату Анна Сергеевна и их сын?
 Кто принесет в их дом эту страшную весть? От одной мысли, что эта печальная миссия выпала мне (я обещал сообщить Анне Сергеевне), бросало в дрожь и тоскливо заныло сердце.
— Что за всем этим кроется? — спросил скорее у самого себя Щеглов, когда машина остановилась у парадного входа УВД.
— Все намного серьезнее и сложнее, чем ты, Володя, думаешь, — ответил Белозерцев. — Давай зайдем в твой кабинет и обсудим детали. Ты пока не знаешь того, что знаем мы с Евгением. Услышишь и решишь, брать это дело в свое производство или нет?
Щеглов пристально посмотрел сначала на капитана, потом на меня:
— Вы, что сговорились меня разыгрывать?
— Не сердись, Володя, —  капитан положил руку на его плечо. —  Берясь за такое дело, а его мы будем раскручивать вместе. Ты должен знать все, чем мы сейчас располагаем.
Мы поднялись на второй этаж в кабинет следователя, и я подробно рассказал всю предысторию, связанную с прорабом. Майор внимательно меня слушал, хмуро сводил брови к переносице, делал короткие записи в блокноте. Иногда бросал короткие вопросы, уточняя детали.
— Дело складывается крутое, — потер он начинающие седеть виски.
— Справимся ли? —  спросил Белозерцев.
— Не имеем права на капитуляцию, — твердо ответил следователь, тем самым, давая понять, что он берет это уголовное дело в свое производство.
Правда еще неизвестна позиция Реброва, он ведь может отписать это дело другому следователю. В практике подобное случалось крайне редко. Обычно дело доводят до конца следователь и оперуполномоченный угрозыска, первыми выехавшие на место преступления и осуществившие предусмотренные Уголовно-процессуальным кодексом действия. Поэтому веских оснований для того, чтобы передать дело другим, у полковника милиции не было. Это возможно лишь в том случае, если, в ходе расследования будут грубо нарушены положения УПК (сроки содержания подозреваемых под стражей и т. д.), либо следователь в силу обстоятельств сам откажется от ведения дела. Опять же мотивы для отказа должны быть  вескими и  убедительными.
— Евгений, тебя тоже могут убрать, грохнуть, — поглядел на меня Щеглов, пытаясь понять реакцию. Слова его не застали меня врасплох, так как  сам не исключал такой вариант.
— Вот что, Василий, надо ночью в квартире Смолякова устроить засаду, —  обратился он к Белозерцеву. — Кого-нибудь из своих ребят побеспокой. Потом отоспятся, дадим отгулы.
— Зачем беспокоить, все равно ночь потеряна. Я сам заночую у Евгения. Есть повод побывать в гостях. Ты не возражаешь? — обратился он ко мне. — Уже третий час ночи на исходе.
— Не возражаю,  надо отдохнуть, не железные, ведь, — согласился я. — Думаю, что после убийства они не сунутся. Затаятся, лягут на дно.
— Не затаятся. Свежая кровь пьянит убийцу, — возразил Владимир. — Хотя черт их знает. Порой их действия не поддаются здравой логике. Эта алогичность часто путает все карты.
— Мне бы пистолет или другое оружие для самообороны, —  скорее по инерции, чем в надежде на положительный ответ, предложил я.
— Это уж слишком, — улыбнулся  майор. — Никто тебе табельного оружия не выдаст. Кого-нибудь нечаянно подстрелишь, а вот бронежилет могу одолжить. Стальные доспехи, шестнадцать килограммов, не всякий выдержит. Не будем торговаться. Василий сегодня заночует у тебя. Как знать, может ты  ими  приговорен.
— Послушай, теперь мне понятно, почему возле тебя этот тип в подъезде ошивался, — вдруг вспомнил Белозерцев.
— А-а, пьяный мужик, который искал Зойку Баранову. Наверное, сексуально озабоченный, —  отозвался я вполне спокойно.
— Подозрительное что-нибудь заметил? Лицо, руки, что было в руках у неизвестного?
— Кепка у него была надвинута на глаза, —  вспомнил я. — Вел он себя как  то нервозно. Попросил спички закурить. Я ему подал зажигалку, а потом выяснилось, что у него нет сигарет. Предложил ему «Camel», но он отказался. Когда услышал, что подъехало  авто, ты появился в подъезде, быстро скрылся в лифте.
— Руки? Что у него было в руках? — настаивал Василий.
— Когда он возвратил зажигалку, я заметил, что рука у него была какая-то желтая, как у покойника. Вторую руку он держал под курткой. Я еще подумал, не порок ли сердца у него. А на вид здоровый, крупный верзила. Не дай Бог встретиться в подземном переходе или подъезде.
— Вне всякого сомнения, руки  были в перчатках, —  уверенно произнес капитан и, глядя в темное окно, продолжил. — Он приходил по твою душу, Женя. Под курткой у него был нож. Огнестрельное оружие исключено, обычно операции по устранению совершаются тихо с применением удавки или финки. Только случай спас тебе жизнь. Появись он минут на пять раньше и твоя  участь была бы ужасной, душа уже переселилась бы на небеса.
— Он не ожидал меня встретить в подъезде и поэтому сомневался, кто перед ним, не был уверен, замешкался, — промолвил я. — Ты, вовремя подкатил на авто, почитай, спас меня от убийцы. Век тебе благодарен.
— Неожиданность, нестандартная ситуация  приводят в замешательство. Жаль, что упустил, из-под самого носа ушел..., — огорченно вздохнул Василий. — Нужна ему была мифическая Зойка Баранова, как корове седло. Теперь я тебя одного не оставлю. Он, за здорово живешь, не отцепится, пока осуществит коварный замысел.
От холодной трезвости рассуждений мне стало не по себе, словно смерть обожгла своим ледяным дыханием. Если все могло произойти так, как изложил Белозерцев, то я до конца дней обязан ему жизнью. Видно, родила меня матушка, царство ей небесное, в сорочке.
— Никаких возражений. Еще один труп нам не нужен, — сурово подытожил разговор Щеглов. — Да, чуть не забыл. Подскажите, у Анчалова семья  или он холостяк?
— Есть семья,  жена и сын, — ответил я.
— Возьмите на себя тяжелую миссию, — велел он мне и Белозерцеву. — Сообщите вдове сами... я слез и рыданий не переношу...
Владимир достал сигареты и, ломая спички, закурил, что с ним случалось редко. Обменявшись с ним рукопожатиями, мы с Василием тихо  вышли из кабинета.
В гостях у прораба мне прежде не приходилось бывать из соображений конспирации, хотя он несколько раз  приглашал. Встречались мы с ним, когда в этом возникала острая необходимость, в заранее обусловленном месте, в том числе в кафе "Уют", навевавшем на меня солнечные воспоминания о Ларцевой. От нее не было никаких вестей, я потерял ее след, и это меня беспокоило. Тревога особенно обострилась после гибели прораба. Может, и с ней произошло что-нибудь ужасное? Ведь Снежана и я могли опознать Артема и Картежника. Если события приняли такой оборот, то преступники постараются избавиться от свидетелей. Надо срочно разыскать ее, пока меня не опередили эти мрачные отморозки. Придется потревожить ее мать, медсестру станции «Скорой помощи».
В следующий момент мои мысли переключились на неизбежную встречу с Анной Сергеевной, так как сержант остановил машину, в которой мы ехали с Белозерцевым, возле пятиэтажного дома по указанному мною адресу. Психологически тяжелая миссия.
— Может, по телефону известить? — заколебался я, понимая, что это не лучший выход из тягостной ситуации.
— Не годится, Евгений. Мы обязаны навестить, — упрямо произнес капитан. — Нам тяжело это сделать, а каково будет ей услышать страшную весть о гибели родного человека?
Мы поднялись на третий этаж. Я нажал на кнопку звонка.
— Кто, Боря ты? — отозвался встревоженный женский голос.
— Анна Сергеевна, откройте, журналист Смоляков.
Анчалова узнала мой голос и отворила дверь. Она остановилась у порога в растерянности, переводя взгляд то на меня, то на Белозерцева, который был ей незнаком. Я медлил, не зная с чего начать, но по нашим трагически-скорбным лицам женщина все поняла.
— Что-нибудь случилось? С Борей? Где он, жив ли?
— Крепитесь, Анна Сергеевна, — произнес я чужим дрогнувшим голосом. — Произошло несчастье. Борис Егорович погиб...
Я видел, как нервно задрожали пальцы ее рук, потускнел взгляд, подкосились ноги. Белозерцев едва успел поддержать ее.
— О, Господи, за что ты меня покарал! —  возглас отчаяния вырвался из ее груди. — Чувствовала, что его борьба с Бунчаком  добром не кончится. Не уберегла... Боренька мой родной, на кого ты нас покинул...
Ее рыдания и причитания, словно тисками, сдавили мое горло, перехватили дыхание. Я вообще тяжело переношу чужие страдания. От осознания беспомощности и невозможности что-либо изменить, хотелось провалиться сквозь землю, только бы не видеть безутешного горя и слез. Белозерцев реагировал на происходящее сдержанно. Видимо, ему по характеру службы нередко приходилось бывать в подобных ситуациях. Лицо его было сурово, губы плотно сжаты.
— Успокойтесь, пожалуйста, — дав вдове выплакаться, попросил Василий. Он принес из кухни стул и стакан воды. Усадил Анну Сергеевну и подал ей воду. Захлебываясь, она отпила несколько глотков.
— Где он? Хочу его увидеть, —  сквозь слезы попросила она.
— В морге. Но вам сейчас туда нельзя. Поздно уже, закрыт, — ответил капитан. —  Подождите до утра.
— Как это произошло?
— Обстоятельства смерти выясняются, — ответил он и тут же задал встречный вопрос. — Анна Сергеевна, вспомните, в последние дни мужу кто-нибудь угрожал по телефону или другим способом?
— Да, звонили однажды. Спросили прораба Анчалова, — промолвила женщина, вытирая глаза платочком. —  Боря находился в соседней комнате. Я его пригласила, а сама ушла на кухню. Мало интересовалась его делами. Разговор у него получился на повышенных тонах. Был  хмурым, замкнутым. Он оберегал меня от своих проблем и забот. Я не решилась спросить, чем он обеспокоен. Велел сына отвезти к брату. Сейчас он у него.
— Когда состоялся разговор? —  уточнил капитан.
— Два  дня назад, поздно вечером.
— Причину отъезда сына не объяснил? — поинтересовался я, хотя догадывался, что его вынудило настоять на этом.
— Нет, — ответила она. — Сынок Алеша учится в строительном ПТУ, решил по стопам отца пойти, стать строителем, а потом инженером или архитектором. Пришлось сорвать его с занятий. Борис договорился с директором.
—Как, вы теперь одни? Крепитесь, — вырвалось у меня случайно, и я пожалел о заданном вопросе. Анна Сергеевна поняла его по-своему и вновь уткнулась лицом в ладони. Ее плечи вздрагивали от рыданий. Когда она немного успокоилась, Белозерцев достал из сумки пакет с часами и браслетом и показал ей:
— Извините за мою настойчивость...
— Это Борины часы, командирские. Он ими дорожил, — сказала она, не дав капитану договорить и упредив его вопрос.
— Когда последний раз вы видели их у него?
— В полдень, когда он обедал дома. Можно мне их взять в память о муже? Они  теперь станут семейной реликвией.
— Я их вам потом возвращу, — пообещал Василий. — Сейчас они нужны для следствия как вещдок.
Мы не стали бередить ее рану вопросами, но женщина вдруг спохватилась и у порога остановила меня:
— Совсем забыла. Боря собирался в командировку и просил передать вам конверт со снимками и запиской.
Она вынесла из комнаты большой конверт салатного цвета, в которых обычно отправляют официальную почту. Я передал его Василию, и он положил конверт в сумку. Мы попросили соседку присмотреть за безутешной женщиной. Оставлять Анну Сергеевну, неожиданно ставшую вдовой, одну в подавленном состоянии было очень рискованно.
Прибыли ко мне на квартиру, когда над городом висела глубокая и мрачная ночь. Небо заволокло тучами, они медленно и тяжело перемещались, изредка обнажая серебристый серп луны и россыпи звезд. Войдя в квартиру, я на правах хозяина предложил Белозерцеву выпить граммов по сто водочки для снятия стресса, но он отказался:
— Я на службе, а ты волен поступать, как угодно. К тому же ты забыл вскрыть конверт. Стареешь, дружок.
О конверте я, конечно, помнил, но не решался его вскрыть. Но рано или поздно это все равно надо было сделать. Так лучше сразу узнать все. В конверте я обнаружил три фотографии и записку. Снимки подал Василию, а сам пробежал глазами текст: "Е. П. На  следующий день после твоего посещения на объект неожиданно приехал Бунчак. Интересовался, когда особняк будет готов к новоселью, торопил. Пообещал бригаде большую премию и  застолье, мол, для бригады накроет «поляну». Кроме водителя с ним был какой-то странный тип. Все время молчал, приглядывался, не спускал с меня глаз. Может, кто-то из телохранителей мэра? У одного из моих приятелей оказался фотоаппарат, и я попросил  скрытно снять Бунчака и этого типа. На днях мне предложили командировку  за трубами из нержавейки. Если сам не смогу передать тебе фото, это сделает моя жена. Думаю, что они тебе пригодятся. Кажется, объект заметил момент съемки. Ну, да черт с ним. Вернусь из командировки, встретимся, поговорим. До встречи. Крепко жму руку. Борис."
— Этот хмырь мне знаком, — дождавшись, пока я дочитаю записку, произнес Василий, показывая мне снимок, на котором были запечатлены Бунчак и незнакомец, когда они садились в машину. Они же были изображены и на остальных фотографиях.
— Его кличка Туз крестовый, — пояснил Белозерцев, указывая на крупного мужчину. —  А вот фамилию его не припомню. Он ранее неоднократно судим, рецидивист. В картотеке обязательно должны быть данные.
— Он мне тоже знаком, — узнал я верзилу, который вместе с Артемом был в моей квартире. Значит, окрестив его за характерную способность виртуозно тасовать карты Картежником, я был недалек  от истины.
Мы разделили с Василием скромную трапезу, выпили по чашке кофе. Усталость давала о себя знать. Приготовил капитану постель, но он решил бодрствовать и расположился на диване. Рядом у изголовья положил пистолет. Он знал, что преступники, орудуя набором отмычек, способны бесшумно проникнуть в квартиру.
Пожелал своему охраннику спокойной ночи и удалился в спальную. Уснул, едва голова коснулась подушки. Измотанный тревогами организм нуждался в отдыхе и восстановлении сил. Провалился в сон, словно в пропасть. Проснулся, когда за окном рассвело. "Гости" меня не навестили, Белозерцев готов был оставить свой пост. Мы по-холостяцки позавтракали: яичница, бутерброд, кофе. Уже собираясь уходить, Василий высказал свое предположение:
— Злоумышленники отлично понимают, что сейчас милиция  поднята на ноги и боятся напороться на засаду. Затаились, выжидают, когда стихнет шум. Держать постоянно в твоей квартире оперативника не вижу смысла, да и возможности нет. Работы у нас невпроворот: убийства, кражи, разбойные нападения, грабежи, изнасилования...
Он сделал выразительный жест возле горла и продолжил:
— Так что, друг,  извини,  я не волен распоряжаться собою. Увы, ты — не президент, не премьер-министр и не можешь претендовать на телохранителей. На всякий случай я тебе презентую одну штуку.
Белозерцев достал из сумки газовый баллончик.
— Вчера на паромной переправе у одного кавказца таможенники изъяли десять штук. Контрабандой вез на рынок. Может, тебе пригодится, как средство защиты в экстремальных ситуациях. Знаешь, как применять?
 Я утвердительно кивнул головой.
— Только смотри, используй, лишь, в крайнем случае, когда возникнет угроза жизни или здоровью, а то мне влетит от начальства. Еще нет официального разрешения для граждан на ношение газовых пистолетов и баллончиков. Имей это в виду. Будь осторожен. О любых подозрениях срочно сообщай в любое время суток.
Крепко пожал ему руку, и капитан вышел. Спустя пятнадцать минут я тоже отправился на работу в редакцию газеты.
 

16. Частный сыск


По материалам уголовных дел подготовил два судебного очерка. Сдал их в секретариат редакции,  а далее творчество не застопорилось. Я был озадачен мыслями о том, как идет следствие по факту гибели Анчалова. Понимал, что ни Белозерцев, ни Щеглов не имеют права посвящать меня в детали следствия, представлявшие оперативно-служебную тайну. Это означало бы нарушение ими положений Уголовно-процессуального кодекса, приказов и должностных инструкций. Но находиться в неведении относительно того, как развиваются события вокруг гибели прораба, было выше моих сил. Отлично понимал, что следующей мишенью могу стать я, а может быть, опасность угрожает и Снежане. Чтобы упредить действия преступников, мне необходимо знать, чем в данный момент располагает следствие. Это позволило бы выстроить версию, приближенную к реальности.
После сдерживающих меня сомнений, я снял трубку и позвонил Белозерцеву. Услышав отзыв, спросил:
— Что нового, товарищ капитан?
Он узнал мой голос и живо ответил:
— Правильно сделал, что позвонил. У меня к тебе есть вопросы.
— Готов к исповеди.
— Нет, это не телефонный разговор. Если не очень занят, загляни ко мне, — попросил он. —  Надо поговорить без свидетелей. Выпишу тебе повестку. Щеглов в курсе. Нужны твои показания.
— С повесткой можешь не беспокоиться, — ответил я. — Журналист — не чиновник, не, кабинетный работник, он — свободный художник, всегда в движении, в гуще событий. Были бы материалы, да строки в газету. А как он их добывает и когда пишет, никого не касается, важен результат.
— Ну, тогда наши профессии мало, чем отличаются, — заключил капитан. —Выходит, журналиста, как и сыщика, тоже ноги кормят. Постоянно в движении, в поиске…сенсаций и приключений.
— К  ногам надо еще светлую голову, —  добавил я.
— Абсолютно согласен, иначе пустая трата времени. Жду тебя через полчаса. Может, машину прислать  за тобой?
— Благодарю, не надо, не кисейная барышня, — отказался я. — Полицейский УАЗ, приехавший за Смоляковым, лишний повод для пересудов. Пройдусь пешком, погода замечательная.
— Смотри, как тебе угодно, конспиратор.
Когда я вошел, Белозерцев был в кабинете один. Он пожал руку и дружеским жестом пригласил присесть к столу.
— Евгений, —  капитан пристально, словно впервые увидел меня, поглядел в глаза. Я выдержал твердый взгляд.
— Евгений, — повторил Василий, — Ты должен понять, что отношусь к тебе не только как к свидетелю. Ведь мы с тобою еще и приятели. Поэтому сегодняшний разговор должен остаться между нами. То, что положено,  занесу в протокол допроса, а остальное нужно сохранить в тайне.
Я согласился с такой предпосылкой.
—Так вот, причиной смерти Анчалова является преднамеренное умышленное убийство, — сообщил он. — Этот вывод не подлежит сомнению, так как подтвержден судмедэкспертом.
Взглянул на меня, пытаясь понять произведенное впечатление. Но я и раньше не сомневался, что гибель прораба не трагическая случайность, и все же, спросил:
— Это версия, а где доказательства?
Белозерцев был готов к этому вопросу:
—  Судмедэксперт не обнаружил в крови погибшего наличие алкоголя. Отсюда вывод: ему влили водку в рот, когда он был уже мертв, кровообращение в организме отсутствовало, и поэтому алкоголь, спирт  не мог проникнуть в кровь.
—  Есть ли какие-нибудь зацепки?
— Профессиональный вопрос, — улыбнулся Василий. — Зацепка есть: на куртке прораба обнаружено пятно крови, по группе и резусу не совпадающей с кровью убитого. Значит, кого-то из бандитов он все-таки успел наградить ударом, подумал я с удовлетворением и поспешил со следующим вопросом:
— А отпечатки на бутылке?
— Отпечатков нет. Видимо, ее брали рукой в перчатке, либо впоследствии тщательно вытерли ветошью.
— Вот еще один аргумент в пользу того, что прораб был умерщвлен насильственно. Если бы он сам выпил водку, обязательно остались бы отпечатки его пальцев, — вслух размышлял я. — Но они отсутствуют. Значит, несколько крепких мужиков толкнули его в щиток и удерживали.
— Я тоже так считаю,– поддержал капитан.
— Причем одному, а может, и не одному из них он нанес травму, увечье, — продолжил я. — Я тебе уже говорил, что в молодости Борис Егорович занимался боксом. Пятно крови на куртке прораба, очевидно, оставил кто- то из насильников и это важная улика.
— Поэтому я тебя и пригласил, — перехватил нить разговора Белозерцев. — Мне нужны очень подробные приметы подозреваемых, которых ты застал в своей квартире. И той женщины, с которой тебя потом доставили в милицию. Есть подозрения, что это их рук дело.
— Конечно, — согласился я. — О насильниках ты узнаешь.  Снежана Ларцева, во всей этой истории случайный человек. Мне не хотелось,  чтобы у нее были неприятности. Прошу тебя об этом, как друга, лишний раз не травмируй ее психику.
Тон моего голоса и просьба вызвали у него улыбку:
— Ранила в сердце, вскружила голову, да? Смотри, Евгений, в жизни есть сильные соблазны: женщины, власть и деньги. Не устоишь и загремишь.
Я смолчал, подмечая его прозорливость, а он, войдя в азарт, неожиданно для меня, продекламировал:
О, женщина — ты книга среди книг,
О, женщина —  ты ведьмовский напиток...
— На  «сухаря» ты совсем не похож, увлекаешься поэзией серебряного века, — отпустил я ему комплимент.
— Нам ничто не чуждо, ни поэзия, ни любовь, — произнес он. — А насчет сухарей, то у нас свои "сухари"—  нераскрытые уголовные дела. И чем их  больше, тем сильнее взбучка от начальства. У них об одном голова болит, подавай высокий процент раскрываемости.
— Надеюсь, дело Анчалова не превратится в "сухарь"?
— Не буду загадывать, — ответил Василий. — Думаю, что этот нам, с Щегловым по зубам. Разгрызем, если, конечно, Володя не подкачает. А он мужик упрямый. Настойчивый.
— За этим делом персона Бунчака с его особняком.
— Ты уверен?
— На все сто процентов.
Белозерцев почесал затылок и надолго задумался. Лицо его приобрело волевое выражение.
— Ладно, мы служим не хапугам Бунчакам, а закону, истине, — убеждая не столько меня, сколько себя, проговорил капитан. — Давай выкладывай приметы своих криминальных "гостей".
Я подробно описал внешность Артема и его подельника. Их облик, одежду, манеру движений и жестов, примерный возраст, оружие: пистолет Макарова и нож с вылетающим лезвием.
— Подробные портреты воссоздадим с помощью фоторобота чуть позже, — предложил Белозерцев. — Разошлем ориентировки во все органы внутренних дел. Но в отношении одного из них, того, что ловко манипулирует картами, скажу четко, это Туз крестовый.
— Где сейчас Щеглов? — спросил я будто ненароком. Такая простота Белозерцеву не понравилась.
— Не кажется ли тебе, что ты вторгаешься в тайны следствия? — спросил он не то с укором, не то с иронией.
— Не кажется, ведь в деле прораба я не просто свидетель, а участник процесса, пока не получившего завершение.
— Ладно, не обижайся, но и не будь слишком настырным, —  смягчил голос Василий. — Дойдет до Реброва, что я с тобой откровенен, и не сносить погон. С погонами я, конечно, преувеличил, а вот от дела отстранит и будет прав. Только со мной ты можешь позволить себе вольности. Щеглов поехал к сторожу особняка. Его фамилия Чебышев, чтобы выяснить, почему в момент гибели прораба его не было на месте. Случайное ли это совпадение или злонамеренный факт?
В тот момент, когда я уже собирался уйти, вошел Щеглов. Бросил в мою сторону быстрый взгляд и сдержанно поздоровался.
— Что сказал сторож? — спросил Белозерцев и покосился на меня. — Можно без конспирации. Евгений свой человек.
— В тот вечер, когда погиб Анчалов, Чебышев пьянствовал и поэтому не вышел на охрану объекта, —  пояснил Владимир. — Я опросил его соседей. Поинтересовался, здорово ли он закладывает за воротник. Они ответили, что за Чебышевым такое не водится. Значит, темнит он, кто-то уговорил его под предлогом пьянства не выйти на работу.
— Что, есть факты?
— Да, один из соседей видел, как к Чебышеву накануне гибели прораба приезжали трое мужчин, — ответил следователь.
—  Какой марки авто?
 — По описанию иномарка, скорее всего «Nissan». Надо навести справки в МРЭО. Номер он не запомнил.
— Погоди, —  жестом руки остановил его Белозерцев и, обернувшись ко мне, спросил:
 — Не те ли это субъекты, что побывали в твоей квартире, кажется, у них, тоже была иномарка?
— По всей вероятности.
— Ладно, выясним, — излишне резко, как мне показалось, произнес Владимир. Он был раздражен, и я почувствовал, что мое присутствие его тяготит. Василий попытался разрядить ситуацию, перевести разговор в другое русло, но я счел за лучшее удалиться.
— Появятся свежие сведения по Анчалову, сообщи, — попросил Белозерцев.
Я понимал, что есть пределы гласности, обозначенные рамками следственной тайны. Сколь велико ни было бы их доверие ко мне, но и оно не гарантировало тайну информации. Не потому, что я мог случайно проговориться, а потому, что источник утечки мог быть другим, и тогда тень подозрения пала бы на меня. В данной ситуации мне было достаточно знать результат судмедэкспертизы. Моя версия о насильственном характере гибели прораба документально подтверждена.
В подавленном состоянии я возвратился в свой рабочий кабинет. Спустя несколько минут зазвонил телефон прямой связи. Поднял трубку и услышал голос Лазаря Яковлевича:
 — Мне стало известно...
— От кого? —  вплел я в его медленную речь вопрос.
—Не важно. Так вот, мне стало известно, что ты интересуешься этим несчастным случаем.
— Каким, я  ведь многими интересуюсь?
— Погибшим из-за пьянства на производстве  прорабом.
— Вот я и хочу выяснить из-за чего он погиб, случайно или злонамеренно?
— Оставь. Это не наше дело, — посоветовал Лубок. — Ты не вправе подменять собою следственные органы. На это есть милиция, прокуратура. У нас и без того тем предостаточно: политика, экономика, культура, быт и  другие сферы  городской жизни…
...правопорядок, —  продолжил я.
— Как знаешь, — недовольно вздохнул он. — Имей в виду: у нас не журнал, когда авторы могут себе позволить месяц работать над одним материалом, очерком. Ежедневная газета, как горячая плита. Будь добр, каждый день выдай в газету материал на двести пятьдесят строк. Ты темпы сбавил... больше на полицию работаешь, чем на родной коллектив. Рискуешь лишиться премии.
— Я за рублем не гоняюсь. Когда завершится следствие, будет очень серьезный сенсационный материал, который повысит имидж газеты. И как следствие, возрастет тираж, влияние газеты на городскую жизнь.
— Упаси Господь от таких материалов, — быстро отреагировал редактор.— Ты уже и так привлек внимание полиции и обывателей своей историей с женщиной. Некрасиво, романы, а точнее, блуд, не делают нам чести.  Может, пойдешь работать в УВД, в пресс-центр по связям с общественностью и СМИ? Я не возражаю, самую лестную рекомендацию дам. Пусть они с тобой, как с малым дитем,  нянчатся.
— Для выслуги возраст вышел, нет резона, —  ответил  полушутя, отлично зная, что он с большой радостью избавился бы от строптивца и возмутителя комфорта и спокойствия.
— Лазарь  Яковлевич, что с "Особняком у моря", зарубили? Признайтесь честно, довольно мурыжить?
— Прямо быка за рога схватил. Зарубили, обижаешь, — пожурил он. — Понимать должен, что обстоятельства изменились. Это ЧП с прорабом, и ты туда же с особняком. Шум стихнет, тогда посмотрим, а то нас неправильно поймут и на совещаниях, заседаниях вздрючат по полной программе. У меня нет никакого желания страдать за твои принципы.
— Кто неправильно поймет?
— Кто, кто, начальство и читатели, а стружку снимет или сотрет в порошок Бунчак, — с раздражением ответил и положил трубку. Я посчитал тщетным убеждать редактора в обратном. Даже гибель Анчалова он использовал в качестве аргумента, чтобы на неопределенное время отложить публикацию статьи. Иного исхода я и не ожидал и поэтому воспринял его трусость, как должное.
За час до окончания рабочего дня, убедившись, что ничего путного не выйдет из-под пера,  пошел в типографию, расположенную поблизости от редакции. В узком длинном коридоре у печатного цеха возвышались рулоны газетной бумаги. Минуя их,  по крутой лестнице поднялся на второй этаж, в наборный цех. Девушка-метранпаж Марина, склонившись над лежавшей на металлическом столе рамой, поглядывая на листок макета, верстала четвертую страницу газеты. Набранными на линотипе колонками шрифта она ловко заполняла внутреннее пространство рамы. Затем подошла к стеллажу, над которым висели таблицы с образцами шрифтов и линеек.
Не глядя, по памяти выбрала из пеналов литеры для заголовков ручного набора. Потом вышла в соседнее помещение, где работали громоздкие линотипы и возвратилась, неся в деревянном пенале несколько отлитых на линотипе из сплава свинца, олова и сурьмы, еще теплых серебристо-блестящих заголовков. Вправила их в набранные тексты и плотно закрепила в раме. Затем Марина нажала кнопку на пульте  станка и низко движущийся над поверхностью стола валик покрыл литеры краской. После этого метранпаж положила на раму несколько листов чистой бумаги и пустила валик в обратном направлении. Подняла лист, на нем отпечатался текст и изображение снимков с плоских пластин клише.
— Будьте добры, дайте оттиск, —  попросил Марину. Она подала мне отпечатанную страницу, а сама сделала еще несколько оттисков для корректуры. Я бросил взгляд сверху вниз и глаза остановились на некрологе:

"Коллектив кооператива "Фасад" с глубоким прискорбием извещает о трагической гибели в результате несчастного случая прораба  Анчалова Бориса  Егоровича  и выражает искреннее соболезнование родным и близким покойного".

