Часть 18. Надорвался. Русский финт

(Предыдущая часть: http://www.proza.ru/2017/05/06/719)

30. Надорвался!

Начиная со следующего дня, у нас с американцами установились нормальные дружеские отношения. На корме всё чаще и громче звучал англо-русский «суржик», искренний хохот или возгласы негодования – нормальная рабочая атмосфера. Да и в кают-компании исчез дух Кентервильского замка. Застолье стало естественным, с возможностью обсудить качество блюд или рассказать анекдот. В общем, жизнь наладилась.

Оставалась последняя неясность – что они там меряют? Просто всем давно уже хотелось сравнить их результаты с нашими, как когда-то мы сравнивали аппаратуру Вячеслава и свою. Но для этого, по словам американцев, им нужен был специальный декодер, чтобы расшифровать их магнитофонную ленту и получить конечные величины. Приходилось ждать.
 
На следующий день после нашего с Джимом спора суда должны были сменить точки измерений и построить новый треугольник, покрывающий ещё необследованный соседний район Атлантики. Поэтому мы спустили аэростат почти до палубы, принайтовали его за швартовые концы и сняли аппаратуру. С этого момента для нас наступала пора короткого, но настоящего круиза.

Во время утренней станции, когда мы праздно торчали на палубе, начало оживляться движение между судами. Каждые полчаса в волнах возникали буруны – это дежурные катера перемещали членов руководства и ответственных лиц на совещания и согласования.

На один из таких катеров мы посадили Джима, и он отправился на свой «Рисёрчер» за декодером. Он погрузился в катер и убыл, но назад не вернулся, сообщив по рации, что прибудет завтра, уже на новой точке. Джон что-то ворчливо выговорил ему (мы не поняли!), и остался в одиночестве. Побродил по палубе, но скоро понял, что его несколько странная фигура в тёмной рубахе, толстокожих ботинках и почти чёрной бейсболке привлекает повышенное внимание. Постоял у ракетной установки и грустно удалился к себе в каюту. Сказал, что пойдёт спать.

А мы остались на палубе, ожидая начала перехода. Но вскоре узнали, что его перенесли на вторую половину дня. Поэтому решили пойти в лабораторию и до обеда провести профилактику наших аппаратов. Всё-таки море, соль, то, сё…

Толик занялся лебёдкой, а мы со Славкой быстро протёрли контакты разъёмов, прогнали тесты и свернули деятельность. Решили сбегать в артелку (к баталеру) за вином. Заперли лабораторию и пошли, предупредив Толика. Он только успел крикнуть, что сейчас закончит и побежит за нами.

Артельщик был на месте. Мы быстро получили своё лекарство и собрались, было, уходить, но тут я заметил, что соседняя дверь была приоткрыта. За ней, как говорил артельщик, был таинственный «компАс». Оставив пакет с бутылками, мы осторожно заглянули в комнату.

В ней спиной к нам стояли двое. Один что-то подкручивал, второй смотрел на прибор в руке. А за ними виднелась громадная ванна, вся в проводах и трубках. В ванне располагался и ворочался с боку на бок большущий шар, тоже весь опутанный проводами. Это был гирокомпас – тяжёлый волчок на кардановом подвесе, раскрученный электромотором до десятков, а может, и сотен тысяч оборотов в минуту и упрятанный в чехол в виде шара. Этот шар плавал в какой-то жидкости и казался живым. Он позвякивал и пощёлкивал в такт своим движениям, а изнутри него доносился урчащий звук с негромким посвистом.

Зрелище было просто уникальным. Мы стояли, разинув рты, не произнося ни слова, словно мальчики-колокольчики из сказки Одоевского «Городок в табакерке». Регулировщики обернулись и жестами пригласили подойти поближе. Повторять было не нужно. Один из парней начал коротко объяснять назначение блоков и систем. Мы слушали его, но смотрели на компАс. Было в нём нечто гипнотическое.

Внезапно у меня в голове всплыла строчка из песни Ю.Визбора! «…И мурлычет, как котяра, гирокомпас, то есть компАс!» «Какое точное сравнение!» - подумал я и сказал об этом вслух. И Славка, и ребята-регулировщики согласно поддержали эту мысль. Поражало, что этот круглый «котяра» сохранял своё положение в пространстве, не шевелясь. А иллюзию его «шевеления» создавало наше качание и движение относительно него, поскольку на нас постоянно действовали ветра, течения и вращение Земли.

Пока мы выбирались с нижней палубы к себе, разговор шёл только об этом чудесном аппарате. Поражала конструкторская реализация известного физического эффекта. В общем, мы получили ещё одно очень сильное экспедиционное впечатление.

Мы отнесли «удовольствие» в каюту и отправились на обед. За столом делились впечатлениями, описывая вид компАса. Народ внимал. А когда подали третье, все почувствовали, что «Королёв» дал ход.

