Школьники и школьницы. Глава 7

               
             

                УСТАЛОЕ СЕРДЦЕ НЕ ЖАЖДЕТ ЛЮБВИ


   Вот-вот должен был прозвенеть звонок на урок, а мы с Вовкой никак не могли прийти к единому мнению.
   - Но это же тополь, Борька! Протри очки!
   - Я не ношу очков.
   - Значит, пришла пора.
   - Береза! - Я был непреклонен.
   - Нет, с тобой невозможно разговаривать! Вон Сабельников идет, он-то нас и рассудит.
   Сабельников рассудил, что это липа.
   Мы попросили высказаться Витьку Медниса. И он высказался в том смысле, что никогда в жизни не видел таких придурков как мы, и что это вообще не дерево, а телеграфный столб.
   Анька Сушкина хихикнула и сказала, что нам надо срочно найти верных подруг, а то мы скоро станем полными идиотами.
   Поднимаясь по школьной лестнице, Анька сообщила мне, что лишилась зуба, после того как Сережка попал в нее кедом.
   - Тут-то он и выпал, - радостно сказала она. - А то шатается и шатается, надоело уже.
   - Зачем же он в тебя кедом кинул?
   - Влюблен он в меня, а попал случайно. На самом деле, он в Димку метил. Знаешь, у меня еще один зубик шатается. Если бы он меня еще раз кедом...
   - Я ему передам, - обещал я. Но вообще-то есть более легкие способы.
   - Это какие?
   - Ну, например, обмотать зуб ниткой, привязать ее к ручке двери - и дернуть! Зуб сразу и выскочит. А еще лучше - к автомобилю. Желательно к рефрижератору или к фуре какой. Так вернее.
   - Еще скажи - к паровозу! Так и голову оторвать можно.
   - Глупая ты, Анька. Ты же ниткой не голову обвяжешь, а зуб!
   - А еще скажи Сережке, чтобы так на меня не пялился, а то уставится как бабуин и смотрит, смотрит... Так все гляделки проглядит, потому что я ослепительная!
   - Я ему скажу, чтобы очки защитные купил.
   - От моей красоты, Борька, никакие очки не спасут.
   Но что я мог ей ответить?
   