Таков трагический финал, борьба за правду и справедливость требует жертв, подумал я с горечью, уже и официальная версия готова "в результате несчастного случая". Автору некролога кто-то подсказал, чтобы приучить читателя к мысли, что всему виной сам погибший, нарушивший правила техники безопасности. Но ведь мне  по совокупности фактов, в том числе по заключению судмедэкспертизы, известно, что смерть наступила в результате насилия. Ложь не должна пройти. Если это произойдет, то под нее тут же начнут подгонять следствие.
Держа в руке оттиск, я решительно вошел в корректорскую. Мой воинственный вид озадачил старшего корректора.
— Лидия Андреевна, в  некрологе надо убрать строку «в результате несчастного случая», ведь произошло убийство.
Подал сотруднице  оттиск. Она пристально взглянула из-за очков:
— Евгений Петрович, это официальный материал, я не имею права вносить правку. Как можно? Обратитесь к Лазарю Яковлевичу.
— Не только можно, но и нужно, Лидия Андреевна,— твердо сказал я.— Ответственность беру на себя. До выхода газеты, никому не слова, чтобы не произошло утечки информации. Договорились?
—Хорошо, —  согласилась женщина, в порядочности которой я не сомневался. Важно преградить ложь, а когда газета выйдет, дело будет в шляпе. Если даже потом и опубликуют поправку, в чем я сомневался, она только посеет слухи об истинной причине гибели Анчалова. Я дождался поправленного оттиска полосы и, убедившись, что текст некролога сокращен, с чувством исполненного долга вышел из типографии. На душе все  же было неспокойно, каменной плитой давила вина за смерть прораба. Я решился на отчаянный шаг, круто повернул к зданию из бетона и стекла, с мраморными лестницами и паркетом. В просторной приемной Бунчака, заставленной стульями для посетителей, было тихо. За столом у окна скучала секретарша. Рядом с компьютером стояла хрустальная ваза с розовой веточкой расцветшего миндаля. Кондиционер втягивал свежий воздух.
— Орест Адамович у себя? —  спросил я, пересекая  просторную  с ковром на паркете приемную по диагонали.
— У него не приемный день, — всполошилась женщина, встревоженная моим решительным видом. И через секунду была рядом. Недурна, мелькнула у меня мысль, умеют начальники выбирать обслугу.
— Гражданин, он вас вызывал? —  спросила она, окинув меня оценивающим взглядом черных агатовых зрачков.
— Нет, но у меня к нему срочное дело.
— Орест Адамович велел не беспокоить, — сухо сказала она, потеряв ко мне всякий интерес. — У него много важных дел.
Женщина вернулась на свое место, а я уныло взглянул на дверь, ведущую в кабинет Бунчака, где мне однажды довелось побывать.
— Скажите, что журналист Смоляков. Пять минут, не более.
Она, нехотя подняла трубку и нажала на кнопку селекторной связи:
— Орест Адамович, к вам просится Смоляков.
Выслушала ответ и обидчиво произнесла:
— Из-за  вас и мне перепало. Никаких посетителей, работает над документами, готовит большой доклад. Будет занят допоздна.
— Простите великодушно, — попросил я.
— Не впервой,  — улыбнулась она и махнула рукой.
Досадуя, вышел из приемной, спустился по лестнице на первый этаж, но не торопился уходить. Чтобы не вызвать подозрений вахтера, видимо, отставника с орденскими планками на груди, стал изучать указатель отделов и кабинетов. Спустя десять минут дверцы лифта раздвинулись, вышел мэр, среднего роста, плотный, в добротном светлом плаще и фетровой шляпе. При виде меня на его сытом, самодовольном лице застыло выражение растерянности, сменившееся  досадой. Он хотел пройти мимо, но мой вопрос, словно пущенная из лука стрела, настиг его:
— Что вы, Орест Адамович, думаете по поводу убийства прораба Анчалова?
 — Какое убийство? Впервые слышу? — приостановился он.
— Вам что, полковник Ребров не докладывает?
— А-а, это тот несчастный случай. Разве все упомнишь. Пьянство... Очень сожалею, пьют мужики беспробудно, —  сказал он, смутившись.
Мне показалось, что лицо его дрогнуло и Бунчак, боясь встретиться с моим взглядом, проворчал:
— Совещание у меня, тороплюсь...Потом, потом, запишитесь на прием.
 Сквозь стеклянную дверь я увидел, как он быстро сел в  черного цвета "Opel" и зло, с шумом захлопнул дверцу, словно таким способом хотел от меня отгородиться. Машина лихо выехала со двора, где находились гаражи персональных автомобилей депутатов и  чиновников.
 

17. Бандитский налет


Почти целую неделю после похорон прораба я был не в своей тарелке. Во мне смещались горечь утраты и ощущение вины. Потом боль постепенно стала затухать, притупляться. Чтобы немного развеяться,  вышел на набережную. Остановился у края парапета, наблюдая, как набежавшие волны ударяются о позеленевшую бетонную стену и откатываются назад. С правой стороны, чуть дальше ковша, за судоверфью выдавался мыс. В полумиле от берега какой-то отчаянный спортсмен, облаченный в оранжевый пробковый жилет, управлял небольшой лодкой под белым парусом. Ее корма взлетала на пенистых гребнях, накатывавших от таманского берега волн.
Рисковый парень, подумал я. Мало удовольствия, даже в апреле, оказаться в холодной воде. И все же в риске, в борьбе со стихией есть своя прелесть. Человек, сознательно подвергая себя опасности, испытывает свой характер и волю на прочность. Не зов  ли это крови далеких предков? Не этими ли чувствами я  одержим  в своем стремлении изобличить зло и отстоять истину?
—  Евгений  Петрович! — услышал  голос.
Обернулся и в приближавшейся девушке узнал шатенку из приемной  полковника Реброва.
— Луиза, какая приятная встреча, — улыбнулся я. — Как поживает ваш суровый полковник, которому никто не пишет? Еще не стал генералом?
— А-а, —  махнула она рукой. — Ушла я от него. Надоело быть девочкой на побегушках. Одно подай, другое, принеси, чай с вареньем и лимоном, кофе с печеньем,  будто у самого рук и ног нет.
—Вот это номер,— обрадовался я. — Такая девушка с независимым твердым характером мне очень нравиться.
— Правда? —  на ее щеки цвета нежного персика лег румянец. — Я вам нравлюсь?
— Конечно, я и сам из породы непокорных людей. Поэтому мы с вами, Луиза, родственные души, рожденные для борьбы за справедливость.
Девушка вдруг заволновалась, смутилась, и я тоже ощутил спиной чей–то взгляд. Осознание того, что за мной могут следить, сделало меня осторожным и наблюдательным. Рассчитывал застать своего преследователя врасплох, заставить его ретироваться. Резко обернулся: радости моей не было предела,  со скамьи на меня смотрела Ларцева. Я секунду молчал, не находя слов. Лишь заметил, что огорченная Луиза все поняла, попрощалась и пошла, не оглядываясь.
— Снежа-на-а, — ее имя снежинкой растаяло у меня на губах. Мы, не смущаясь находящихся поблизости людей, ринулись друг к другу. Бережно прижал ее к себе, доверчивую, желанную.
— Где ты потерялась? — обиженно спросил я. — Пытался узнать о тебе через дежурного "Скорой помощи".
— Да, мне говорили, —  горячо прошептала она. — Догадалась, что это ты, и поэтому здесь. Кажется,  некстати?
— О чем ты, родная?
— Эта девушка, кто она. Может сестра?
— Сестры у меня нет, а девушку зовут Луизой. Еще недавно она работала в приемной начальника милиции, но уволилась из-за скуки. Случайная встреча, — мне было приятно, что в Ларцевой проснулось чувство ревности, что она неравнодушна ко мне.
— Признайся, ты по мне очень скучал? — с мольбой посмотрела она. —  Или у тебя появилась новая пассия Луиза. Она очень даже милая, обаятельная.
— Да, обаятельная, но ты лучше. Очень скучал, — промолвил, не выпуская ее маленьких изящных рук из своих ладоней. Ощущал их теплоту и нежность.
— А как же твоя жена?
— Она уехала на следующий день.
— Надолго?
— Не знаю, —  ответил я, умоляюще глядя  в ее малахитовые глаза. — Мне недостает тебя, твоей магии очарования...
—Женя, не шали, — погрозила Ларцева пальчиком.— Или недостаточно  прошлых приключений? Опять жена застукает или в полицию загребут. Подмоченная репутация, скандал...
Она кокетливо улыбнулась, слегка склонив красивую голову. Закатный луч солнца коснулся ее золотисто-соломенных волос. Они сияли  лучезарным нимбом. Глядя на Ларцеву влюбленными глазами, я  вдохновенно с трепетом в сердце  прошептал:
               
                А бедра ее метались,
                Как пойманные форели,
                То лунным холодом стыли,
                То белым огнем горели...

— О чем ты?– спросила Ларцева.
— Стихи испанского поэта Федерико Гарсия Лорки. И все о том  же, без чего жизнь теряет свой смысл и очарование...
Она поняла и нежно рассмеялась.
— Ты неисправим. Твоя жена меня, наверное, люто ненавидит. Такое не прощается.
Я благоразумно промолчал, понимая, что она, судя по реакции Валентины, права. Ведь в ночь, когда мы остались наедине, и ничто не мешало нам предаться любви, жена после трех недель разлуки не захотела разделить со мной супружеское ложе. Я и сам, накануне пресытившись ласками Ларцевой, не испытывал большой потребности в женщине. Чувствовал себя опустошенным, словно выпитая бутыль. Сейчас нахлынувшее впечатление той сладкой хмельной ночи кружило мне голову, страстно хотелось, чтобы она повторилась. Лишь обстоятельства знакомства вызывали во мне противоречивые чувства ревности и протеста.
— Снежана, родная, у тебя по-прежнему клиенты? Мне это больно и неприятно осознавать. Пойми это не твой удел.
— Нет, — резко вскинула она голову, полыхнув пламенем волос. —  После встречи с тобой с этим кончено. Противно и глупо себя растрачивать, рискуя здоровьем и репутацией.
— Очень рад за тебя.
— Чему радуешься? — охладила она мои чувства. — Делаешь для себя исключение? Не считаешь себя клиентом?
Слова ее больно укололи, напомнив о моем глупом поведении, когда  в пылу замешательства пытался заплатить ей за чудную ночь. Но, видит Бог, я не желал ее обидеть, а тем более унизить.
— Прости меня за бестактность, — попросил  ее. — Сразу все навалилось, плохо соображал...
Она заметно потеплела, и я понял, что значу для нее больше, чем клиент. Нас связывала не только естественная страсть, а нечто большее — чувства, таившиеся в глубине души. Достаточно было нескольких дней разлуки, чтобы убедиться в этом.
— К черту репутацию, — решился я. —  Поехали ко мне. Гулять, так с музыкой. Один раз живем на белом свете.
— Нет, — возразила она. — Теперь моя  очередь проявить гостеприимство. Я приглашаю тебя на кофе в свой офис.
И весело, по-детски рассмеялась своей шутке.
— Что скажет твоя строгая мама?
— Она на дежурстве. До утра глаз не покажет, — уверенно сказала Ларцева, увлекая меня за собой.
Меня охватило предчувствие волшебных минут близости с этой женщиной, столь неожиданно возвратившейся в мою жизнь. Одно лишь ее присутствие, трепетные касания пальцев рождали во мне необыкновенно солнечное чувство.
Ее дом находился в северо-восточной части города. Пока мы туда добирались на автобусе (она отказалась от предложенного такси), ярко- малиновый закат догорел и угас за грядою гор. Лишь в палисадниках домов светилось бело-розовое кипение цветущих абрикосов, миндаля и персиков. Сгустились ультрамариновые сумерки, и глаза Ларцевой приобрели нежный фиалковый цвет.
По узкой улочке она провела меня к двухэтажному, выкрашенному поблекшей охрой дому с телеантеннами над плоской крышей. Вошли в подъезд. Она порылась в сумочке, достала ключ и открыла дверь.
— Прошу, — мягким  жестом пригласила в маленький тесный коридорчик. — Вот так я и живу...
Я огляделся: однокомнатная квартира была обставлена скромной мебелью– шифоньер, стенка с книгами, посудой и хрусталем. У окна, выходящего на балкон,– цветной телевизор на тумбочке, диван, два кресла и столик. На полу был расстелен палас салатного цвета с орнаментом. "Ну,  как мое гнездышко?"– спрашивали ее глаза.
— Очень уютно, —  сказал я, обнимая ее тонкую талию, ощущая плавную линию бедер, волнующий трепет упругого тела. Она почувствовала мое нетерпение и наградила долгим, упоительным поцелуем. Ее ноги подламывались, и Снежана, поджав их, повисла у меня на руках. Когда я попытался положить ее на диван, она, пересилив себя, освободилась из моих объятий и, задыхаясь от охватившей ее страсти, прошептала:
— Погоди, не торопись... Сейчас буду тебя угощать...
— Очень голоден, но исключительно  тобой, — признался я.
— Это от нас не уйдет, —  соблазнительно улыбнулась она и вышла на кухню. Вскоре вошла, неся на тарелочках закуску и две чашечки кофе, наполнившего комнату неповторимым ароматом.
 — Может, выпьешь? Вино или спирт? — предложила она, расставляя на столике тарелки и чашечки.
 — Нет, спасибо.
Откровенно говоря, мне не хотелось, чтобы алкоголь ослабил яркие, ни с чем несравнимые ощущения предстоящей близости со Снежаной. Достаточно было чашечки кофе, чтобы взбодриться. Красота и чары женщины пьянили сильнее любых крепких напитков.
 — Знаешь, я за тебя очень переживала, — произнесла она, присев рядом на диване. — А тут еще по городу слух прошел, что какого-то прораба на стройке убили... Ужасно и больно. Ты его знал? Я в свежем номере газеты  некролог прочитала.
— Почему ты не позвонила? — ответил я вопросом на вопрос, опустив последний насчет прораба. Зачем ей знать. Ради женского любопытства?
 — Я не могла первой. Ты бы решил, что  вешаюсь тебе на шею,– заметила Ларцева.– Надеюсь, ты не забыл, что по гороскопу я Скорпион, упорный и гордый?
— Все же ты меня разыскала, — возразил я.
 — После того, как ты сам попытался это сделать.
— Тебя не переспоришь.
— И не надо, потому что женщина всегда права.
— Да, конечно, — улыбнулся, вспомнив мудрое изречение: всегда соглашайся с женщиной, но делай по-своему. Мы ели бутерброды, запивая их кофе. Мне было хорошо со Снежаной. Я ощущал своим коленом ее теплые ноги, скрытые длинной черной юбкой. Откровенно потянулся к ней, утопив лицо в ее золотистые мягкие волосы, источавшие тонкий запах духов. Она поняла, поднялась и достала из  антресоли комплект чистого постельного белья.
 Отставив в сторону столик  с остатками еды, я разложил диван. Ларцева старательно постелила простыни. Она позволила мне себя раздеть. И чем меньше на ней оставалось одежды, тем сильнее меня охватывала страсть. Видимо, и ее ритуал раздевания волновал не меньше, чем меня. Когда мы легли в постель, она неистово прильнула ко мне. Я провел ладонью по ее упругой теплой груди и вниз к бедрам, повторяя прелестную линию ее тела. Кожа была бархатной и нежной. Играючи и дразня ее, я слегка касался губами ее пылающего полуоткрытого рта. Это было упоительно сладкое состояние, сулившее высшую степень наслаждения от обладания женщиной. Я не торопился, стараясь продлить неповторимость ощущений. Она подалась навстречу мне своим изнывающим в неутолимой страсти телом.
Вдруг  чутким ухом уловил какие-то  подозрительные шорохи. Она, не открывая смеженных век, тоже замерла.
— У вас водятся мыши?
— Нет, —  едва  разлепила она пылающие уста.
За входной дверью послышались шаги. Я осторожно отстранился от Снежаны и поднялся.
— Может, твоя мать? Не хватает, чтобы она застала нас в такой пикантной ситуации.
Ларцева нехотя приподнялась на локтях, находясь, словно в наркотическом состоянии от прерванной неутоленной страсти.
Скрежет в замке, как катапульта, сбросил меня с дивана. Проклятие. Меня повсюду преследует злой рок. Успел надеть брюки и накинуть на голый торс  сорочку, в этот момент входная дверь отворилась. В полумраке появилась личина Туза крестового с припухшей челюстью. Он злорадно улыбался, если можно так назвать его гримасу. В одной руке держал связку отмычек, в другой — знакомый мне нож. Я хотел швырнуть в него подвернувшуюся под руку табуретку, но из-за его спины вышел Артем.
— Ха-ха-а, спрятались. Сладкая парочка. От нас нигде не укрыться, заруби это себе на носу,– он по-хозяйски прошел в комнату и включил свет. Снежана успела надеть на себя халат, едва прикрывавший ее обнаженную грудь. Она стояла посреди комнаты, босая, растерянная, со спутавшимися искрящимися волосами, но по-прежнему неотразимо привлекательная. Белые примятые подушки и скомканные простыни свидетельствовали о наших любовных утехах. В мое сознание закралось подозрение, что они специально выжидали, когда погаснет свет, чтобы застать нас врасплох.
— Помешали, да, крошка, сорвали кайф? Давай продолжим, — Артем бросил взгляд своих похотливо-наглых глаз на постель и потянулся лапой к лицу Ларцевой. Она резко ударила его ладонью.
— О, кусается, горячая, еще не остыла, — заржал он.—Люблю диких, с покладистыми неинтересно. Охмурила  мужика, вот шельма.
— Может, поколотим его для профилактики, чтоб наших марух не совращал, — предложил, ухмыляясь, Туз. — Дорвался до бесплатной. За такую крошку надо валютой платить, а у тебя в карманах ветер гуляет.
Он поигрывал ножом и звенел отмычками.
— Слабак твой хахаль, — подступил Артем к Ларцевой. — Поделись впечатлениями. Только статьи кропать мастер, чтобы  честных людей опозорить.
— Пошляк, — бросила ему в ответ Снежана, смерила презрительным взглядом. —  Евгений настоящий мужчина, с честью и достоинством.
— Вот, как ты заговорила? — удивился Артем. —  Значит, он тебя не разочаровал, крошка. Может, и меня согреешь, прямо сейчас? И мой кореш с голодухи не откажется.
При этих словах у Туза лихорадочно заблестели глаза.
— Молчать, скоты! — не выдержал я их наглого глумления, и это несколько охладило пыл Артема. Он  нехотя разомкнул  цепкие фаланги на тонкой  изящной талии женщины.
— Не дергайся, —  пригрозил мне Туз. Я взглянул на часы, Артем перехватил мой взгляд.
— Что, не понравился подарок? — спросил он, намекнув на часы Анчалова, но я сделал вид, что не понял, о чем речь.
Мои мысли работали в одном направлении: найти выход из ситуации, вызволить Снежану и себя. Иначе они жестоко надругаются над нею. С горечью подумал об оплошности, газовый баллончик остался в кармане пиджака, висевшего в коридоре на вешалке. Путь к нему преграждал Туз. Следовало носить баллончик в брюках, чтоб в нужный момент был под рукой. Это позволило бы действовать решительно.
—Ну что,  допрыгался, — торжествовал Артем. — Я тебя предупреждал. Принимай наши условия. Даешь расписку, и мы тебя оставляем в покое. Трахайся с ней хоть до утра. Лады? У тебя выхода нет, хватит тянуть резину, лапшу нам на уши вешать. Баста!
—Дай подумать, — решил я воспользоваться тайм-аутом и выиграть время, сориентироваться для  тактики действий.
Вспомнилась версия Белозерцева по поводу незнакомца, встреченного в подъезде дома. Логически поразмыслив, пришел к выводу, что вряд ли Артем и Туз прибыли для исполнения приговора. Эта роль, наверное, отведена субъекту с руками в желтых перчатках. У этих функция: шантаж, запугивание, подкуп. Хотя черт их поймет? Надо сохранять выдержку и хладнокровие. Готовность к диалогу усыпит их бдительность.
—Что за расписка? — демонстрируя заинтересованность, спросил я, заметив удовлетворение на лице Артема.
— Вот, — он быстро, видимо опасаясь, что я передумаю, подал мне четвертинку бумаги. Пробежал глазами текст: "Я, журналист Смоляков Евгений Петрович, отказываюсь от публикации статьи "Особняк у моря", так как приведенные в ней факты совершенно не соответствуют действительности".
— Давай роспись, роспись,– торопил Артем. — Мы это событие сейчас обмоем. Коньячок по такому случаю найдется. Ну, ну, будь мужиком... Это тебе ничего не стоит, зато потом будешь спать спокойно.
Он явно нервничал и с каждой секундой заводился. Покатый лоб покрылся испариной. Туз, выпучив голодные глаза, переминался с ноги на ногу, как застоявшаяся кавалерийская лошадь.
— Скажи своему скакуну, пусть рогом не упирается, — обратился Артем за поддержкой к Снежане. — Роспись, закорючка,  сущий пустяк. И забавляйтесь, сколько вам вздумается без всяких помех.
Она посмотрела на меня, и в ее глазах, ставших холодновато-серыми, я прочитал протест, подтолкнувший меня к поиску решения. Так легко на их уговоры и угрозы я не дамся.
— Что, шалава, молчишь? — рассердился на Ларцеву Артем. — Может, уже натешилась, успела поймать кайф?
—Дай мне ее! Отличная зажигалка. Хочу, аж  кровь в жилах закипает! — с вожделением, слюнявя толстые губы, воскликнул Туз.
— Оставьте ее! —  грозно приказал я, и Артем вздрогнул от неожиданности. — Зачем эта формальность? Какая-то расписка. Развели  бюрократию на ровном месте...
Я сочно, не для печати, выругался, чем поверг Ларцеву в замешательство. Такой дерзости она от меня не ожидала.
— Плевал я на твою расписку, — Артем не остался в долгу, выдав отборный мат. — Она нужна боссу.
— Ладно, боссу, так боссу, — понизил я тон. — Сейчас закурю и распишусь, оставлю автограф на память.
— Сигарету ему, — приказал Артем Тузу, не скрывая своей радости. Я мельком взглянул на девушку и натолкнулся на ее презрительно-насмешливый взгляд. Почувствовал себя последним идиотом.
— Снежана, приготовь ручку, — велел я.
— Я не служанка, поищи дурру в другом месте, —  обиженно фыркнула она.
Туз, спрятав нож во внутренний карман джинсовой куртки, подобострастно протянул мне распечатанную пачку.
—Чужие не курю... из принципа, —  рукой  отстранил Туза с дороги, прошел в коридор и крикнул оттуда:
— Снежана, возьми в шкафу ручку!
Мне хотелось, чтобы она была подальше от них.
— Не хочу  выполнять глупые приказы, — упорствовала она, не двинувшись с места.
— Делай, что тебе говорят, — напустился на нее Артем.
Мне удалось рассеять их внимание. Я нащупал газовый баллончик, мысленно поблагодарив Белозерцева за предусмотрительность. Мысль работала лихорадочно: сначала надо уложить Артема. Я хорошо помнил, что он вооружен пистолетом Макарова, ну а с Тузом, как получится. Он в данной ситуации менее опасен.
— Снежана, ты приготовила ручку? — грубо спросил я, прежде чем войти в комнату, дав им понять, что не одобряю женскую строптивость.
— Хрен с ней, баба, она и есть баба. Только для постели хороша, — снисходительно ответил Артем. —  Щас я те дам свою ручку... с золотым пером. Можешь потом оставить себе на память...
Я увидел, как он, расстегнув замок-молнию, нырнул рукой под полу куртки и вдруг замер, заподозрив что-то неладное. Как я мог забыть о сигарете, ради чего якобы выходил в коридор. К счастью Артем не до конца осознал обман. Оплошность могла мне дорого стоить. Но еще до того, как настороженно-колючий взгляд скользнул к моей руке, в надежде увидеть сигарету, я достал баллончик и энергично нажал на колпачок. Туз в этот момент был занят Ларцевой и стоял ко мне боком.
Теперь все решали секунды. Струя газа ударила Артему в лицо. От неожиданности он опешил, широко раскрыв рот, вместо того, чтобы закрыть лицо руками, и стал медленно оседать на пол. Я  обернулся к Тузу и заметил, что он успел засунуть руку во внутренний карман. Бандит резко отвел голову в сторону, и выпущенная мною струя газа, прошла мимо.
—Женя, осторожно, у него финка! —  крикнула Снежана, приходя в себя от внезапной сцены. В руке Туза блеснуло лезвие ножа. Я сделал шаг назад и споткнулся о храпевшего на полу Артема. Туз метнулся ко мне. В падении мне все же удалось скользнуть струей по его свирепому лицу. Но этого оказалось недостаточно. Я прикрыл левую часть груди рукой и в тот же миг ощутил резкую боль ниже запястья. Лезвие глубоко вошло в руку, обагрившуюся кровью. Превозмогая жгучую боль, я выпустил газ прямо в лицо навалившегося на меня Туза и попытался выбраться из-под его грузного тела. Он хрипел, норовя нанести еще один удар, но с каждой секундой слабел. Ларцева с ужасом наблюдала за происходящим. Затем, опомнившись, вцепилась своими тонкими пальцами в широкое запястье руки Туза, сжимавшей нож.
 — Он тебя ранил, — испугалась она, глядя, как кровь с лезвия ножа стекает по ее пальцам.
— Снежана, поищи бинт, надо перевязать.
— Да, да, я мигом, — извиняясь, прошептала она.
Левая рука совсем онемела: очевидно, Туз повредил вену. Кровь неудержимо стекала на пол. Я нашел в себе силы и для надежности выдал бандитам еще по порции газа, опасаясь, что они очнутся раньше времени. Вынул из ослабевшей руки Туза нож, а из внутреннего кармана Артема — пистолет. Ларцева тем временем отыскала аптечку. Принесла ванночку с теплым раствором марганца. Аккуратно смыла кровь с руки. Обработала края раны перекисью и йодом, туго забинтовала руку. Я крепко сжал зубы, чтобы не застонать от боли, и даже отважился на неуклюжий комплимент:
— Ловко у тебя получается. Спасибо, солнышко.
— Не забывай, я дочь медсестры, — виновато улыбнулась она. — Кое-чему от мамы научилась. Брошу все и пойду работать медсестрой или санитаркой на станции «Скорой помощи» или в больнице. Одобряешь?
—Одобряю, — ответил я и покосился на подозрительно зашевелившегося Артема. —Надо поторопиться. Они скоро очнутся, и тогда нам будет худо. Веревка, жгут есть? Придется их крепко связать, иначе проблем не миновать. Здоровые быки, все разнесут в щепки.
— Есть жгуты и бельевая веревка?
— Давай жгуты.
Она вышла на кухню и вскоре возвратилась со жгутами. С ее помощью я плотно стянул руки и ноги бандитов, чтобы, придя в себя, они были лишены возможности действовать. Неосторожно зацепился левой рукой и скривился от боли.
— Больно? Потерпи, мой милый. Мигом вызову "скорую", сделают инъекцию новокаина... — и осеклась, смутившись, потупив взор. Я ее отлично понял. Ларцева испугалась, что вызов передадут дежурной бригаде, в которой работает ее мать.
—Терпимо, обойдемся без медицины, — нашел выход. — Пока буду их покараулить,  ты позвони в полицию. Сообщи, что задержаны преступники. Пусть доложат Василию Белозерцеву или  Щеглову.
—Опасаюсь, что может быть заражение крови, — глядя на забинтованную руку с проступившим бурым пятном, — вздохнула она.
— Пустяки. Телефон поблизости есть?
—У соседа Мыколы  Лапудряка, — ответила Снежана. — Хотя у них среди зимы снега не выпросишь. Запирается со своей Манькой  на  десять засовов и сидят, как кроты. В ста метрах от дома есть телефон-автомат. Я мигом туда и обратно.
— Будь осторожна, — пожелал ей вдогонку. Слышал, как щелкнул замок двери, простучали ее каблучки в подъезде. Потом кто-то вскрикнул, наверное, в квартире по соседству. Я присел на краю разложенного дивана. Положил рядом  пистолет Макарова и газовый баллончик. Где-то далеко за стенами дома послышался удаляющийся гул автомашины. Внимательно наблюдая за насильниками, я ожидал возвращения Ларцевой. Прошло десять минут. Артем первый пришел в себя и, злобно сверкая белками глаз, процедил сквозь зубы:
—Переиграл нас, сволочь. Мы тебе припомним.
Он, как медведь заворочался на полу, пробуя жгут на прочность
— Надо было его сразу пришить, —  заскулил Туз. Его глаза были красными от газа, слезились. Он ерзал ногами, намереваясь распутать медицинский жгут, но старания  были напрасными.
— Где баба, куда подевал грелку? — всполошился Артем, обшарив глазами комнату, — Пошла легавым стучать. Ты еще пожалеешь. Может, столкуемся. Ты нас отпускаешь и квиты? Черт с ней, с распиской. Пусть у босса об этом голова болит, живи, как хочешь...
— Кто за убийство прораба Анчалова ответит? —  оборвал я его.
— Не знаю такого, впервые слышу? —  сделал он удивленные глаза.
— Часы в почтовом ящике. Подарочек. Кто мне о нем намекнул?
—Ничего не знаю. Где доказательства?
— Будут доказательства.
Прошло двадцать минут, потом полчаса. Мной овладело беспокойство. Ларцевой достаточно было пятнадцати минут, чтобы сообщить в полицию и вернуться. Общение с двумя отморозками не доставляло мне удовольствия. Я перехватил многозначительные взгляды и понял: они о чем-то догадываются, замышляя контрдействия.
— Где твоя маруха? —  с ехидством спросил Артем. — Тю-тю, на заработки ушла. Больно нужно ей с тобой, голодранцем, в постели валяться. У нее клиенты солидные, с валютой. Давай разойдемся подобру. Пистолет можешь себе взять. За него тебе на черном рынке кучу денег отвалят. Спрос на стволы сейчас большой.
— Нож тоже бери. Хорошая штука, бриться можно, но у нас еще в арсенале есть, — зашмыгал носом Туз.
— В полиции будут рады этим вещдокам, — охладил я их пыл. — А тебя, Туз крестовый, там давно поджидают.
Он явно не ожидал услышать свою кличку, уставился на меня злобным взглядом. Потом перевел его на Артема, туго соображая, кто и когда   его заложил, огласив кличку?
Снежана, где же она и что с ней? И только сейчас несколько случайных фактов выстроились в логическую связь: вскрик в подъезде и удаляющийся гул автомобиля... Как я об этом не подумал, прежде чем отпустить Ларцеву. Ведь это элементарно просто: один соучастник банды обязательно остается на стреме, подстраховывает на случай появления полиции. Поэтому Ларцева, еще не дойдя до телефонной будки, попала в руки соучастника. Иначе бы опергруппа уже  была бы  здесь.
Останется ждать скорого возвращения третьего и, наверняка, не одного  для освобождения Артема и Туза. Если это произойдет раньше прибытия полиции, то мне крышка. Надо что-то делать? Надолго оставлять бандитов без присмотра было рискованно. Они найдут способ, чтобы избавиться от жгутов даже с помощью зубов. Выдать им еще по порции газа при связанных руках и ногах было равнозначно охоте на привязанного зверя. Я бы себе не простил такой жестокости. Но и самому рисковать жизнью при назревавшей встрече с бандитами у меня не было желания. Оставалось рассчитывать только на помощь соседей Ларцевых. Положил в карманы брюк пистолет и нож и.  приоткрыв входную дверь, я позвонил в квартиру, что напротив. Глухо, как в танке. Палец прилип к кнопке звонка. Наконец за дверью послышались шаркающие шаги.
— Хто там ломыться? — после паузы, достаточной, чтобы разглядеть меня в  «глазок», раздался грубый мужской голос. Видимо, мой внешний вид, забинтованная рука не внушили ему доверия.
— Помогите задержать опасных преступников, —  попросил я, теряя всякую надежду на поддержку.
— Ступай соби видселя, нащо тоби  полыция? Не треба  турбувать мешканцив, – пожелал он, отходя от двери.
— Хто бентэжить, Мыкола? — послышался  хриплый  женский голос.
—Якыйсь калека, мабуть психованньий, блукае, — ответил он. — Мабуть наркоман. Нажруться, а потим спокию нэма. Бисовы злодии. Краше, Маню,  пишлы  до лижка спочиваты...
И все стихло. Возвратился в комнату в полном отчаянии. За короткое время моего отсутствия они успели пододвинуться друг к другу. Меня тревожили мысли о Снежане и непредсказуемости дальнейших событий. Я оказался в довольно сложной ситуации. Не имея возможности сдать задержанных,  сам в любой момент мог стать их заложником. Конечно, пистолет, оттягивавший своей тяжестью карман, придавал уверенность. Но если дело дойдет до стрельбы, неизвестно, кто окажется удачливее. Хватит ли у меня силы воли выстрелить в человека, даже если он отъявленный злодей? Но знал и другое: безвыходных ситуаций не бывает, всегда есть альтернатива. Перебрал множество вариантов, но оригинальная идея так и не осенила меня. Тогда я одной рукой оттянул упиравшегося Артема подальше от Туза и вновь подошел к соседской двери.
Нажал кнопку звонка. Мыкола долго не реагировал, а я не отпускал палец. Но вот донеслись быстрые шаги и недовольное, как у ощетинившегося иглами ежа, фырканье. Желтый светлячок в "глазке" потух. Мыкола снова тщательно рассматривал меня. Возникло острое желание показать ему кукиш, но я все же, рассчитывал на дипломатический исход ночного диалога. Он первым нарушил этикет, сочно выругался. Я пропустил оскорбление мимо ушей, расценив его как эмоциональную реакцию на нарушенный сон.
— Цап  безрогый, ступай соби на хрин, — клокотал он за дверью, как закипевший самовар. Я ударил в дубовую дверь ногой.
— Николай, позвольте позвонить по телефону 02, —  потребовал я.
— Оцэ москаль поганый. Мыкола, визьмы зараз сокыру, або рушныцю! — истерически, со всхлипом прозвучал Манькин голос, и слышно было, как по полу прошлепали босые ноги.
— Пшел на хрен, щас зарублю... тилькы сунься, — шумел щирый хохол, создавая за дверью шумовые эффекты: скрежет металла, дабы навести на меня страх наличием топора.
Я невольно поддался его азарту, вынул из кармана пистолет и, потрясая им перед дверным "глазком", угрожающе крикнул:
— Сейчас как шарахну и вместе с Манькой  пробками из квартиры вылетите!...
За дверью притихли. Мыкола прильнул к "глазку". Похоже, что моя угроза возымела действие.
 — Маню, у нього пистолэт, або гармата? — донесся дрогнувший голос хозяина.
— Господи, сохрани и помилуй, — прошептала женщина, наверное, крестясь. — Спаси наши души. Зараз звоны, Мыкола, в полицыю, бо цей злодий нас пэрэстриля, як комах...
Услышал, как Мыкола вращает диск телефона и для острастки стукнул еще пару раз в дверь. Прислушался: Лапудряк, захлебываясь, не забыв напомнить о пистолете, звал на помощь полицию.
Я ликовал – эффект превзошел ожидания. После такой информации полиция не заставит себя долго ждать. В приподнятом настроении  возвратился в квартиру Ларцевых. Артем и Туз встретили меня угрюмыми взглядами. Может быть, на них подействовало мое настроении и они поняли, что маятник времени качнулся в мою сторону. Однако, риск оставался. Теперь все зависело от того, кто прибудет первым: полиция или преступники. Я точно знал, что часы пущены, а для бандитов еще раньше, с момента похищения Снежаны. Ее участь беспокоила меня больше, чем собственная. Время медленно поглощало секунды. На кого оно сейчас работало? Ни мне, ни лежащим на полу бандитам было неведомо. Кому на сей раз, выпадет козырный туз? Итак,  маски сорваны, жребий брошен.


