Адвокат Антон Цугундер

  Что касается до Антона Цугундера, то этот вполне упитанный человек с сединой на висках, был в прошлом худой как дрыщ. Он когда-то работал следователем, но вскоре ему показалось, что тут только одно расстройство здоровья: вставать надо рано, потом бешено ковыряться в бумагах и говорить по "душам" с криминальным элементом, который бывал дерзок при допросах и грозен своими инфекциями. А больше всего доставали убеждённые в своей правоте начальники. Работа была почти всегда сверхсрочная, с частыми круглосуточными дежурствами без субботнего выходного, и потому Цугундер решил приютиться в адвокатуре, где, по крайности выспаться можно вдоволь. Со временем он стал иметь несколько томный вид, который невольным образом приобретают адвокаты, не очень болеющие за судьбу бедного клиента., но если разговор заходил о каком-нибудь высокодоходном деле, то в глазах его зажигался плотоядный огонь, а на устах показывалось слюнотечение. Говорил он довольно вразумительно, но с околичностями, и усердно смеялся, когда того требовали обстоятельства или когда видел, что другие смеются. Впрочем, он был в меру скользкий и привязанный к обстоятельствам, на судью смотрел как на высшее существо, и охотно шёл на контакт, если его просили "в интересах дела".  Голос его был ровненький, можно сказать, подростковый, глазки маленькие и тёмненькие, точно как вставленные перезрелые вишенки.
  После того как Антон Николаевич Цугундер встретил и усадил меня в кресло, он разлёгся на диване, закурив электронную сигарету, и начал ораторствовать. Перед диваном, на стеклянном столике, стояла закуска, мартини и водка, и надо отдать справедливость Цугундеру, он не оставлял без внимания ни того, ни другого, ни третьего, и хотя хвалил преимущественно мартини, но в действительности отдавал предпочтение народной горькой водке. Цугундер, со своей стороны, не столько пил, сколько, как выражаются, "прикладывался".
  - А скажите, пожалуйста, Сергей Фёдорович, вальяжно обратился ко мне Цугундер, - откуда берутся все эти милые вещи: красная икра, красная рыба, вологодское сливочное масло, куропатки в сметане, пельмени из фарша медвежатины и лосятины... А эта бесценная водка! - водка, от которой, я вам доложу, даже слезу прошибает!
  - А что ни говорите Сергей Фёдорович, - продолжал он, - жизнь - отличная вещь, особливо, если есть человек, который тебя понимает, с кем можешь поговорить по душам! Я вам доложу про  себя, Сергей Фёдорович,: я век прожил шутя... бывали у меня, конечно, происшествия, бывали неприятности - ну бывали! Что же из этого! Разве следует от этого унывать духом, приходить в отчаяние?
  Отдыхал я и в Турции и Египте, и в Лондоне, ездил я на разных дорогих престижных автомобилях, и сотнями тысяч долларов ворочал, и игру вёл, и девушек содержал - ну, было, было всё это! Ну, а теперь живу в меньшей половине особнячка на окраине города, большую половину с видом на озеро сдаю бизнесмену из Польши, езжу на безобразно большом и бывшем в употреблении до меня внедорожнике, довольствуюсь женщинами, которых раньше не замечал! И между тем, как видите, не унываю и даже не отчаиваюсь в своём будущем! Он плавно привстал и налил себе рюмку горькой.
  Выпив водку, он продолжал, - А всё от того, что всякую вещь понимаешь так, как она есть, - ну, и спокоен! Я, Сергей Фёдорович, люблю нашу простоватую и просторную Россию, её народ за то, что тут я чувствую в душе свет. Например, немец или француз над всякою вещью трясётся, прибыль из неё хочет вытрясти, даже смотреть тошно. Люблю я, знаете, иногда посмотреть на нашего гражданина, как он живёт: лежит, кажется, целый день на боку, да зато уж как примется, так все вокруг только рты раскрывают, не в силах оценить его великие дела или, как хотите выражаться, подвиги.