   Класс встретил нас радостными воплями.
   - Нина Федоровна сказала, что у нас будет КВН! Это отличная игра! Сыграем с ребятами из параллельного.
   - Хорошая драчка случится, - радостно потер руки Сестренкин.
   - Ну, конечно, - сказала Майка с осуждением. - Вам бы только подраться.
   - Это он в переносном смысле сказал.
   - Вот-вот, вас и перенесут в ближайший травмпункт.
   - Ты не понимаешь, Борисова, - вступил я в разговор. - Если я тебе говорю, что ты похожа на индюшку, это не значит, что в прямом смысле...
   - Нет, Просиков, - обиделась Майка. - Для меня - это значит! И многое значит! Что в прямом смысле, что в кривом. И вообще, Просиков, ты дурак! А дурак, он во всех смыслах дурак! - И плеснув слезой, она утерлась промокашкой.
   - Ну-ка, девочки и мальчики, перестаньте ссориться, - попыталась успокоить нас, вошедшая в класс учительница. - Вы должны дружить, уважать друг друга, ведь вы будущие мамы и папы...
   - Я в растерянности! - закричал Вовка. - Если я стану мамой - тьфу ты! - папой, а Мамолова, к примеру, мамой, или там Федоткина, или... Да неважно! Пусть хоть Панина мамой становится... А если еще и Клещева... Но послушайте, у меня уже есть мама с папой. Это сколько же мам и пап получается... Чудеса!
   Все перечисленные девчонки закричали, что такой папа, как Вовка-имбецил им и задаром не нужен.
   - Значит не нужен? - оскорбился Вовка.
   - Не нужен! - дружно повторили девчонки.
   - Может, вам Просиков нужен?
   - Нет, нам и Просиков не нужен! Нам вообще гамадрилы не нужны!
   Учительница же, приятно раскрасневшись, продолжала бубнить свое:
   - Главное в жизни человека - любовь! И в мировой литературе есть много тому замечательных примеров. Наверное, ваши папы и мамы о них рассказывали. И не обязательно о литературных героях, может, о родственниках, знакомых... Вот тебе, Слава, рассказывали?
   - Да ни о чем они мне не рассказывали, - насупился Славка, и нервно бросил в рот леденец.
   - Как это ни о чем! - удивилась учительница. - Совсем ни о чем?
   - Ну, папа о футболе, о работе, о политике иногда рассуждает.
   - А мама?
   - А мама смотрит на папу и только головой качает.
   Учительница тоже покачала головой.
   - Ну кто-то из вас слышал о бессмертной любви?
   - Я слышала! - вытягивая руку, темпераментно закричала Борисова. - Филемон и Бавкида, Ромео и Джульетта, Джон и Йоко...
   Она продолжала сыпать именами, а мы только рты пораскрывали  от изумления. словно пескари, впервые узнавшие, что есть такой предмет, как сковородка.
   - Достаточно, Майя, достаточно. Отлично. Я очень довольна. А теперь, Леня Трахтергенц... Скажи-ка, Леня...
   - Про тетю Фиру сказать?
   - Ну почему обязательно про тетю Фиру? Может, как раз про нее и не надо. А впрочем...
   - Это почему же про тетю Фиру - и не надо! У нас дома только про нее и говорят. Такое говорят!
   - Ладно, оставим в покое бедную тетю Фиру...
   - Какая же она бедная? Если бы вы знали!
   - Хорошо, хорошо... Ну, а тебе, Игорек, что дома рассказывали?
   - Ну да, что-то рассказывали... Про этих, как их...
   - Может, про Ромео, - подсказала учительница.
   - Ну да, - обрадовался Сабельников. - Про него...
   - И про... Ну? Ну же!
   - Ну да, ну да, и про него тоже.
   Учительница тяжело вздохнула.
   Опять вызвалась Майка. Но она уже всем надоела, по-моему, даже Нине Федоровне.
   - Отелло с Дездемоной, Онегин с Ольгой и Лисицкий с Гадюкиной из параллельного, - вдруг выпалил Сашка Прохоров.
   - Не Гадюкина, а Змеюкина, - сильно покраснев, сказал Женька и стукнул Сашку по лбу.
   - А я говорю - Гадюкина! - закричал Сашка, размазывая по щекам слезы и нацеливаясь кулаком в Женькино ухо.
   - Вот и поговорили о любви, - вздохнула учительница, грустно наблюдая за поднявшейся кутерьмой.
   Вдохновленный великими литературными примерами, остаток урока я изображал мрачного Онегина, мрачно, но романтично бросая взгляды вокруг в поисках верной подруги. Может, я бы и спел, как в той опере, да слов не помнил, а свои не шли. Но как оказалось, впечатление я произвел совсем не то, на которое рассчитывал.
   Учительница спросила, здоров ли я, и не лучше ли мне обратиться к врачу.
   Славка решил, что я просто неважно позавтракал.
   Борисова предположила, что я нахохлился от того, что просто глуп, а с этим - увы! - ничего не поделаешь.
   Цветочкина объяснила, что я всегда такой пришибленный, когда мне не дают безобразничать, и выразила надежду, что и не дадут.
   Варька Полякова заявила, что на меня и внимание никакого обращать не стоит: нахватал двоек, вот и сидит дуется.
   Не похоже, чтобы среди этих девчонок я нашел верную подругу.
   - Верных подруг по телефону надо заказывать, - сказал Вовка. - Сам видел по телеку, - звоните, говорит, и я подскочу.