18. Веская улика


Информация Мыколы о пьяном психопате с пистолетом сыграла свою роль. Лихо, взвизгнув тормозами, к подъезду подкатила машина. Будь это бандиты, они проявили бы бдительность, оставив машину в пятидесяти метрах от дома, подумал я и не ошибся. Приоткрыл штору и через окно увидел стоящий во дворе милицейский УАЗ с тускло светящимися подфарниками. В подъезде послышались шаги и приглушенные мужские голоса. Если приятели Артема и Туза намерены вызволить их из плена, в чем я не сомневался, то УАЗ у подъезда испугает их. Тогда  положение Снежаны, попавшей в их лапы,   усугубится.
Я поспешил к  работникам полиции, уже подошедшим к двери квартиры Мыколы. В одном из офицеров, одетых в мундиры, я узнал капитана Савелия Михно, что меня огорчило.
— А-а,  старый знакомый, — сурово произнес он, бросив подозрительный взгляд на забинтованную руку. — Что, бандитская пуля или зубки знойной красотки? Собственно, почему ты здесь?
— По стечению  ряда обстоятельств. Это я  вызвал полицию, — попытался  ввести капитана в курс дела.
— Брось Ваньку валять, — не дослушал он. — Вызов поступил от Николая Даниловича Лапудряка.
— Послушай, капитан, — на сей раз, перебил я его. — Надо убрать авто от подъезда. Сейчас сюда на выручку своим подельникам должны подъехать бандиты. Увидят милицейскую машину и скроются...
— Ишь, чего захотел. Здесь приказываю я, гражданин Смоляков, — резко отозвался Савелий, нажав на кнопку звонка.
Из глубины квартиры послышались шаги, затем скрежет засова, звяканье цепочки, и наконец, отворилась дверь, изнутри обитая железом. На пороге появился хозяин в полосатой байковой пижаме и комнатных тапочках на босу ногу. Неуклюже переминался на кривых, словно всю жизнь просидел на бочке, волосатых ногах. Из-за его спины пугливо выглядывала дородная женщина с растрепанными волосами, толстая, как пампушка. Мыкола, завидев меня, сверля зрачками-буравчиками, покраснел, словно вареный рак, и гневно закричал:
— Ось вин, затрымуйтэ злочинця! Пистолэт, пистолэт  забэрить.
Михно обратил на меня недоумевающий взгляд:
— Где пистолет?
— Капитан, сейчас я все объясню, — сказал, вынимая из кармана пистолет и подавая его офицеру. Он аккуратно, пальцами двух рук, зажал оружие за концы рукоятки и ствола. Второй офицер достал из саквояжа целлофановый пакет, и офицер опустил в него пистолет. Пристально глядя на меня, с иронией произнес:
— Разберемся, чей на стволе  "автограф", в каких делах побывал?
С горечью и досадой  я осознал, что попал  в неприятную историю. На пистолете, конечно же, остались отпечатки моих пальцев. Капитан,  как я и предполагал, не спеша раскрыл папку, извлек уже знакомую мне брошюру Уголовного кодекса, изрек:
— На сей раз, гражданин Смоляков, ты  влип по самые уши, не отвертишься. Слушай и мотай на ус:  «Статья 222, 1. Незаконные приобретение, передача, сбыт, хранение, перевозка или ношение оружия, его основных частей, боеприпасов (за исключением гражданского  огнестрельного гладкоствольного длинноствольного оружия, его основных частей и патронов к нему, огнестрельного оружия ограниченного поражения, его основных частей и патронов к нему) — наказываются ограничением свободы на срок до трех лет, либо принудительными работами на срок до четырех лет, либо арестом на срок до шести месяцев, либо лишением свободы на срок до четырех лет со штрафом в размере до восьмидесяти тысяч рублей или в размере заработной платы или иного дохода осужденного за период до трех месяцев либо без такового».
Довольный собою, Савелий сделал паузу, и тем же менторским тоном продолжил:
«2. Те же деяния, совершенные группой лиц по предварительному сговору, — наказываются лишением свободы на срок от двух до шести лет со штрафом в размере до ста тысяч рублей или в размере заработной платы или иного дохода осужденного за период до шести месяцев либо без такового».
— Капитан, где ты видишь группу лиц? — спросил я.
— Официально предупредил для профилактики на тот случай, если вздумаешь сколотить шайку-лейку. Ты ведь якшался с алкашом  Анчаловым?
— Не якшался, а дружил. Борис Егорович спиртными напитками не злоупотреблял, был порядочным человеком.
— Порядочным? Потому, что покойник, а о них плохо не говорят. Хорошо, либо ничего. У меня другая информация: твой прораб по глупости жизни лишился.
— Его зверски убили.
— Может, знаешь, кто?
—Вопрос не по адресу, — ответил я.
— Имей в виду, если пистолет Макарова  похищен из воинской части или из полиции, что не вызывает сомнений, то по статье 223 УК схлопочешь  семь лет. Усек?
— Усек, — понуро опустил я голову и тут же категорически заявил. — Показания  буду давать только капитану Белозерцеву.
— У него и без тебя дел хватает, — парировал Михно. — Пусть размачивает "сухари", а очевидным преступлением  я  сам не прочь  заняться.
— Ты еще 213 мне пришей. Мол, хулиганил, угрожал людям, —  съязвил я, с презрением глядя на мясистое, с обвисшими, как у бульдога, щеками, лицо Лапудряка.
— Сам напомнил, я тебя за язык не тянул, — ухмыльнулся офицер.
— Вин хотив вбити нас з Манею, —  плаксиво подтвердил  хохол.
— На кой ляд ты мне со своей Манькой нужен, — ответил я. — Мне необходим был телефон, чтобы вызвать наряд полиции.
— Якже, злодий клятый, хотив нас пограбуваты, — упорствовал Мыкола и, вскинув вверх голову, задиристо произнес. — Можэ тобэ, москаль, пустыты до хаты, та гопака станцюваты?
— Станцюй, будь  ласка, —  усмехнулся, представив, как бы он потешно выглядел со своими  кривыми, волосатыми, словно у бабуина, ногами в  замшевых шлепанцах.
— Якый швыдкый! Не дочекаешься, — с вызовом заметила, воинственно подбоченившись, лупоглазая Манька с обвисшей под грубой, как рубище, ночной рубашкой грудью.
— Ну, вас, чокнутые, к лешему! Наверное, сала с горилкой  объелись и ни черта не соображаете, — махнул я на них рукой и обратил взор на капитана, почувствовавшего себя вершителем чужих судеб. Он снова раскрыл брошюру и прочитал:
«Статья 213. Хулиганство, то есть грубое нарушение общественного порядка, выражающее явное неуважение к обществу, совершенное: а) с применением оружия или предметов, используемых в качестве оружия; б) по мотивам политической, идеологической, расовой, национальной или религиозной ненависти или вражды либо по мотивам ненависти или вражды в отношении какой-либо социальной группы, — наказывается штрафом в размере от трехсот тысяч до пятисот тысяч рублей или в размере заработной платы или иного дохода осужденного за период от двух до трех лет, либо обязательными работами на срок до четырехсот восьмидесяти часов, либо исправительными работами на срок от одного года до двух лет, либо принудительными работами на срок до пяти лет, либо лишением свободы на тот же срок».
— Довольно просветил не столько меня, сколько себя, — остановил я  Савелия.
— Гражданин Смоляков, ты должен меня благодарить за просвещение. Где бы ты еще узнал содержание статей УК? Я бы и рад тебе помощь, свернуть с опасного пути, но ты уже успел наломать дров. Закон суров, но справедлив! Дорого тебе обойдутся строптивый характер и сексуальные утехи с Ларцевой.  И срок отмотаешь,  и  гроши заплатишь. Может у тебя есть печатный станок, клише для купюр, в валюте и роскоши купаешься? Так не забывай, что за подделку дензнаков, фальшивомонетчество тоже  суровая статья предусмотрена. Впрочем, достаточно того, что успел содеять. Пойдешь по совокупности злодеяний:  за незаконное приобретение и ношение оружия, и за злостное хулиганство, — пообещал капитан. — В УВД разберемся, а сейчас...
Михно обратился к своему напарнику, лейтенанту. — Возьми показания у гражданина Лапудряка и его супруги. Пусть, как потерпевшие, напишут заявление. Не забудьте отметить, что Смоляков  выражался нецензурной бранью, угрожал  расправой.
— Было такое?
— Да, да, — потряс лысой, цвета воска, головой Мыкола.
— Пострилять нас хотив, злодий, — подала робкий голос его супруга. — Пид суд його, щоб знав, як добрих людэй затрымувать.
—Угроза  жизни, хорошо, это факт, — развитие событий радовало капитана, решившего отыграться на мне за прошлый случай.
— Они не открывали дверь, пришлось пойти на хитрость, — не оставил я попыток объяснить ситуацию. — Мыкола струсил, уперся, как бык, рогами. Вот и пришлось пойти на хитрость, разозлить, чтобы вызвал полицию, иначе бы ситуация обострилась.
— Слабый аргумент, — отмахнулся капитан.
— Будет и сильный. Прошу пройти в соседнюю квартиру. Вы все поймете без лишних объяснений и улик.
— Что там еще? Чья квартира?
— Ларцевой Снежаны Павловны.
— Погоди, погоди, — оживился он. — Это не той ли блондинки, с которой у тебя роман? А ведь прикидывалась недотрогой. Без рук, без рук, а то закричу... Ну, артистка! Где она? Может, чаем угостит?
—Я задержал двоих насильников, — сообщил, сдерживая себя, чтобы не ответить грубостью на нанесенное Снежане оскорбление.
— Ты? Двоих насильников? Не смеши. Ну, пошли, показывай...
—Трымайте його, бо втэчэ, антихрист, — посоветовал Лапудряк, уловив перемену в настроении капитана. Привел блюстителя  в квартиру Ларцевых. Артем и Туз встретили нас настороженно.
— Ого, не  обманул, — удивился Михно. — Крупные экземпляры. Не верю, что ты их завалил? Не всякий  спецназовец одолеет.
— Капитан, это недоразумение, — опередил меня Артем. — Хозяйка хазы  пригласила нас в гости. Мы взяли бутылочку коньяка. Позвонили, она отворила, и только зашли, этот псих налетел с газовым баллончиком. В лицо струей. Я сразу повалился на пол, а мой друг хотел защититься и зацепил его ножом. Самооборона, товарищ капитан. Имеем право, когда цветущая жизнь под угрозой.
— Имеете, но в пределах, не запрещенных законом, — подтвердил Савелий. Артем с осуждением продолжил:
— Потом он нас связал, хозяйка ему еще помогла. Дура ненормальная, не хочешь мужчину, зачем приглашать. Погуляли, отдохнули душой и телом, черт подери! Больше мы сюда ни ногой.
—Что, двоих сразу пригласила? Групповой секс?— спросил капитан, бросив понятливый взгляд на разостланную постель.
— Мы обещали хорошо заплатить, она согласилась.
—Все понятно, притон, — он машинально раскрыл папку, но стушевался, почувствовав мой презрительный взгляд. — Итак, пойдешь паровозом, а твоя грелка, кукла Барби вагончиком за содержание притона для разврата…
— По какой статье УК? — озадачил я его вопросом. Капитан замешкался, зашуршал страницами брошюры.
— Статья 232, — напомнил я ему.
—Точно, не ошибся, — отыскав страницу, подтвердил он. — Откуда познания в юриспруденции? Может на нарах парился?
— Не довелось. На факультете журналистики изучал основы законодательства. К тому же постоянно интересуюсь по профилю службы.
—Чем же тогда я занимаюсь,  если ты, не имея специального звания, считаешь свою профессию службой? — не столько удивился, сколько упрекнул капитан.
—Чем занимаешь?  Усердно выполняешь подлые заказы депутатов и чиновников по дискредитации честных людей,  а отморозков  оберегаешь от наказания.
 И этот прямой ответ заставил его призадуматься.
— Коль ты так считаешь, то твоей подружке за притон разврата светит до четырех лет лишения свободы. Она ведь из их компании. Еще та бабочка, а притворялась недотрогой. Впрочем, было бы дело, а статья всегда найдется. На зоне без работы не останется. В швейном цехе будет ватники и рукавицы шить.
— Не оскорбляй приличную  женщину, — возразил я.
— Браво! Значит, повязал ты  их на почве ревности к Ларцевой? — сделал он вывод. — Тебе бы не статейки кропать, а бандитов ловить. Где газовый баллончик?
Я вынул из кармана пиджака баллончик, и лейтенант осторожно двумя пальцами положил его на журнальный столик. Его напарник успел взять заявление и опросить Лапудряков.
— Заберите у него финку, — попросил Туз. Я  отдал лейтенанту холодное оружие.
— Смоляков, да у тебя целый арсенал, как у террориста. Никогда бы не подумал,— воодушевился капитан. — Может, и фугас  где-то припрятал?
— Пистолет и нож принадлежат им.
— А газовый баллончик?
Я промолчал, не желая выдавать Белозерцева.
— Ладно, разберемся. Оружие изъято у тебя, это неопровержимый факт.
— Капитан, развяжите,  руки и ноги затекли, кровь застоялась! — завопил Артем.– Из-за  психа еще конечности  ампутируют.
— Лейтенант, развяжи их, —  сочувствующе велел Михно.
— Не советую этого делать, — предостерег я. — Матерые уголовники.
— В советчиках не нуждаюсь. Лучше скажи, где делась Ларцева,  пылкая блондинка, по которой ты сохнешь?
— Тебе лучше знать, — сухо произнес я. — Ларцева вышла во двор, чтобы из телефона-автомата позвонить в полицию,  сообщить о задержании этих насильников и не возвратилась. Предполагаю, что ее похитили и увезли.
— Похитили?  Понимаю, понимаю, как Людмилу у Руслана, прямо с брачного ложа, — не смог он сдержать похотливой улыбки.
Артем и Туз, почувствовав неожиданное расположение капитана к себе, заискивающе улыбались.
—Капитан, я не намерен шутить, ее жизнь под угрозой, — со злостью напомнил   оперативнику.
— Ничего, клиенты о ней позаботятся. Надеясь, в обиду не дадут.
Дальше настаивать было бессмысленно. Собрав вещдоки в саквояж, лейтенант развязал жгуты. У злодеев появился  шанс выйти сухими из воды.
—Товарищ капитан, что там надо заполнить против этого психа? —  в подтверждение моих мыслей спросил Артем. — Не будем тянуть резину, у вас работы хватает. Нас в гостиницу могут не пустить, уже поздно. Обещаем, что с бабами будем теперь осторожны, в следующий раз на такую удочку не попадемся. Надо штраф? Заплатим. Квитанции не надо. Говори, скока бабла дать?
— Лейтенант, давай уважим? Они и без того пострадали, — соблазнившись, Савелий почесал рукой затылок.
— Надо составить протокол. Установить, что за личности? — не согласился лейтенант, видимо, недавно окончивший среднюю специальную школу полиции и приученный к четкости. По тому, как капитан передернул плечами, я понял, что ответ младшего по званию ему не понравился.
— Судя по акценту, с Кавказа, мужики. Лимоны, мандарины, апельсины, хурма и гранат, —  продолжил он допытываться у Артема и Туза.
— Да, солнечный  Абхазия. Приезжай в Сухуми,  гостэм будэш, — налегая на акцент, Артем изобразил на лице радушие. — Нэ пожалэеш. Шашлык, вино, коньяк армянский. Женщин, пальчик  оближэшь...
—Не спокойно у вас в Сухуми, стреляют, — вздохнул капитан. Артем своей внешностью, смуглым цветом лица вполне мог сойти за абхазца или грузина. Что касается Туза, то на его туповато-холодном обличье отсутствовали какие-либо национальные признаки. По тональности  голоса  Михно понял, что они ускользают из рук.
— Давай чистые протоколы, Андрей. Оформим их здесь, — велел он лейтенанту. —Без них в УВД забот хватает.
Напарник достал чистые бланки протоколов. Артем и Туз, не выдавая своей радости, послушно, как школьники, присели  за журнальным столиком, с ухмылкой наблюдая за моей реакцией.
Во что бы то ни стало надо их задержать, лихорадочно размышлял я. Неужели нет никакой возможности? Спокойно, Евгений, хладнокровие и точный расчет. Принялся в обратном направлении, словно видеозапись, прокручивать в мозгу события с момента, когда они проникли в квартиру Ларцевых. Этот тихий мышиный шорох, скрежет в замке и коллекция отмычек в руке Туза. Вот она, зацепка, перед которой капитан не устоит, будет вынужден принять меры, задержать.
—Лейтенант, не торопитесь,— остановил я молодого офицера.— Сначала поинтересуйтесь, проверьте,  что у них в спортивной сумке.
Артем, словно лезвие ножа, метнул в меня ненавидящий взгляд.
— Толковое предложение, — согласился капитан. — Андрей, погляди, что там у них завалялось? Лимоны, мандарины? А может, и гранаты...
Туз нехотя подал сумку на длинных ремнях. Лейтенант расстегнул замок, запустил руку внутрь и вытащил бутылку коньяка "Арагви".
— Хошь, капитан, забэры себе, нэ жалко, подарок, — сделав широкий жест, предложил Артем.
—Дактилоскопия, следует сохранить отпечатки пальцев  для установления личностей? — остановил я офицера от следующего движения руки в сумку. Он смутился, виновато взглянул на Савелия.
— Соображаешь, — отвесил тот комплимент и велел стушевавшемуся лейтенанту. — Вытряхивай на стол.
Андрей перевернул сумку вверх дном, из нее вывалились связка отмычек, две пары желтых резиновых перчаток, которыми обычно пользуются хирурги, колода игральных карт, две упаковки презервативов, пачка сигарет и портмоне, туго набитое крупными купюрами.
—Джентльменский набор, — усмехнулся Михно, с подозрением бросил Артему,—  Отмычки чьи?
—У этого хмыря отобрали, — он кивнул в мою сторону и пояснил. — Чтобы по квартирам честных граждан не лазил.
— А перчатки?
— Тоже его, ушлый домушник.
— С презервативами все понятно.
—Мужская экипировка, — воспрянул духом Артем. — Сам понимаш, СПИД, сифилис, триппер и другие  неприятности...
— Понимаш, лаваш, — передразнил офицер. Видя, что он не удостоил своим вниманием карты, я предложил, кивнув на Туза:
— Пусть этот хмырь потасует карты.
— Кому это надо? —  безразлично ответил капитан.
— Ногами потасует.
— Карты, ногами? Шутник, — засмеялся Савелий. — Даже в цирке таких трюков не приходилось наблюдать..
— Он умеет,  ушлый фраер.
Туз, смерив меня тяжелым взглядом, угрюмо молчал. Я лишил их шанса избежать привода в полицию.
— Ладно, не будем цирк устраивать. Едем в УВД, там разберемся, кто на что способен, — сурово приказал  капитан и, положив руку на висевшую сбоку кобуру, пригрозил. — В случае побега стреляю без предупреждения. Имею полное право.
Насчет права он, конечно, загнул. Во всяком случае, по отношению ко мне. Преступником я себя не чувствовал, скорее жертвой стечения обстоятельств. Михно предусмотрительно сцепил руки Артема и Туза одними наручниками. Хотел, видимо, надеть браслеты и на меня, но, взглянув на забинтованную руку, передумал. Мы вышли из квартиры Ларцевых. Капитан опечатал дверь и велел Лапудряку присмотреть, а в случае появления Снежаны Павловны,  звонить в полицию.
—Зроблю як треба, — с радостью откликнулся Мыкола.— Тилькы покарайтэ його будь ласка.
Офицер приказал мне сесть рядом с лейтенантом, а Артема и Туза с помощью водителя запер в задний зарешеченный отсек УАЗа. Автомобиль, взвыв сиреной и всполошив жильцов дома, выехала со двора. Кажется, история повторяется, но в новой вариации, подумал я. В прошлый раз ситуация была проще.
Утешало то, что Валентины и сына не было дома и поэтому мое отсутствие не причинит им беспокойства. Запоздало укорял себя за то, что не удосужился написать Валентине письмо и все ей объяснить. Она женщина и должна понять, а если сможет, то и простит. Казнил себя за то, что не устоял перед соблазном и невольно навлек на жену неприятности. Будь она некрасивой дурнушкой, это еще можно было бы объяснить.  Снежана своими чарами любого мужика сведет с ума. В этом ее и сила, и слабость. Какой мужчина, заполучив в руки такое сокровище, не захочет им воспользоваться!
Мысль о беззащитности Ларцевой и неведомое прежде чувство ревности, выводили меня из себя. Оказавшись в ловушке, к горькому сожалению,  ничем не мог помочь заложнице. Последний шанс — надежда на  капитана  Белозерцева.


19. В статусе  арестанта


Далеко за полночь мы прибыли в дежурную часть УВД. Пока Михно и Андрей занимались составлением протоколов на Артема и Туза, я, воспользовавшись паузой, попросил у дежурного офицера.
— Товарищ подполковник, разрешите позвонить моему другу капитану Белозерцеву.
— Чего захотел, возмутился он. — Может, прикажешь тебя с генералом соединить? Дай капитану хоть ночью выспаться. Ему из-за таких гавриков, как ты, и без того хватает забот. Целый день, как белка в колесе.
Подполковник, конечно, прав, усовестился я, вспомнив, что в день гибели Анчалова Василию по моей вине не довелось сомкнуть глаз. Все-таки, каждый человек по природе своей эгоист, думает прежде о себе. Но меня волновало не столько собственное положение, сколько исчезновение Ларцевой. Сейчас для ее спасения я ничего не мог сделать. Знал, что по инструкциям МВД розыском пропавшего человека полиция начинает заниматься спустя трое суток после его исчезновения. Поэтому часто поиски обречены на неудачу. По "горячим следам" намного больше шансов разыскать, а может, и спасти от заложника от преступников.
Раненая рука болела, через бинт проступали бурые пятна. И тут меня осенила мысль. Я решительно обратился к подполковнику:
— Прошу вызвать "Скорую помощь", мне срочно необходима перевязка и инъекция. Рана не обработана, возможно, заражение крови и гангрена. Ответственность ляжет на вас.
— Сразу бы так и сказал, а то подавай ему Белозерцева. Он такой же врач, как я летчик? — уныло пожурил меня офицер и нажал на одну из многочисленных кнопок на пульте оперативной связи. Услышав отзыв, сообщил:
— Пришлите врача, задержанному гражданину требуется перевязка. Ножевое ранение в руку... На стационаре невозможно. Он подозревается в совершении тяжкого преступления с применением оружия.
Вот уже и подозреваемый, горько подумал я. Как все быстро: не успели толком разобраться и сразу криминал, шьют дело под статью. Ну, да черт с ним. В любой ситуации есть издержки. Главное, чтобы они вовремя обнаруживались и устранялись. Цена следственной и судебной ошибки очень велика.
Мне припомнилась давняя статья в  «Литературной газете» под названием "Метастазы" о витебском сексуальном маньяке, загубившем не одну душу. И пока он выслеживал очередную жертву, по сфабрикованным делам наказание за его прегрешения отбывали невиновные люди. В отношении одного из арестованных приговор к высшей мере был приведен в исполнение. Конечно, здесь дело обстоит иначе, но мало радости стать жертвой чьей-то некомпетентности и служебного рвения. У меня появилась надежда. Я точно просчитал: так как мать Снежаны, Любовь Антоновна, сейчас на дежурстве, а полиция расположена на территории обслуживания ее бригады, то медсестра вскоре появится в фойе. Я смогу ей сообщить о похищении дочери. Правда, придется сознаться в том, как очутился в их квартире. Но это не самое худшее на фоне остального.
Пока я размышлял, Михно и лейтенант успели оформить документы на Артема и Туза и отправили их в изолятор временного содержания (ИВС). Подлинных фамилий этих насильников в тот момент я так и не узнал. Допрос задержанных  правонарушителей происходил в кабинете. Очевидно, капитан учел недостатки предыдущего допроса, когда я был задержан с Ларцевой. А может, получил взбучку от Реброва за то, что не смог переманить Ларцеву на свою сторону.
— Гражданин Смоляков, войдите! — позвал меня капитан через приоткрытую дверь кабинета. Едва я присел на привинченный к полу металлический стул, он бесстрастным голосом заявил:
— Итак,  вы подозреваетесь в совершении преступления по статье 222 Уголовного кодекса: незаконное ношение и хранение огнестрельного оружия. У вас в присутствии понятых, супругов Лапудряк, изъяты пистолет Макарова и газовый баллончик. Очень веские улики. Что касается финки, то возникли сомнения. Ясность внесет экспертиза. Далее, ваши действия в отношении семейной пары квалифицируются по статье 213 УК, как злостное хулиганство. Вопросы есть?
Это известие, обрушилось на меня, как снег на голову. Хотя, памятуя первое знакомство, я не ожидал от Савелия ничего хорошего, но чтобы так круто... Поразмыслив, я выдвинул контраргументы:
— Капитан, если я не ошибаюсь, то вы  не следователь, а всего, лишь  оперуполномоченный уголовного розыска?
— Не ошибаетесь. Что дальше?
— Насколько мне известно, возбуждение уголовных дел является прерогативой следователя или прокурора, — продолжил я. — Поэтому инкриминируя мне эти деяния, вы превышаете свои полномочия, что запрещено законом.
— Прямо таки, профессор юрфака. Только это не поможет, перед законом все равны, и министр, и журналист, и тракторист, — усмехнулся капитан. — Формальности будут соблюдены, это дело техники. Состав и мотивы преступления налицо, любой следователь с радостью подтвердит. Застали на горячем, с поличным.
Он вальяжно откинулся на спинку стула:
— Сожалею, но эту ночь придется провести  в ИВС. Комфорт не обещаю... Сам понимаешь, здесь  не отель, но жить можно.
— Типичный произвол! — вскипел я. — Где данные дактилоскопии? Заключение  судмедэкспертизы?
— Для заключения  под стражу достаточно заявления гражданина Лапудряка и изъятых при свидетелях пистолета и газового баллончика. Запирательство бессмысленно, лишь чистосердечное признание и раскаяние облегчат участь. Экспертиза не подведет, интуиция меня не обманывает.
Я понял, что без участия Белозерцева или адвоката доказывать что-либо капитану бесполезно. Он из категории тех, кто свое мнение, оценки возводит в категорию абсолютной истины, особенно если это касается судьбы зависимых от них людей. Перед начальством угодничают, внимают каждому приказу и слову, чутко реагируют на перемену настроения. В своей журналистской практике я встречал немало таких типов: угодников, подхалимов и стукачей, которые ради личного благополучия готовы поступиться совестью и честью. Предательство и трусость — вот их удел. С такими типами я рву отношения раз и навсегда. Единожды предав и солгав, они уже не остановятся. Черного кобеля не отмоешь добела.
— Далеко пойдешь, генералом станешь, — пошутил я, а Савелий воспринял мои слова всерьез и самодовольно напыжился.
—Мне цыганка тоже успешную карьеру недавно нагадала. Я ее на рынке задержал, у одного растяпы она кошелек вытянула. Собираюсь поступать в юридический университет, а затем в академию полиции, там высший командный состав готовят, — не без гордости сообщил он.
— Быть тебе большим начальником не с кантом, а  с широкими лампасами, если вовремя не остановят, — продолжил я кураж.
 — Кто остановит? —  встревожился он.
 — Особый отдел по внутренней безопасности или сотрудники ФСБ.
—У меня с родословной все в порядке, среди родственников, судимых и за границей нет, — словно на вопросы анкеты ответил он. — В послужном списке благодарности за безупречную службу.
Все же я испортил ему настроение, заронил тревогу в сердце. Пока он раздумывал,  услышал, как к парадному подъезду подкатил автомобиль. Хлопнула дверь, приблизились шаги.
— Кому нужна перевязка? — через приоткрытую дверь кабинета  услышал голос,  напомнивший мне Ларцеву. Невольно мелькнула мысль, не она ли? Все же есть на этой грешной, забытой Богом земле хоть маленькая толика справедливости. Я понял, что явилась моя спасительница Любовь Антоновна. Значит, я не утратил способности, как в шахматах, просчитывать ходы наперед.
— Иди, пусть перевяжет, — разрешил капитан. Вышел в фойе. Ларцева прибыла одна, без врача–терапевта. Она внимательно поглядела на меня малахитовыми, такими же, как у дочери,  глазами:
— Кажется, я с вами уже встречалась. Как же, вспомнила, дружинник. Пострадали от хулиганов?
— Да, Любовь Антоновна. Вы не ошиблись, мы действительно встречались здесь, в полиции. Правда, это не лучшее место для встреч, но от судьбы, как говориться, не спрячешься.
Напоминание было ей неприятно, и женщина, оправдываясь, с явной досадой проговорила:
— Некрасивый случай, я дочери задала трепки. Это вы ее тогда в полицию доставили?
—Похоже, что наоборот, — улыбнулся я. — Напрасно вы сердитесь, у вас замечательная дочь. Не только красивая, но честная и смелая.
— Откуда вам это известно? —  она пристально поглядела мне в лицо, у меня не хватило смелости сообщить ей о похищении дочери.
—  В другой раз, Любовь Антоновна.
Медсестра не стала настаивать и, взяв мою руку, спросила:
 — Что там у вас, голубчик?
 — Ножевое ранение.
 — Вот время настало, словно все с ума сошли. Режутся, дерутся... — посетовала она. Нащупала завязанный узелком раздвоенный конец бинта и вновь как-то таинственно посмотрела на меня:
 — Сознайтесь, что руку вам забинтовала Снежана. Такой узелок завязываем только мы с нею. Как и где это произошло? На дискотеке, в  ресторане или может в темном переулке?
— Да, вы не ошиблись, она забинтовала, — признался  я. Солгать было выше моих сил. Между тем Ларцева быстро размотала бинт.
—  Где дочка, что с ней?
—  Вы не волнуйтесь. Мне кажется, что ее похитили. Пока это версия,  — ответил я, как можно спокойнее.
— Как похитили? Разве она вещь, игрушка? Когда и где это произошло? — ее рука, смазывавшая рану, замерла.
— Вечером она вышла из дома и не возвратилась.
— Что же полиция? Вы сообщили?
— Сообщил, но они считают, что нет оснований для тревоги.
— Я им сейчас устрою тревогу! Выйду на полковника Реброва или прокурора, — в ее зрачках появился блеск решительности.
—Бесполезно, — остановил женщину. — Они действуют по инструкции. О происшествии надо сообщить капитану Белозерцеву.
Назвал Ларцевой его домашний номер телефона. Она перевязала руку, сделала инъекцию. Почувствовал, как от волнения вздрагивают ее пальцы. Женщина не стала уговаривать подполковника позвонить Белозерцеву, а быстро вышла из здания, и я услышал, как автомобиль лихо рванул с места. Ко мне подошел старшина, помощник дежурного со связкой ключей и кобурой на  широком ремне.
— Гражданин Смоляков, войдите в дежурную часть, — приказал он. — Надо соблюсти небольшие формальности.


