Мы дети разбитых самолётов

—А тебе никогда не казалось, что мы дети разбитых самолётов?
—О чём ты? — Весело фыркнул я, перелистывая страницы любимой книги. — Ты как что скажешь хоть стой, хоть падай, дети самолётов, во придумала.
Амалия, что-то бурча себе под нос, распласталась на траве, задев ногой бутылку с водой. Та упала и открылась, а из горлышка ручейком полилась минералка. С умным видом рассматривая, как вода смывает маленьких тружеников муравьёв , тяжело вздохнула.
—Рик, я убийца. — Горестно прошептала та, протягивая маленькую палочку спасающимся насекомым, те взобрались на «переправу». Девушка встала, отряхнула джинсы и пересадила муравьёв на ветку дерева, под которым мы с ней сидели. Букашки со всех своих многочисленных ног рванули наутёк.


Я закатил глаза, она безнадёжна, вечно у неё в голове какие-нибудь «гениальные мысли», которые обязательно нужно рассказать мне. Как столько информации хранится в её голове? Хотя, наверное, она и делится со мной своими открытиями, чтобы очистить мозг? Как компьютер, когда памяти не хватает нужно удалить лишние файлы, которыми не пользуешься.


— А ведь эта лужица для них Мировой Океан. А что если у них была какая-нибудь заветная мечта? И они были на одном малюсеньком шаге к этой цели, а эта глупая бутылка с водой всё испортила?


Снова она это делает: сидит, прислонившись спиной к дереву, и думает о чём-то, глядя невидящим взором куда-то сквозь меня, словно я аквариум с рыбками. Рыжие собранные в два хвостика волосы были растрёпаны, кожаная  чёрная куртка слегка порвана, на джинсах не хватает кармана и вместо него красуется яркая заплатка с нарисованным слоном, держащим в хоботе зелёный зонтик. Иногда она напоминает мне растрёпанную нищенку, а иногда эти мешковатые толстовки и кофты с длинными рукавами идут ей как никому на свете. Кто бы мог подумать, что я буду дружить с такой странной девушкой как она, а может как раз таки из-за её странностей?


—Угу, им всё испортила криворукая девица, которая сидит передо мной и переводит стрелки на бутылку. Я назначаю вам пожизненное лишние свободы, мисс Амалия Риц.
—Ваша честь, я не виновата! Это смерть по неосторожности! — В огромных, словно блюдцах глазах блёклого серого цвета плавала настоящая паника, кажется, она на самом деле испугалась.
—По неосторожности, говорите? — Я хмыкнул и хитро улыбнулся. — Тогда что вы скажете в своё оправдание семьям одной тысячи муравьёв, погибших во время наводнения, которое устроили как раз таки вы?
—Может, договоримся? — Захлопала глазами моя подруга. — Правда, у меня совсем нет денег…совсем ничего нет…
Та залилась краской, я почему-то тоже.
—И чем же вы собрались давать мне взятку, госпожа Риц?
— Дружбой! Я буду дружить с Вами до гробовой доски, Ваша честь! — Нашлась в ответе девушка и залилась мелодичным смехом.


Так мы и смеялись, лежа на траве, рассматривая белые кучерявые, словно овцы в поле, облака. Тут я и вспомнил фразу Амалии.
—Мали, а почему именно разбитых самолётов?
—Что?
—Говорю, почему самолёты? — Повторил я свой вопрос, не ожидая разумного ответа, но всё равно любопытство просто разъедало меня изнутри.
—Вот у тебя есть мечта? — Зачем-то спросила она у меня. Я задумался. А действительно, есть ли у меня мечта? Я хочу закончить свой универ, найти работу и жить счастливой жизнью, ни чем себе не отказывая… Это ведь считается мечтой?
—А у тебя? — Спросил вопросом на вопрос я. Ответ не заставил долго себя ждать:
—Я хочу прожить с тобой всю жизнь, Рик. А дети разбитых самолетов, потому что когда ты почти достиг своей мечты, а какие-то глупые обстоятельства мешают тебе добежать до финиша это ведь обидно, да? А чем выше поднимаешься, тем больнее падать, поэтому разбитые самолёты. А дети, потому что чаще всего взрослые портят жизнь своим чадам из-за того, что сами не смогли достичь своей мечты. Но ведь это не их вина, а глупых обстоятельств.
Я снова задумался, а ведь в чём-то она права.
—А какие могут быть глупые обстоятельства? — Вдруг задал я вопрос.
Девушка закатила глаза к небу, закусила губу, думая, после чего ответила,  смотря прямо мне в глаза:

—Смерть. Глупая смерть.


***


Холодный осенний дождь бьёт по голове, стекая по лицу, маскируя слёзы. На похоронах ведь принято плакать, но я не хочу показывать это собравшимся. Мама Амалии, открывая рот в безмолвном крике, падает на колени, положив голову на бортик гроба. Отец и брат стоят позади неё с непроницаемыми лицами, но в душе у них тоже что-то оборвалось, тоненькая ниточка, без которой ткань просто развалится…


—Почему, почему ты не отговорил её ехать туда! — Разрывалась, плача её мать, бросая на меня взгляд полный ненависти. — Ты виноват в том, что случилось! Ты должен был остановить её…ты…Амалия, моя малышка Амалия…
—Самолёты… — Зачем-то сказал я, вызвав волну злобы у женщины.
—Что ты сказал? Говори громче, мямля! Тоже мне мужик, не остановил её, так теперь не может и слова сказать! Совесть мучает, да?!
Я посмотрел в её сумасшедшие глаза. Ткань начинает рваться…
—Мы дети разбитых самолётов! Я не хотел отпускать её, я понимал, что если она уедет, то не вернётся никогда! Но я не мог её остановить! Потому что она этого хотела! Хотела уехать! А если любишь человека, то отпустишь его! И вам советую сделать то же самое! Отпустите её, не держите здесь, там ей будет легче!
—Ах ты! — Женщина встала, подошла ко мне и замахнулась рукой.


Я не сводил с неё взгляд, ждал удара, я заслужил. Нет, я заслужил более серьёзного наказания.


Миссис Риц вдруг замерла, словно серая статуя. Дождь намочил её огненно-рыжие волосы и теперь те были похожи на тусклые грязные мочалки, одежда была испачкана в грязи с головы до ног, а на лице смешались ненависть и скорбь. Закрыв лицо руками, она молча сползла на колени, плечи её дрожали, словно от судороги. Я сел рядом с ней, обнимая.  Мистер Риц и Джордж всё ещё пытались держаться стороны, я бросил на них выразительный взгляд и сделал жест рукой, приглашая присоединиться. Те недоверчиво переглянулись, но кивнули, встали на колени, не обращая внимания на чавкающую серую грязь, и две пары рук обняли нас.


Трое мужчин и одна женщина, обнимаясь, плачут в унисон, словно волки, воющие на луну, оплакивая погибшую.
На похоронах принято плакать, но мы дети разбитых самолётов, мы не просто плачем, мы умираем.