   Вечером, наигравшись в настольный футбол с друзьями, я взял телефонную трубку.
   - Алло, Наташка? Я вот что хочу сказать, подскакивай... Алло? -
   Не отвечает. Гудок сплошной. Наверное, трубку бросила.
   - Вообще-то полагается сначала номер набирать, - заметил Сабельников.
   - А-а...
   - Он волнуется, - сказал Сережка.
   - Волноваться надо, если без обеда останешься, или там без ужина. А это... - И Славка пренебрежительно махнул рукой.
   Я набрал номер.
   Клещева ответила, что вроде ей как ни к лицу встречаться с бабуином, и положила трубку.
   Начал многообещающим я бы не назвал.
   Ради смеха позвонил Борисовой. Но мое предложение она ответила:
   - Немедленно садись делать уроки, Просиков! И, кстати, что это у тебя сегодня грудь бинтами перемотана была: бульон, что ли горячий на себя вылил, или сердце болело?
   - Да гладил я... В первый раз.
   - Когда гладишь, рубашку надо снимать.
   - Теперь знаю, - буркнул я, опуская трубку на место. - Зануда!
   Этот разговор тоже не сильно меня подбодрил.
   Светка Панина коротко ответила, что у нее есть возможность более приятно проводить время, чем встречаться с диплодоком неразумным, а потом поинтересовалась, обратил ли я внимание на ее красивую шляпку.
   - У мухоморов тоже шляпки красивые, - ответил я, обиженный отказом.
   - Значит, выходит, что я мухомор?
   - Правильно, - ответил я мстительно.
   Последовал отбой.
   Чувствуя себя немного неуверенно, позвонил Варьке. Та сказала, что моя физиономия ей и так в школе надоела, а на свидании, возможно, и стошнит, так что лучше переписываться.
   - Как Пушкин с Чеховым?
   - Они не переписывались. Не могли. Никак.
   - Вот и я не смогу, Варька. Не люблю я писать, а уж переписываться тем более.
   - Тогда звони.
   - Пока.
   Мы распрощались с Варькой, и я позвонил Ритке.
   - Я непредсказуемая! - закричала Ритка в трубку. - Вот ты подаришь мне цветы,  я их возьму, а тебе скажу: "Да пошел ты!"
   - Ты не непредсказуемая, Ритка, ты больная, и тебе не цветочки дарить надо, а лечебные пилюли.
   В трубке громко щелкнуло и загудело.
   Я попытал счастье с Лепилиной.
   - Чего звонишь, Просиков, тебе что, делать нечего? - поинтересовалась Катька и отчего-то громко захохотала.
   - Приглашаю тебя быть верной подругой, Катька, - сразу взял я быка за рога.
   - Это еще зачем?
   - Идиотом не хочу стать полным.
   - Уже поздно, Просиков.
   - Так как, хочешь в подругах состоять?
   - Еще чего! - хихикнула Катька и швырнула трубку.
   Я крякнул от досады. Кому бы еще позвонить? Тоньке Акимовой!
   - Давай встречаться, Тонька, - заявил я тотчас же. - А хочешь, я из коряги твое изображение вырежу?
   - Меня рисовать надо нежными пастельными красками и акварелью, - заносчиво ответила ответила Тонька. - А из коряги Лидку Федоткину вырезай: ее только из коряги и можно.
   - Не язык, а жало крокодилье, - сказал я, вешая трубку.
   - У крокодила нет жала, - сказал Сабельников.
   - А ты что, ему в рот смотрел! - огрызнулся я, и набрал новый номер.
   Согласилась встретиться Ленка Ширяева, оговорив условием, чтобы я купил шоколадных конфет не менее одного килограмма, и взял билеты в кино.
   Жесткие условия. Я бы даже сказал, что очень жесткие.
   Соглашаясь, я лишался почти всех накоплений, и новый футбольный мяч виделся где-то в далеком будущем. Но делать нечего. Как известно, назвался груздем - добро пожаловать в кузов.
   
   В назначенный час, с кулем конфет, подходил я к месту предстоящего свидания, как вдруг меня окликнул хулиган Севка Пандус. Был он в броской оранжевой майке с надписью "Особо опасен!" Это внушало.
   - Поздравь меня, мой юный друг, Просиков.
   - С чем?
   - Я только что бросил курить. А то все дымишь и дымишь, так вся жизнь и проходит. Ничего за дымом не видно.
   - А чего видеть-то?
   - Ну, есть много чего прекрасного. Дружбан мой, Пипякин Владимир, сказал, что есть такой потрясающий художник - Шишкин. Видал я одну его картину. Ничего не скажешь, классная картинка, не помню названия точно... "Три тополя на Плющихе", кажется...
   - Нет уже этих тополей. Срубили.
   - Жаль. А еще я вижу у тебя кулек с конфетами...
   С неохотой, но пришлось с Пандусом поделиться.
   