20.  В камере ИВС


Я вошел за перегородку, отделявшую пульт оперативной связи от фойе. У стены под самый потолок возвышались металлические шкафы на прочных запорах, где, по моему предположению, что потом подтвердилось, хранилось штатное оружие личного состава. Сбоку к этим шкафам примыкал еще один, закамуфлированный под дерево. В трех метрах напротив него находился стул с привинченными к полу ножками. В противоположном по диагонали углу, за креслом дежурного, разместился телетайп. Время от времени из его чрева выползала узенькая перфолента. Информация была закодирована, ее предстояло расшифровать.
—Садитесь! — велел старшина, явно недовольный тем, что я внимательно изучаю обстановку в дежурной части. Он достал из ящика письменного стола черную жестяную табличку. Печатными буквами мелом вывел на ней мою фамилию и инициалы. Подал табличку мне и велел:
 — Держите прямо напротив груди.
Я взял табличку в правую руку, выставив ее перед собой. Старшина открыл дверцу шкафа.  Увидел блеснувшее око фотообъектива.
 — Расправьте плечи и смотрите в объектив.
Щелкнул затвор, запечатлев меня в фас. Потом старшина сфотографировал меня в профиль. Вот и моя скромная личность удостоилась чести попасть в милицейскую картотеку, с досадой подумал я. Интересно, к какой категории они меня отнесут? Домушников, медвежатников, может, сутенеров и половых разбойников? Как-никак мое имя связано со Снежаной, которую  они,  с подачи Михно, считают девицей легкого поведения «ночной бабочкой». А что, если начать карьеру вора в законе?
Разумеется, несмотря на оптимизм и чувство юмора, я понимал: положение мое незавидное. Старшина между тем достал из стола металлическую коробку и папку с бланками. Разложил их на поверхности стола. Взял мою здоровую правую руку и, нанося валиком черную краску на подушечки пальцев, поочередно отпечатал их на плотном бланке.
— Прекрасный автограф. Теперь порядок, — довольный совершенным действом, произнес старшина. Подполковник, сидя на вращающемся кресле за пультом оперативной связи, равнодушно взирал на наскучившую ему за долгую службу процедуру. Потом подал старшине связку ключей:
 — Проводи его в ИВС. Камера номер семь.
 — Вперед! —  приказал помощник дежурного, указывая мне на дверь, ведущую в узкий коридор.
— Руки за спину! Лицом к стене, — велел он, когда я приблизился к двери, зарешеченной толстыми стальными прутьями, за которой виднелась лестница, ведущая в подвальное помещение. Старшина, позвякивая ключами, открыл дверь с встроенным замком.
— Вперед!
Спустился по бетонным ступеням и вновь оказался перед стальной дверью с прутьями стальной арматуры. За ней стоял постовой милиционер в звании младшего сержанта.
— Руки за спину! Лицом к стене!
Сущий робот в мундире, подумал я. Старшина открыл дверь и, передавая меня постовому милиционеру, крикнул:
— Седьмая камера!
За моей спиной с лязгом закрылась стальная дверь. Я оказался рядом с младшим сержантом в длинном коридоре, залитом ярким светом ламп, установленных под потолком.
— Вперед! Руки  за спину! —  подхватил эстафету постовой.
Я побрел в дальний конец коридора. С двух сторон располагались металлические двери с крохотными оконцами в верхней части.
— Стоять! — приказал мой провожатый, когда я оказался перед металлической  дверью камеры № 7.
Предварительно заглянув в оконце, он вставил ключ в замочную скважину, открыл тяжелую дверь. В лицо ударил спертый, зловонный воздух. Глазам предстало помещение с низким потолком, примерно пять метров в длину и четыре в ширину, с двумя ярусами деревянных нар. У двери камеры находился унитаз. При виде его, меня чуть не вырвало. Я зажал нос и рот правой рукой. Под самым потолком, в узкой стенной нише за толстой решеткой виднелось маленькое оконце, из которого едва проникал  тусклый свет угасающего дня.
— Заходы, гостэм будэш, —  услышал я голос Артема, полулежавшего на верхних нарах. С нижнего яруса со злорадным блеском в выпуклых глазах на меня взирал, как удав на кролика, Туз.
Я остановился у порога. Такое соседство не предвещало ничего хорошего. Случайное ли это совпадение или злой умысел Михно, решившего проучить меня руками бандитов? В этом ведомстве случайностей не бывает, пришел я к выводу.
—Товарищ сержант, другой камеры не найдется? — спросил я, скорее для успокоения совести, чем в расчете на положительный результат.
—Что мне приказало, то я и делаю, другие камеры под сигнализацией...– постовой испуганно огляделся, полагая, что выдал служебную тайну, и, приняв суровый вид, съязвил. —  Может, тебе еще цветной телевизор и  знойную бабу в  камеру?
Он подтолкнул меня плечом, и в тот же момент за моей спиной с гулким, словно в пустой бочке, лязгом захлопнулась стальная дверь.
— Иди сюда, падла! — истерически закричал Туз.– Заложил нас легавым. Сейчас мы тебя будем терзать.
— Туз, не горячись, не горячись, —  спрыгнул с верхних нар Артем.
— Молчать, гниды! —  раздался угрожающий голос. —  Десять минут как здесь, а уже в печенках у меня сидите. Заглохните, спать... Здесь я командую парадом.
Артем и Туз присмирели. С нар, застеленных старым одеялом, из которого торчали клочья ваты, поднялся крупный мужчина и протянул мне свою медвежью лапу:
— Если не баба, то давай  краба, я — Шедевр.
— Шедевр? Живописец? —  удивился я.
— Ты не знаешь Шедевра? — на сей раз, удивился он. — Щур и Туз  меня хорошо знают. Слышишь, молчат, как рыбы, уважают и боятся. Зовут меня  Шедевром. В зоне у каждого свое погоняло. А у тебя есть  или  новенький, свеженький из братков? Что-то я тебя раньше на сходках не встречал?
Арестант  ласково поглядел на меня. В его похотливом  взгляде было что-то странное и слащаво-вульгарное.
— Евгений... Петрович, — преодолевая брезгливость, пожал  потную руку своему защитнику. Из двух зол приходилось выбирать меньшее.
— Значит, Женечка,– проговорил он с нежностью, необычной для его физиономии. Рубашка на нем была расстегнута, и на широкой, заросшей курчавыми волосами груди просматривалась сине-фиолетовая татуировка. Кожа сильных, со вздутыми венами рук, тоже была в рисунках. Поэтому я догадался о происхождении его клички. Он уловил мой пристальный взгляд  и доверительно сообщил:
— В зоне один сокамерник за пачку чая с головы до пят разрисовал. Он чифирь страшно любил. За чай мог душу наизнанку вывернуть. Одному фраеру в СИЗО горло перерезал за нарушение субординации. Списали, туды ему и дорога. А ты как залетел в кичман?
— По недоразумению.
—Ха-ха, по недоразумению только бабы рожают.  Ты мне очень нравишься, Женечка, — полез он обниматься, как с близким родственником. Я оттолкнул его здоровой рукой и спросил:
— Где мое место?
—У параши, — встрял Артем. — Будешь, не смыкая глаз, сторожить  "ночную вазу".
—Заглохни, гнида! —  ощерился Шедевр. — Я здесь командую парадом. Как скажу, так и будет.
— Ляжешь со мной по соседству, — велел он мне. — А Туз и Щур возле параши. Пусть только посмеют тебя тронуть. Горло перегрызу, они меня знают...
— Лежу на нарах, как король на именинах, а крысы шмыгают большие, с усами, с усами, — полусонным голосом пролепетал Туз, перебравшись на другие нары, как ему велел Шедевр.
  — Как твоя челюсть? — спросил у него Артем.
 — Ноет, сволочь. Ну и костолом. Ему бы на бойне быков с ног валить, а не дома строить, —  зевая, отозвался Туз крестовый.
—Теперь у черта на куличках поработает, —  вздохнул Артем, затихая. Я догадался: речь об Анчалове. Присел на нары, взглянул на Шедевра. Закралась мысль, а не гомосексуалист ли он? Слишком уж обходителен, не похож на грубого урку. Откуда это дружеское участие ко мне и неожиданное заступничество? Надо держать ухо востро. В стае быть, по-волчьи выть, вспомнил я изречение. Действия сокамерников, находящихся в своей стихии, были для меня непредсказуемы, и я твердо решил, дабы уберечь себя от напастей, до утра не смыкать глаз. Хотя усталость свинцовой тяжестью навалилась на тело, слипались веки, я тер глаза, чтобы прогнать дремоту. Решил всю ночь бодрствовать.
Только сейчас пришла мысль, что  упустил прекрасный шанс избежать ночлега в этой вонючей камере с мрачными типами. Во время перевязки надо было попросить Ларцеву, чтобы она настояла на госпитализации. Вспомнил, что Снежана говорила о вероятности наложения шва на рану. Понимал, что в тот момент, услышав весть о похищении дочери, Любовь Антоновна была  встревожена, ей не пришло в голову отправить меня в экстренную хирургию. Она же не знала ситуации, в которой я оказался.
— Спать, хмыри! — приказал Шедевр. Туз крестовый недовольно засопел, шмыгая носом, словно форсункой.
— Сам кемарь,  — огрызнулся Артем. —  Выискался пахан, некоронованный вор в законе. У нас свои понятия.
Я прилег на старое ватное одеяло, отобранное Шедевром у Туза. Над стальной дверью под плафоном, закрытым мелкой сеткой, тускло светилась лампочка. Серая шершавая штукатурка стен была испещрена корявыми надписями прежних посетителей камеры. Блатные надписи сопровождались рисунками обнаженных мужчин и женщин. Из чего можно было сделать вывод, что в камере недавно побывал сексуально озабоченный художник и его "шедевры" не успели стереть со стен. Хотя кого эта живопись могла возмутить? Разве что прокурора, который обязан периодически навещать ИВС, проверяя законность и режим содержания арестованных.
В следующий момент мои мысли перекинулись к Шедевру. Почему Артем и Туз, хотя и огрызаются, но считаются с ним? Дело не только в грубой физической силе: вдвоем бы они его скрутили. Наверное, Шедевр имеет авторитет в преступном мире. Либо он, гнусная сволочь, с которой никто не хочет связываться. Как говорят, себе дороже.
— Во, зараза, присосалась! — вскрикнул Туз, почесал грудь и щелчком сбил с нее насекомое. —  Клоп, ей богу, клоп... воняет кровопийца.
Я невольно приподнялся с нар, опасаясь навлечь на себя этих мерзких тварей. Пока спрыгнувший на пол Туз пританцовывал, стряхивая с себя клопов, мне вспомнился случай, происшедший в одном из отделов милиции, где в подвальном помещении находились КПЗ (камеры предварительного заключения), впоследствии переименованные в ИВС (изолятор временного содержания). Постовым там был старшина Яков Мачула почти с тридцатилетним стажем службы.
Известно, что в холодное время бомжи, чтобы перекантоваться зимой, норовят попасть в КПЗ. В камерах тепло и кормят. Для этого бомжи совершают мелкие правонарушения, например, матерно ругаются в общественных местах и таким образом получают 10–15 суток административного ареста. Едва пройдет срок, они тем же способом снова попадают на нары. Мачула эту хитрость раскусил и нашел оригинальный способ отбить у бомжей любовь к КПЗ. Он отыскал в поселке старую бревенчатую избу, пазы которой были заселены клопами. Собрал их в спичечный коробок и ночью запустил насекомых в камеры, где дремали ничего не подозревавшие административно арестованные.
Клопы быстро обжились на новом месте и вскоре устроили бомжам невыносимую ночь. Мало кто из них, искусанных клопами, выдерживал назначенный срок. Камеры опустели. Мачула торжествовал,  дежурства проходили бесхлопотно, так как некому было ему досаждать. Едва работники санэпидстанции успевали провести дезинсекцию, как старшина запускал очередную группу кровопийц. Потом потешался, слыша, как ночью, за стальными дверями камер идет отчаянная борьба обитателей со смердящим полчищем насекомых. Кто-то из арестованных пожаловался прокурору, когда тот в очередной раз проверял режим содержания в КПЗ.
Начальство узнало о биологическом методе борьбы старшины за правопорядок и слегка пожурило его. Старшина обиделся, что его оригинальная идея не была оценена по достоинству. Грозился подать рапорт и уйти на пенсию. Но, как мне потом сказали, это был обычный каприз. Среди личного состава не один год ходила поговорка: если даже милиция и сгорит, то старшина еще три года на пепле сидеть будет.
 Может, и в этом ИВС завелся свой экспериментатор биологических методов борьбы с завсегдатаями изолятора, либо кто-то из прежних посетителей на себе занес сюда клопов. Шедевр лежал спокойно. То ли насекомые до него не добрались, то ли он терпеливо переносил их укусы. Я видел устремленный на меня ласковый, похотливо-противный взгляд  голодного самца.
— Клопы, вши, тараканы— все божьи твари, —  прошептал Шедевр интимно-интригующим голосом. — Они вместе с нами срок отбывают и жизнь у них не сладкая. Поэтому к ним надо с терпением и почитанием относиться. Женя, перебирайся ко мне в постель, вдвоем теплее будет.
Мой прогноз в отношении сексуальной ориентации Шедевра подтвердился, я с брезгливостью отвернулся  от сокамерника.
— Пошто, паря,  нос воротишь, будто старая коблуха? — прошипел он. — У тебя здесь выбора нет, не советую перебирать харчами. Или петухом станешь, или перо вставят и крышка.  Я очень голоден, хочу немножко любви…
—Кувыркайся с Артемом и Тузом, — предложил я, понимая, что при его настырности мордобоя не избежать.
— С козлами вонючими неинтересно, — проворчал он и поднялся, чтобы  лечь рядом на мои нары. В коридоре послышались гулкие шаги. Дверь отворилась и, заглянувший постовой милиционер, крикнул:
— Смоляков, с вещами на выход!
Быстро поднялся на ноги, словно давно поджидал эту команду. Поймал огорченный взгляд Шедевра и, не оглядываясь, направился к выходу. Младший сержант молчаливо провел меня до решетчатой двери, где поджидал Белозерцев и помощник дежурного.
— Евгений, вот так номер?! Как это тебя угораздило? — капитан  сокрушенно покачал головой капитан.
— Твой коллега Михно постарался, — ответил я. — Две статьи мне присобачил за хулиганство и незаконное ношение оружия.
— На  Савелия это похоже. Любит сноб покуражиться, пыль в глаза пустить.
Когда поднимались из ИВС по лестнице, старшина вел себя смирно и не кричал, как прокаженный, перед каждой решеткой: "Руки за спину! Лицом к стене!" Я невольно оглянулся назад, словно и здесь меня преследовал липкий похотливый взгляд Шедевра. Не удержался и спросил у Василия:
 —Что за фрукт этот Шедевр?
— Любопытный тип, извращенец,—  усмехнулся офицер. —  Ему чуть больше сорока, из них половину провел в ИТК. Парился на нарах, а сейчас проходит по делу за мужеложство.
 — За мужеложство? — я зло посмотрел на старшину. — Что ж вы, суки, меня   к педерасту засунули?
— Мое дело маленькое, есть начальники повыше, — равнодушно, с невозмутимым верблюжьим видом, ответил он. — Мне, что прикажут, то и выполняю, как в армии приказ начальника —  закон для подчиненного.
Белозерцев провел меня в свой кабинет. Прежде чем войти, я скинул с себя костюм и, зажав его в руке, сильно встряхнул. Обмел брюки. Тщательно осмотрел пол... Кажется, клопы до меня не успели добраться. Василий отлично понял мои манипуляции:
—  Что, насекомые, клопы?
Я утвердительно кивнул головой.
—  Опять придется теребить главврача санэпидстанции. Какое-то нашествие клопов и вшей, — произнес он, извиняясь за неудобства, которые мне довелось испытать.
—  Прости, Василий, я опять испортил тебе ночь. Но другого выхода не было. Мои аргументированные доводы Михно и слушать не захотел. Всех собак на меня навешал. Действует по указке начальства.
—  Мне позвонила Ларцева Любовь Антоновна, — вздохнул капитан. —  Сообщила о тебе и своей дочери Снежане. Я сразу рванул сюда. Предупредил работников ГИБДД и ДПС, чтобы задерживали и проверяли подозрительные машины, особенно иномарки. Но, понимаешь, слишком поздно хватились. За это время они могли уехать за сотни километров. В ориентировках я передал приметы похищенной. Думаю, они используют ее как заложницу, устроят  шантаж для спасения подельников.
— Спасибо тебе за солидарность и помощь.
 — Погоди благодарить, пока не за что, — остановил он меня жестом.
 — Не смог с тобой связаться. Оказался в довольно глупой ситуации без средств  связи,  — пояснил я.
— Попытаемся ее раскрутить, —  успокоил Белозерцев. —  С камерой, конечно, скверно получилось, хотя Савелий сам на это не пошел бы. Наверняка проконсультировался с полковником Ребровым. Придраться к нему трудно, формально он прав. У тебя изъято огнестрельное оружие, заактирован факт хулиганства. С трудом удалось вытянуть тебя из камеры. Подполковник заупрямился, пришлось пойти на хитрость, сказал, что срочно надо тебя допросить по делу Анчалова. Выпустил тебя из ИВС под мою ответственность. Остаток ночи тебе придется провести здесь, в кабинете. Сам понимаешь, не все в моих руках, есть и повыше начальники. Комфорт не гарантирую, но если сдвинуть стулья, то можно  отдохнуть лучше, чем на нарах.
 — Конечно, лучше, — повторил я, чувствуя, как тугой комок подкатывается к горлу. — Я тебе очень признателен, Василий...
— Ладно, оставим телячьи нежности. Расскажи, что произошло?
Сбивчиво, утаив интимные подробности, я рассказал о том, что произошло в квартире Ларцевых несколько часов назад. Василий, видимо, догадываясь о моих близких отношениях со Снежаной, из деликатности не спросил о причине моего появления в ее квартире.
—Хорошо, я все обдумаю. Утром  с Щегловым решим, как быть, разработаем тактику действий, — произнес он ровным, успокаивающим голосом, взглянув на часы. —  Отпустить тебя домой  не могу, так как ты задержан Михно и на тебя оформлены материалы. Отдыхай, набирайся сил. Я тоже постараюсь  два-три часа поспать, чтобы быть наготове.
—Наверное,  ты голоден? — обернулся он уже у самой двери и, не дождавшись ответа, быстро подошел к сейфу. Порылся в кармане, достал ключ и открыл тяжелую дверцу. Выложил на стол банку  кофе, консервы "Шпроты" и пачку печенья и  батон хлеба.
 — Мой запас для подобных ситуаций. Извини, спиртное не держу.
Взглянул на мою руку и сам вскрыл банку складным ножом. Положил начатую пачку сигарет и спички:
— Давай, не робей. В нашем деле крепкое  здоровье — залог успеха.
Я крепко пожал его  жесткую сильную руку.
 — Смотри, не делай глупостей. Не вздумай сбежать, — пошутил Белозерцев, закрывая за собой дверь. Я проникся к нему благодарностью.
 

21. Грубый шантаж


Под утро, когда окно еще было затянуто голубой эмалью, неожиданно зазвонил телефон. Резкий звук смахнул остатки дремоты. Несколько секунд я колебался: снимать трубку или нет! А вдруг это звонит Белозерцев, получив какие-нибудь известия о Снежане. Не мешкая, поднял трубку.
— Замначальника угро? Капитан? — спросил хрипловатый голос, показавшийся мне знакомым. Чуть помедлив, я решил для извлечения ценной информации играть, изменив голос:
— Да, капитан,  слушаю. Кто звонит и что надо?
— Это неважно, — грубо оборвал он. —   Слушай меня, вчера вечером твои сыщики на одной хате взяли моих ребят. За ними никаких грехов, попались по глупости. Пошли разгрузиться к одной шалаве, она их кинула и погорели. У нее оказался в квартире один кобель, он и повязал пацанов...
— Как зовут эту девицу? —  подыграл я ему, зная, о ком речь.
— Ларцева Снежана, «ночная бабочка», классная зажигалка.
Последние слова меня покоробили, но я сдержал себя:
— Чего тебе надо?
— Отпусти моих пацанов. Ну, пошалили с дури, с кем не бывает. У тебя у самого, что ли  баб на стороне не было? Сейчас праведников, даже в церкви среди попов и монахинь, нет.
— Чего захотел, шкет, чтобы я  — офицер угрозыска перед тобой бисер метал. Выкусишь, гнида тюремная! — сбил я с него спесь.
— Короче, легавый, советую, не лезь в бутылку, —  не остался он в долгу.– Телуха Снежана  у меня на приколе. Если ты не выпустишь ребят, то мы ее накачаем наркотой и  устроим "ромашку". Ты должен знать, что это такое. А потом царство  небесное... Камень на шею и на дно моря, бычкам и крабам на корм. Вкусной будет уха из Снежаны, а не петуха. Ха-ха-ха, гэ-гэ-гэ!
Вот скоты, они замыслили то, чего я больше всего опасался: решили подсадить ее на иглу и устроить групповой секс. «Ромашкой» называют забаву извращенцев, когда подонки поочередно вступают в связь со своей жертвой. В пылу животной страсти они могут изнасиловать заложницу до смерти. Мне вспомнился случай: в морском рыбном порту рыбаки одного из траулеров после возвращения с промысла и попойки в ресторане «Меридиан», которую до глубокой ночи продолжили на судне, предали блуду. Нескольких женщин, клюнувших на валюту, заманили на судно. Самой темпераментной из них стало плохо. Чтобы скрыть грехи, вместо того, чтобы вызвать неотложку, пытались сами ее реанимировать, но тщетно, она скончалась. Сиротами остались двое малолетних детей, отец, которых, тоже рыбак,  находился на промысле в Индийском океане. И в моем случае медлить нельзя, надо любыми средствами помешать их злодейству.
— Ты меня разыгрываешь! — крикнул я в трубку. — Это дешевый шантаж. У меня нет заявления о похищении Ларцевой. Этот номер у тебя не пройдет. Придумай что-нибудь оригинальнее.
— Капитан, понял. Хочешь услышать ее голос? — и, не дождавшись ответа, позвал. — Снежа-на! Поговори с ментом. Язык не распускай, только назови себя. Сболтнешь лишнее, горько пожалеешь, серной кислотой плеснем в лицо, превратим в уродину.
Я слышал шум, соображая, что это происходит где-то в помещении. Боялся одного: чтобы, узнав мой голос, Ларцева не выдала себя. Послышалось прерывистое дыхание, а потом такой родной голос:
— Это говорит Ларцева.
— Снежана, здравствуй, милая, никаких вопросов, — прошептал я в трубку. — Держись. Ты в городе?
  — Да, — успела ответить она.
—Что ты ему дакаешь, стерва? — неизвестный выхватил у нее из рук трубку. —  Учти, капитан, я слов на ветер не бросаю. Выпустишь ребят,  пальцем ее не трону. Если, конечно, она сама не захочет. Не выпустишь, я за себя не ручаюсь.
— Такие вопросы решает начальство, — тянул я время, поглядывая на дверь в надежде, что появится Белозерцев.
— Решайте, даю сутки на размышление, — сказал шантажист и связь оборвалась. Не подумав, я тоже положил трубку на рычаг. Когда хватился, было поздно. Но теперь хотя бы есть какая-то ясность с Ларцевой, оказавшейся, как и предполагал, заложницей. Взглянул на настенные часы: без пяти восемь. С минуты на минуту должен был появиться хозяин кабинета. Но прошло десять, пятнадцать минут. Наконец, дверь  кабинета отворилась, вошел Василий.
— Привет, экстримал, любитель приключений! — поздоровался он и, приличия ради, поинтересовался. — Как ночевал, кошмары не мучили?
—Лучше, чем в камере, —  я уловил его грустное настроение и произнес. — Спасибо, что избавил от  мерзкого соседства.
— Имеешь в виду Шедевра?
—Да и тех хмырей, что не дают мне и Снежане покоя.
— Не стоит благодарности, — уныло произнес Василий, явно чем-то озабоченный. Он замолчал в нерешительности, избегая смотреть мне в глаза. Достал пачку, одну сигарету подал мне и, щелкнув зажигалкой, позволил прикурить. Закурил сам, прямо поглядев в глаза. Но этот взгляд был рассеянным, не сфокусированным.
— Что-нибудь серьезное? —  нарушил я тягостную паузу.
— Серьезнее, чем я предполагал, — ответил капитан. — Только что состоялся крутой разговор с Ребровым, поэтому и задержался. Получил от него взбучку. Он выразил недовольство тем, что я вытянул тебя из камеры ИВС, а заодно и за газовый баллончик. По  номерному знаку узнали, что баллончик мой, ему Михно доложил. Но это мелочь. Мне к крутому нраву полковника не привыкать. Хуже, что на изъятом у тебя пистолете обнаружены отпечатки только твоих пальцев. А это уже веская улика, на которую ссылается Савелий.
— Не отрицаю, что  держал пистолет, но он принадлежит одному из хмырей, которые в ИВС, — подтвердил я.
— Верю, что так оно и есть, —  продолжил Белозерцев. — Но и этот факт не в твою пользу, а наоборот. Ты взял пистолет, совсем не заботясь об осторожности. Туз и Щур  обращались с оружием, надевая на руки перчатки, либо тщательно протирали его после применения. Так что все улики против тебя: и отпечатки пальцев на пистолете, и показания Лапудряков, которым ты угрожал оружием. В общем, ты серьезно наследил.
— Неужели все безнадежно и  нет выхода? — спросил я с досадой, осознавая насколько  для меня серьезна ситуация.
— Следует подумать, все точно взвесить, — привычно, не найдя готового решения, ответил он. — С трудом удалось отстоять тебя. Ребров требовал взять тебя под стражу и возбудить уголовное дело по двум статьям. Не знаю, кому из следователей он поручит это дело. Пока, что удалось для тебя выторговать самую мягкую меру пресечения: подписку о невыезде. Хотя бы тебе не придется ночевать в камере.
— Спасибо, Василий, избавил от зловонной камеры, —  искренне поблагодарил я. — Туза я знаю, а кто такой Щур?
— Оба твои знакомые. Щур — Александр Пацюк, которого ты называешь Артемом, дважды судимый за кражу и грабеж. А Туз крестовый, о котором я тебе раньше говорил, это картежник Ленька Хмель. Он отбывал срок за изнасилование и мошенничество. Надругался над несовершеннолетней. В общем, мерзкие типы, значатся в картотеке. Но против них пока нет серьезных улик. Даже пистолет и тот висит на тебе.
— То, что они неотступно следуют за мной и Ларцевой, тебе не кажется подозрительным? —  возразил я. — Более того,  уверен, что они причастны к гибели прораба. Я подслушал их разговор в камере. У Туза повреждена челюсть, наверняка, Анчалов  успел его «наградить» кулаком.
— Нужны железные доказательства. Разговор к делу не пришьешь, они в любой момент могут отказаться. Мы можем их прижать только фактами, других средств  нет.
—  Есть. Я располагаю некоторой фактурой.
— Излагай, — велел он.
— Примерно за полчаса до твоего прихода позвонил по телефону тип и прежде предлагавший мне сделку. Голос такой хриплый и требовательный.
— Что ему надо?
 — Он, конечно, звонил тебе, поэтому, извини,  отвечал от твоего имени. Пришлось  изменить голос, чтобы не узнал. Он готов в обмен на Щура и Туза отпустить Снежану. Сетовал на то, что она заманила их в ловушку, что они попались по глупости. Но ты ведь знаешь, что было по-другому. Они сами, с помощью отмычек, проникли в квартиру Ларцевых.
—Может, он блефует,  цену себе набивает и никакой заложницы у него нет, —  усомнился капитан.
— Я тоже не поверил, но он дал возможность услышать ее голос. Ларцева на самом деле у него. Единственное, что мне удалось у нее выяснить,  она находится в городе. А вот где? Неизвестно. Он вырвал у нее из рук трубку, видимо, заподозрив что-то, когда она ответила "да".
— Это уже кое-что. Лучше, чем неопределенность, — сказал Белозерцев и по телефону пригласил к себе Щеглова.
—  Василий, ее надо срочно спасать, — попросил я. — Блокировать выезды из города. Если с ней произойдет что-то страшное, я себе этого никогда не прощу. Со мной разберемся потом. Черт с ним, я готов посидеть в одиночной камере, только Снежану надо срочно вызволить из их грязных лап.
Остро осознал нависшую над Ларцевой угрозу и торопил его.
— Пока Щур и Туз у нас, ей ничто не угрожает, —  уверенно сказал Белозерцев. — Если мы освободим Ларцеву, то у нас есть шанс отвести от тебя обвинения. Так что твой последний шанс в ее спасении. .
— Каким образом? — спросил я, и в этот момент в кабинет вошел Щеглов, скупо кивнув на мое приветствие. Очевидно, и ему досталось из-за меня немало претензий и неприятностей от начальства. Владимир  присел у стола, стараясь вникнуть в суть разговора.
— Ларцева является свидетелем того, что произошло у нее на квартире, — продолжил развивать свою мысль Белозерцев. — Значит, она может подтвердить, кому принадлежит пистолет. Но для этого надо сначала вызволить ее из плена. Если мы примем их условия, то вынуждены будем отпустить Туза и Щура. В противном случае придется ее освобождать силой, что сопряжено с очень большим риском для ее жизни, да и бойцы из спецназа могут пострадать.
Василий на несколько минут отвлекся и ввел в курс дела Щеглова. Следователь тут же связался с дежурной частью УВД и ГИБДД, приказал блокировать выезды из города, осуществить проверку машин, автобусов, другого  транспорта.
— Когда и каким способом тот тип собирается выйти на связь? — спросил у меня Щеглов.
— Ответ один:  ждите. Для него важно, чтобы были приняты их условия.
— Что ж, будем ждать, —  ровным голосом произнес Владимир. —  Ситуация такова, что в их интересах быстрее разрешить ее.
Наступила пауза, позволившая мне сосредоточиться на мысли, как при отсутствии показаний Снежаны, опровергнуть  серьезные  обвинения в свой адрес.
—По номеру можно определить, откуда похищен пистолет Макарова? —  предположил я, с надеждой взглянув на Щеглова.
 —Попытаемся это сделать, — улыбнулся он.— Видать, стреляные воробьи попались, номер перебит. Сомнений нет, табельное оружие, в кустарных условиях такое не изготовишь. То ли он похищен из склада войсковой части, то ли в результате нападения на кого-то из сотрудников. По моим сведениям, в нашем городе за последние три года,  фактов хищения оружия не было, а в других, поди, разберись. Сколько сейчас после развала страны на суверенитеты ходит по рукам незарегистрированных стволов. То в одном, то в другом месте вспыхивают вооруженные конфликты. Не то, что пистолеты, а автоматы и пулеметы Калашникова, гранатометы, зенитно-ракетные комплексы, БМП и танки пошли в дело. А сколько иностранного оружия, в том числе израильских автоматов Узи, в бандитских руках! Так что шанс узнать, откуда пистолет, на нуле. Чтобы тебе, Евгений, выпутаться из истории, нужны показания Ларцевой. Здесь Василий прав. Впрочем, это отдельное дело. Пусть над ним Савелий голову ломает.
— Он  ломает, но не свою голову, а... чужие судьбы, — усмехнулся Белозерцев. —Только дай волю. Методику Вышинского  усвоил хорошо, грубо выбивает признания.
— Нам тоже нет резона во все дела вмешиваться, — бросил реплику следователь. —Ребров при каждом случае упрекает нас в превышении полномочий. Надоели эти мелкие придирки.
— Володя, я тебя не узнаю, — вступился Василий. — Как ты можешь капитулировать, ведь дело касается чести друга, по оплошности попавшего в трудное положение. Наш долг разобраться и помочь ему.
— Мы не всесильны, а другу пора быть разборчивым в знакомствах, — упрекнул меня майор. — Пойми, не можем мы одновременно, как Юлий Цезарь, заниматься несколькими делами, в ущерб основному. Гляди, найдут еще повод отстранить от уголовного дела по факту гибели Анчалова. Ты этого хочешь? А потом  впишут при аттестации, что не справляемся со своими обязанностями и понизят в должности.
Белозерцев молчал, хмуро глядя в окно.
— Простите великодушно. Действительно доставил вам немало хлопот, — как можно мягче произнес я. — Убийство прораба, похищение Снежаны и, наконец, нелепое стечение обстоятельств, из-за которых я оказался в изоляторе — это звенья одной цепи.
— Объясни, пожалуйста, — словно извиняясь за эмоциональный срыв, попросил следователь.
— Когда Щур и Туз оказались в квартире Ларцевой, я обратил внимание на одну очень важную деталь. В один из моментов  посмотрел на свои наручные часы. Щур перехватил мой взгляд и спросил с ехидством, что не подошел, мол, мне подарок. Конечно же, он имел в виду командирские часы прораба, подложенные в мой почтовый ящик. Поняв, что проговорился,  спешно замял разговор, а я сделал вид, что не понял.
— На часах Анчалова нет никаких отпечатков, —  сообщил Владимир.
 — Даже отпечатков пальцев прораба? —  поинтересовался я.
— Да,  вытерли, замели следы.
— Но так не бывает. Ведь человек носил часы, прикасался к ним. Уже тот факт, что их тщательно протерли, вызывает подозрения.
— Здесь ты прав, — согласился Щеглов и глубоко задумался. — Если все так, то придется ходатайствовать перед Ребровым и прокурором об объединении двух уголовных дел. Но одной детали недостаточно, нужны веские основания. А пока подумаем, как вызволить из плена Ларцеву. Дело в том, что она для них очень опасный свидетель и ее могут физически устранить. Сейчас их удерживает то, что подельники находятся в ИВС. Их надо обязательно допросить, и они, конечно, станут запираться. Придется выбирать из двух вариантов: либо принимать их условия, обменяв Щура и Туза на Ларцеву, либо идти ва-банк, пустив в дело группу захвата.
— Без Реброва нам никто не позволит разработать и осуществить операцию, — сказал Белозерцев и взглянул на Щеглова. — Надо срочно упредить Михно, узнает, что я освободил Смолякова из камеры и поднимет шум, настучит Реброву, а полковник скорый на оргвыводы. Придумай, как без потерь выйти из ситуации, тем более, что Евгению надо быть в редакции на своем рабочем месте, а не кормить клопов в ИВС. Или я не прав?
Капитан вопрошающи взглянул на меня.
— У меня натянутые отношения с редактором, поэтому мое отсутствие на планерке он может квалифицировать, как нарушение трудовой дисциплины, прогул, — пояснил я. —Будут основания для объявления выговора, лишения премии, а в перспективе и увольнения из редакции. Я для него своими острыми публикациями создаю дискомфорт. Редко какой редактор, опасаясь за свое кресло и имидж покладистого исполнителя, потерпит такого неудобного и строптивого сотрудника.
— Самый оптимальный вариант, объявить Смолякову подписку о невыезде в связи с уголовным делом о гибели прораба Анчалова,  — предложил следователь.
—Майор, чтобы мы без тебя делали, — Василий польстил  Щеглову и обернулся ко мне. — Тебя это устраивает?
— Устраивает. Из двух зол выбирают меньшее, тем более, что в ближайшие дни я не планирую  отлучаться из города.
—В таком случае, Евгений, ты свободен. Получи в дежурной части свои вещи и имей в виду: из города ни на шаг. Помни,  подписка о невыезде, я за тебя поручился. В случае нарушения меру пресечения  Владимир изменит на арест, — шутливо пригрозил капитан. — Общайся со своим суровым редактором.
— Куда же податься, когда в опасности Снежана, — невольно вырвалось у меня, и они переглянулись.
— Как же Валентина? — упрекнул меня Василий. — Гляди, осторожно на крутых виражах, чужие женщины до добра не доведут.
— Для чего тогда мы, мужчины? — парировал я его реплику и спросил.— Может, нужна моя помощь?
—Нет, — возразил Щеглов. — Остальное — дело профессионалов. Мы должны действовать исключительно грамотно. Ошибки дорого стоят. Как саперы, не имеем права на ошибку.
Следователь по телефону связался с дежурным по УВД и сообщил:
 — В отношении гражданина Смолякова Е. П. задержанного капитаном Михно, я вынес постановление о мере пресечения: подписке о невыезде. Возвратите ему личные вещи и на выход.
—Спасибо за помощь. Если что-то прояснится с Ларцевой, сообщи мне, пожалуйста, — попросил я Белозерцева.
— Хорошо, — с пониманием отозвался он. Я покинул приютивший меня кабинет. В дежурной части мне возвратили изъятые ночью личные вещи: наручные часы, зажигалку, ключи от квартиры и кабинета, деньги.
— Газовый баллончик, — потребовал я для фурора.
— Может, тебе еще автомат Калашникова и ключи от чужой квартиры, где деньги лежат?— ухмыльнулся молодцеватый сержант, сменивший старшину на посту помощника дежурного. О том, как в этот день развивались события, впоследствии узнал от Белозерцева. Абстрагировавшись от личных эмоций и субъективных оценок,я постарался воспроизвести суть его рассказа.