Мы высыпали на палубу, чтобы обозреть окрестности, да и просто для того, чтобы подышать ветром. Сказать честно, мы уже соскучились по движению. Не сговариваясь, всем кагалом пошли на нос, чтобы лучше ощущать скорость.

Мексиканец с горизонта исчез. Справа в полумиле, точно на траверзе коптил небо «Рисёрчер». Чувствовалось, что его высокооборотный дизель трудился в полную силу. Корабли шли ноздря в ноздрю параллельными курсами.

Толик сбегал в лабораторию, посмотрел на приборы и доложил, что мы уже разогнались до 16 узлов. Это соответствовало сухопутной скорости 29 км/час. Но в океане скорость ощущается по-другому, на чувства действуют ветер, качка, буруны от форштевня и звук машины. Мы чувствовали себя как на аттракционе в парке отдыха. Было просто здорово: ветер в лицо, на курсе – чисто!

Подошёл Джон, молча встал рядом. Мы потеснились, чтобы ему было удобно смотреть вперёд. Но он смотрел на «Рисёрчер». Правда, не с грустью, а заинтересованно.
Внезапно он громко крикнул «Лук!», что означало «Смотрите!», и показал рукой на «Рисёрчер». Мы все как один повернули головы и поняли, в чём дело. Американец вырвался на треть корпуса вперёд, и пошёл дальше, плавно наращивая скорость. Это было хорошо видно по увеличившимся бурунам. Да и кильватерная струя стала помощней. А мы явно отставали.

Джон заметно оживился. Я тут же вспомнил наш спор и подумал, что он всё-таки излишне азартен. А он, между тем, замахал руками, словно его могли увидеть с борта американца, и начал подбадривать соотечественников какими-то кричалками, типа «давай!» и «вперёд, Америка!». Нам стало обидно, а у некоторых тоже начал просыпаться азарт. Михалыч вытащил сигарету, но не закурил, а тихо выдал: «Ничего, сейчас и мы разгонимся!»

Что значит экспедиционный опыт! Михалыч ни секунды не сомневался, что наш капитан не допустит такого безобразия, чтобы какой-то американский «переделок» сумел бы нас обставить. И точно, мы даже на себе ощутили, как наши низкооборотные дизеля добавили оборотов, и «Рисёрчер» перестал удаляться. Через несколько минут, когда наши семь с половиной тысяч тонн подразогнались, мы сравнялись с нашим выскочкой и уверенно начали его обходить.

Внешне почти ничего не изменилось. Только ветер чуть усилился, да рыбки от форштевня стали отлетать подальше. Да ещё Джон примолк и перестал махать руками. Мы старались щадить его самолюбие и не ликовать слишком громко, тем более, что соревнование ещё не закончилось.

«Рисёрчер» наддал. Дым над трубой загустел и стал стелиться более полого. Но он не знал, что мы только-только начали разгоняться. Какое-то время мы снова пошли ноздря в ноздрю, но через несколько минут «Королёв» вырвался вперёд. И начал всё быстрее обходить американца. Толик снова сбегал в лабораторию и сообщил, что лаг показывает больше 19 узлов! Неслыханно! Мы все знали, что максимальная скорость хода нашего судна 18 узлов. А тут!

«Рисёрчер» ещё наддал. Всё-таки в прошлой жизни он был военным кораблём. Честно говоря, я с самого начала был уверен, что американец нас «сделает». Иначе, какой же он вояка? Но… я ничего не знал о его внутренних переделках, поэтому с большим чувством радости и удивления смотрел, как мы неторопливо и со вкусом разделываем наглеца.

Наш корабль, почти не добавляя оборотов, что было слышно, а лишь увеличивая шаг винтов, уверенно наращивал скорость. Уже 20 узлов! Для такой громадины это было красиво! «Рисёрчер» в последний раз сравнялся с нами, но вдруг… выбросил струю чёрного-чёрного дыма и резко стал отставать. Все сначала замолчали, потому что подумали, что у американцев авария. Но нет. Просто это было морское признание нашей победы.

У нас над головами довольно рявкнул тифон. Не знаю, что говорили друг другу капитаны в радиообмене, но мы, зрители, громогласно крикнули «Ура!» и стали хлопать Джона по плечу, утешая лицемерными словами. А спокойный Михалыч закурил, наконец, сигарету и веско сказал: «Надорвался!» После чего отправился на кнехты.

Да, действительно, русские долго запрягают, но быстро ездят! «Королёв» не сбрасывал скорость ещё более получаса, до тех пор, пока отставший «Рисёрчер» не приблизился к горизонту. А потом плавно снизил обороты и вернулся к скорости 16 узлов. Ведь идти нам было недалеко, а график нужно было соблюдать.


31. Русский финт.

