Трудовая Россия протестует

В стране не только резко увеличивается количество трудовых конфликтов, но и утрачивается практика их цивилизованного решения. Все активнее в разрешение трудовых споров приходится вмешиваться государству, и оно неизбежно начинает нести репутационные потери. Современные трудовые протесты в России стали похожи один на другой, и самое тревожное в том, что рано или поздно они начнут объединяться.

К сожалению, трудовое законодательство предлагает не универсальную процедуру, которой могут воспользоваться и те и другие, а сложный и запутанный сценарий, длящийся несколько недель, требующий множества согласований. Мало того, законодательство ослабляет позиции работников в условиях конфликта, ведь работодатель может без особого труда сорвать процедуру, и не начавшаяся забастовка будет объявлена незаконной со всеми вытекающими последствиями для ее организаторов. Неслучайно профсоюзы называют эту процедуру запретительной. Тут уже пора перейти к цифрам.

Госкомстат, учитывающий только законные забастовки, сообщает, что в 2016 году их было только три.А по данным мониторинга трудовых протестов, зафиксировано 158 случаев полной или частичной остановки работы. Вот только два примера, связанные с забастовками строителей на таких особенных объектах, как стадионы к чемпионату мира – 2018: в марте в Нижнем Новгороде остановили работу из-за невыплат зарплаты более 200 работников-мигрантов, а в мае по этой же причине бастовала сотня строителей «Ростов-арены» в Ростове-на-Дону. Кстати, они повторно бастовали и в 2017-м.

Можно упомянуть забастовки из-за невыплат строителей космодрома «Восточный», строителей северных оборонных объектов, которые ездят гасить министры и вице-премьеры. А еще есть десятки мелких случаев, когда прекращают работу водители автобусов, слесари коммунальных предприятий, рабочие заводов. Все это в статистику не входит — их как бы нет. Но от того, что эти конфликты не получают статуса «официальной забастовки», остановка работы там тем не менее происходит.

А еще остановки работы сопровождаются другими протестными действиями — голодовками, митингами, пикетами. Кстати, из статистики выпадают работники многочисленных отраслей, например, медики, педагоги. Им бастовать запрещено, но это не значит, что у них нет конфликтов и протестов — просто люди используют другие средства. Большинство идет привычным путем — проводят митинги, в том числе и межрегиональные. Остальные ищут что-то необычное: например, медики в небольших городах массово подают заявления об увольнении в знак протеста — пойди найди им замену.
В итоге приходится признать, что если в прошлом году зафиксировано только три законных забастовки, то протестных акций, с помощью которых работники отстаивали свои права, было 419.

За девять лет годовое количество трудовых протестов увеличилось по сравнению с 2008 годом в 4,5 раза. Все это время число акций постоянно росло, но в 2015-м произошел скачок — протестность увеличилась по сравнению с 2014 годом на 40%.
В 2016 году протесты происходили практически по всей территории страны — в 72 регионах (85% от общего числа). Для сравнения: в предкризисном 2013-м территориальный охват составлял 69%. Изменилась отраслевая структура: в 2009 году 56% всех акций работников происходило в промышленности, а в 2016-м на ее долю приходится всего 25%. Протесты ушли в другие отрасли — транспорт, строительство, даже доля бюджетников повысилась.
Каждое четвертое выступление организуют работники бюджетных отраслей. Дело дошло до того, что в протестное движение включились сельскохозяйственные труженики, о которых раньше не приходилось и слышать: в 2016 году 5% всех акций провели селяне. Причем те, кто трудится в индустриальных отраслях, не стали меньше протестовать, их доля уменьшилась за счет того, что больше стали бастовать те, кто раньше об этом даже и не думал.

Еще одна тревожная цифра — рост количества стихийных акций. В 2008 году почти две трети всех протестов (62%) были неорганизованными, т.е. проходили без участия профсоюзов. Но в последующие годы профсоюзы стали брать ситуацию под контроль, и доля неорганизованных акций стала снижаться — в 2013-м их было всего 35%. Но уже на следующий год тенденция переломилась: спонтанные протесты вновь стали нарастать, и в 2016-м опять каждая вторая акция стала стихийной (53%).
Наступивший кризис стал сигналом для работодателей, которые принялись давить профсоюзы, вплоть до их разрушения. Причем власти порой оказывают им в этом поддержку. Профсоюзные лидеры подвергаются давлению и угрозам, организации вытесняются с предприятий, членство в профсоюзе становится поводом для увольнения. Но доказать дискриминацию в отношении членов профсоюза практически невозможно — суды не видят этого. Итог вполне закономерен: число стихийных протестов из-за задержки зарплаты вновь поползло вверх, в 2016 году этот показатель вернулся на уровень десятилетней давности — 54%.
 Власть не должна подавлять трудовые конфликты, она должна создавать условия для их разрешения и быть арбитром. Но «запретительная» процедура объявления забастовки, которая сейчас закреплена в законе, приводит к тому, что протесты проходят по произвольным сценариям. Где-то это незаконные забастовки, где-то это пикеты и митинги на площадях, голодовки, перекрытие трасс и даже попытки демонстративных самоубийств. Там, где нет правил, не нужны арбитры. Но остаться безучастными власти не могут, поэтому они оказываются втянутыми в конфликты на той или иной стороне.
По данным мониторинга, две трети всех протестных акций работников проходят с участием властей. Причем они играют роль не арбитров, а непосредственных участников, становясь то на сторону работников, то на сторону работодателей.

Дело доходит до того, что представители региональных правительств ведут переговоры с банками о выделении кредитов для погашения задолженности по зарплате, т.е. берут на себя функции работодателя, который мало того что допустил формирование задолженности, так еще и переложил ответственность за ее ликвидацию на плечи властей. А еще власти включаются в конфликт, подавляя протест, запрещая, например, с помощью полиции выехать гуковским шахтерам, которым работодатель задолжал сумму в треть миллиарда, на встречу с депутатами. И дело здесь не только в том, что чиновники с большой зарплатой вынуждены тратить свое время на то, чтобы остановить очередной бунт осатаневших от нужды и несправедливости людей. Дело в том, что, на какой бы стороне ни выступали представители властей, они неизбежно несут репутационные издержки. Вот и мечутся областные министры и руководители городских департаментов от пикета шахтеров к голодовке коммунальщиков, от забастовки строителей к митингу бюджетников, и везде слышат в свой адрес упреки и обвинения.

Наконец, последнее.Протесты не могут нарастать просто так — они рано или поздно начинают сливаться.Забастовка дальнобойщиков превращается в один большой межрегиональный протест. Нехватка бюджетных денег приводит к тому, что медики, педагоги, библиотекари и даже артисты выходят на общий межотраслевой митинг. Там к ним присоединяются пенсионеры, обманутые вкладчики и другие — мало ли сейчас недовольных.
При слиянии разных протестов требования упрощаются вплоть до самого примитивного — «Долой!». Кого и что «долой» неважно, так же как неважно и что делать потом. Но именно такова логика социальной деградации. Там, где нет желания развивать регулирующие институты, слой за слоем исчезает цивилизация и включается разрушительный механизм деградации.