Недолгие радости Прохора Капустина

Прохор Иванович Капустин был человеком с необычайной судьбой. Родился он в бедной крестьянской семье. Отец и мать его всю все свои лета работали на поле, другой жизни не знали, да и потомству своему не желали. Ибо выбраться из такого круга- вещь небывалая, и это было понятно даже для малограмотных селян. Но судьба распорядилась совсем по-другому.

 Маленький Прошка все подрастал, с отрочества помогал отцу на поле. А той весной, как стала у него расти густая борода, отец стал отпускать его на повозке в город, дабы продать урожай, собранный с их угодий. Гордости у юнца была не занимать. Восседал он на своей повозке так, словно это была роскошная карета, а в ней сидел царь со своей семьей, а сам Прошка был холеным кучером с окладом таким, какого никогда и ни при каких обстоятельствах ему не видать. Странные повадки бросались в глаза, и люди смеялись над Прохором, тем самым очень его удручая. Постепенно он разочаровался в этих поездках, старался придумать повод, дабы не поехать. Но и на улице Капустина настал праздник.

Мария Денисовна Франц, дама тридцати семи лет, вдова богатого немецкого купца Рихарда Франца, прогуливалась в этот день с прислугой по рынку. Все бы прошло как по обыкновению, да только заметила она на себе взгляд смелый до дерзости, и страстный, заставляющий ноги дрожать. Это смотрел на Марию Денисовну Прошка, так внезапно ощутивший себя взрослым зрелым мужчиной. Симпатия не была односторонней.

 Богатая женщина не могла открыто завести отношения с бедным крестьянином, а потому взяла его к себе на службу извозчиком. Жизнь такая была мучительна и для Марьи, и для Прохора. Для нее неприемлимо было, чтобы все богатое светское общество узнало, что ее мужчина-из сельских бедняков. Такого ни на бал, ни на прогулку не возьмешь. Прошка же тосковал оттого, что не может быть со своей любимой женщиной все время. Днями он возил ее в карете, и было у них времени на общение лишь секунды. Когда дилижанс прибывал на место назначения, и Прохор подавал своей госпоже руку. Но сжимал он ее с такими чувствами, и в глаза смотрел так проникновенно, что Мария Денисовна понимала- прежний немецкий муж был к ней могильно холоден, а вот такого мужчин как Прохор, упускать никак нельзя.

 Любовные встречи их проходили ночью в амбаре, где светская женщина не гнушалась отсутствия роскоши, а наслаждалась крепкими и горячими объятьями Капустина. Вся прислуга в особняке гадала, куда же ходит хозяйка на сон грядущий, а родители Прохора гордились сыном, полагая, что дома он не ночует, потому что служба такая тяжелая, а он ее отважно сносит. Однако и этот этап их жизни подошел к концу.

Спустя три года Марья все же осмелилась взять Капустина в официальные мужья-обоих до жути утомила скоротечность встреч. Но была и еще одна причина- возраст Прошкиной супруги подходил к сорока одному году, а детишек  у нее никогда не было, что и надо было срочно исправлять, а рожать внебрачное дитя-куда позорнее, чем иметь мужа из крестьянской семьи. Однако судьба оказалась более чем благосклонна к этой семье. Прохор со временем научился поистине аристократичным манерам, и всякого, посмевшего усмехнуться по поводу его происхождения, ставил на место, предельно жестко, но вежливо, без грубости.

 И с ребенком все сложилось как нельзя хорошо. Родился мальчик-здоровенький, круглолицый, крепкий как отец, да красивый, как мать. Назвали на модный в то время немецкий манер-Иосифом. Маленький Йоська был ребенком уж очень занимательным. Проводить время за его воспитанием было отрадой для обоих родителей, а также многочисленных нянек. Многие годы беды обходили стороной семью Капустиных.

 Но одной зимой случилось несчастье. Мария Денисовна упала в озеро с ледяной водой, сильно захворала, а вскоре и скончалась, будучи всего пятидесяти четырех лет отроду. Горевал Прохор Иванович, места себе не находил, и твердо решил, что так вдовцом и останется, негоже порочить их светлую любовь. Незадолго до кончины жена Прохора изъявила желание-обучить уже подросшего Иосифа игре на скрпке-инструменте прекрасном, и поистине аристократичном. Муж желание исполнил, и пригласил для сына лучших педагогов из Петрограда и Москвы.

 Занимался Йоська усердно, был он парнем усидчивым и старательным, но вот одна незадача случилась. Прохору, как человеку из общества простого, были гораздо ближе к сердцу гармонь и семиструнная гитара. Под веселые переливы клавиш он любил пуститься в пляс, а под задумчивый перебор струн-углубиться в свои думы. А вот заморский инструмент, да и музыка этих композиторов, навевали на него только щемящую тоску. Поздними вечерами Прохор не мог найти себе места, изнывая от этих противных, по его мнению, скрипов, так усердно издаваемых сыном. Он извелся уже весь, и рад был бы расколотить проклятую деревяшку в щепки, да только память о любимой супруге не давала ему это сделать.

 Стал он раздражителен, резок и зол, спал плохо. А как слышал скрипичную игру-тут же багровел, начинало его трясти,  а в углу рта скапливалась слюна. С трудом подавлял он свои порывы ярости. В таких муках для Прохора, и в радостных юношеских годах для Йоськи прошло еще несколько лет. Стал Иосиф уже взрослым. Годков ему было почти столько же, сколько и Прохору Иванычу, когда тот встретил свою избранницу. А музыку молодой человек не бросил, все занимался ею, и грезил свой талант всему миру показать. Так и сталось в один день.

 Тем апрельским полуднем возвращался Прохор с охоты, и прислуга передал ему письмо. Жадно Капустин вчитывался в эти строки, и не раз. Ведалось в том письме, что Капустина Иосифа Прохоровича приглашают на учебу в консерваторию в Берлине, дабы и дальше развивать его прекрасные способности. Переменилось все в Прохоре. Стало ему вдруг мучительно стыдно за годы ругательств на искусство сына, на эти вечные гонения, на то, что на выступления сыновьи никогда не ходил, и вечно попрекал того, чтобы занялся работой подобающей настоящему мужчине и дворянину.

 И тотчас же сердце его заполнила гордость, и безмерная радость-вот он, дорогой его и Машенькин сынок, скоро засияет на весь мир яркий звездой. Только вот чувств возникло у Прохора уж слишком много, а был он мужчина жизненными невзгодами искушенный-и нищее детство, и тайная несбыточная любовь к дворянке, и ее трагическая кончина, и скребущие по душе звуки смычка. Сердце его на этом дальше биться не захотело, и мгновенно остановилось. Бедный Йоська так и не смог понять, был ли отец рад за него, или же умер от горя, что сын выбрал себе профессию музыканта. Но ты, читатель, не печалься-Иосиф  уехал вскоре в Берлин, стал там мэтром скрипичной игры, обзавелся прекрасной женой и детишками, а маменьку и папеньку своих всегда поминал только добрым словом.