Навеяло

Навеяло
  Знаешь наверно к старости.....Сегодня по дороге домой, в машине, под незамысловатый какой-то шансон-блатной мотивчик вспомнил конец восьмидесятых, начало девяностых. То ли февраль, то ли декабрь, короче нудная, высасывающая все жилы гнусная  Кузбасская зима с угольно-снежными метелями, постоянными перебоями в отоплении и занесенными дорогами. В одиннадцать утра в ординаторскую зашла Леночка, тогда еще Леночка и тихо сказала,
- Сергей, звонили из Междуреченска, в морг привезли  некого Алякрицкого........Ты его знаешь?
Я одуревший от бесконечных дежурств, беспросветного реанимационного горя и  хронического невысыпания,  уже одной ногой, стоявший в другой жизни и готовый к прыжку  в эмиграцию, заорал,
- Ленок, послушай, я, что  всех Гондурасовцев должен знать и хоронить? Ты, что совсем сбрендила.....
Потом вызов в шоковый зал, привезли несчастного с двумя пулевыми ранениями. Одно в голову, другое в грудную клетку. Юный герой реаниматолог Серёнька Сугробов своими неумелыми ручонками  пытался попасть в подключичную вену. Пытался, да не допытался. При всем своем "красном" дипломе, гоноре зашкаливающим все разумные  пределы и папе герое-бригадире  проходческой  бригады, Серенька  был  катастрофически неталантлив ,с ручонками, растущими явно для продолжения шахтерских традиций и отбойных молотков, но не как для спасения людей.  Я смотрел на этого урода и думал.  Вот я старик тридцати трех лет от роду скоро покину  эти края, и останется  этот придурок самовлюбленный нанизывать и взрослых и детей на длинную иглу, сделанную самопально для катетеризации подключичной вены. Сколько плевральных полостей проколет, скольких отправит на тот свет? 
- Пошел на хрен, урод. Учись пока я еще здесь.
Морда  Серёньки, и так поросячья, превратилась в злобное свинячье рыло. Он меня уже не боялся. Он знал, что я через несколько недель покину эту страну и буду ему совсем нестрашен. Но пока он еще только тихо и угрожающе хрюкал, но не более.
Я попал в первую вену сразу и  потом  во вторую, с другой стороны. Затем интубация трахеи, начало искусственной вентиляции легких Струйно понслись в  в вены кровь, физиологический раствор, плазма, полюглюкин. Одновременно, травматологи дренировали плевральную полость, а нейрохирурги эхоэнцефалоскопом пытались, что-то там высчитать и высмотреть. Начинать решили с головы. Всё, в операционную. Я передал бедолагу, одного из бойцов одной из бригад (но уже не шахтерской)  своему другу и напарнику Володьке Хмаре, сыну ссыльного  бендеровца  для проведения  наркоза,  и они покатились в операционную.
Я грустно смотрел на Володьку и думал, а ведь ему оставаться здесь еще черт знает сколько времени. Да, конечно только он займет мое место и будет возглавлять реанимационную службу безопасности нашего славного шахтерского края, стоявшего на переднем крае начавшейся бандитско-гражданской войны.
Уголь, кровь, японские бусы в виде всяческого ширпотреба и авто разделили все население на стреляющих и убегающих. И наверно только мы врачи были посередине.
Но не всегда. Я помню, как несколько месяцев назад, тихой летней ночью вышел на улицу  покурить.  И вдруг какое-то движение теней, вспышка выстрела, маты и крики. Я быстро вернулся в приемное отделение. Но через пять минут в приемное отделение ворвались человек восемь и все  со стволами. Антонина, сестра приемного отделения ростом под два метра и весом под центнер моментально забилась под маленькую кушетку. Я, уже  убегая по коридору в операционную с двумя сестрами, удивился цирковым способностям её. Мы бежали втроем по длинному коридору, и я как в замедленной съемке представлял красное многоточие  на белых халатах прочерчивающее наши спины. Мы влетели в операционную живыми. Но через две минуты ворвались  неизвестные нам бойцы, содрали с операционного стола несчастного и тут же пристрелили его.    
И вот мой друг Володька, оставался. Я не знал тогда еще, что через полгода Хмара рванет к своим родичам в Канаду, и мы больше с ним не увидимся. А сейчас я смотрел и думал,
- Володька, ну как ты справишься с такими недоумками, как Сугробов без меня, без Юрца, без тех, кто уже покинул наш край ссыльный и тюремный. Конечно, Сугробову уезжать было не резон, и я все гадал, когда он бросит анестезиологию с мать её реанимацией и подастся в бандиты.
Меня позвали к телефону в приемное отделение.
- Сергей, это я Марина.
Маринка, жена моего старого корифана из Междуреченска,  ныне успешного комерса, но все равно  оставшимся прекрасным парнем Мишки Акимовского.
- Привет, Мариш, как дела, как успехи?
- Сереж, Миша у тебя.
- Марин, где у меня, дома, что ли. Так, Лариса в Москве с детьми.
- Сереж, - голос её был холодно-ледянным.
- Сережа, Миша у вас в морге, тебе два часа назад должны были передать…..
Тяжелейшая пауза повисла в эфире. 
Я вспомнил, как два часа назад Леночка что-то говорила об умершем земляке в морге. 
- Мариша, перезвони через час, я сейчас разберусь.
Словно во сне я побрел, не переодеваясь, по сугробам в морг. Мороз был под сорок, день солнечный и тихий и этот путь в морг. Я потом очень часто вспоминал этот путь, он часто снился мне, и будет сниться до конца жизни. Громадное белое поле, вдалеке сараюшка морга, и я бредущий по этому полю в белом халате и белом колпаке, в сандалиях на голые ноги.
Морги Российские, морги русские. Сараюшка морга был завален покойниками. Они лежали голые и в одежде, мужчины, женщины и дети, все вперемежку, на досчатом полу.  Мишку долго искали, перебрасывая тела  других покойников и наконец, нашли. Но я не понял, что это был он. Я не узнал его, хотя знал, что это он. Мишку вскрывали на грязном  секционном столе, с замерзшими потоками крови видимо после предыдущих секций.  Судебный медик, одетый в шубу с накинутым на нее халатом,  дрожа от холода и периодически согреваясь спиртом, все сделал быстро и точно.  Мишка умер от перелома всех ребер, от разрыва легких, средостения, разрыва селезенки и печени, множественного разрыва кишечника и множественных переломов костей таза. Шансов у Мишки, не было ни каких. Его убили.
Я не поехал на похороны.  Я не смог. Это была первая моя потеря в той гражданско-криминальной войне, первая, но не последняя.