Солнце клонилось к закату, и жара начала постепенно спадать. Фраза, конечно, стандартная, но и вечер по погоде ничем не отличался от предыдущего. Заканчивался день перехода на новую точку. Близилось время расстановки судов по расчётным координатам. «Королёв» на малом ходу приближался к своей точке дрейфа, позади правым пеленгом, словно послушный ученик, плёлся «Рисёрчер». После «гонок» он вёл себя смирно, не смея высунуть нос дальше траверза кормы «Королёва». И даже особо не дымил.

После полдника мы отправились на палубу, чтобы взглянуть, чем же наше новое место отличается от прежнего. Как оказалось, ничем, что, впрочем, было и так очевидно. Расположившись на баке, мы стали наблюдать ставших уже привычными летучих рыб. Качка была умеренной, несмотря на метровые вихрастые волны – бортовые успокоители трудились вовсю.

Рядом с нами небольшим сундуком стояла американская радиостанция «Моторола», которая постоянно шипела, словно была чем-то недовольна. Иногда она всхлипывала и замирала, потом снова начинала шипеть. Я вспомнил слова Нагульнова из «Поднятой целины» Шолохова: «… они (англичане) в конце всегда шипение добавляют, вроде как, злобствуют!»

В какой-то момент Славка толкнул меня локтем и незаметно показал одними глазами наверх. Я вполоборота проследил за его взглядом. Прямо над нами на палубе мостика появился наш капитан Мельников. Он как всегда был в чёрных очках, капитанской фуражке и с морским биноклем в руках. Несмотря на форменную рубаху, всё-таки он сильно напоминал корсара. Так и представлялось, что сейчас он прикажет поднять «Весёлого Роджера»! Но нет, не приказал. Вместо этого обозрел через бинокль горизонт впереди, словно собирался там увидеть неприятельскую шхуну или кита, потом повернулся и исчез на мостике.

В следующий момент мы почувствовали небольшой крен влево, и буквально увидели, что наш «Королёв» ложится в правую циркуляцию. Похоже, что наш кэп дал команду «Право руля!» Мы вцепились в планширь и посмотрели назад. С задней правой полусферы на нас надвигался «Рисёрчер», до которого было не больше трёх кабельтовых.

«Рисёрчер» истошно загудел, дал задний ход машиной и переложил руль влево. Но попробуй быстро затормозить несколько тысяч тонн! Дальнейшее происходило, вроде, как медленно, но с неотвратимостью судьбы. «Королёв» продолжал двигаться вправо, только прибавил обороты до полного хода. «Рисёрчер», оглашая окрестности короткими гудками, взбивал пену за кормой, но упорно шёл на пересечение нашего курса. Оставалось только гадать и наблюдать, войдёт ли его форштевень нам в корму, или мы успеем убраться.

Успели! Нос «Рисёрчера» прошёл метрах в пятидесяти от нашей кормы. И только тут мы обратили внимание, что «Моторола», вереща нечеловеческим голосом, сообщала, что «Рисёрчер» вызывает «Королёв»!
 
Кроме нас рядом с рацией никого не было. Но, поскольку мы были внесены в список тех, кому разрешалось вести радиообмен, я подтолкнул Славку к рации со словами:
     -  Ответь! Слышишь, тебя вызывают! – намекая на совпадение Славкиной фамилии с названием нашего корабля.

Славка взял микрофон и нажал тангенту.
     -  Алло, «Рисёрчер»,  здесь «Королёв»! Приём! – сказал он по-английски.
     -  Пак-мак-фак! Трам-тарарам, «Королёв»! – загремело в громкоговорителе, – Трам-парам-там-пам!

По всей видимости, это был английский язык, но мы не смогли разобрать ни слова. «Моторола» ещё примерно минуту лаяла на этом наречии, потом выдохлась и под конец отчётливо произнесла: «Рашен финт! Оувэр!», после чего вернулась к своему обычному злобному шипению.

Ну что тут скажешь? Мы потихоньку смылись в лабораторию, где уже вовсю шло обсуждение последних манёвров. Джон сидел в своём углу, но участия в дискуссии не принимал, лишь смотрел на нас с некоторым удивлением. Он-то спал в каюте и ничего не видел, а в лабораторию заглянул, чтобы узнать, что это были за гудки. И вот, узнал!

Мы дисциплинированно доложили шефу о нашем сеансе радиосвязи с супостатом. Под конец дошли до ответа американской стороны. И тут при словах «Рашен финт!» Джон громко расхохотался. Когда его спросили, что его рассмешило, он объяснил, что смешна была реакция его соотечественников, которые никогда не видели русских и не общались с ними. Но определение нашим манёврам дали точное, поскольку никто не мог ожидать такого лихого кораблевождения от скромного научного судна. Что же тогда можно ждать от военных кораблей?

Мы переглянулись и не стали его переубеждать. И тем более, не стали углубляться в обсуждение возможных причин столь впечатляющей капитанской лихости.

                (Продолжение: http://www.proza.ru/2017/05/08/1033)