22. Савелий разбушевался


Через полчаса после того, как я благополучно  оставил здание УВД, в кабинет Василия вломился Михно с красным, как вареный рак, лицом. Прямо с порога потребовал:
— Где, где этот шакал Смоляков? Капитан, что ты себе позволяешь?!
—Савелий, во-первых, принято поздороваться с  коллегой, а во-вторых, кто рано встает, тому Бог дает. А ты проспал восход солнца…
— Как ты смеешь, я допоздна, до глубокой ночи занимался оперативной разработкой подозрительных субъектов. Второй месяц Смолякова пас, а ты с Щегловым его отпустил. Сбежит ведь, а он у меня главный фигурант.
— Не того пас, — усмехнулся Белозерцев. — Имитация бурной деятельности, фарс.
— Капитан, это ни в какие ворота не лезет, — от возмущения закипал Михно. — Почему ты лезешь в мои дела, грубо нарушаешь нормы УПК?
— Савелий, излагай внятно, какие дела и нормы? — изобразив крайнюю степень удивления, спросил Василий.
— Еще раз повторяю, почему без моего согласия отпустил Смолякова?
— Вот ты о чем, — сохраняя спокойствие, снисходительно заметил Белозерцев. — У тебя не было  веских оснований его задерживать и помещать в ИВС.
—Как это не было? Я лично его задержал с поличным. Подозревается в ношении огнестрельного и холодного оружия, в злостном хулиганстве и содержании секс-притона.
— Поздравляю с боевым крещением! Ты задержал матерого уголовника, рецидивиста. Поди, рисковал жизнью, здоровьем?
— А то, как же? — на полном серьезе ответил Михно. — Изъял у него  целый арсенал:  газовый баллончик, финку, а  главное, пистолет Макарова и магазин с шестью  патронами калибра девять миллиметров.
— Куда подевались еще два патрона?
— Это я и хотел выяснить. Может он из этого ствола кого-то успел отправить на тот свет. Псих, неадекватный…
— Почему так решил?
— В квартиру Лапудряка ломился, старику и бабке угрожал расправой. На оружие отпечатки  пальцев  Смолякова. Вот я и решил его этими неопровержимыми уликами загнать в угол, а ты  с Щегловым смешали карты.  Распорядились, будто прокурор или начальник УВД. Из-за вас  очередное звание может сорваться.
— Вот, что тебя тревожит, майорские звезды не дают спать? — поймал его Белозерцев на слове.
— Ты, что же альтруист, до седых волос готов в капитанах ходить? — усмехнулся Савелий. — Лично меня такая перспектива не вдохновляет. Поговорка о том, что капитан никогда ты не будешь майором, не про меня. Может,  хочешь меня скомпрометировать перед Ребровым, так  потуги напрасны. Я выполняю его задание, он по просьбе Бунчака курирует дело о  похождениях Смолякова, возомнившего себя борцом за справедливость.
— Савелий Ильич, отчасти я с тобой согласен, — Василий сменил жесткую тактику на компромисс. — Борец из него не ахти,  какой? Наверное, пиарится, чтобы на предстоящих выборах получить мандат мэра или депутата крымского парламента. Но вряд ли у Смолякова это получится.
— Почему? — спросил Михно, озадаченный сменой его тональности.
— Потому, что проходит по делу о гибели прораба Анчалова, иначе он нам был бы нужен, как корове седло. Вот мы с Щегловым и решили его отпустить. Установили наружное наблюдение, чтобы выявить все связи с криминалитетом. Напрасно ты паникуешь, сурового наказания ему не миновать.
— Значит, решили вставить мне «фитиль». Я столько времени за ним гонялся, корячился, обличал на горячем, а слава и звания достанутся вам. Щеглов не прочь примерить мундир со звездами подполковника, а и ты  от звания майора не откажешься. А я останусь в стороне, как говорится, пришей кобыле хвост.  Так не пойдет. Звони своему корешу Щеглову, пусть отменяет меру пресечения и возвращает Смолякова в камеру №7. Именно туда, где сидел. После  отсидки рядом с Шедевром, у него быстрее язык развяжется. В противном случае, я пишу рапорт на имя господина полковника,  докладываю о том, что вы сознательно, очевидно, по заказу каких-то криминальных авторитетов,  мешаете проведению операции.
—Эка, куда тебя, Савелий, фантазия занесла. Клевещешь, обвиняешь  нас в порочных связях с криминалитетом, похоже на воре шапка горит, — строго произнес Василий. — Ты участвуешь в «липовой» операции по травле честного, принципиального журналиста и эти действия вылезут боком.
— Честного, принципиального?  Капитан, не смеши, сними розовые очки. Улики, данные дактилоскопии,  имею в виду отпечатки пальцев на оружие, показания потерпевших, внебрачная связь не только с «ночной», но и «дневной бабочкой» Ларцевой,  неопровержимы.
— Эти обвинения еще надо доказать. В некоторых эпизодах Смолякова спровоцировали и подставили.
— Докажу, как пить дать, как пить дать, докажу. В лепешку расшибусь, — с азартом заявил Михно. — В любом случае,  я вправе задержать его до выяснения личности и проверки его к причастности к нераскрытым преступлениям, совершенным на сексуальной почве.
— Да, вправе задержать, но не более, чем на  часов, — напомнил Белозерцев. — Хотя проблем с установлением личности не возникло. Евгений Петрович сразу же назвался. Личность в городе достаточно известная…
…и скандальная, — с ухмылкой добавил он. — Сует нос, куда не следует, мешает нормальным людям работать и жить, как им хочется. Эх, жаль, что еще при самодержавии отменили дуэли, иначе  бы я не пожалел на тебя пули.
Произнес, гордо вскинув острый подбородок по лошадиному вытянутого лица.
— А я на тебя не пожалел бы кастета, — усмехнулся Василий.
— Или ты загоняешь  Смолякова в камеру, или я иду к Реброву?
—Скатертью дорога! — напутствовал Белозерцев, отлично понимая, что донос Савелия для него и Щеглова чреват большими неприятностями. Формально Михно прав, ведь, избавляя меня от сокамерников,  они превысили свои полномочия, подставили  под удар не только себя, но и дежурного по УВД.
Савелий, настроенный на развитие конфликта, вышел из кабинета, резко хлопнув дверью, а Белозерцев, понимая, что тот направил стопы в кабинет полковника,  остался в ожидании реакции, заранее готовя убедительные контраргументы к предстоящему «разбору полетов».
На тумбочке у стола резко зазвонил телефон прямой связи с начальником УВД. Капитан поднял трубку и услышал  суровый приказ:
— Белозерцев, зайди, есть разговор!
Я сложил в папку листы с объяснительной Смолякова о происшествии в квартире Ларцевой и конфликте с ее соседом Лапудряком, постановление: подписке о невыезде и. сохраняя спокойствие, направился к кабинету Реброва. «Василий, держи себя в руках, будь максимально хладнокровным, чтобы никаких признаков замешательства, тревоги, а тем более неуверенности и слабости», — внушал он  себе.
В приемной начальника, вместо прежней обольстительной Луизы, за столом со светящимся  монитором  компьютера восседала  с мужеподобным лицом бальзаковского возраста пышнотелая Клавдия Прокопьевна. Окинув капитана сочувствующим взглядом, прошептала:
— Господин полковник не в духе. Будьте тактичны и терпимы, не злите его.
Миновав тамбур, Белозерцев со словом «Разрешите», переступил порог кабинета. Ребров сидел в кожаном  кресле во главе Т-образного массивного стола. В полуобороте к нему, облокотившись на спинку стула, расположился Михно. Василий уловил его язвительную ухмылку.
—Где твой диктофон? — первым делом поинтересовался Ребров.
— В кабинете.
—Ну, смотри, чтобы без фокусов. Никаких записей, беседа сугубо конфиденциальная, — предупредил начальник, отличавшийся чрезмерной бдительностью, даже в отношениях с сотрудниками. Неделю назад кто-то из остряков повесил на стене в приемной ксерокопию старого плаката «Болтун — находка для шпиона». Полковнику, тугому на восприятие юмора,  эта инициатива очень  понравилась,  плакат остался на месте.
— Капитан Белозерцев, уж от кого другого, но от тебя не ожидал такого вопиющего самоуправства, — полковник сразу взял быка за рога. — Что ты себе позволяешь? Еще и Щеглова и дежурного по УВД майора Крупина подставил. Самодеятельность, махновщина.
— О чем речь, господин полковник? — сухо произнес  Белозерцев.
— Ты здесь Ваньку не валяй! По какому праву в нарушение норм УПК вместе с Щегловым освободили  из ИВС бабника и возмутителя спокойствия Смолякова? Взяли на себя функции прокурора и судьи. Этот гнусный тип, давно у меня в печенках сидит, отравляет настроение. Отвечай, не  стой манекеном?
Он взглядом указал на место за столом, напротив Савелия. По мягкому ворсистому ковру Василий прошел, сел, положил папку на полированную поверхность стола. С презрением посмотрел на доносчика.
— Максим Иванович, избавьте меня от присутствия Михно. Я с ним уже пообщался, он ничего нового не добавит к своим сомнительным изысканиям, —предложил Беозерцев.
— Пусть сидит, слушает, мотает на ус, — возразил начальник. Василий решил не перечить, открыл папку и подал лист с мелким, убористым почерком.
— Ознакомьтесь, это объяснительная записка Смолякова.
Ребров повертел   с двух сторон исписанный лист в руке и угрюмо упрекнул:
—Мне, что же прикажешь, эти   каракули через лупу или микроскоп  разбирать. Не много ли чести для скандального борзописца?  Мог бы набрать текст на компьютере?
— Так это документ, оригинал.
—Грош цена этому «оригиналу». Что он там нацарапал? — полковник отложил лист в сторону.
— Подробно и вполне достоверно описывает, как вместе с Ларцевой оборонялся от вооруженных пистолетом и финкой налетчиков, с помощью отмычек проникших в квартиру.
— Почему Ларцева оказалась в квартире?
— Она там прописана и постоянно живет с матерью.
—Тогда, как там оказался Смоляков?
—Девушка пригласила его в гости. У нас ведь нет запрета на культурное общение людей.
—Догадываюсь, какого рода это общение, если Смолякова не первый раз застают наедине с этой девицей легкого поведения, — усмехнулся Ребров. — Что ты еще припас в оправдание бабника?
Бросил недоверчивый взгляд на тощую папку.
— Постановление следователя Щеглова о мере пресечения в отношении Смолякова —подписке о невыезде.  Дело в том, что он проходит по делу о гибели, точнее, заказном убийстве Анчалова.
— В качестве подозреваемого?
— Нет, свидетеля.
Этот ответ явно расстроил Реброва и он возмутился:
—Что вы там с Щегловым химичите?  Какое еще убийство, если пьяный в стельку прораб, перепутав с холодильником,  полез в электрощиток за очередной бутылкой или закуской и сгорел от высокого напряжения в сети. Вот и весь сказ. Прекратите эту бодягу. Вместе с Щегловым готовьте материалы в архив. Займитесь текущими делами, а не погоней за призраками. Что у тебя еще в загашнике?
Увидел, что папка пустая, рассмеялся:
—Мелко, жидковато копаете. Поучитесь у капитана Михно. У него, что ни дело, то целый том материалов: протоколы осмотров, допросов, показания потерпевших и свидетелей, улики, вещдоки, экспертизы… Ни одну мелочь не упускает из внимания, все фиксирует.
На самодовольном лице Савелия расплылась  улыбка.
—Так точно, господин полковник, любую мелочь замечаю, мимо меня ни одна мышь не пробежит.
— Мышей ты наловчился ловить, а вот матерых уголовников Щура и Туза  отпустил на все четыре стороны, — напомнил Василий.
Понимая, что разговор не клеится, Белозерцев в присутствии Михно не настроен на откровенность, отвечает неохотно, вяло, Ребров попенял капитана:
—Что ты, Савелий, развалился, как у тещи на блинах, пора и честь знать? Займись делом, а мы с Белозерцевым еще побеседуем с глазу на глаз.
—Так что, — без энтузиазма согласился офицер и послушно засеменил из кабинета.
— Василий Николаевич, — доверительно произнес начальник, когда они остались наедине. И это редкое обращение оперативника насторожило,  потребует каких-то принципиальных уступок, и не ошибся.
— сдался вам этот Смоляков, — продолжил Максим Иванович. — Будто на нем свет клином сошелся, тоже мне персона. Или  вы с Щегловым решили по поговорке: с паршивой овцы, хоть клок шерсти. Мол, сварганит в газете хвалебный очерк. Так, если нужна слава, то я позвоню Лазарю Лубку, он даст задание шустрому репортеру, прославит на весь город.
Белозерцев внимал менторскому тону начальника, а он с азартом продолжил:
— Связавшись с этим бунтарем, вы рубите сук, на котором сидите. Смоляков, как тот сказочный Дон Кихот, решил побороться с ветряными мельницами, которые своими лопастями проломят или снесут ему голову. Похоже, что он решил с вашей помощью свалить Бунчака. Тщетные  потуги.
— Есть оперативная информация, что мэр причастен к гибели Анчалова, — произнес Белозерцев и заметил, как полковник заерзал задом в кресле.
—Прекрати, выкинь из головы эту нелепую, провокационную версию. Чтобы  я от тебя больше не слышал этой ерунды, — полушепотом, словно могли подслушать, велел Максим Иванович. — Ты думаешь, что я в восторге от Бунчака. Вышестоящее начальство, особенно чиновников, от которых зависим, подчиненные не любят, костерят почем свет. Но он нам, хоть изредка, но помогает, перечисляет из бюджета города часть средств в благотворительный  фонд «Правопорядок» и того же требует от бизнесменов и банкиров. Поэтому удается  на достойном  уровне отмечать праздники, лучших работников награждать премиями и ценными подарками. Каждый год мэр выделяет для сотрудников полиции по две-три квартиры.
— Капля в море по сравнению с тем, что он гребет под себя, и земельные участки  в прибрежной зоне, и казну, — усмехнулся Василий. — к тому же квартиры выделяет городской совет.
—И на том спасибо. Мы ведь, как впрочем, депутаты и чиновники, по большому счету дармоеды, не производим, а лишь потребляем материальные ценности, поэтом и не вправе на многое рассчитывать. Советую прекратить какие-либо контакты со Смоляковым. Кстати, в ближайшие дни отправим  на  пенсию старшего следователя Семена Болотного и на его  должность планирую  Щеглова. У него в перспективе есть шанс стать начальником следственного отдела. Ты поговори с ним по-дружески. И о тебе позабочусь, похлопочу перед генералом о присвоении очередного звания, а то засиделся в капитанах. Пора бы сесть в кресло  начальника угрозыска. Имей в виду, что тебя и Щеглова я ценю, как лучших оперативников, только не ломайте себе карьеру из-за непомерных амбиций   Смолякова. Забудьте о нем, как о неприятном сне. Не тороплю с ответом, подумайте хорошенько на досуге. Ради вашей же пользы стараюсь. Что молчишь?
—Анализирую ситуацию, предложения очень заманчивы, — Белозерцев тактично уклонился от прямого ответа.
— Савелия не обижайте, — попросил полковник. — Он из кожи лезет, чтобы выслужиться.
«Перед кем  выслужиться?» — так и подмывало  капитана поинтересоваться, но он благоразумно промолчал.
—Михно не самый худший из работников. Конечно, ему не достает знаний, таскает за собой кодексы, опыта, но хваткой не обделен. Очень исполнительный офицер, не перечит, беспрекословно, как робот,  выполняет любые приказы.
— От таких бездумных роботов вреда больше, чем пользы, — возразил Белозерцев. — только мешает, путается под ногами.
—Потерпите, может, удастся сплавить его в линейный отдел или  на учебу для повышения квалификации, — Ребров неожиданно поделился планами, — Не отправлять же его на стройки народного хозяйства?
—Увы, уже нет народного хозяйства, вместе с Советским союзом кануло в Лету, — напомнил Василий. — В результате псевдореформ все богатства заграбастали олигархи, жирующие на нефтегазовых, алмазных, золоторудных месторождениях, других природных ресурсах России, принадлежащих не избранной кучке нуворишей, а миллионам людей, создающих материальные блага. Таковы вот принципы равенства и социальной справедливости: сотня небожителей, купаясь в роскоши,  благоденствует, а миллионы  тружеников вынуждены бороться за выживание.
— От твоих речей повеяло крамолой, — заметно стушевался полковник. — Ты брось пропаганду и агитацию, здесь тебе не митинг.  Не забывай, что полиция вне политики. Занимайся сугубо служебными делами, а то ведь наши друзья из ФСБ всегда начеку.
— В таком случае, разговор исчерпан, разрешите идти? —  Василий поднялся, не давая никаких обещаний.
—Свободен, займись делом,— произнес Ребров, довольный тем, что заставил сотрудника призадуматься о перспективах.


 23. Статья в прессе


Не заезжая домой, я прибыл в редакцию, хотя вид у меня был довольно потрепанный и усталый. Лицо заросло щетиной. На лестнице столкнулся с курившими сотрудниками, и по тому, как сухо они ответили на приветствие, понял, что они в курсе моих ночных приключений. Ребров, очевидно, успел проинформировать редактора, ну, а он с радостью своих приближенных. Но почему такая отчужденность? Отчасти я научился улавливать настроение людей и причины его перемены. Возможно, от меня шарахаются, как от прокаженного, потому что боятся навлечь на себя подозрения приятельскими контактами. Очевидно, так устроена психика отдельных людей, приспособленцев с доминирующим инстинктом самосохранения. Понимая это, я относился спокойно к неадекватной реакции сотрудников, не допекая себя вопросом, что бы это значило? Но причина вскоре прояснилась.
В кабинет энергично вошел возбужденный Лазарь Яковлевич.
— Да, с таким сотрудником, как ты, покой нам только снится, — произнес он вместо приветствия, цитируя стихи А. Блока и размахивая развернутой газетой, как знаменем. — Обходной маневр, значит. Удар с тыла, чтобы мне свинью подсунуть и насолить? Так, так...
По выражению его самодовольного лица трудно было понять: возмущен он или обрадован. Какое смятение чувств: испуг и нотки удовлетворения, как в театре одного актера.
— Что случилось? —  не понял я.
— Вот, полюбуйся, — редактор с азартом вошедшего в раж игрока бросил на стол газету. Мой взгляд наткнулся на черный, набранный шрифтом "Агат", крупный заголовок "Особняк у моря".
Сработало, мелькнула первая мысль. Молодец журналист Юрий  Шебалдин, не подвел. Удалось ему тиснуть этот материал. Теперь завертится карусель. Позабыв о Лубке,  беглым взглядом скользнул по тексту: все пошло без сокращений. Интересно, какова на эту острую публикацию будет реакция Бунчака?
Все это время редактор напряженно наблюдал за мною. Потом, словно приговор, огласил:
— Не сносить тебе буйной головы. Скажи, на хрен тебе это надо? Жил бы, как все. Скандальной славы захотелось? Политический капитал нарабатываешь, чтобы на выборах стать депутатом крымского парламента?
Я промолчал, понимая, что нет никакого смысла что-либо доказывать. У нас с ним на эти вещи совершенно разные взгляды. Лазарь Яковлевич склонен к конформизму и личному обогащению любыми, пусть даже аморальными средствами. Он чутко, как игрок, реагирует на  конъюнктуру: экономическую, политическую, какую угодно, т. е. имитирует эффект флюгера. Для меня же куда важнее принципы справедливости, порядочности и честности.
— Орест Адамович мечет гром и молнии, — не дождавшись моего ответа, продолжил Лубок. — Ты понимаешь, после этого мне трудно будет тебя отстоять. Так что не обессудь, я тебя неоднократно предупреждал. Будь готов к самому негативному исходу.
— Лазарь Яковлевич, может, перепечатаете. Для наших читателей будет интересно почитать, — предложил я ему с иронией. — Перепечатки прежде часто практиковалось?
— Избави Бог, мне еще до пенсии далеко, — поспешно отгородился он. — Довольно одной публикации.
— Могу я рассчитывать на вашу поддержку? — достал я его следующим вопросом, без всякой надежды на положительный ответ.
 — Твои личные проблемы. Моя хата с краю. Нанимай себе адвоката, ходи по судам, — равнодушно произнес он. — Мне недосуг отвлекаться, хватает своих забот. Это только проходимцам кажется, что редактор дурака валяет. А психические перегрузки, а стресс? Ты бы послушал, что мне Орест Адамович наговорил, не позавидовал бы моему креслу. Мне за вредность следует, если не коньяк, то хотя бы козье молоко бесплатно выдавать. Говорят, что очень полезно для потенции.
— С коньяком и молоком, в том числе, козьим,  сами разбирайтесь. Это ваши трудности, — не остался я в долгу.
—Утешает то, что статья опубликована не в нашей газете, — зацепился за аргумент Вениамин. — Поэтому с меня взятки гладки. Ни один суд не привлечет к ответственности, а ты, автор, тебе и ответ держать.
— Где же журналистская солидарность, плечо коллеги?
— Семь раз отмерь, а потом отрежь, —  невпопад выдал смущенный редактор, пятясь к двери. Я не стал удерживать его следующим вопросом. Он ведь отлично понимает, что подобный поворот дела его вполне устраивает. Во-первых, он доказал свою преданность хозяину, отказавшись публиковать мою статью. Во-вторых, она опубликована в другом издании, к которому Лубок не имеет никакого отношения. Проблема для него разрешилась весьма удачно, словно тяжелая ноша свалилась с плеч. Так что, в отличие от меня, он ничем не рискует.
Конечно, для профилактики Бунчак ему еще потреплет нервы, попытается его руками убрать меня, ведь дело достигло кульминации. За ней по законам жанра последует развязка, поэтому мое положение критическое. Надо быть максимально бдительным и осторожным,  обязательно последует коварный ход.
Больше всего меня огорчала мысль, что публикация статьи может осложнить положение Снежаны, уменьшит шанс на ее спасение. Орест Адамович, наверняка, ужесточит действия против меня и Ларцевой. Я не сомневался в том, что ему доложили о наших близких отношениях. Срочно необходимо о новых обстоятельствах сообщить  Белозерцеву. Потянулся рукой к телефонной трубке, и в этот момент раздался звонок. По его резкому звучанию я определил:  междугородка.
— Евгений, здравствуй, — услышал я взволнованный голос жены.
— Здравствуй, Валюша. Слушаю тебя, —  со смешанным чувством и радости, и тревоги, я пытался понять интонацию ее голоса.
— Двое суток не могла до тебя дозвониться. Тебя, наверное, не было на месте, и квартирный телефон молчал. Ты не ночуешь дома, наверное, по-прежнему спишь с таинственной сотрудницей отдела культуры? — с иронией укорила она.
— Потом тебе все объясню. Только оставь, пожалуйста, подозрения. Все не так просто, как ты думаешь. Ее похитили.
— Кого похитили?
— Сотрудницу, поэтому напрасно ревнуешь.
— Разбитую чашу уже не склеить. Не надо мне твоих объяснений, — холодно обрезала Валентина.
— Как сын? Здоров ли? —  словно утопающий за соломинку, ухватился я за этот вопрос.
— Спасибо,  твоими молитвами.  Наконец вспомнил, что у тебя есть сын?
— А  ты, как себя чувствуешь?
— Никак! — вспылила она. — Ни жена, ни вдова соломенная. И это при живом  муже. Ну, ладно плакаться в жилетку. Сын чувствует себя нормально, скучает по тебе, бабнику.
 — Так возвращайтесь, — по инерции произнес  и осекся, поняв, что их приезд сейчас   усугубит ситуацию.
— Договаривай, договаривай... — поторопила меня жена. — Молчишь, нечего сказать? Тогда я скажу. Получила странное, даже страшное письмо без обратного адреса, но по почтовому штемпелю ясно, что из нашего города.
— О чем оно? Прочитай, пожалуйста, — я  взял чистый лист бумаги и ручку, приготовившись к  записи.
 "Уважаемая Валентина, ваш  муж, Евгений, сует нос не в свои дела. У него могут быть большие неприятности. Напомните ему, что у него есть любимый сын и драгоценная жена, т. е. вы. Воздействуйте на супруга. Возвращайтесь, у вас появилась соперница. Ваши доброжелатели". Что ты на это скажешь?
Я молчал. Вот сволочи, добрались и до семьи, чего я больше всего опасался. С горечью подумал о том, что навлек угрозу на дорогих для меня людей.
— Валя, ты успокойся, без паники, — попросил я, стараясь не выдавать своего волнения.– Сегодня же вместе с сыном отправляйтесь к моему брату. Ты знаешь, куда.
Из опасения, что телефон могут прослушивать, я не назвал город, чтобы не навести на след Валентины головорезов.
— Знаю, — поняла она необходимость конспирации и пожаловалась. — Я не могу так жить, мне страшно за сына. Оставь ты их, ради Бога. Один в поле не воин.
— Уже невозможно, Рубикон перейден.
— Как знаешь, — рассердилась она. —  Пойми, так долго продолжаться не может. Ты ввязался в опасное дело, не хочешь поступиться принципами, а я с сыном вынуждена за это расплачиваться. Скитаться по родственникам, вести цыганский образ жизни, искать убежище.
— Не виноват, что наступил звездный час для жуликов и мародеров, — в сердцах произнес я. — Потерпи, Валя, все образуется, когда выведу их на чистую воду.
— Они тебя быстрее изведут. Они неистребимы. У меня больше нет сил, жить пустыми надеждами.
— Это что, разрыв?
— Как хочешь, так и понимай. У тебя есть утешительница, поплачься ей в жилетку, — холодно ответила Валентина. —  Твоя сотрудница? Недурна. Ты в женщинах знаешь толк. Разве не права?
Этот вопрос застал меня врасплох. Впрочем, любой ответ на него был бы фальшивым, а супруга не терпела лжи. Я промолчал.
— Значит, правда глаза колет. Сразу об этом догадалась. Сначала думала, что случайность из-за моего долгого отсутствия, а теперь поняла, что ты уже не можешь остановиться.
— Давай не будем об этом, Валя. Я вышлю вам денежный перевод на адрес брата. Извини, замотался, не жизнь, а вечная гонка.
— Ничего, как-нибудь перебьюсь.
— Передай трубку сыну. Хочу услышать его голос.
— Игорек, потерпи еще немного, и мы увидимся. Ты у меня уже взрослый и все должен понимать.
—Хорошо, отец, —  согласился он.
Его уверенный голос, как эликсир, придал мне бодрости, и когда трубка перешла к Валентине, я попросил:
— Пожалуйста, перешли мне письмо шантажистов. Желательно заказным, чтобы не потерялось. Только не  откладывай, сделай это сегодня. Это важная улика.
— Ладно, — согласилась она и замолчала. И у меня все нужные слова тоже вылетели из головы, а скатываться на банальности не хотелось даже ради приличия.
— Кажется, объяснились, выпустили пар, — прошептала она чужим дрогнувшим голосом.
— Объяснились. До свидания, —  с чувством вины произнес я.
Она что-то ответила, но я не расслышал, и, словно сигнал пошли тревожные гудки. Лишь несколько секунд спустя, я положил трубку на рычаг аппарата. Чего я добился своим упорством? Сам себя, как бильярдный шар, загнал в лузу. От судьбы, видно, не уйти.
В следующий момент мои мысли сконцентрировались на текущей ситуации. Чем сейчас занимаются Белозерцев и Щеглов? Предприняли ли они действия по освобождению Ларцевой и дал ли Ребров "добро" на операцию? Удалось ли им допросить Щура и Туза на предмет их причастности к гибели Анчалова? Вдруг, как это нередко бывает в безвыходных ситуациях, меня осенила мысль, и я набрал номер телефона  управления угрозыска.
— Капитан Белозерцев слушает.
— Василий, ты мне при встрече говорил, что на  куртке прораба было обнаружено пятно крови.
— Так оно и есть.
— Это кровь Туза. Надо срочно проверить его кровь на идентичность.
— Ты уверен?
— На все сто процентов. У Туза распухшая челюсть,  наверняка, Анчалов приложился кулаком. Без крови не обошлось,– пояснил я.
— Допрос и Туза, и Щура мы со Щегловым вели вместе, — сообщил он. — Оба  отрицают причастность к гибели прораба. Нам нечем было их прижать. Володя спросил у Туза насчет челюсти, и тот ответил, что распухли десны. Пародонтоз из-за недостатка  витаминов. Этим и ограничилось. А тут еще Савелий шум поднял, что без его  согласия  мы их допрашивали. Мол, хотим погреться в лучах его славы.
— Потребуйте анализ крови на группу и резус.
— Опоздал.
— Почему опоздал?
— Щура и Туза уже нет в полиции, —  ответил он. — Едва ты от нас ушел, в дежурную часть с улицы забежал подросток и принес записку с условиями и способом обмена насильников на Ларцеву. Ознакомил с ней Реброва, и он решил принять их условия, не рисковать группой захвата. Мол, невелика особа, чтобы подставлять людей под пули и ножи. К тому же больше шансов, что и она не пострадает.
— Если пойти на хитрость и переиграть?
— Поздно. Мне сообщили по радиостанции, что обмен состоялся. Ты ведь сам хотел, чтобы без осложнений для заложницы.
— Да, конечно, но ведь из-под носа ушли матерые преступники, — огорчился я. — Теперь попробуй их разыщи. Что с Ларцевой? Не пострадала ли она, находясь в плену у злодеев?
— Приходи, ее сейчас доставят ко мне...
—Буду, как штык. Кстати, возникли новые обстоятельства, — вспомнил я о статье в газете, с которой Белозерцев, видимо, еще не знаком.
Схватил "дипломат", запер дверь кабинета и стремглав выскочил на улицу. Так был поглощен предстоящей встречей со Снежаной, что, переходя нерегулируемый перекресток, не услышал шум приближающейся сзади машины. "Дипломат" ударом вырвало из моей руки, и он черной, подстреленной на излете птицей, упал на тротуар. Меня же потоком воздуха отбросило к кромке проезжей части. Балансируя руками, едва удержался на ногах. Успел заметить корпус черной респектабельной "Волги" ГАЗ–31029, промчавшейся мимо. Сразу же узнал персональную машину Бунчака. Был ли он рядом с водителем, для меня осталось неизвестным: заднее стекло автомобиля было тонированным.
Несколько секунд я размышлял: случайность это или злой умысел? Однако уже не сомневался, охота ужесточилась. Меня пытаются запугать, морально сломить. С психически подавленным человеком легче справиться, он обезоружен. Поднял с тротуара "дипломат", стряхнул с него пыль и продолжил путь. Черта с два! Со мной такие номера не пройдут. Наоборот, это мобилизует меня.