   - Ты бедный, Борька? - озадачилась Ленка.
   - Не богатый, - признался я.
   - Вот я и смотрю, что кулек у тебя такой маленький.
   Ну не мог же я отказать Пандусу.
   - Тебе понравилась главная героиня? - спросила меня после сеанса Ленка.
   - Очень, - откровенно сказал я.
   - Ты подлый старый сатир, Просиков! - неожиданно взорвалась она.
   - Какой еще сатир?
   - Так в Древней Греции называли подлых легкомысленных существ.
   - Я не существо, - слабо возразил я.
   - Ты хуже! Во много раз!  И подлее! Ты подлый старый козел!
   Да что за свинство, в самом деле. И какой я к лешему старый!
   - Что-то я не пойму - кто я? Козел, сатир или существо?
   - Ты все сразу. Ты гнусный монстр!
   - Ну, ты это уж через край хватила.
   - Нет, не хватила, совсем не хватила. Ты еще, подлый тюлень, не знаешь, как я могу хватить. Но ты узнаешь! Я мускулистая! И хватит сопеть. Из-за таких, как ты, и кончают жизнь несчастным случаем!
   Я понял, что несчастный случай точно с кем-то из нас произойдет, если мы немедленно не расстанемся.
   Расстались мы холодно.
 
   Бескорыстную помощь в поисках верной подруги оказала мне моя двоюродная сестра. У них в классе, сказала Олька, этих подруг навалом.
   К одной из них, Дашке Козловой, я и шел, сорвав с клумбы красивый цветок.
   - Ты это куда? - остановил меня Юрка Баларев.
   - Иду на свидание к верной подруге, потому что я  влюблен.
   - Сильно-сильно?
   - Я в безумии.
   - А... То-то я гляжу, у тебя изо рта слюна капает.
   - Это от жвачки.
   - Ты ей жвачку подаришь?
   - Нет, цветок лучше.
   - Ну и правильно, а то вы слюнями всю улицу заплюете. - Он вздохнул. - Я тоже когда-то цветы подарил. Колючие. Много крови потерял. Ходил, весь исколотый шипами. И решил, что это не дело, и на моей карьере футбольного вратаря скажется плохо.
   - Это верно.
   - Еще помидоры дарил.
   - Помидоры?!
   - Я тогда в беспамятстве был.
   - Совсем ничего не помнил?
   - Так, кое-что, но плохо. Помню, что помидоры она любила, за раз полкило могла умять. Я ей их все время из дому таскал. Вся песочница в детском саду была забита помидорными ошметками. Да, любила она помидоры... И я их ел. Как-то раз до оскомины наелся - и сразу разлюбил.
   - Ее?
   - Помидоры. А она меня. Ты, говорит, томаты ненавидишь, а это подло. Смотри, Борька, брось ты это дело.
   - Я пойду до конца, - твердо сказал я. - Не хочу стать полным идиотом.
   - Ну иди тогда.
   И я пошел. Но дойти не успел. На этот раз меня остановил Чума, хулиган известный и авторитетный.
   - Эй! - заорал он. - Ну-ка подойди
   - Я плохо слышу! - тоже закричал я. - У меня в левом ухе отит.
   - Тогда слушай правым.
   - Он забит серной пробкой.
   - Ничего, я тебе его прочищу.
   "Не хотелось бы", - боязливо думал я, подходя к Чуме.
   - Ну-ну, не дыши так часто, - сказал он и протянул руку.
   На его майке было написано: "Посмотри, и быстро пройди мимо!" Разумный совет, и я бы охотно ему последовал, да поздно...
   Я хотел пожать протянутую руку.
   - Цветок давай, идиот, - сказал он, нехорошо улыбаясь.
   Цветок перекочевал в его цепкую клешню.
   - Приятно, когда юная поросль уважает старших. Теперь я буду настоящим хиппи. - И Чума довольно засмеялся. - Или, может, тебе жалко?
   Я пожал плечами.
   - Ты не забыл, как я вздул тебя последний раз?
   - Не забывается такое никогда, - сказал я дрожащим голосом.
   - Напомнить тебе?
   - У меня хорошая память, - сказал я быстро.
   - То-то же, - удовлетворенно заключил Чума.
   Пришлось подарить Дашке жвачку. После чего я понял, что продолжение отношений не последует.
   - Ну как, подарил? - спросил Юрка.
   - Подарил, - недовольно ответил я.
   - Что?
   - Жвачку, что же еще.
   - Ну и...
   - Она сказала, что настоящие кавалеры такую дрянь не дарят.
   - Ну и...
   - Сказала, что я имбецил.
   - Ну и...
   - Ну что ты нукаешь! Ну, на этом все и кончилось.
   
