Люди не помняшиеся своего родства

«Люди совсем не одинаково чувствительны к смерти, – писал Бунин в «Жизни Арсеньева». – Есть люди, что весь век живут под её знаком, с младенчества имеют обострённое чувство смерти (чаще всего в силу столь же обострённого чувства жизни). Протопоп Аввакум, рассказывая о своём детстве, говорит: «Аз же некогда видех у соседа скотину умершу и, той нощи восставши, пред образом плакався довольно о душе своей, поминая смерть, яко и мне умереть…» Вот к подобным людям принадлежу и я».

– Бунинская проза вся овеяна его страхом смерти. Конечно, любая литература есть борьба с небытием: все остающиеся в тексте люди и предметы обретают бессмертие. В этой способности с литературой могут сравниться только хорошая реалистическая живопись и фотография.

Фигуры, предметы, события застывают, как мухи в янтаре, – попали туда, и уже навеки. Искусство модерна и постмодерна – не такое, потому что не связано с действительным отображением мира, передавая не его, а отношения с ним художника. Реализм же сродни тому янтарю. Бунин закрыл череду великих русских реалистов, вместе с Набоковым.

У Бунина жажда жизни была страстной, отсюда его невероятная изобразительность.

И от обострённого восприятия. «Я всё физически чувствую… и как остро. Боже мой, до чего остро, даже больно!» Лев Толстой так же воспринимал жизнь, о чём сам Иван Алексеевич писал.

– Бунин был физиологический человек, что проявлялось в его манере письма. Мой любимейший рассказ у него – «В Париже» из сборника «Тёмные аллеи». Как он начинается? «Когда он был в шляпе, – шёл по улице или стоял в вагоне метро, – и не видно было, что его коротко стриженные красноватые волосы остро серебрятся, по свежести его худого, бритого лица, по прямой выправке худой, высокой фигуры в длинном непромокаемом пальто ему можно было дать не больше сорока лет.

Только светлые глаза его смотрели с сухой грустью, и говорил и держался он как человек, много испытавший в жизни». В чём здесь тайна? Бунин не столько изобразитель, сколько визионер: почти всё написанное им, по его же свидетельству, выдумано, он видел картинку сразу и целиком и дальше только описывал её, поэтому изображение у него настолько точно.

Из описания героя, из слов о том, что «ему можно было дать не больше сорока лет», понятно, что этот человек старше и что его увядание, суживающийся горизонт жизни упомянуты здесь неспроста. В первых же строках возникает лёгкое, едва уловимое предвестие драмы, может, даже трагедии, что разыграется потом.