24. Освобождение заложницы


Первую, кого я хотел увидеть и увидел, войдя в кабинет Белозерцева, была Снежана. Она, не смущаясь офицеров, поднялась со стула ко мне навстречу. Ее глаза светились неподдельной радостью. Василий деликатно отвернулся к окну. Я бережно обнял Ларцеву за талию, словно стараясь убедиться, что она не пострадала за время вынужденного заточения. "Как ты? С тобой все в порядке?" — спрашивал  взглядом, и она понимающе улыбалась.
— Прости, Жень, —  Снежана осторожно, кивнув на Белозерцева, высвободилась из моих объятий, присела на край стула.
— Сосредоточьтесь и вспомните, где вас держали? — вернулся к прерванному диалогу Белозерцев.
— Меня три раза перевозили с одного места на другое, специально меняли маршрут, чтобы запутать, —  ответила она.
— Что это за места?
— Если рассчитать по времени, то, наверное, пригород, частный сектор.
 — Вы плохо ориентируетесь в городе?
— Отлично, но они набрасывали мне на голову черный мешок, а руки связывали бечевкой и только в помещении снимали мешок. Поэтому невозможно было определить местонахождение.
—Понятно. Все предусмотрели, шакалы, — возмутился Василий. Я заметил красноватые следы от бечевки на тонких запястьях девичьих рук . Мне захотелось взять ее ладони в свои руки и гладить их, пока не исчезнут следы, причинившие ей боль, но сдержал этот порыв. Она, наверное, ощутила мое желание и благодарно улыбнулась в ответ.
— Вы запомнили их внешность? Приметы?
—На лицо водителя была надвинута кепка с длинным козырьком. Он ее даже в помещении не снимал. Лицо плоское, монгольского типа, тяжелый подбородок,— вспомнила Ларцева.
— Рост, телосложение?
— Чуть выше среднего, крепкий, — она задумалась, потом спохватилась. — Мне показалось, что у него нет шеи...
— Как нет шеи? Такого не бывает, — не сдержал улыбку Василий.
— Он поворачивался всем телом, когда надо было повернуть голову, — не приняв юмора, пояснила Ларцева.
— Мне этот тип тоже однажды встречался, — поддержал я Снежану, вспомнив своего преследователя от автобусной остановки до набережной. Да и в темном подъезде дома, когда в почтовый ящик подсунули часы Анчалова, наверняка был он. Только сейчас меня осенила эта догадка, и  тут же поделился с капитаном.
— Да, вполне возможно. Но почему ты сразу не сказал мне об этом?
— Слишком был озадачен гибелью прораба.
— Этому типу, наверное, отведена роль палача, — предположил Белозерцев. — Ну, а второй, что собой представляет?
— Невысокого роста, толстый, упитанный с головой яйцевидной формы. Лет пятидесяти от роду, —  ответила Ларцева. — Голос хриплый, словно простуженный. Но среди этих двоих он главный бандит.
— Почему вы так решили?
— Он приказывал, сердился и вообще вел себя по-хамски.
— Как они обращались друг к другу? По именам или кличкам?
— Неопределенно, на "ты". Упомянули о  Щуре и Тузе, которые «погорели», их надо спасать, иначе всем крышка.
— Ясно, — произнес Василий. — Попытки домогательств, насилия были?
— Толстяк приставал, лапал, но я его отшила.
— Предполагаю, что инкогнито, все время звонивший мне, и есть толстяк. Хриплый голос. Сходится, — сказал я. — Наверняка, он— координатор и исполнитель преступных приказов, которому покровительствует Бунчак.
— Голос легко изменить, — усомнился Белозерцев. — Была бы запись для экспертизы на идентичность.
— У меня была такая запись, но ее вместе с диктофоном похитили Щур и Туз. Напрасно вы их отпустили.
— Могли бы их перехитрить, но Ребров приказал не осложнять обстановку. Главное, что нам удалось освободить заложницу.
— Благодарен тебе за Ларцеву, но пока эти скоты на свободе, я не могу быть спокойным за ее безопасность.
— Ты прав. Этот факт меня тоже тревожит, — согласился капитан. — Из личного опыта  знаю, что на некоторое время они залягут на дно в какой-нибудь "малине". Такова логика. Поэтому будьте предельно внимательны и осторожны. Желаю успеха.
Белозерцев поднялся  из-за стола. Подал руку сначала Снежане, затем мне. Я задержал его ладонь:
— Как насчет газового баллончика? Средства самообороны?
— Прости, — развел он руками, —  не могу. И так превысил свои полномочия. А вот после показаний Ларцевой обвинения с тебя по статье 222 УК снимут и меру пресечения отменят. Она показала, что это не твой пистолет. Что касается газового баллончика, то я взял ответственность на себя. Так что дела наши не совсем плохи. А вы, Ларцева, будьте готовы к очередной встрече с Михно. Похоже,  вы ему приглянулись, намерен взять неприступную крепость измором.
— У меня это восторга не вызывает, —  сказала женщина.
— Понимаю, но надо соблюсти формальности.
Зазвонил телефон, и Василий поднял трубку. По отрывочным фразам трудно было уловить суть разговора, но по мере его продолжения лицо капитана мрачнело.
— Вот тебе, бабка, и Юрьев день. Приехали, — он с досадой положил трубку и, тоскливо посмотрев на меня, упреждая мой вопрос, сообщил. — Щеглова отстранили от дела Анчалова. Начался накат…
— Каковы мотивы?
— Мелкие нарушения норм УПК. В ином случае на них бы не обратили внимания, ведь идеального ведения дела не может быть. Практика сложнее инструкций, — махнул он рукой. — У любого следователя, при желании, отыщется десяток таких нарушений. Это только повод. Кому-то  из местных чинодралов не понравилось, что мы глубоко копаем.
— И что теперь?
— Передали материалы майору Семену Болотному. Ему до выслуги осталось три года, поэтому покладистый, ручной.  Вынесет постановление о прекращении уголовного дела из-за отсутствия состава преступления. Ему часто передают материалы, когда надо прекратить дело. Представит происшествие, как несчастный случай, и концы в воду.
— Василий, ты ведь знаешь, что это не так, — возмутился я.
— Знаю, что криминал, но лбом стену не пробьешь...
Он хотел сочно выругаться, но, вспомнив о присутствии Снежаны, что-то глухо пробормотал.
Мы вышли из здания милиции, когда сгустились сумерки. На фасадах зажглись разноцветные неоновые огни. В воздухе блуждали хмельные запахи весны. Еще день-другой, и зацветет в парках и палисадниках лилово-фиолетовая и белая сирень, радуя взор и волнуя сердце. Прохожие торопились на вечерние киносеансы, в уютные кафе, рестораны и пивные бары. Мы остановились на тротуаре без всяких планов и решений. Может, предложить Ларцевой просмотреть фильм Я не хотел отпускать ее от себя, бережно держал ее руку, и она отвечала мне нежным многообещающим пожатием.
— Позвоню маме, чтобы не волновалась, — сказала Ларцева, заметив неподалеку телефон-автомат. Я последовал за ней. Вскоре она вышла из кабины и сообщила:
— В " Скорой помощи" сообщили, что мама на  выезде.
Она переминалась с ноги на ногу, и я понял, после случившегося опасается оставаться ночью одна. Обрадовался возможности пригласить ее к себе и дружески предложил:
— Тебе надо отдохнуть. Поехали ко мне?
— К тебе? Но я уже однажды гостила…
— Приставать не буду, если ты сама этого не захочешь. Примешь ванну и баю-бай. Я буду оберегать твой сон.
Кажется, я ее уговорил. Глаза женщины просияли.
— А тот толстяк, он что? У тебя  с ним ничего?
— Ничего, успокойся. Уговаривал полюбовно отдаться. Валюту сулил, обещал драгоценности и импортную косметику.
— У-у, скотина! — вырвалось у меня.
—Жень, а ты, оказывается, ревнив, —  произнесла она.
— Коварное чувство?
— Не всегда, но бывает, что чрезмерная ревность ослепляет человека, и жизнь тогда становится мучительной. Во всем должно быть разумное чувство меры, иначе отношения чреваты драмами и трагедиями.
— Снежинка, милая, прими скромный подарок, — я разжал ладонь, она увидела серебряную цепочку с подвеской в форме Скорпиона. — Прости, что не золото, средств не хватило, но ты у меня сама золотая... Пусть этот кулон станет талисманом,  волшебным амулетом, хранителем от опасностей и неудач. Храни тебя Господь.
— Спасибо, родной, —  ее глаза полыхнули бирюзой и, прижавшись пылающими губами к моей щеке, она виновато прошептала. — Жень,  сейчас ничего не могу подарить тебе взамен, разве что свою любовь. Обязательно что-нибудь придумаю, вот увидишь, в долгу не останусь…
—Ты сама — дивный  подарок судьбы, — успокоил я ее. — Самое бесценное сокровище, которое я когда-либо держал в руках.
Ларцева тут же примерила подарок. Я защелкнул на ее изящной шее крохотный замочек цепочки. Она раскрыла косметичку и вгляделась в зеркальце. Серебро прекрасно гармонировало с золотым цветом ее волос и смуглым загаром нежной кожи.
— Замечательно, — произнесла она. — Милый, я тебе благодарна за все, за все. За то, что ты тогда не оттолкнул меня, помог поверить в собственные силы, почувствовать себя женщиной с гордостью и достоинством. С тобой  познала настоящее счастье. Но я никогда не стану для тебя обузой. Ты свободен в своих решениях и поступках.
— Я тоже тебе благодарен за любовь и нежность, — ответил я, тронутый ее искренностью. — Пусть Скорпион хранит тебя от бед.
— Нас обоих, — улыбнувшись, поправила она.
Мы вышли на остановку и сели в автобус, доставивший нас в жилой микрорайон. Было сыро и прохладно. С моря наползал туман с мелкой изморосью. Люди спешили к домашним очагам. Уютно светились окна многоэтажных зданий с балконами и лоджиями в формах морской волны и готических арок. Я  предвкушал приятный вечер в обществе очаровательной женщины. Нам постоянно, за исключением первой ночи, кто-то мешал, будто неотступно преследовал злой рок. Обнял Снежану за плечи, не опасаясь, что знакомые могут увидеть меня с незнакомой женщиной и сообщить Валентине, хотя для нее это уже не было секретом. Было пустынно, поблескивали мокрые плиты тротуара. Мне показалось, что Ларцева озябла. На ней был легкий плащ с поясом, обвившим ее тонкую талию.
 —Заварю кофе, согреешься, — ободрил  ее. Первым шагнул в темный подъезд дома. Впереди на лестничной площадке какой-то большой субъект суетливо гасил окурок, а сзади проем двери закрыла чья-то плотная фигура, преградив Ларцевой путь. Я слишком поздно понял, что попал в ловушку. Назад пути не было. Машинально сунул руку в карман, где прежде носил газовый баллончик.
— Снежа-на! Уходи, Снежа-на-а! — в отчаянии крикнул я, почувствовав, как кто-то тяжелый навалился на меня сзади и сдавил горло. Перехватило дыхание. Резко попытался вывернуться и сбросить с себя верзилу, и в этот миг что-то огненно-горячее больно пронзило мою грудь, подступило к горлу. Падая на бетон, услышал рядом топот ног, отдаленный голос Ларцевой. Слава Богу, хоть она живая, мелькнул проблеск сознания, и все обрушилось  в кромешную  бездну.


25. В больничной палате


Очнулся я в больничной палате, ощущая, что моя грудь туго сдавлена словно панцирем. Открыл глаза, сквозь пелену проступили потолок, прямоугольный плафон с лампой дневного света. Он ослепил меня. На какое-то мгновение потемнело в глазах, я смежил веки.
—Жень, родной, тебе больно? — услышал  ласковый женский голос. Ларцева склонилась над моим изголовьем и я, напрягая зрение, различил нежный овал ее лица, глаза, полные скорби и сочувствия. Попытался дотронуться до нее рукой, но мышцы не слушались. Она заметила мою беспомощность и грустно улыбнулась. Положила теплую ладонь на мой лоб. Я скосил взгляд и увидел свою плотно забинтованную грудь, подобную кокону тутового шелкопряда.
— Где я? — спросил, едва расслышав собственный голос.
— В палате экстренной хирургии, — ответила она. — Ты не волнуйся, дело пошло на поправку. Так мне сказал хирург, делавший операцию.
— А ты как, не пострадала?
— Видишь, цела, невредима. Когда ты крикнул: "Снежана, уходи", я выбежала во двор и позвала на помощь. Какой-то мужчина поспешил за мной в подъезд, но те двое, заметив нас, быстро скрылись. Один показался мне знакомым, из тех, что были в твоей квартире по клике Туз. Он тогда еще  ногами тасовал карты. Ты был без сознания, весь в крови. Вызвала "скорую". В бригаде оказалась мама, и сразу на операционный стол. Потребовалась донорская кровь... Теперь в твоем теле частичка моей крови, она подошла по группе и резусу. Слава Богу,  все  ужасное позади. Выздоравливай, родной.
Отворилась дверь, и в палату вошел высокий худощавый мужчина в белом халате со стетоскопом на груди.
— Это твой хирург Леонид Григорьевич, — шепнула мне Ларцева. — Замечательный человек с добрым сердцем и золотыми  руками.
— Евгений Смоляков, считай, что  в рубашке родился, — сказал он бодро. — В трех миллиметрах от сердца лезвие прошло.
— Спасибо вам, доктор, — слабо прошептал я.
— Лучше свою красавицу благодари. Трое суток от постели не отходила. И в реанимации глаз не смыкала, и здесь. У нее божий дар ухаживать за больными, —похвалил он и,  взглянул на Ларцеву, сказал. —Возьму я тебя к себе на работу. Согласна?
— Согласна, — улыбнулась она. —  Моя мама Любовь Антоновна,  тоже медсестрой работает на станции "Скорой помощи".
— Вот и прекрасное, будет семейная династия.
— Как самочувствие? — хирург взял мою руку, нащупал пульс, следя взглядом за секундной стрелкой наручных часов, потом измерил давление.  Оно соответствовало норме.
— Для начала неплохо. Через неделю-другую будешь ламбаду танцевать, —  обнадежил он. — А пока надо подкрепить сердце тренталом, витаминами. В общем, больше оптимизма и силы воли. Твердость духа — это лучшее лекарство. Сиделку отпусти, пусть отдохнет, устала из-за  хлопотных дней  и бессонных ночей...
— Да, звонили из полиции, — уже на пути к двери сообщил Леонид Григорьевич. — Капитан Белозерцев. Спрашивал, когда можно навестить. Ему срочно нужны ваши показания. Будьте готовы к встрече.
—Спасибо тебе, солнышко, — произнес я, прикоснувшись к руке своей спасительнице, как только хирург вышел из палаты. — Я причинил тебе столько хлопот. Прости...
Она наклонилась и поцеловала меня в губы, пылко и страстно, словно хотела свою молодую энергию перелить в мое тело. Ощутил соблазнительно хмельной и пряный вкус ее губ.
—Тебе надо отдохнуть, — перевел дыхание. — Мне уже лучше, а тебе необходимо восстановить силы.
Она не успела ответить, в палату с шумом вошла молоденькая симпатичная медсестра. Белый до синевы накрахмаленный халат плотно облегал ее изящную фигуру, а узкий поясок обвивал тонкую талию. Казалось, одно неосторожное движение и она переломится. Темные, заплетенные на затылке в косу, волосы были аккуратно уложены под белой шапочкой. Темно-карие глаза девушки излучали свет.
— Как себя чувствует больной? — улыбнулась она, поставив рядом с койкой высокий штатив с двумя опрокинутыми вниз горлышками стеклянными пузырьками с физраствором. От них тянулись прозрачные эластичные трубки, пережатые металлическими зажимами. Слишком нежный и даже ласковый тон медсестры, видимо, не понравился Ларцевой. Заметил, как она капризно поджала губы. Милая, кажется, в ней заговорило чувство ревности, с радостью подумал я. Да и тот факт, что она столько времени провела у моей постели, много значил.
— Пожалуйста, вашу руку, — попросила медсестра. Бережно взяла ее своими теплыми длинными, словно у пианистки, пальцами. Осторожно ввела шприцем иглу в вену на внутреннем изгибе локтя. Затем надела конец трубки на иглу и прикрепила ее кусочком пластыря к коже. Разжала зажим на трубочке  и прозрачное вещество стало медленно поступать в вену, стравливая воздух в пузырьке.
— Следите за раствором. Когда будет подходить к концу, вызовите меня. Кнопка электрозвонка над тумбочкой, — попросила она. — Вам нужен полный покой. Никаких посетителей.
Мне показалось, медсестра демонстративно не замечает Ларцеву. Уходя, она намекнула, что присутствие моей сиделки здесь уже необязательно.
— Как ее зовут? —  спросил я, едва девушка вышла.
—Разве ты не познакомился.
— Не успел.
— Зачем тебе? — насторожилась Снежана.
— Для общения, а то неловко получается.
— Зато у нее очень ловко. Молодая, да ранняя, — с укором ответила она. —  Но если для тебя так важно, то Елена Николаевна.
— Спасибо. Пусть это тебя не волнует, она всего лишь добросовестно выполняет работу, —  попытался я разрядить напряжение.
— Больно мне надо... —  и отвела обиженный взгляд.
— Снежинка, родная, ты мне очень дорога, — правой рукой я коснулся ее золотистого завитка. — Тебе надо хорошенько отдохнуть, набраться  сил и мы еще с тобой споем  дуэтом.
— Лебединую песню, — усмехнулась она.
— Нет, до последней песни у нас еще целая жизнь, — возразил я. — Спасибо тебе за все. И за сирень.
На тумбочке у моего изголовья благоухали в вазе насыщенные ароматом лиловые соцветья. Они скрашивали  теплотой суровость казенного  помещения.
— Пойду, давно маму не видела, —  согласилась Ларцева и добавила. — Когда я вызвала "скорую", мама первой вместе с врачом прибыла к тебе. Прямо в подъезде сделала перевязку, чтобы остановить кровотечение.
— Я ей очень благодарен. Так и скажи Любови Антоновне.
 Снежана вышла, и я погрузился в полудремотное состояние, утратив чувство времени. Но все же услышал, как в палату вошла Елена Николаевна. Она осторожно освободила мою руку от трубки капельницы, поправила сбившийся на пол край одеяла.
Вынесла штатив из палаты, рассчитанной на двоих пациентов. Одна койка с приставленной к ней тумбочкой была свободной. Видимо, на ней коротала бессонные ночи Ларцева. Я поймал себя на мысли, что думаю о ней с теплотой и неведомой мне прежде нежностью. Иногда проскальзывали мысли и о жене. Хорошо, что она не знает о происшедшем, иначе бы уже прилетела. Я в этом не сомневался: Валентина всегда отличалась отзывчивостью на чужую беду. Ее приезд лишь усложнил бы ситуацию. В какой роли чувствовала бы себя тогда Снежана?
— Разреши?
Я посмотрел в сторону двери. У порога стоял Белозерцев в белом халате, наброшенном поверх мундира, рядом с ним ведущий хирург  Леонид Григорьевич.
— Василий Николаевич, пожалуйста, не утомляйте его вопросами, — попросил он офицера.
— Кратко и по существу, — пообещал старший оперуполномоченный угрозыска, и хирург, одобрительно улыбнувшись, вышел из палаты.
— Евгений, как настроение? — спросил Белозерцев, садясь на стул у койки.
—  Бодрое, я же  оптимист по натуре.
— Для подъема тонуса  начну с приятной новости, — произнес он дружелюбно. — Большого шума ты наделал своей статьей. Бросил камень в затхлое болото и далеко круги пошли. Прибыла группа из управления по борьбе с организованной преступностью. Ее работой руководит сам  начальник главка генерал Москалев. Полковник  Ребров ходит мрачный, как туча. Его готовят на пенсию по выслуге лет. Давно, пора бы, как старый пень, мхом оброс. Имею в виду порочные связи с депутатами и чиновниками, по которым тюрьма плачет. Он их покрывал, оперативные разработки спускал на тормозах, отправлял в архив, чтобы не портить статистику. Теперь предстоит возобновлять работу по прекращенным уголовным делам
— Василий, может тебе повезет, назначат начальником УВД, а Щеглова твоим заместителем. Вполне достойны.
— Эх, Евгений, ты романтик, идеалист. На кресло Реброва претендует куча матерых карьеристов, поднаторевших в кознях и интригах.
— Наверное, и Савелий Михно среди них?
—Нет, его песенка спета, уволен за связь с криминалитетом, дискредитацию офицерского звания и профнепригодность. Против него  Следственный комитет возбудил уголовное дело, «светит» до десяти лет лишения свободы. Прожженных карьеристов вряд ли удастся обойти, у них связи и покровители в управлении кадров. Впрочем, я не из тех, кто работает локтями. А вот стать начальником угрозыска шансы реальны. В нашем ведомстве давняя традиция: оперативники, рискуя жизнью, обезоруживают, задерживают преступников, а слава, звания, ордена  часто достаются начальникам, обитающим в уютных кабинетах, за умелое руководство успешными операциями. Только не подумай, что плачусь в жилетку. На судьбу не жалуюсь, ведь занимаюсь интересным и полезным для общества делом, оберегаю людей от  преступников. И когда удается скрутить очередного злодея, испытываю чувство удовлетворения, осознаю, что недаром ем  трудный хлеб.
Я внимал  уверенной речи капитана. Позитивные перемены меня порадовали. Но интересно было узнать, привлечен ли к ответственности организатор травли, закоперщик беспредела и я спросил:
— Бунчак, наверное,  удержался в кресле мэра?
— Переводят его из города... — и, чуть помедлив, добавил, — на повышение. За его спиной влиятельные покровители с мохнатой рукой, в том числе спикер парламента, некогда подаривший Бунчаку роскошный автомобиль «Volkswagen» за лоббирование выгодного заказа на строительство и реконструкцию троллейбусного депо. Ничего не попишешь, рука руку моет, а сила силу  ломит.
— Как же быть с тезисом, что перед законом все равны, невзирая на должности, ранги и прочие регалии?
— Ты ведь отлично знаешь, что это на словах, а на деле прав тот, у кого больше прав. Но все же,  с особняком ему пришлось расстаться. Его отдают под детский санаторий на сто мест. Жилая площадь ведь приличная, почти тысяча квадратных метров. Место удачное, рядом море, детишкам будет вольготно? Ты доволен?
— Не совсем, — ответил я.
— Эта мафиозная эпидемия очень живуча, — констатировал Василий. —  Но и до Бунчака скоро сотрудники ФСБ доберутся, если, конечно, не откупиться. Ведь за шестнадцать лет, сидя в кресле мэра, успел  много награбить. Уже нескольких мэров и прочих чиновников-коррупционеров и казнокрадов наследники чекистов взяли на крючок.
— Слишком большой ценой  далось противоборство. Убийство Анчалова, похищение Ларцевой... Не могу быть спокойным, пока организатор и эта мразь гуляют на свободе.
—Поэтому я здесь, —  согласился Белозерцев. — Мне необходимы твои показания. Уголовные дела по фактам гибели прораба, похищения Ларцевой и нанесении тебе умышленных телесных повреждений по требованию прокурора объединены в одно дело. Создана оперативно-следственная группа, которую возглавил Щеглов. Так что затея Реброва с прекращением уголовного дела по факту гибели Анчалова,  якобы в результате несчастного случая, не удалась. Наметился прогресс.  Итак, приступим.
Капитан положил на тумбочку листок,  протокол допроса. Занес в него мои анкетные данные. Я начал с того момента, когда мы со Снежаной подошли к подъезду.
— Сколько было нападавших?
—Двое. Один скрывался за входной дверью, а второй находился в глубине подъезда, на площадке первого этажа. Когда я вошел, один навалился на меня сзади, сдавил горло. Помню, он крикнул подоспевшему: напарнику: "Коли его, Туз!"
— Ты не ослышался?
— Нет. По всем приметам это были мои старые "знакомые".
— Значит, это был Хмель. А там, где Туз, там и Пацюк, то есть Щур, — подытожил Василий. — Мы провели оперативно-розыскные мероприятия, но им удалось скрыться. Дали ориентировки по другим городским и районным отделам милиции. Пока безрезультатно. Но сколько веревочке не  виться...
— Василий, — попытался я приподняться, но он сделал жест рукой. — Опасаюсь за жизнь Снежаны. Они могут отыграться на ней, если со мной не получилось. Позаботься о ее безопасности, пожалуйста.
— Не исключаю такой ход, — согласился Белозерцев. — Интересовался Ларцевой уже после того, как она дала показания, но мне сообщили, что она не отходила от тебя.
— Это так, но все же...
Я расписался под показаниями и Василий, пожелав мне скорого выздоровления, покинул палату, а я предался размышлениям. Кажется, лед тронулся, и теперь задержание преступников будет зависеть от профессионализма сыщиков. Наверняка,  Щур и Туз умчались подальше, куда-нибудь в Сибирь или на Дальний Восток и не скоро себя обнаружат. Хотя действия таких типов не поддаются здравой логике. А вот Бунчак вышел сухим из воды, оказался из касты неприкасаемых и непотопляемых. В отношении таких, как он, Фемида бессильна, хотя его роль в цепи совершенных преступлений самые зловещие. Пожертвовал особняком, строящимся на деньги налогоплательщиков. Правда, это нельзя назвать жертвой, просто у зарвавшегося хапуги забрали ворованное.
Но я не сомневался, что Орест Адамович при его связях в высших эшелонах власти и влиятельных покровителях с тем же,  размахом развернется на новом месте. Царящий ныне хаос и беспредел для подобных ему,  алчных и жестоких, — звездный час. Обобрав честных людей, они под дымовой завесой демагогии о рынке стремятся въехать в капитализм на белом коне. Уже сейчас считают себя хозяевами жизни, прихватывая все, что только можно прихватить, метя в капиталисты, а остальным, отводя роль дешевой рабочей силы. Прав был французский писатель Оноре де Бальзак, утверждавший, что за всяким большим состоянием кроется преступление. Ведь честным трудом невозможно за короткий период, впрочем, и за всю жизнь, стать миллиардером, владельцем крупных предприятий, корпораций, фирм и других коммерческих структур.
Честные люди, с  обостренным чувством справедливости,  для таких, как Бунчак, что кость поперек горла. В них они видят угрозу своему благополучию. Поэтому прибегают к любым средствам, чтобы по-прежнему "доить своих коров" в виде коммерческих и иных криминальных структур. И эта генерация людей, нечистоплотных в прошлом и ныне погрязших в коррупции, неистребима. Клановая мафия, расширяясь и борясь с себе подобной, за зоны и сферы влияния, правит балом. Я пришел к мысли, что нынешняя власть, обворовавшая собственный народ, обрекшая его на нищету и прозябание, по сути своей преступна. Ведь в большинстве случаев она сосредоточена в руках лиц, подобных Бунчаку. Творя произвол, они, легко без больших потерь, а то и с обретениями, пересаживаются из одного кресла в другое. Смогут ли их потрясти разоблачения местного значения? Или нужно время, чтобы пришли новые люди с чистой совестью и безупречной репутацией?
Предаваясь философским размышлениям о сути бытия, я еще неделю провалялся на больничной койке, пока рана на груди не зарубцевалась. Не было дня, чтобы Снежана не навестила меня. Она поддерживала меня, когда я, опираясь одной рукой на посох, совершал прогулки по палате. Удостоил меня чести своим посещением и Лобко с несколькими сотрудниками. Их заискивающий тон был неприятен, и я желал только одного: чтобы меня быстрее оставили в покое. Видимо, почувствовав мою неприязнь, они с кислыми улыбками на лицах спешно ретировались.
К моему удивлению и радости Ларцева устроилась работать на станции "Скорой помощи" и поступила на краткосрочные курсы медсестер. В конце мая, когда уже отцвела сирень, я вышел за ворота больницы. Рядом была Ларцева, согревавшая меня теплом своих удивительных глаз. Все же прекрасная штука– жизнь! Это особенно остро ощущаешь после того, как заглянешь в пустые глазницы смерти.


