Фронтовые будни моего отца

               
     В  числе тех, кто ценой невероятных лишений завоевал для нас победу в  Великой Отечественной войне,  был мой отец и три его брата. Нелегко складывались их судьбы. В предвоенные годы страшным ударом для семьи стал арест Константина Гавриловича Чудинова, моего деда, книгочея и селекционера,  доказавшего на практике, что добровольные крестьянские кооперативы намного рентабельнее колхозов. За это противостояние поплатился он жизнью: в  1938-м году он был репрессирован и расстрелян в Екатеринбурге, а после посмертно реабилитирован. Бабушка Мария Алексеевна одна вырастила детей, стойко неся свой крест, и лишь незадолго до смерти впала в тихое помешательство.
   
     Старший брат Сергей, будучи военным метеорологом,  тайно вёл фронтовые дневники.  Вот отрывок из записи, посвящённой отцу,  от второго апреля 1942-го года: “Ещё о брате. Ваське на фронт хотелось самым искренним образом. Гражданское житьишко у некоторых не слишком завидное. С его гордостью он не мог пользоваться никаким “блатом”, а без оного прожить в наше время, ей-богу, трудно – сознание справедливости всегда будет получать щелчки по носу. Теперь он наводчиком в противотанковой артиллерии, на самой линии огня. Трудно ему уцелеть среди современного боя, когда участвуют по несколько тысяч танков. Наводчик из него будет, разумеется, идеальный, ибо он силён в расчётах и мысль у него работает, как молния, а это важное качество для наводчика. Сколько времени он будет жив – трудно сказать, но я уверен в одном: он не убежит с позиции, расстреляет все снаряды и погибнет под гусеницами танка, сжав до крови губы. Потерять его – значит и мне потерять интерес к жизни. Как пережить эту потерю?”.
    
     В ответном письме, дошедшем до старшего брата двадцать шестого мая 1942-го года,  мой отец пишет: “Итак, я нахожусь в летних лагерях под Тамбовом, где мы проходим остатный курс наук. Погода сейчас стоит хорошая: цветы, зелень, дубовый лес, птицы поют так, что кажется странным, что за 250-300 километров идёт война, которая надолго войдёт в мировую историю. Пробудем здесь, как мне кажется, ещё около полмесяца. Всё хорошо, ничего я не боюсь, лишь бы кормили досыта, да жалко ещё мамы. А насчёт питания кругом б..во, тащат все, кто может и как может. К примеру у нас в батарее старшина со средними командирами отрывают даже хлеб от несчастных 600 грамм, приходящихся на бойца, причём даже комбат и комиссар участвуют в этом, что меня особенно возмущает и удивляет…Вообще прав был Малыш из “Смока Беллью”, когда он чувствовал себя пылинкой в системе мирозданья”.
    
     А вот отрывок из  письма от девятнадцатого сентября 1942-го года: “После отдыха мы были в обороне, и теперь вот уже дней пять находимся на передовой. Каждую ночь приходится видеть горящий Воронеж. Здесь значительно “жарче”, чем на первом направлении. Бывают дни, да и можно сказать, ежедневно почти, когда не проходит минуты без снарядов, мин, пуль и бомб, летящих со  стороны противника. Иногда от бомбёжек кажется, что “небо сходится с землёй”. А чего стоит одна переправа! Я, как и всякий из нас, не уверен за свою жизнь каждую минуту. Похоронные команды не успевают справляться со своим делом. В общем  – “в полном разгаре страда деревенская”. В другом письме отец прозаично упоминал о запахах падали и говна, которые разносились отовсюду.
      
       В родовом архиве сохранились  краткие отцовские “Воспоминания о войне”, отрывки из которых я привожу: “Я воевал в составе 159-61-й Гвардейской Славянской Краснознаменной стрелковой дивизии. В состав её входили три стрелковых полка и один артиллерийский. Чем была для нас, молодых уральских парней, война? Война – это, прежде всего, работа, независимо от того, где ты находишься, в тылу или на фронте. Война – это работа, лишения, трудности, страдания, ограничение питания.
      
    В моей памяти сохранились эпизоды переправы через реку Воронеж на Чижовский плацдарм, эпизод с читкой газет  в Чижовке и гибель политрука с комбатом во время обстрела немцев в Ростовской области. В составе дивизии, в основном, были уральцы – пермяки, свердловчане, челябинцы – и люди, вышедшие из госпиталей, возрасту старшего и среднего, мобилизованные из запаса. В мае-июне состоялась переброска дивизии к линии фронта, получение оружия и боевой техники, обучение военному делу. Сам я был в одном из стрелковых полков дивизии, в батарее противотанковых пушек 45-миллиметрового калибра. Был яичным, замковым, наводчиком, командиром орудия в звании гвардии сержанта, то бишь,  младшего начальствующего состава.
      