  В дверь постучали. Антон Николаевич, прервав монолог, встревожился, вскочил с дивана, внезапно побледнел и начал дрожать. Когда он открыл входную дверь, то увидел перед собой двух полицейских, один их которых был Николай Зптыка, большой специалист по экономическим делам местного УВД, а второй, как водится, был участковый Дубов Аркадий.
  - Извините, Сергей Фёдорович, - начал Зптыка, - у меня до господина Цугундера есть дельце... Вчера поступило заявление от госпожи Кусачкиной о пропаже у неё значительной суммы американских денег. Господин Цугундер, являясь её представителем в судебной тяжбе, вступал в непозволительные связи с ней. Она мечтала... о блаженстве! Он мечтал... о деньгах! Всё бы ничего, но у него была связь и с её матерью, которую он тоже оставил без внушительной суммы американских денег.
  Цугундер хотел было оправдываться; он уже лепетал о неприкосновенности адвоката и что всё это оговор..., но Зптыка взглянул на него так грозно, что тот присел.
  - У меня есть все необходимые полномочия для вашего задержания гражданин Цугундер, - сказал Зптыка, - вы обвиняетесь в краже в особо крупном размере, выдайте добровольно деньги и благоволите следовать за нами!
  Антон Цугундер не прекословил; он внезапно упал духом до такой степени, как будто потерял всякое сознание. Мне даже жалко было смотреть на его пожелтевшее лицо и на вялые, как бы машинальные движения его тела. Ему уже слышались из тюрьмы голоса, которые возбуждали в нём сожаление о том, что он забыл фразу:
 "Свобода всё-таки лучшее достояние человека!"

                Часть 2.
 Через семь лет я встретился с Антоном Николаевичем Цугундером в Чилийском городе Вальпараисо, когда добирался на старом и скрипучем фуникулере с улицы Альмиранте Симпсона до площади Сотомайор, которую называют морским сердцем города, с одной стороны площади возвышается величественное окрашенное, в светло-синий цвет здание Морского командования, с противоположной стороны набережная и порт.
   Мы, сразу же, признали друг друга, обрадовались, дружески обнялись и, взяв в магазинчике, по русскому обычаю, необходимое сопровождение для продолжительной беседы, поднялись в квартиру из 250 квадратных метров Антона Николаевича на втором этаже четырёхэтажного дома, расположенного недалеко от монумента капитану чилийского военного корабля "Эсмеральда" Артуру Пратту и другим погибшим героям в сражении в бухте Икике в годы Второй Тихоокеанской войны Чили.
  - Неожиданный арест, начал Антон Николаевич, для меня был тяжелейшей формой удара. Сам, арест, как вы помните, в отношении меня был сделан молниеносно, чтобы застать врасплох, ввести в состояние депрессии и получить от меня признательные показания. Процедура ареста для меня была очень унизительна. К стыду своему я растерялся. К этому времени, не предупредив, меня вывели из состава Адвокатской палаты. В подозрении меня в криминале от полиции, суд нашёл мотивацию для выбора меры пресечения "Заключение под стражу", и вот я быстренько помещён в камеру СИЗО - не самое приятное место, скажу я вам, пребывать в томном спокойствии. Конечно, я впал в глубокую депрессию и у меня появился страх перед неизвестным.
   В считанные дни районный отдел полиции аварийно собирает доказательства для суда о моей вине: рапорты оперативников, распоряжения полицейских начальников, не подписанные признания арестованного и показания свидетелей, проводит опознание и выезжает на моё место жительства и изымает материальные ценности, назначает и проводит судебно-медицинские экспертизы, снимает отпечатки моих пальцев и так далее.
   Вот так, до ареста у меня была достаточно достойная, с перспективой на хорошее будущее, жизнь, а после, как мне казалось, я вдруг стал нулём, то есть абсолютно никем, или, как теперь модно говорить, - "гражданином помойки".