26. На  берегу Азова


На рубеже весны и лета погода выдалась солнечной и щедрой на тепло. Стояли сухие, жаркие дни. Люди торопились к морю, к его освежающей прохладе. В выходные на пляжах вообще было не протолкнуться. Одни нежились в шезлонгах, стремясь получить шоколадный загар, другие часами плескались в воде, третьи, поймав в тугие паруса ветер, скользили по гребням бирюзовых волн на виндсерфингах и небольших яхтах. Те же, кому наскучила толчея городских пляжей, на автобусах или пригородном поезде ездили подальше, на необжитые берега в районе сел Заветное, Челядиново или Пресноводное.
 Однажды во второй половине дня, когда жизнь вошла в спокойное русло, неожиданно позвонил Белозерцев и сообщил:
— Мы вышли на след Щура и Туза. По нашим сведениям, они вскоре могут появиться в городе. Здесь их и возьмем. Чтобы не осложнять ситуацию, тебе и Ларцевой надо на время уехать из города. Придумай что-нибудь. Море, отдых на диком бреге. Отдохнете душой и телом…
— Заманчивое предложение, — согласился я. — Но больничный лист закрыт, вряд ли Лубок предоставит отпуск за мой счет?
—Я поговорю с Щегловым, а он выйдет на прокурора Эдуарда Вязева и тот посодействует После того, как ты попал в больницу, твой рейтинг популярности возрос. Думаю, что с недельным отпуском проблем не возникнет.
Мне давно хотелось предложить Снежане отдых на берегу моря, в уединении, подальше от чужих глаз. Но как быть с транспортом. Снова напрячь  Белозерцева?  Пока я ломал над этим голову, проблема неожиданно получила разрешение. Под занавес рабочего дня в кабинет вошел мужчина, лицо которого показалось мне очень знакомым. Я напряг память, и она не подвела.
—А-а, Алексей Георгиевич — заядлый рыбак, — поднялся ему навстречу. Крепко пожал ему руку, и он с радостью произнес:
— Грешным делом подумал, что ты забыл о нашем уговоре насчет рыбалки с ночевкой. Как здоровье?  Слышал о твоей беде. Хотел навестить в больнице, но Серафима, моя старуха, отговорила. Мол, не до тебя человеку, нечего надоедать, кто ты ему – родня? А я так считаю, что все добрые и честные люди — одна большая родня. Сочувствую тебе, Евгений.
— Спасибо, Алексей Георгиевич, — проникся  к нему уважением. — Вы очень кстати. Я как раз подумал о том, что хорошо бы на выходные выехать на рыбалку, половить бычков и креветок.
— С этим предложением я и пришел, —  широко улыбнулся мужчина.
— Дело в том, что я не один. Хочу пригласить знакомую женщину, чтобы она  отдохнула от  житейской суеты.  Вы не возражаете?
— Не возражаю. В моем "Запорожце" места хватит, — согласился Алексей Георгиевич. —  С хозяйкой даже веселее будет. Вот только еще одну палатку придется взять напрокат у соседа.
— У меня есть своя палатка, —  успокоил я его.
— Как зовут твою  женщину?
— Снежана, Снежинка.
— Красиво, романтично, а уху она умеет варить?
—Умеет, родилась у моря, коренная керчанка. Было бы из чего, а мастерства ей не занимать.
— Тогда отлично. У меня есть котелок, тренога. В общем, Серафима все честь по чести приготовит. Два часа вам хватит на сборы?
— Вполне хватит.
Мы договорились, что Волох заедет ко мне домой, а я тем временем предупрежу Снежану. На своем стареньком "Запорожце" он подвез меня к дому, где жили  Ларцевы. На мое счастье она оказалась дома, а Любови Антоновне  выпало дежурство.
— Прелесть моя, у нас  появилась возможность прекрасно отдохнуть на берегу Азовского моря. Ты согласна?
— Конечно, Жень, я об этом мечтаю.
—Тогда собирайся. Полчаса на сборы, а я сообщу Алексею Георгиевичу, чтобы немного подождал.
— Кто такой?
—Добрый человек. Наш спонсор и бывалый рыбак, — пошутил я, выходя из квартиры во двор.
Попросил Волоха заехать за нами, и он со двора вырулил на автомобиле. Снежана отыскала на антресоли старую палатку: необходимость ехать ко мне домой в противоположный конец города отпала. Через полчаса раздался звуковой сигнал. Алексей Георгиевич помахал мне снизу рукой. Ларцева собрала в дорогу продукты, оставила на столе записку: "Дорогая мамочка, не волнуйся. Мы с Женей отдыхаем на море. Возвратимся в воскресенье вечером. Целую, твоя Снежана".
 —Правильно? — спросила она после того, как я  взглядом пробежал текст.
—Ты— мой ангел, —одобрил я. Она познакомилась с Волохом, мы сели в автомобиль и выкатили на шумную улицу. Возле гастронома я попросил остановиться. Купил по бутылке "Столичной" и "Хереса", консервы и сложил в "дипломат".
Когда выехали за город, солнце медленно опускалось над  горой Митридат, но до сумерек было еще далеко. Долгий летний день звонким голубым колоколом висел над знойной землей. Неподалеку от Борзовки бывалый рыбак остановил машину и вышел.
—Полюбуйтесь, какой прекрасный вид, — предложил он. — Коса Чушка,  Таманский берег, как на ладони, а ведь до него через пролив не меньше пяти миль. Прежде быстроходные "Кометы" и "Ракеты" через каждые полчаса отчаливали от причала морского вокзала, а ныне связи оборвались. Осталось лишь паромное сообщение.
— Да, вид чудесный, — подтвердила Ларцева.
Широко, до самого российского берега простиралась почти неподвижная водная гладь, на которой обозначились коса Чушка, а южнее напротив мыса Ак-Бурун — коса Тузла. Видно было, как чуть в стороне, в направлении города, движется сухогруз, а в отдалении от нее в лучах заходящего солнца, силуэт  дизель-электроход, курсирующий  через Керченский пролив между причалами паромной переправы.
—Может, здесь и бросим якорь? — предложил я, радуясь  простору морского бриза и пустынности берега.
— Мне тоже здесь нравится, — поддержала Снежана.
— Нет, к черту, заклятое место, — хмуро сообщил Волох.
— Почему заклятое? — удивился я его непривычной реакции.
— Два года назад я здесь якорем вытянул труп девушки. Сначала подумал, что утопленница, а когда милиция провела следствие, выяснилось, что ее изнасиловали, убили и спрятали на дне моря.
— Какой ужас, — вздохнула Ларцева. — Об этой истории я уже слышала. По городу бродили слухи о каком-то сексуальном маньяке.
—Убийцу нашли, судили и приговорили к высшей мере, — продолжил он. — А вот зарубка в памяти осталась. С тех пор я стараюсь это место обходить. Да не всегда удается, дорога ведь рядом. Рыбачить я здесь не могу, хотя и место рыбное... Бычок, сарган и кефаль ловятся.
— Уедем отсюда. Здесь какая-то таинственная аура, — испуганно оглядываясь, схватила меня за руку Ларцева.
— Простите, ради Бога, черт меня дернул здесь остановиться,— глядя на побледневшее лицо женщины, оправдывался Алексей Георгиевич.– Сам не знаю, как это произошло. Словно кто-то меня подтолкнул.
Мы, молча  и  спешно сели  и покатили по грунтовой дороге подальше от заклятого места. Когда оно скрылось за очередным холмом, водитель подрулил к пологому берегу. Серая галька, песок, мелководье, вполне подходящее место, подумал я, глядя на светлую прибрежную полосу воды. Снежане здесь тоже понравилось. Мы выгрузили из багажника рюкзак с продуктами, две палатки и резиновую лодку, большую флягу с пресной водой, треногу и котелок. Предусмотрительный Алексей Георгиевич прихватил поленья и топорик.
Вместе с Волохом я установил палатки, а Ларцева тем временем разостлала на песке скатерть и занялась сервировкой стола.
— Кушать подано, — спустя несколько минут шутливым тоном пригласила она. Я взял "дипломат" с напитками. Алексей  Георгиевич, окинув оценивающим оком стол, похвалил:
— Добрая, умелая  хозяюшка. Быстро управилась. Чтобы мы делали без женской заботы и внимания?
Она, довольная похвалой, улыбнулась и мягким жестом руки пригласила присесть. На ней было палевого цвета платье. Узкий поясок перехватил ее тонкую талию. Мне тоже пришлась по душе похвала.
—Выпьем за знакомство, за матушку-природу и удачную рыбалку, — предложил я, распечатав бутылку.
— Граммов пятьдесят, не более,– произнес Волох без энтузиазма. — Я этим не увлекаюсь. После рыбалки — другое дело. Но по такому случаю позволю себе исключение.
— Я тоже, но  славянская традиция, есть традиция, — ответил я, разливая  водку в стаканчики.
— Жень, а мне  капельку вина для подъема настроения, — робко попросила Ларцева. — Если можно, конечно?
— Все можно, —  удивился я ее неожиданной робости. За ней такая покорность раньше не водилась. Возможно, ее смущает присутствие Волоха. Я взглянул на нее вопрошающе, но она с виноватой улыбкой отвела взгляд  в  сторону блистающего плеса.
— Снежана, мы ведь приехали отдыхать?
— Но не пить, —  возразила она.
— Я тебя не понимаю?
Она промолчала, а я не стал настаивать на объяснении, тем более, что это выглядело бы некорректно в присутствии Волоха.
— Отправлюсь  в разведку, —  сказал он после того, как мы выпили и плотно закусили. — Может, отыщу рыбное место. Надергаю бычков на ушицу. Ты, как Евгений, не прочь?
Мне не хотелось оставлять ее в одиночестве, и я уклончиво ответил:
— Сегодня попробуйте сами, а уж завтра и я развернусь. Мы  лучше покупаемся, а то жара извела. Правда, милая?
Она утвердительно кивнула головой и вошла в палатку, чтобы переодеться. Я помог Волоху наладить зеленую резиновую лодку. Насосом- лягушкой накачал в нее воздух и прочно завинтил пробки. Алексей Георгиевич настроил бамбуковые удочки, взял баночку с наживкой, красноватыми кусочками мяса и рачками, садок из мелкоячеистой сети. Погрузили на дно лодки якорь, привязанный к капроновой веревке, и надутую воздухом подушку в качестве сиденья. Вставили весла и опустили лодку на воду. Волох сел в нее и налег на весла.
— Богатого улова!
Пожелал я ему, видя, как с каждым гребком лодка удаляется от берега. В этот момент из палатки вышла Ларцева. Роскошные золотые волосы рассыпались у нее на плечах. Оранжевые плавки узенькой полоской окольцевали ее округлые бедра. От знойного цвета ее волос, стройного, гибкого тела и длинных ног исходило сияние.
— Догоняй! — приказала она и, войдя в воду, поманила меня легким взмахом руки. Я скинул сорочку, джинсы и с озорством мальчишки последовал за ней. Прохладная и чистая, словно из родника, вода приятно освежала тело. Приблизился к женщине, хотел ее обнять. Она, как шаловливая девчонка, ударила ладонью по воде, окатив меня брызгами.
— Получил, проказник, — сияли ее  малахитовые зрачки, струился  влекущий смех.
— Ах ты, очаровательная шалунья!– с восторгом воскликнул я и поднял ее на руки, припав к дразнящее соблазнительным губам. Она в упоении закрыла глаза. Мы замерли, боясь нарушить гармонию сердец. Затем я отпустил ее, глубина была по плечи. Крепко обнял ее. Не в силах преодолеть охватившую меня страсть, целовал ее волосы, мочку ушка, глаза, губы, грудь…
— Жень, ты с ума сошел, — прошептала она, пытаясь выскользнуть из кольца моих рук. — Успокойся, остынь... ты совсем не умеешь владеть своими  чувствами. Быстро воспламеняешься.
— Когда ты рядом, это невозможно, родная, — произнес я. — Это такая сладкая мука, что ты не можешь себе вообразить.
— Женщина все может, мученик ты мой, — улыбнулась Снежана и взъерошила мокрые волосы на моей голове. — Мне с тобой очень уютно, и давай не будем глупостями разрушать это чудесное состояние. Тебе ведь тоже прекрасно?
— Да, милая, родная моя.
Она благодарно, как ребенка, поцеловала меня в лоб. Кажется, я понял причину ее поведения и разжал руки на гибкой талии. Ларцева несколькими гребками отплыла от меня. Не оглядываясь, поплыла вглубь бухты, и только золотисто-пшеничная копна волос скользила над водой. Может, память о недавнем прошлом травмирует ее психику, и поэтому я обязан трогательно, заботливо относиться к ней. Женщина мудра в своих желаниях и как продолжательница рода, выше. Ощущая вину за несдержанность, я вышел на берег, а в мозгу занозой засел упрек "ты совсем не умеешь владеть своими чувствами".
За то время, пока я ее знаю, со Снежаной произошли разительные перемены. Она стала совершенно другой женщиной, гордой, с чувством собственного достоинства, но еще более привлекательной и неотразимой. И это обязывало меня относиться к ней, как к личности с волевым характером. И здесь нет ничего странного, ведь оба мы, только я тринадцатью годами раньше, рождены под знаком Скорпиона. У людей, рожденных под этим знаком, судьба– дилемма: их любят или ненавидят, третьего не дано. И они платят тем же. Их легче физически уничтожить, чем морально сломить. Сильные личности. Они страдают, идут наперекор несправедливости и злу, но по-другому жить не могут. За этими размышлениями и застала меня Ларцева.
— Не обижайся, Жень, — присела она рядом, сверкающая в капельках воды. Доверчиво прижалась мокрым плечом к моей груди и одарила теплотой и грустью фиалковых зрачков.
— Прости меня, ради Бога, —  словно ребенка, погладил я ее по голове. — Мне даже на миг не хочется с тобою расставаться.
— Мне тоже, — задумчиво ответила она. — Я боюсь, что ты пресытишься любовью и разочаруешься. Помнишь у Есенина в "Анне Снегиной"?
Не дожидаясь моего ответа, глядя прямо в глаза, прошептала:

Конечно, до этой осени
Я знала счастливую быль...
Потом бы меня вы бросили,
 Как выпитую бутыль...

— Милая, тебе это не грозит. Пора нам юридически оформить отношения. Прости, что эта мысль не пришла мне раньше. Ты согласна?
—Ты это серьезно, Жень? — обрадовалась и удивилась она.
— Серьезнее не бывает.
Ларцева пылающими губами прижалась к моей щеке. Потом, дабы убедиться в искренности моих намерений, спросила:
– Тебя не смущает мое прошлое?
—Не смущает. Не казни себя, ты нормальная женщина. В мире нет идеальных безгрешных людей. Кто-то по неопытности, глупости или ради любопытства совершил ошибки. Без них невозможно прожить, иначе бы жизнь без счастья и трагедий  была бы скучна. И не следует за ошибки расплачиваться всю жизнь, она и без того коротка. Я тебя не осуждаю. Главное, что ты нашла в себе силы стать другой.
— Какой именно?
— Смелой, заботливой, желанной. Обойдусь без банальностей и клятв, но знай, что теперь я не мыслю жизни без тебя. Благодарю  за все, за твои волшебные ласки, жизнью обязан...
— Спасибо тебе, родной, — прошептала она и пылко прижалась теплыми, пахнущими морем губами к моей щеке.
— За что, милая? — удивился ее искреннему порыву.
— За то, что не оттолкнул меня. Подал руку и поднял с земли. Только рядом с тобой я почувствовала себя женщиной. Счастливой женщиной. Но в любых обстоятельствах ты свободен, Я никогда не встану между тобой и твоей женой. Не хочу строить свое счастье на чужом горе.
 Мимолетная грусть коснулась ее взора.
— Я согласна быть твоей любовницей. Меня это нисколечко не обижает. Ведь штамп в паспорте всего лишь формальность.
— Эта роль не для тебя, так не годится по-воровски любить друг друга. Ты моя жена– решено окончательно. С Валентиной у меня разлад, и против развода она возражать не станет. А сын вырастет и все поймет.
— Милая, родная Снежинка, — я поднял ее на руки. —  Солнышко мое, я хочу, чтобы у нас был ребенок, сын или доченька. Очень хо-чу…
На ее длинных ресницах сверкнула слезинка. Она смутилась и смахнула ее ладонью.
— Ты плачешь? — удивился я.
— Это слезы радости, — промолвила Снежана. — Боялась сообщить тебе о беременности.
— Почему, ведь это приятное событие?
— Чаще всего любовники, особенно женатые, огорчаются по такому поводу и настаивают на аборте. Не понимают, что ребенок от любимого мужчине женщине очень дорог.
— Я не из их числа.
— Спасибо тебе за понимание. Для себя я твердо решила, несмотря на твою реакцию, буду рожать.
— Правильно решила. Теперь ты знаешь о моей реакции. Мы с тобой родственные души.
— Правда? — ее лицо озарила улыбка, глаза излучали малахит.  Я поцеловал ее в полуоткрытые, влажные губы, радуясь тому, что у нее под сердцем мой ребенок... Теперь мне стал понятен ее отказ от водки. Она думала  о будущем малыше.
— Жень, что-то тревожно на душе, — сказала она, когда мы вновь, тесно прижавшись, присели на теплый песок. — Говорят, что нежданное счастье долгим не бывает. Иначе это не счастье, если его не с чем сравнить. Поэтому в жизни человека светлые полосы очень часто чередуются с темными...
— Ты философ. Счастье — это состояние души. Не волнуйся, все будет хорошо. Я благодарю судьбу, что она соединила нас.
Ларцева доверчиво склонила голову на мое плечо и через несколько минут забылась. Я сидел неподвижно, боясь пошевелиться, чтобы не нарушить ее безмятежный покой.
Солнце огненным колесом скатилось на изломанную  линию горизонта и на воду  лег багряный отсвет. В полумиле от берега застыла лодка Волоха. Над ней, очевидно, лакомясь подачками, кружили чайки и бакланы. Они взлетали и садились поблизости. Видно было, как рыбак выбрал из воды якорь и начал грести к берегу. Я хотел осторожно положить Снежану на песок, но она проснулась.
— Кажется, я задремала,– виновато улыбнулась она.
— Ничего, родная, я только Алексею Георгиевичу помогу на берег лодку вытянуть. А ты приляг в палатке.
— Нет, все в порядке, я уже отдохнула, — сказала, поднявшись на ноги. Она набросила на плечи халат, и мы поспешили навстречу рыбаку.
—Улов хорош, — крикнул он, показывая наполненный рыбой садок. — Дело за хозяйкой. Уха знатная должна получиться.
Старик подгреб к берегу, вылез из лодки и с моей помощью вытащил ее на сушу. С нее  стекали сверкающие бриллиантами капли воды.
— Килограммов пять- шесть, — взвесил я на руке улов и обернулся к милой. — Не ударим в грязь лицом, приготовим царскую уху?
— Не ударим, — весело  отозвалась  Снежана.
Волох поставил треногу, разжег под ней костер, и поленья занялись ровным бездымными пламенем. Подцепил котелок, наполненный водой. Ларцева почистила картофель и, порезав его на мелкие дольки, бросила в котелок. Затем мы оба принялись очищать от чешуи и внутренностей рыбу. На крючок попались бычки– серебристо-серые кругляши и темные, под цвет камней, ротаны с фиолетовыми зрачками. Угодил на крючок и сарган, длинный, как змея, но с рыбьей головой, и плоская камбала глосса, с одной стороны светлая, а с другой — темная.
Через несколько минут, когда вода в котелке закипела, Снежана бросила в него рыбу, потом крупу– сечку, специи– лавровый лист и зерна черного перца. Алексей Георгиевич, покуривая в стороне, наблюдал за ее действиями и одобрительно кивал головой. Ларцева открыла крышку и зачерпнула варево ложкой для пробы. Обжигая губы, отхлебнула, затем присолила. Размешала и снова сняла пробу. Я тоже отхлебнул глоток:
— За уши не оторвешь.
— Годится, поспела уха, — сообщила Ларцева.
—Поглядим, оценим, какая ты мастерица, — поднялся Волох. Она подала ему наполненную до краев ложку. Рыбак попробовал раз, другой, посматривая с хитрецой на смущенную повариху.
— Знатная уха, — наконец оценил он кулинарные способности моей любимой. — Серафима пальчики бы облизала. А вот на рыбалку, особливо после того случая, неохотно  меня отпускает, но уху страсть как обожает. Конечно, двойная и тройная уха смачнее, но рыба нынче не та. Оскудело море Азовское, оскудело. Только сейчас встревожились об экологии.
Он вынес из палатки три алюминиевые миски и подал их Снежане:
— Разливай, голубушка. Уха хороша, пока горяча.
 Ларцева наполнила миски, а я два стакана водкой. На сей раз, Волох не возражал от застолья с крепким напитком.
— За красавицу Снежану! Будь счастлива, дочка, —  провозгласил он тост. Горячая, ароматная уха легла на водку.
Рыбак разлил остатки  наваристой ухи в миски и интригующе сообщил:
— А сейчас, когда котелок освободился, приготовим мидии  и рапаны, почитай деликатесы. Конечно, их следовало бы поджарить на жаровне, но и в котелке сгодятся. Эти моллюски очень богаты белками и вкус, как сказывал  известный комик, спиц-фический, вкуснятина, аж во рту тает…
Все дружно рассмеялись, вспомнив потешную сцену о дефиците в исполнении Аркадия Райкина.
— Вам, Алексей Георгиевич, впору на сцене выступать, имели бы большой успех, — польстил я Волоху.
— Мой поезд ушел, — усмехнулся он. — Это для вас, молодых, везде дорога, а я утешусь почетом.
Рыбак, подмигнув Ларцевой, наклонился ко мне и прошептал:
— Мидии и рапаны очень полезны для повышения потенции.
— Тоже мне, открыли Америку, — рассмеялся я. — Об этом каждый керчанин знает.
— О чем вы шепчетесь? — поинтересовалась Снежана.
— О биопользе мидии и рапана, — ответил я. Она, с колыбели выросшая у моря, поняла, и чем речь,  и на лице вспыхнул румянец.
— Не смущайся, родная, что естественно, то прекрасно, — и бережно обнял ее за хрупкие плечи.
Между тем. Волох возвратился к лодке и принес в зеленоватой мелкоячеистой сети черные ракушки  мидии и рапана. Соскоблил их ножом, вымыл и высыпал в котелок, залил из фляги пресной водой. Поставил на треногу и подложил поленья в костер.
Перед  кипением створки ракушек раскрылись, вода вспенилась.
— Минут через пять блюдо будет готово, — сообщил старик. Вскоре он слил кипяток, принес котелок и скомандовал:
— Налетай на деликатесы!  Осторожно, ракушки горячие.
Аккуратно охотничьим ножом я  из нескольких ракушек выскоблил янтарно-желтую мякоть мидии и предложил Снежане:
— Отведай, дегустируй это блюдо.
С удовольствием наблюдал, как она  жемчужно-белыми зубами разминает  нежную мякоть.
— Спасибо, Женя, вкусно, приятно, — поблагодарила она и окликнула Волоха. — Алексей Георгиевич, вы, почему не лакомитесь, а то не достанется?
— Ешьте, ешьте, на здоровье, я ухой насытился вдоволь, — отозвался он, а мы продолжили трапезу.
Волох закурил было дешевую "Ватру", но я предложил ему "Родопи" — не так вредны для здоровья: все-таки с фильтром.
Солнце спряталось за горизонтом, и сразу надвинулись сумерки. Над мерцающей гладью моря всплыл диск луны и крупными горошинами высыпали звезды. Как огромное живое существо, дышало море, овевая прохладой. Потрескивали лилово-красные угли затухающего костра.
— Еще малость порыбачу, — нарушил тишину Алексей Георгиевич. — Давеча ездил на лиман, припас морского червя. Может, кефаль пойдет. Дельфины рядом крутились, а они чуют кефаль. Для них это первое лакомство. Ты как, Евгений, места в лодке хватит?
— Мой день завтра. Жену неохота оставлять, а то ведь кто-нибудь уведет, —  ответил я, обняв свою Снежинку за плечи.
— Жену? Ты же сказал, что она сотрудница? — удивился он. — Ладно. Ваше дело молодое, кровь горячая, а я, как говорит моя Серафима, на рыбалке помешался...
Волох спустил лодку на воду, и вскоре послышался удаляющийся плеск воды. Море фосфоресцировало мельчайшими частичками планктона. Мы остались с Ларцевой наедине. Она прикоснулась пальчиком к зарубцевавшемуся шву на моей груди.
— Больно? —  спросила участливо.
— Уже нет, рана постепенно зарубцевалась, — поймал я рукою ее теплую ладонь и прикоснулся к ней губами..
—Я хочу купаться, — загадочно прошептала она. — Говорят, что ночные ванны очень полезны. Ты составишь мне компанию?
—Теперь я от тебя ни на шаг. Ты можешь перейти жить ко мне.
— Не так быстро, дорогой. Я должна поговорить с мамой.
Она поднялась в полный рост, стройная и желанная.
— Пожалуйста, развяжи узелок на спине, — попросила она. — Не хочу, чтобы меня что-то стесняло...
Я выполнил ее просьбу, удивляясь неожиданной решительности. Она, как русалка, тихо вошла в воду. Обернулась, одарив мягкой нежностью васильковых глаз, и поманила рукой. Я замер, очарованный ее красотой. От восторга перехватило дыхание.
— Что ты оробел? Я твоя жена. Или ты меня разлюбил?
Подчиняясь ее непостижимой воле, я вошел в воду. Потом мы сладко спали, нежно прижавшись, будто растворившись друг в друге. Не слышали, когда возвратился с рыбалки Алексей Георгиевич. Для нас никого не существовало в этом мире. За пологом палатки, словно огромное сказочное животное, ласково вздыхало, перекатывалось волнами  море.