   На встречу с Валькой Тарачковой, тоже из Олькиного класса, я нес мухобойку. А что? Отличная вещь! У нас дома их две, так что не жалко.
   - Что это? - вытаращила глаза Валька.
   - Мухобойка. Папа купил. Замечательная штуковина! Сейчас жарко: мухи, комары... Газетой бить неудобно. А ей, - р-р-раз!
   - Что, - р-р-раз?
   - Ну по мухе, или там по таракану, - р-р-раз!
   - И что?
   - Нет его - таракана. Кранты ему. Или ей, мухе, каюк.
   - У нас нет тараканов!
   - От соседей прибегут. У нас тоже не было.
   - У нас и мух нет.
   - Вы что, ставни на окна навесили?
   - У нас сетка. И у нас их просто нет. Убери сейчас же свою противную мухоловку!
   - Мухобойку. И ей не ловят, а бьют.
   - Мне все равно, что ей делают, мне противно.
   - Скажи пожалуйста... А когда комары жрут, это не противно?
   В общем, мы поссорились, и пути наши разошлись. Мой путь лежал домой. Мухобойку Валька так и не взяла. Ну и ладно.

   - А что ты любишь, чем увлекаешься? - пристала ко мне Ленка Манаева.
   - Футбол люблю, хоккеем увлекаюсь.
   - А я куклу Барби, Николая Носова и крестиком вышивать люблю.
   - Это здорово, но с футболом не сравнить.
   - Почему же? Футбол, это дрянь дрянная, а Барби, это вещь!
   - Сволочь твоя Барби, - сказал я с неудовольствием. - А футбол, это... это футбол! Ясно тебе?
   - Ясно, - горько сказала она. - Какой кошмар!
   - И если я твою Барби увижу, то ухо ей оторву!
   - А я тебе ногой дам, она больной сделается, и ты не сможешь гонять в свой футбол.
   - А я ее вылечу.
   - А я Барби ухо пришью.
   - А я ей опять оторву.
   - А я у тебя ногу оторву, хулиган!
   - Вот значит как!
   - Вот значит так!
   - Ну и иди к своей Барби кудряшки расчесывать!
   Да, и с Манаевой у меня ничего не вышло.

   Футбол оказался камнем преткновения и с Лилькой Мезенцевой.
   - Пойдем, Лилька, на футбол, поболеем... - предложил я ей.
   - Да что же я дура - болеть, да еще на каком-то паршивом футболе!
   - Конечно, дура, - сказал я.
   Не переношу, когда так отзываются о моей любимой игре.
   И тут же - хрясть! Звонкая пощечина окрасила мою щеку в цвета любимого клуба.
   - С девочками так не разговаривают, обормот, - бросила Лилька, развернулась и ушла, пританцовывая.
   Подумаешь, нервная какая! Лучше я с Аськой Айдаковой дружить буду, та и мухи не обидит. А недавно десять копеек на улице подобрала. Вот так-то! Станет мне верной и бережливой подругой.
   Я не стал терять время, подошел к ней и сказал прямо:
   - Аська, пойдем на футбол.
   - Не пойду, - не раздумывая, ответила она.
   - Ну и дура!
   И опять - хрясть!
   Но почему они так футбол не любят!
   А может, действительно, с девчонками не надо так разговаривать.
   