     Запомнилась переправа через реку Воронеж: по узенькой тропке тёмной ночью под обстрелом волок я на себе ящик со снарядами – 36 килограмм. Застряла пушка в реке – расчет в воду, помочь вытаскивать пушку. Прыгнули, вытащили пушку, заняли огневую позицию. Костер разводить нельзя, обмундирование так на себе и высохло – и никакой простуды, ни гриппа, а было это уже в октябре.
   
        Помню, как где-то на юге Ростовской области немцы начали нас “обтекать” и оказались, примерно, за километр от нас. Я в это время был наводчиком, стал стрелять осколочными снарядами, немцы падали по два и больше человека, а политрук смотрел в бинокль и после каждого выстрела кричал: “Молодец, Чудинов!”. Однако, после трёх-четырёх выстрелов немцы нас засекли, и к нам полетел крупнокалиберный снаряд, а на фронте уже выработалась привычка: слышишь – летит – сразу падаешь на землю. Весь расчет упал навзничь, а политрук и комбат не услышали рёва снаряда: шапки у них были одеты на уши – дело было зимой. Их обоих сразу убило осколками, а весь расчёт остался в живых.
   
    Помню, как ночью близко подошёл к немцам один наш расчет, их легковая машина шла без пехоты – я выстрелил из карабина по машине, дверца открылась, и шофёр стал вываливаться.  Его тут же подхватили, машина пошла дальше, а по нам стали стрелять. Пришлось отходить, к тому же пушка наша уехала и расчет ушел. Я стал последним выползать по пригорку, а по мне стреляют из автомата, цепочка пуль приближается ко мне. Что делать? Я тут же перевернулся на спину, раскинул руки и притворился мертвым, пролежал так минут пять, потом вышел к своим”.
    
     Краткие воспоминания отца о войне явствуют о том, что смерть, буквально, ходила за ним по пятам. Вот отрывок из его письма брату Сергею от тринадцатого сентября 1942-го года: “Сегодня утром лёг ещё немного отдохнуть:  ночью  спал мало и как только стал засыпать, один рядовой попросил посмотреть журнал. Недавно я был назначен агитатором, пришлось вставать и  проводить читку газет, а на моё место лёг другой боец. Вскоре начался миномётный обстрел, стреляли и шрапнелью.  Вдруг, после очередного близкого разрыва слышим глухие стоны, оказывается, это в предсмертной агонии стонал боец, спавший на моём месте. Когда я бросился к нему делать перевязку, то было уже поздно: это было смертельное ранение, видимо, от шрапнели, в голову и в бок.
      
       Всего пробыл я на фронте, на передовой линии, семь месяцев: с июля 42-го по январь 43-го. Третьего февраля 1943-го года был тяжело ранен под Воронежем и шесть месяцев лежал в различных госпиталях.  В декабре 1943-го был демобилизован по ранению как инвалид  III группы”. За проявленное в боях мужество мой отец был награждён орденами Отечественной войны I и II степени и несколькими медалями.
   
     В пермской газете “Звезда” от 3 апреля 1986-го года была опубликована статья Дмитрия Пряхина “Преодоление”, посвящённая моему отцу: “В Юго-Камском о Чудинове рассказывают легенды. В свои 70 лет Василий Константинович каждый день купается в пруду – с ледохода до ледостава, играет в областных шахматных турнирах и недавно стал перворазрядником.  Трудно поверить, что этот крепкий, спортивной выправки человек  – инвалид войны, искалеченный в степях под Воронежем.   Два месяца в 1943-м году он был слепым. Страшно болела перебитая осколком нога. Как жить дальше? Инвалиду третьей группы – в двадцать семь лет – в голову лезли тяжкие думы. Вот и решил Чудинов заняться купанием  в холодной воде. И после каждой “процедуры” чувствовал, как всё послушней становится тело, всё меньше болит раненая нога. И глаза – они уже не слезились после каждой прочитанной страницы”.
    
    Фронтовые и послевоенные судьбы трёх братьев отца сложились более успешно. Старший его брат, Сергей Константинович, создал свой вариант “Семейной хроники”  и собрал за долгую свою жизнь родовой архив Чудиновых, ныне хранящийся в Государственном архиве Пермского края.
Средний  брат Петр Константинович –  выдающийся ученый-палеонтолог, ученик, последователь и друг Ивана Антоновича Ефремова, открыл всему миру пермских ящеров, а младший, Николай Константинович, сумел в лабораторных условиях оживить микробов, находившихся четверть миллиарда лет в соляных кристаллах в состоянии анабиоза. То были открытия отнюдь не областного, а мирового уровня.
    
    Отцу, тяжело раненому на передовой, повезло меньше: он не получил высшего образования, вынужденный ухаживать за своей больной матерью. Инвалид войны, имевший за плечами всего лишь техникум, он прошёл путь от лаборанта-химика до старшего инженера центральной заводской лаборатории. Опубликовал немало статей в специальных журналах и технических сборниках. Разработал собственный метод определения содержания фосфора в металле. Умер в Юго-Камске в 1993-м году, был похоронен с воинскими почестями. Отрадно, что теперь каждый год в посёлке проводится шахматный турнир, посвящённый памяти Василия Константиновича Чудинова.