27. Прости и прощай

Яркий луч солнца заглянул в палатку. Снежана спала, уткнувшись в мое плечо. Я с радостью ощущал ее ровное, теплое дыхание. Ее волосы тонкими  нитями сусального золота приятно касались моего лица. Вечером в качестве постели я приспособил надувной матрац, а вместо подушки рюкзак. Скомканная простыня сбилась к ногам, обнажив великолепное женское тело. Оно светилось в золотистом потоке лучей. Я любовался им, затаив дыхание и боясь нарушить безмятежный сон любимой женщины. Созерцал ее лицо: длинные ресницы мелко вздрагивали, а полуоткрытые сочные губы слегка припухли от поцелуев. Не удержался и осторожно прильнул к ним. Она открыла веки, и в зеленых глазах отразилось смущение. Освобождаясь из моих объятий, она стыдливо потянулась рукой к краю простыни.
— Что ты оробела? Я — твой муж, — прошептал нежно.
 — Вдруг Алексей Георгиевич заглянет в палатку, — смутилась она.
 — Он — человек деликатный, беспокоить не станет, понимает, что у нас медовый месяц, —  успокоил я.
— Не до нас ему. У него своя страсть — рыбалка.
— Ой, плохая я хозяйка. Без завтрака вас оставила, — спохватилась Ларцева. Она была невообразимо близкой и желанной, и я, дурачась, обнял ее вместе с простыней. Затем бережно, как ребенка прижал к себе, ощутил ее знойное и желанное тело.
— Тише, не шуми, —  прошептала она, удивляя меня переменой настроения. Вчера, отбросив предрассудки, она поразила меня своей смелостью, а сейчас выглядела робкой девочкой. Может, такой и должна быть настоящая женщина, непостоянной, неожиданной, с вечной тайной и непредсказуемостью поступков. Ведь это так естественно. Наша ущербная идеология равенства во всем исказила смысл ее существования. Сделала женщину труженицей, рабой семьи и быта. А она природой создана для любви и материнства, для того, чтобы своей телесной и душевной красотой вдохновлять и радовать.
Пока я размышлял о предназначении женщины на этой грешной земле, моя половинка успела одеться в купальник. Накинула на плечи легкий халатик и вышла. Спустя минуту я последовал за ней. Солнце светилось, как растопленный воск, и море в его лучах было ласково голубым. Легкая волна мягко накатывалась на берег, слизывая белым языком влажный песок. Ларцева поспешила к треноге, под которой тлели поленья. Обжигая пальцы, она приподняла крышку с котелка, из-под которой выбивался пар, и с удивлением воскликнула:
— Завтрак готов, прошу к столу!
— Алексей Георгиевич постарался, —  сообщил я.
Подошел к его палатке и приподнял полог, рыбак спал, накрывшись зеленой штормовкой. Рядом стояло ведро, доверху наполненное рыбой, присыпанной солью. Сверху лежали две рыбы серебристого цвета. Выловил–таки старик кефаль. Сон Волоха был чутким. Он почувствовал мой взгляд, а может, теплый луч, упавший на его лицо, заставил открыть глаза.
— Там я уху из кефали сварганил, — сказал он. — Позавтракайте без меня, а я подремлю. Чуток притомился, допоздна рыбачил. Ты, если хочешь, забирай Снежану в  лодку и айда,  рыбачить. Там все есть:  удочки, и нажива, и садок из рыбацкой сети..
— Спасибо, Алексей Георгиевич, мы так и сделаем.
Я не стал его больше беспокоить. Мы с аппетитом отведали уху, утолившую голод. И теперь оставалось последовать совету Волоха. Спустил лодку на воду, помог Ларцевой сесть в нее и оттолкнулся веслом от торчащего из воды камня, обросшего мелкими черными ракушками мидий. Рядом с ним со дна тянулись зеленые стебли водорослей. Налег на весла. С каждым взмахом лодка удалялась от берега, где стояли две палатки, а между ними неказистый автомобиль Волоха.
— Вода теплая, словно парное молоко, — опустив ладонь  за борт лодки, промолвила Снежана.
— Сейчас мы проверим, что в этом парном молоке  водится, — пошутил я. Когда от берега нас отделяло метров двести,  взял со дна лодки якорь и перекинул его через борт, придерживая веревку. Вскоре он достиг дна. Наживил крючки рачками и кусочками мяса и бросил леску с грузилом в воду. Спустя несколько секунд, леска дернулась, натянулась. Я потянул на себя удилище. Оно выгнулось, его упругость передалась руке.
— Ага, попался, —  во мне пробуждался азарт рыболова. Леску повело в сторону, но я изловчился и вытянул длиннохвостого с большой головой бычка. С него, сверкая цветами радуги стекала  вода.
— Хорош ротан.
Снял его с крючка и хотел бросить в садок, но Ларцева попросила:
— Дай его мне.
— Осторожно, а то укусит, — предостерег я. — Зубы мелкие, но острые, может поранить.
Сверкая фиолетовым зрачком, бычок попытался выскользнуть из ее рук, плотно сжал челюсти. Когда она удовлетворила свое любопытство, я взял ротана из ее рук и опустил в садок. Сделав круг над лодкой, в нескольких метрах от нее на воду сели чайки, наблюдая за мной глазами-бусинками, выпрашивали гостинец. Клев был слабый, я вытащил еще одного небольшого бычка. Отдал его спутнице.
— Брось рыбу, да повыше. Чайки тебе будут благодарны.
Она размахнулась и бросила рыбешку в воздух. В этот миг две чайки взмыли вверх. Одна из них более проворная, налету клювом схватила бычка. Так мы сообща и работали: крупного бычка в садок, а мелкого отдавали чайкам. Их налетело десятка полтора. Потом появился тяжело плюхнувший в воду баклан. Но ему из-за нерасторопности редко перепадала добыча. Вдруг Ларцева замерла с бычком в руке и, помедлив, отпустила его в воду.
— Мне жаль, ему ведь больно. Живое существо, сотворенное Богом, — виновато, будто каясь, промолвила она. — Какой все-таки человек хищник. Пожалуй, опаснее  его нет на земле?
—Так устроен этот мир, — ответил я с грустью. — Не хочешь кормить чаек, тогда попробуй порыбачить. Очень азартное занятие.
Подал ей удилище. Вскоре она выловила средних размеров кругляша. Он бился в ее руках, а она по-детски восторгалась, показывая ряд жемчужно-белых зубов и дразня меня своей близостью. Ее глаза, впитавшие бирюзовый цвет воды, излучали тепло и нежность. Я погладил ее руку, поцеловал в смуглое плечо.
— Жень, ты мешаешь ловить рыбу, — улыбнулась она, отпустив кругляша в море.
— Бог с ней. Ты  моя золотая рыбка.
И вновь Ларцеву что-то встревожило, ее взгляд устремился в одну точку. В пяти метрах от лодки над поверхностью воды показалась голова змеи. Она быстро плыла, и сквозь воду виднелось ее извивающееся тело.
— Что с тобой, милая?
— Знаешь, Жень, мне почему-то стало вдруг страшно, — наконец произнесла она. — Я ощутила ее взгляд, острый, словно рапира. Это словно гипноз, какое-то  странное наваждение...
— Что за чепуха. Выкинь из головы, — я отыскал на дне лодки голыш и метнул его в удаляющуюся змею. Она тут же исчезла под водой и вновь появилась в отдалении.
— Охотится за мелкими бычками, — пытался я рассеять испуг, охвативший Ларцеву. — Однажды я видел, как у самого берега в камнях змея расправлялась с бычком. Он оказался большим, и она никак не могла его заглотнуть. А в другом случае залезла в мой садок за  бычками, но запуталась.
 Ларцева, казалось, не слышала меня, размышляя о чем-то своем.
— Я смотрела по телевизору астрологический прогноз на эту неделю, — сообщила она дрогнувшим голосом. — Скорпионам в конце недели рекомендовалось воздержаться от поездок. Как я об этом забыла...
Глаза ее потускнели, и на щеки легла бледность.
— Ты серьезно, — встревожился я. — Не будь суеверной. Все эти гороскопы, хиромантия, медитация — дань моде, от лукавого. Шарлатанство, шулерство для  обмана доверчивых и суеверный людей.
— Не говори так, — возразила она.
— Не верю я этим Глобам и Лонгам, экстрасенсам и колдунам, разным врачевателям. Слишком много их развелось и с одной целью,  обобрать доверчивых людей. Разве это по-христиански?
— Ты прав, добро должно быть бескорыстно, иначе какое это добро, — согласилась она.– Но все равно над людьми витает рок. Он может быть добрым или злым. Есть высший разум, неведомая нам сила. Эта змея, как предвестница беды. Может, она ниспослана дьявольской силой...
— Хочешь, вернемся в город? —  спросил я.
— А как же Алексей Георгиевич? — вздохнула она. — Нет, Жень, это будет непорядочно. Впереди воскресенье, а я своим капризом сорву ему рыбалку. Чему быть, того не миновать.
— Действительно, некрасиво получится, — поддержал я ее.
—Мне кажется, что у нашей любви будет печальный конец, — прошептала она отрешенно, глядя сквозь меня.
— Что ты, родная? — мне стало не по себе от ее странного взгляда. — Нам пора к берегу, а то, не ровен час, можно солнечный удар получить.
— Жень, почему бы тебе не подружиться с властями? Бунчак уедет из города. Появятся новые люди, честные, порядочные...
— Не будь наивной, дорогая. Кресло займет другой чиновник, подобный прежнему. Это неистребимая каста бюрократов, скроенных по одному лекало. Поначалу, конечно, будет осторожничать, а потом войдет во вкус и станет, как и его предшественник, жировать без зазрения совести. Проще всего было бы, как это делают другие журналисты, петь дифирамбы власть предержащим. И имел бы я с их барской руки и машину вне очереди, и дачу, и гараж, и прочие блага и привилегии. Но ты пойми, такая жизнь не для меня. Я не поступлюсь совестью и честью ради благ, какими бы соблазнительными они ни были.
— Но тогда тебе очень трудно живется, — сделала она вывод.
— Да, трудно, потому что я в оппозиции к тем, кто обманывает и грабит честных людей, живя за их счет. Сейчас процветают дельцы, не отличающиеся ни талантом, ни умом, ни трудолюбием, но наделенные хватательными,  алчными инстинктами. Разворовывается то, что было создано многими поколениями людей. Типичное мародерство в условиях хаоса и беспредела. К сожалению, нам выпало жить в смутное время  негодяев и мародеров.
— Возможно, ли этому противостоять?
— Довольно сложно. В нашем обществе с убогой моралью и бессилием закона людей условно можно разделить на две категории: личности и лакеи. Личность твердо и непреклонно утверждает себя в этой жизни, а лакеи – угодники, пресмыкаясь за комфорт и блага, готовы душу продать. И таких еще слишком много.
— Какой же тогда смысл твоей борьбы? —  спросила Снежана.
— Смысл в том, что противодействие со стороны честных и смелых людей носителям лживости и произвола спасает общество от окончательного развращения. Представь, какой кошмарной и дикой была бы жизнь, если бы в ней царило одно зло и предательство. Жизнь — это преодоление. Она тем и прекрасна, что трудна.
— Ты рассуждаешь, как философ, — улыбнулась Ларцева. Я в душе обрадовался, что удалось отвлечь ее от навязчивых мыслей и повлиять на ее тревожно-хмурое настроение.
— Оставим высокую материю, — улыбнулся я в ответ. — Немного порыбачим, чтобы Алексей Георгиевич знал, что мы тоже не лыком щиты, кое-что в рыбалке соображаем.
Еще в течение получаса мы ловили рыбу, когда солнце зависло в зените и стало нещадно жечь, я погреб к берегу. Причалил к знакомому камню. Выбираясь из лодки, Снежана чуть не наступила на медузу, прибитую волной к прибрежным камням. Испуганно отдернула ногу, едва коснувшись студенистой массы. Конечно, больших неприятностей из-за этого не произошло бы– на месте касания ощущалось бы жжение. Медуза в целях самозащиты выделяет жидкость, вызывающую покраснение кожи и зуд. На сей раз, обошлось. Я подал Ларцевой руку и помог ей выбраться на берег. Затем вытянул на сушу лодку и взял садок с рыбой.
— Удачный улов, — одобрительно сказал Волох, глядя на нашу добычу. — Еще несколько сеансов рыбной ловли и заткнете меня, старого рыбака, за пояс. Серафима мне этого не простит. Вечером, Евгений, на кефаль пойдем.
— Не огорчайтесь, Алексей Георгиевич, где нам с вами тягаться, — ответил я. — Это заслуга моей Снежинки. Она своей красотой и добротой приманила всю рыбу.
— Я вдохновляла его, — пояснила Снежана. — Вот только и змею почему-то привадила? Она, кажется,  обладает гипнозом?
— Меньше реагируйте. Змеи тоже бычками лакомятся. Наши конкуренты, — произнес Волох. — Море издревле всех кормит. Многим в голодуху жизни сохранило. Только вот мы море не бережем, совсем оскудело. Хамса, тюлька и те нынче в большой цене. А уж о керченской селедке, кефали,  барабульке и говорить не приходится. Бог знает, что ждет нас впереди? Совершенно не заботимся о матушке-природе.
Он тяжело, по-стариковски вздохнул и присел на камень. Задымил сигаретой, пристально вглядываясь в морскую даль, словно там был сокрыт ответ на  тяготивший его вопрос. Ларцева собрала на расстеленную скатерть обед. Алексей Георгиевич вновь потчевал нас ухой. Потом он ушел собирать выброшенные на берег волнами доски, круглые днища от старых бочек для костра, так как запас поленьев кончился. Мы хотели увязаться за ним, но он строго приказал:
— Отдыхайте, ваше дело молодое…
Мы не стали упорствовать и с радостью последовали его совету. Сначала нежились на песке под ласковыми лучами солнца. Ларцева, зачерпнув горсть песка, просеивала его сквозь пальцы. Он струился, сверкая в лучах, словно золото. Я трепетно провел ладонью по слегка бархатистой загоревшей коже женщины, повторяя линии изящного тела.
— Ты рискуешь сгореть, лучи не всегда полезны. Не спрятаться ли нам в палатку? — предложил я.
—Да, жжет нещадно, а я забыла крем, — согласилась она, поднимаясь. Мелкий песок прилип к ее коленям. Я бережно смел его рукой. Пристально поглядел на Снежану, стараясь уловить внешние изменения в ее теле. Мы забрались в палатку. В ней было не столь жарко, туго натянутый полог приглушал солнечный свет. В приоткрытом проеме виднелось море с белыми гребешками волн. Она легла на матрац, а я рядом. Осторожно положил ладонь на ее упругий живот с левой стороны, где, по моему разумению, мог находиться плод нашей горячей любви. Она поняла и с иронией  улыбнулась:
— Еще рано. Только на последних месяцах будут толчки.
— Откуда ты знаешь?
— Мама рассказывала.
— Она знает, что ты беременна?
— Наверное, догадывается. Но теперь я ей обязательно скажу, порадую, а может и огорчу. Ты не возражаешь?
— Нет, конечно, нет, милая моя Снежинка, — я поцеловал ее в нежно загоревшую щеку.
— Снежинка холодная, а я теплая. Попробуй.
— Да, очень  теплая, пылкая, — прикоснулся  к ее руке. — Но я имел в виду твою нежность и хрупкость, твое изумительное очарование…
— …и недолговечность, — почему-то вдруг взгрустнула она и пояснила.– Снежинка быстро тает, едва коснувшись ладони.
— Потому что ладонь теплая, — поспешил  ее утешить. — А на холодной земле она долго сверкает до самой весенней оттепели, иначе, откуда снег. Так что неплохо быть красивой снежинкой.
— Хорошо, будь по-твоему, — согласилась Снежана. — Тем более, что очень созвучно моему имени. Я не знаю, почему мама решила меня так назвать. Кажется это болгарское имя, хотя я русская. Зато звучит певуче, словно серебряная музыка.
— Ты сама музыка, сотканная из света и нежных звуков, — обнял я ее за смуглые от загара плечи и пояснил. — Я прочитал в книге Б. Хигир "Тайна имени", что женщины, названные этим поэтическим именем, хрупки и душевны. Они восприимчивы и чувствительны, уязвимы для черствости и несправедливости. Я в этом сам убедился, общаясь с тобой, моя милая. Они исполнены любви, но все же, вопреки умозаключениям автора, тебе хватает смелости и стойкости духа. С тобой я себя чувствую намного увереннее. Ты моя прекрасная повелительница и жизнь без тебя для меня лишена смысла.
— Спасибо, родной, за это признание, — Ларцева поцеловала меня в губы и прошептала. — Я боюсь, что кто-то может помешать нашему счастью. Этот мир еще очень жесток.
Она положила свою маленькую ладонь на мою, а я не отнимал руку с того места, где зрела новая жизнь. Вспомнил, как это происходило с Валентиной, когда она вынашивала сына, как после родов у нее возникли проблемы с материнским молоком и приходилось прибегать к стеклянному молокоотсосу, чтобы накормить ребенка. А потом пошли в ход и "Виталаки" и продукты молочной кухни. Похоже, отцовские заботы для меня через полгода развернутся по второму кругу.
Она задремала, а я осторожно выбрался из палатки. Захваченный мальчишеским азартом с разбега, нырнул в воду, распугав шнырявших по дну мелких бычков. Увидел, как боком по песку переполз маленький краб и спрятался в водорослях. Лег на спину, ощущая себя в невесомости. Мне показалось, что время остановилось, и это состояние необъяснимой радости будет продолжаться бесконечно. Стремясь продлить его, я долго не выходил из воды.
Возвратился Волох с охапкой собранных на берегу обломков досок. Положил их возле треноги.
— Всех крыс распугал. Попрятались в расщелинах между камнями, — сообщил он, когда я вышел на берег. — Тоже зазевавшимися бычками лакомятся. А чаще крадут их у рыбаков: в садки и сумки с провиантом залазят. У меня однажды прогрызли рюкзак. Голод сильнее инстинкта страха. Поэтому змеи, крысы не упускают момента, чтобы полакомиться.
Этот рассказ о морских крысах, промышляющих в прибрежных камнях, неожиданно напомнил мне о другом Щуре и его подельнике Тузе крестовом — Хмеле. Слиняли они бесследно, опасаясь угодить в сети милиции. Но, кажется, если Белозерцев не ошибся, он набрел на их след. Когда и где он намерен их брать, Василий утаил. Сознание того, что они на свободе, тревожило меня.
Пока Волох разжигал костер, я топориком колол принесенные им доски. Занялся хворост. Жаркие языки пламени лизали закопченное сажей дно котелка. Из-под крышки струился ароматный пар.
 Снежана вновь разостлала скатерть-самобранку. Мы с Алексеем Георгиевичем допили бутылку вина. Затем он уединился в палатке, чтобы отдохнуть перед вечерней рыбалкой, а мы с Ларцевой отдались во власть ласкового моря. Ее настроение улучшилось. Она резвилась, как девчонка, поднимая брызги воды, в которых на миг вспыхивали семицветные радуги. Нечаянные прикосновения доставляли нам радость,  надолго замирали в объятиях. Я чувствовал, как трепетно бьется ее сердце и сдерживал себя от страстного желания овладеть ею. Потом мы дурачились на берегу. Она убегала, а я устремлялся за нею. И эта игра пьянила кровь. Обессиленные, мы ложились на песок, сплетали пальцы горячих рук и предавались ласкам. Ее хмельные губы дарили привкус моря, а зеленые глаза завораживали таинственностью и теплотой. Какое это волшебное создание, какая это сладкая отрава — любимая женщина. И ни с чем несравнимое по силе и красоте, дарованное Богом и природой, чувство любви, продолжающее род человеческий.
Незаметно подкрался вечер, и когда раскаленное солнце скрылось за ближними холмами, тень от них легла на берег, загасив золотой цвет песка, облаком наползая на поверхность воды. Лишь в отдалении море сверкало, словно серебристая чешуя огромной диковинной рыбы..
— Милый, может  останешься? Мне вдруг стало одиноко и тоскливо, —  с мольбой в глазах попросила Ларцева..
— Снежинка, я бы с радостью, но неудобно перед Алексеем Георгиевичем, —  признался я. —  Получается, что он рыбак, а я турист, почитай, нахлебник. Потерпи часок-другой. Мы будем рыбачить недалеко от берега, а ты поддерживай огонь в костре, чтобы я тебя постоянно видел.
— Как знаешь? — отстранилась она.
— Не обижайся, я для тебя выловлю золотую рыбку. Она исполнит любое твое желание.
— Мне много не надо. Главное, чтобы были живы и здоровы мама, ты и наш ребенок, — улыбнулась она.
— Если хочешь, то поплывем вместе? —  предложил ей.
— Кто будет сторожить палатки, машину?
— Не волнуйся, на десяток километров вокруг ни одной живой души, заверил я. Никто на наше добро не позарится.
— Втроем в одной лодке будет тесно, помешаю вам рыбачить. И потом меня на волне может укачать. Я обязана заботиться о нашем ребенке.
— Спасибо, не грусти, пожелай мне рыбацкой удачи, чтобы могли Волоха угостить ухой.
— Желаю, —  таинственно прошептала Снежана. Я нежно поцеловал ее в полуоткрытые губы. У палатки нас встретил отдохнувший Волох.
— Кефаль лучше всего ловить ранним утром ли поздним вечером, — сообщил он. —Рыба очень осторожна, не на всякую наживку идет. Морского червя ей подавай. Конечно, ее удобнее ловить на спиннинг, но и на удочку пойдет. Ты по-боевому настроен?
Алексей Георгиевич смотрел то на меня, то на Ларцеву.
— Теперь я человек подневольный, — пошутил я. — Как Снежинка, женушка, прикажет, так тому и быть.
— Хорошо, — согласилась она после небольшой паузы, то ли с сожалением, то ли с равнодушием обратив свой взор на потускневшее, словно старинное серебро, море. Тогда я не придал значения этому  отрешенному взгляду.
Алексей Георгиевич вынес из палатки консервную банку с червями и направился к лодке.
— Не грусти, поддерживай огонь в костре, — пожал я ее руку. — Он для нас будет маяком, чтобы не заблудились.
Ее ладонь мне показалась бесчувственно вялой. Наверное, переутомилась за день. Жаль, лодка для троих маловата, не развернешься. Я с грустью взглянул на Ларцеву. Она сиротливо присела у тлеющего лилово-красными углями костра.
Я сел за весла, а Волох пристроился на корме. Тишина, нарушаемая плеском воды, темно-синим куполом повисла над морем. Одинокий силуэт женщины у светящихся углей костра все отдалялся и отдалялся. И в этой картине было что-то сюрреалистическое, недолговечное, мимолетное, словно мгновенно увиденный пейзаж за окном курьерского поезда. Не знаю почему, но вдруг больно защемило сердце и меня охватило ощущение беспомощности. Это чувство я уже испытал ночью на стройплощадке особняка при виде погибшего Анчалова.
Почему оно вновь так остро напомнило о себе? В этом мире каждый из нас одинок. И даже те люди, с которыми мы тесно общаемся, делим пищу и кров, уходят от нас в мир иной непознанными. И возможно ли вообще познать другого человека до конца? Очевидно, нет. Все мы дети природы и обязаны жить сообразно ее законам. Может, тогда люди обретут подлинное счастье, будут жить в согласии друг с другом, изжив подлость, вражду, насилие и ложь.
— Стоп машина! — тронул меня за руку  Волох. — Суши весла.
Я поднял весла, а он выбрал и опустил в воду якорь. Когда тот достиг дна, веревка натянулась, удерживая лодку на месте. Алексей Георгиевич наживил червей на крючки и забросил удочку в воду. Я последовал его примеру, держа удилище с леской внатяжку. Первому фортуна улыбнулась Волоху. Он потянул на себя удилище, выгнувшееся, словно лук. Холодным серебром блеснула кефаль, рыбак подхватил ее свободной рукой. Еще дважды он с азартом подсек добычу, и лишь после этого повезло и мне. Напряжение от натянутой, как тетива, лески через бамбуковое удилище передалось руке, и я, ощутил прилив азарта, вытянул небольшую кефаль. Снимая ее с крючка, тихо пропел:
               
                Шаланды полные кефали
                В Одессу Костя привозил,
                И все биндюжники вставали,
                Когда в пивную он входил...

— Прошли те времена, —  отозвался Алексей Георгиевич. — Оскудел Азов. Раньше бычок на голый крючок ловился. Магазины были завалены консервами "Бычки в томатном соусе", а нынче и они в диковинку.
— Да, природа жестоко мстит за неразумное к ней отношение, — поддержал я бывалого рыбака. — Пожинаем горькие плоды сомнительного прогресса и сиюминутных побед над природой.
— Скоро и кефаль отойдет. Сейчас она мигрирует вдоль берега к Арабатской стрелке, —посвятил меня Волох в рыбацкие наблюдения. —  Там у нее в реке Молочной нерестилище. Неглубокий и теплый Азов был колыбелью для разных рыб, мидий, рапана и других моллюсков. А уж керченской селедкой и осетровыми славился издавна. Нынче сельдь, разве что у косы Тузла немного по лицензиям рыбаки  промышляют.
— Говорят, еще пиленгас ловится, — проявил я скромные познания,– и чуларка попадает на крючок?
— Это молодь кефали, — пояснил Волох. — Она появляется ранней весной и поздней осенью. Я из принципа ее не ловлю. Ведь это браконьерство – уничтожать мальков. А другие промышляют и приторговывают, несмотря на запреты. Ты осенью пройдись по рынку. Ни рыбинспекция, ни милиция не реагируют. Смирились, видно. Старые рыбаки еще на моей памяти строго соблюдали законы природы, брали у моря в меру, чтобы не подорвать его рыбные богатства, думали о детях и внуках. Если тебя рыбалка шибко увлечет, то почитай книгу Сабанеева "Рыбы России". В ней много полезного.
— Ее ни в магазинах, ни в библиотеках днем с огнем не сыщешь,– сказал я, снимая с крючка рыбу.
— Да, это редкое издание, — согласился Волох. — Дам тебе почитать на досуге. Только никому в чужие руки не отдавай, а то умыкнут, глазом не успеешь моргнуть. Рыбаки за ней охотятся, готовы выложить любые деньги.
Увлеченный рассказом Алексея Георгиевича и рыбалкой, я  не обращал внимание на едва обозначенный водной гладью берег, где светляком трепетал костер. Вдруг до меня донесся приглушенный крик. Я вздрогнул и обернулся на пришедший звук. На фоне смутно различимых палаток метнулись чьи-то тени. Сердце мое оборвалось. До рези в глазах вглядывался в берег, но не увидел Ларцеву. Костер неожиданно погас, словно его залили водой. Может, я попал во власть галлюцинации?
— Снежа-на-а! —  во весь голос крикнул я, перепугав Волоха.
В ответ ни звука, хотя я был уверен, что она не могла не услышать мой голос и обязательно откликнулась бы.
—Что случилось, Евгений? Всю рыбу распугаешь?—встревожился Алексей Георгиевич.
— Кажется, беда. Быстрее на берег,– чужим голосом ответил я.
Он торопливо выбрал из воды якорь, а я схватился за весла, направив лодку к берегу. Волох на ходу собрал удочки.
Мне показалось, что мы движемся слишком медленно, и я мгновенно принял решение– перевалился через борт в воду, едва не опрокинул лодку. Алексею Георгиевичу с трудом удалось сбалансировать суденышко. Наращивая скорость, я поплыл к берегу. Когда оставалось метров пятьдесят, приподняв над водой голову, крикнул:
—  Снежа-на! Снежинка-а!
Я все еще слабо надеялся, что она заснула в палатке или прогуливается по берегу. Но когда сквозь плеск рассекаемой руками волны я услышал удаляющийся гул машины, надежда, как последняя песчинка в песочных часах, вытекла из меня. Последние метры я бежал по мелководью, вздымая брызги. Выбежал на берег и остановился у тлевшего под опрокинутой треногой и котелком пепла. Замер в оцепенении– в трех метрах от входа в нашу палатку навзничь лежала Ларцева. Я приблизился и наклонился над ней. Лицо ее, окаймленное копной светлых волос, было запрокинуто на бок, руки разбросаны по сторонам. Купальник был разорван, из-под обнаженной груди текла кровь. Она, словно в губку, впитывалась в песок.
— Снежана,  не умирай!... — глухой крик вырвался из моей груди. Спазмы сдавили горло, и стон остался в груди, застряв тяжелым камнем. Я приподнял ее голову. Глаза были открыты, в них застыло удивление и укор. Из уголка губ тонкой змейкой вытекала кровь. Я отдернул руку, и ее голова неестественно завалилась на песок.
Все кончено. Эта мысль пронзила мое сознание, и безутешные, с трудом сдерживаемые рыдания разорвали грудь. В сознании, словно в калейдоскопе, отразились события после знакомства с Ларцевой. Оттолкни я ее от себя в самом начале общения, может быть и случилось этой трагедии,  — с горечью размышлял я. — Зачем я втянул ее в опасную схватку с коррупционером и казнокрадом Бунчуком и его головорезами?
— Евгений, ее надо... срочно в больницу. Может еще не поздно, спасут, — хлопотал подоспевший Волох. — Эх, сволочи, погубили такую прекрасную девушку! Ох, злодеи, душегубы! Щас я заведу машину, можэ, успеем...
— Уйдите прочь! — в состоянии аффекта крикнул я. На миг закралось подозрение, что Волох специально заманил нас на рыбалку, чтобы им легче было расправиться со Снежаной. Но почему с ней, а не со мной? Она ведь ни в чем не виновата? В отместку мне?
Алексей Георгиевич обиженно отпрянул в сторону. Растерянно подошел к автомобилю. И без того приземистый «Запорожец»  присел на все четыре колеса. Из проткнутых шин стравливались остатки воздуха. Алексей Георгиевич стоял в растерянности, понуро опустив седую голову. Я вспомнил совет Белозерцева, предложившего мне и Ларцевой на время уехать из города. Нет, напрасно я обидел Волоха, он к злодейству не причастен. Слабо соображая, что делаю,  поднял ее на руки и понес по пустынному берегу. Я казнил себя за то, что увез ее на эту проклятую рыбалку. Дома бы ей ничего не угрожало.  Почему не послушался Снежану, не остался с ней рядом? Наверное, она предчувствовала беду, но не сказала об этом прямо. Как мне теперь смотреть в глаза ее горем убитой матери, чем утешить? Не уберег ее единственную дочь, родную кровинушку, не уберег нашего ребенка. Теперь до конца жизни буду нести тяжелое бремя вины.
— Евгений, Евгений, что ты? —  пытался остановить меня бывалый рыбак.
Хмурое небо обрушилось на землю. Почудился звон колоколов. Еще несколько минут назад мелкая зыбь превратилась в метровую высоту волны, будто в полумиле от берега прошло крупнотоннажное судно, вспоровшее водную гладь.  Волны с шумом накатывались на берег, слизывая следы на влажном песке.
Когда первое потрясение отхлынуло, я осторожно положил Снежану на скатерть. Стал на колени, пристально вглядываясь в ее бледное лицо. Мне показалось, что она поднимет ресницы, сладко потянется после глубокого сна и позовет: "Жень, я не могу без тебя..." Улыбка коснется ее губ, бирюзовый взгляд согреет мое сердце. Но Ларцева была неподвижна.
Они сорвали с нее  серебряную цепочку со Скорпионом, — на мгновение промелькнула мысль в моем потрясенном сознании. Я с горечью подумал о том, что знак Зодиака, с которым она не расставалась с того момента, когда я ей его подарил, не уберег ее от страшной трагедии, оказался бессильным перед роком судьбы.
Послышался шум подъехавшей машины. Из УАЗа выскочил Белозерцев и водитель.
— Туз и Щур, пытались уйти на "Nissan",—  произнес, приблизившись ко мне капитан. —  Отстреливались. Взяли мы их, Туз убит наповал при оказании сопротивления.
Заметив женщину, Василий замолчал под моим невидящим взглядом. Опустил голову и чуть слышно прошептал:
— Прости, Евгений, опоздал… Кто бы мог подумать, что ни рванут сюда? Обещаю, злодеи за все ответят по всей строгости закона.
Для меня это уже не имело значения. Я потерял самое дорогое и сокровенное – Снежану, на короткое время одарившую меня своей светлой и бескорыстной любовью. В этой жизни, к горькому сожалению, редко побеждает добро, потому что зло коварно и жестоко.

г. Керчь



Русский писатель, журналист и поэт  Владимир Александрович Жуков родился 19 ноября 1950 года в селе Красногвардейское, Советского района Крымской области. После окончания Чапаевской средней школы, срочной службы в Краснознаменном Одесском военном округе и учебы на факультете  журналистики  Одесской Высшей партийной школы уже в течение сорока  лет плодотворно трудится в крымской прессе – районных, городских и республиканских газетах. Широк диапазон его творчества: проза, поэзия и публицистика. Четыре года ему довелось проработать заместителем начальника внутренних дел г. Джанкоя, что во многом определило основной жанр  – детектив.
 В. А. Жуков – член Союза журналистов СССР с января 1974 года, заслуженный журналист  Республики Крым. Превыше любых материальных благ считает свободу, совесть, правду, честь и достоинство. Смело в своих публикациях вскрывает кланово-криминальную суть, алчность, цинизм, лицемерие и коррумпированность чиновников, депутатов разных рангов и уровней. Зачастую они и являются главными отрицательными «героями» его произведений, проникнутых верой в  силу человеческого духа, в торжество  справедливости.
В период активной политической деятельности, будучи депутатом Верховного Совета Крыма и председателем Республиканского комитета по информации Совета министров Автономной Республики Крым,  Владимир Александрович по-прежнему занимался литературным творчеством. В  1998 году в республиканском издательстве  «Таврия» была выпущена книга его остросюжетных произведений «Под знаком Скорпиона». В 2007 году в  симферопольском издательстве «СГТ» вышла книга  избранной лирики «Земное притяжение любви» (рассказы, стихи, этюды, очерки). В 2008 -2010 годах  книги из серии «Крым-криминал»: «Горячая версия», «Эскулап», «Прощай, Снежана», «Тайна старого грота» и другие. Его  повести, рассказы, судебные очерки и статьи опубликованы в газетах  «Керченский рабочий»,  «Крымские известия», еженедельниках  «С места происшествия», «Вечерняя Керчь», в журналах «Искатель» (Москва),  «Wostok» (Берлин) и в  других изданиях.
 Владимир Александрович продолжает работу над новыми и не только детективными, но  лирическими и сатирическими произведениями в надежде на внимание и доброжелательность читателей.


Детективы  Владимира Жукова
из серии книг "Крым – криминал":

ГОРЯЧАЯ   ВЕРСИЯ

ЭСКУЛАП
 
ЗАКЛЯТОЕ  МЕСТО
 
ПРОЩАЙ,  СНЕЖАНА

ТАЙНА СТАРОГО  ГРОТА
 
БАРХАТНЫЙ  СЕЗОН
 
ПРАВЕДНЫЙ  ГРЕХ

 ДОЛГ  ПЛАТЕЖОМ  КРАСЕН

ЖЕНСКАЯ  ИНТУИЦИЯ
 
СПИКЕР & К  (2 части)
(крымский бомонд)
 
САРКОМА

РАФАЭЛЬ И БАБЫ-ЖАБЫ
(трагикомедия)

НЕВЕСТА ДЛЯ ХУБЕРТА
(трагикомедия)

ЗЕМНОЕ ПРИТЯЖЕНИЕ ЛЮБВИ
(рассказы, стихи, этюды)

ЯБЛОКО РАЗДОРА
(юмор, сатира, курьезы)

КРЫМ: НА РУБЕЖЕ СТОЛЕТИЙ
(3 тома, публицистика)

ПРЕКРАСНЫ ВЫ, БРЕГА ТАВРИДЫ
(краеведение)

НА ВЕСАХ ФЕМИДЫ
(судебные очерки, статьи)\

Книги  для  детей и юношества:

ПРИКЛЮЧЕНИЯ  ЯШИ  ИГОЛКИНА

БРАТЬЯ   НАШИ   МЕНЬШИЕ

У  КОГО  ВКУСНЕЕ  БЛЮДО?

ЕГОРКА  И  БУЛАТ

КАК  ЗЕРНЫШКО  СТАЛО  ХЛЕБОМ

ПАСЕЧНИК  ВАСЯ  И  ПЧЕЛА  АСЯ

ЦВЕТЫ  И  ТРАВЫ — НЕ ДЛЯ  ЗАБАВЫ