   С Веркой Карамновой я решил заехать с другого конца, и начал с погоды.
   - Погодка-то какая! - с чувством сказал я. - Всем погодам погода.
   Та что-то промычала в ответ.
   - Отличная погода, можно сказать, чудесная, - с энтузиазмом продолжал я.
   - М-да...
   - Приятная такая, свежая... В общем - классная погода!
   - Ну, что еще о погоде скажешь?
   - Многое могу.
   - Синоптиком станешь.
   - Не стану. Побьют еще.
   - А завтра, какую погоду обещали?
   - Нормальную.
   - Очень интересно. Умеешь ты увлечь.
   С этим надо было кончать.
   - Короче, будешь со мной дружить?
   - Я с книжкой дружу.
   - С какой?
   - С разными. А ты?
   - Я с Сережкой дружу. С футболом.
   - Вот и иди со своим Сережкой на свой футбол, а я в библиотеку пойду.
   В библиотеку мне идти не хотелось.
   - Разные мы, Боря.

   Нелегкое это дело - выбрать себе верную подругу. По списку оставалось всего две... Одной я назначил свидание на пятнадцать тридцать, другой на восемнадцать ровно.
   Но что-то во мне сломалось. Пропала свежесть чувств. На первое свидание я не  пошел. Скажу потом, что это мне во сне привиделось.
   Не пошел и на второе. Подумал, раз первое приснилось, то и это тоже.
   - Не очень-то красиво, - сказал Вовка Брусникин.
   - Вот усну и извинюсь во сне.
   И когда вечером я заснул, то увидел, как идет мне навстречу Наташка Казакова и говорит:
   - Что же это ты, Просиков, свидание мне назначил на пятнадцать тридцать, а сам не пришел. Подло это.
   - Так это же во сне, - попытался я объяснить.
   - Все равно подло.
   "Ах вот как! - думаю. - Не стану перед ней во сне извиняться".
   А тут и Луцкая Ирка ее сменила.
   - Что же ты, Боря, - говорит, - не пришел на свидание в восемнадцать часов ровно. Я ждала, как дура, и опоздала всего-то на один час.
   - Так это же во сне! - воскликнул я.
   - Заснул значит, вместо того, чтобы прийти с дорогим подарком. - Ирка развернулась, да как мне влепит по физиономии!
   Я проснулся. Бешено колотилось в груди. Все, хватит! Уже и во сне достали. Нет мне покоя. Я помотал головой, разгоняя сон, и вдруг почувствовал, как сильно горит моя левая щека. Включив свет, я подошел к зеркалу и увидел, что на щеке отчетливо проступил след Иркиной пятерни.

   Вечером позвонила сестра и сказала, что ее сердце жаждет любви.
   - Хорошо, - ответил я. - А мое уже не жаждет
   - Чего же хорошего! - завопила она в трубку. - Он не замечает меня.
   - Кинь в него чем-нибудь.
   - Зачем?
   - Чтобы заметил.
   - Чем же кидаться?
   - Не знаю, у нас кедами кидаются. Ну это на крайний случай. Кинь котлетой, или кожурой банановой... Сразу заметит.
   - А если промахнусь?
   - Не переживай, в кого-нибудь попадешь.
   - Мне не надо в кого-нибудь, мне в него надо!
   - Старайся.
 
   Она позвонила на следующий день.
   - Ну что, попала? - спросил я с интересом.
   - Попала. Но не в него, а в дяденьку одного. Он собаку выгуливал. Собаку он хотел натравить на меня.
   - Натравил?
   - Она не натравливалась, она ела мою котлету.
   - Надо же!
   - Но у меня была еще одна котлета.
   - Ну, - насторожился я.
   - Я опять бросила.
   - Опять в дядьку попала?
   - Нет. Точно в Ваньку.
   - А он?
   - Он... Он... Он ее съел! - заревела Ольга.
   Где-то я слышал, что путь к сердцу мужчины лежит через его желудок.