   Немного придя в себя, из такого скверного положения я стал искать выход, хотя в тот момент мне казалось невозможным. Оглядевшись и пообщавшись с сокамерниками, я стал понимать, что какое бы преступление ни совершил человек, ему всегда надо оставлять для себя шанс оставаться человеком, сохраняя честь и достоинство, иначе он потеряет свою человечность и хорошее отношение к себе.
   Разумеется, находясь в камере, ты неожиданно можешь встретиться лицом к лицу с твоим суперврагом.
   Уже в СИЗО, я стал создавать новую систему ценностей для конкретной реальности: всегда будь оптимистом - ведь из тюрьмы выйдешь, а с кладбища нет; не раскрывай своего "Я" ни перед кем, потому, что завтра это обернётся против тебя; не ищите компромата на своих сокамерников, иначе долго не проживёшь в зековской среде; несмотря на очевидную безысходность, дерись за свои права, ибо героя уважают везде и всегда; напрягись и отдели тело от души!
   Вдруг Антон Николаевич прервал свой монолог, мы, молча, обменялись взглядами и "приложились" на грамм 150 водочки от Смирнова, которая здесь продаётся повсеместно. Также, не проронив ни слова, закусили.
   - Как ни говорите, Сергей Фёдорович, продолжил Цугундер, - а свобода всё-таки лучшее достояние человека. Методы воспитания в тюрьмах применяются с одной целью - уничтожение личности. Атмосфера в тюремных помещениях, несмотря на частое освежение, тяжела и удушлива, лица заключённых выражают только тупость и равнодушие, что поддерживается насильственно тюремным персоналом.
   На меня, как на успешного адвоката, обрушилось всё нечеловеческое злодейство, приобретаемое людьми во время пребывания в самом извращённом и безобразном месте.
   При обыске в моей квартире, на мою беду, было обнаружено немало материальных ценностей, приглянувшихся полицейским, поэтому они поставили перед собой задачу сломать и упрятать меня, как можно, на более длинный срок.
   Тюремщики по просьбе деятелей из районного отдела полиции поместили меня к уголовникам со стажем, которые без перерыва на протяжении трёх суток имели меня как грязную гулящую девку. На четвёртые сутки с выбитыми передними зубами, в крови, в сперме и в грязи моих отходов, я валялся без штанов на полу камеры. Придя в сознание, я заставил себя думать о том, как получить с виновных компенсацию за мой экстрим.
   Ко мне пришла мысль: - ведь достойная жизнь, это движение! Я начал действовать за свои интересы. Первым делом навалил кучу и этими отходами начал мазать моих обидчиков. Они меня грубо и быстренько связали и начали кормить моими испражнениями, но это продолжалось недолго: - я влепил одному из них в промежность пяткой во всю силу, которая у меня ещё осталась. Видать удар был настолько силён, что негодяй после моего удара свалился с дикими воплями. Прибежали тюремщики и быстренько увезли меня в психиатрическую больницу, где должно было состояться выездное судебное заседание.
   За обещанные десять тысяч долларов, санитар отнёс описанные мной злоключения в консульство одной не совсем дружественной нам стране.
   Через день к больнице прибежала толпа чиновников разных уровней и вездесущих репортёров. Я скоренько был осмотрен врачами под наблюдением "врача без границ". Все мои жалобы на полицию, тюремщиков и сокамерников подтвердились. Я был оправдан, восстановлен в Адвокатской палате.
   Дальше я упрямо добивался взыскания с виновных лиц и организаций не только материального ущерба, но и морального вреда.
   Итоговая сумма составила четыре миллиона семьсот тысяч долларов США. Получив деньги, я не стал задерживаться и, чтобы меня не "достали" люди с криминальными наклонностями, по совету консула уехал сначала в Алжир, затем оказался в Чили. Здесь, в Вальпараисо купил себе за восемьсот тысяч долларов вот эту семикомнатную квартирку. Вы, Сергей Фёдорович, будете первым, кто  знает моё место убежища. я, надеюсь, не расскажешь никому, даже своим родным.
   По обоюдному согласию, мы не стали больше "употреблять" и пошли гулять по городу, вспоминая прошлые годы.