Отпуск

 Со здоровьем я споткнулся. После «великого шмона» меня вызвал в свою каюту Грохольский. Попеняв, что я к службе строевой отношусь недостаточно серьёзно, приказал раздать взыскания, от его имени.
- Товарищ капитан лейтенант, а мне?
- А ты мучайся совестью.

   На следующий день в адмиральский час, что-то не весело мне. Завалился в койку, пишу письмо. С верхней палубы доносится стук ломов. – Ты валяешься, а ребята твои лёд долбят, - ехидно подкалывает Мишка. – Не горюй, перед Новым Годом по каютам всегда проверка. А тут и Романыч в расстройстве. Фотографию на доску почёта флотилии  в политотделе забраковали. К усам неуставным у братанов приебались.
 
   На ночь меня с неожиданно высокой температурой, чуть ли не в бреду, перевели в изолятор. Перегорел я в момент.  Через день от ангины ничего не осталось, только слабость. Зашёл Грохольский.  - Не думал, - говорит, - что тебя так поведёт. Но, ничего. Я с неплохой новостью. Тебе отпуск объявлен, от имени командующего флотилией. До нового года, конечно, не успеешь, но, собирайся.

   За день до Нового 1974-го года я вышел из изолятора. Стенгазету дорисовал, на стенку в проходе напротив каюты вывесили. Народ толпится. Потом газету забрали на борт головного завода. Там тоже она повисела. Но первое место нам не присвоили. Газета прошла вне праздничного конкурса. Как бы поздно представлена: – Ребята, вы, считай, профессионалы. Вам это надо? Пусть матросы порадуются.
   В политотделе флотилии остыли. Потребовали сфотографироваться повторно, «чтобы всё по уставу». Братаны сбрили свои «мулявинские» усы. Впрочем, это было не единственное замечание. На первой фотографии техотдел был как бы, не в полном составе. В новой редакции, братаны без усов, присутствовали кроме Грохольского и заместитель, капитан технической службы Браев и муж питерской балерины лейтенант-инженер Володя.
 
    Новый год встретили нескучно. Праздничный обед, ужин с новогодней лотереей, поздний вечерний чай, закончившийся уже после курантов. Сфотографировались. Продолжение в каютах.
   Тараканы. Неизбежное приложение каждого корабля. Мне кажется, не только советского.  На ночной вахте у центрального поста и арсенала ребята даже соревнования заочные устроили, кто больше прусаков за два часа своего стояния в кучу сложит. Текущий рекорд, аж за сотню.   
    Тараканьи бега. Идею я заимствовал из «Бега» Булгакова. Тараканодром сделали из листа ватмана. Всего-то сложить, чтобы три глубоких желоба – дорожки получилось. В начале листа три стартовые камеры с общей заслонкой из того же ватмана. Сажаем тараканов. Старт. Поднимается заслонка. Тараканы дёргаются не сразу, но, поняв, что есть выход, резво прут, каждый по своему желобу. Кто первый отловит своего бегуна в поллитровую банку на конце желоба, тот и победитель.
    К непременному шилу я предложил и «Кровавую Мери», благо шила и томатного сока у нас немеряно. Нарушил обет, приложился. Отвратно. Обильно запил тем же томатным соком. У нас обошлось по скромному. Но стенки кабинок не одного гальюна оказались «окровавлены». Видно Мери, рецепт которой ушёл за стены нашего кубрика, не всем по нутру пришлась. Или передозировка.

    Утром, до общего позднего подъёма, меня тихо разбудил посыльный от дежурного по кораблю. В посёлке тревога, возгорелся угольный склад. Дальние от котельной старые штабеля, проход - проезд захламлён, забит и углём и слежавшимся снегом. Бульдозеру штатным проходом в зону возгорания не пробраться. Кому то пришла идея сварить – смонтировать над наземной теплотрассой эстакаду – мост для бульдозера. Идея уже превратилась в приказ. Рисовать мне, варить на нашем заводе, грузить и монтировать тоже нам. Я в отпаде. Всё не так просто. Как ни форсируй, не меньше суток на всё надо, и то, если бульдозер не завалится. Уголь ждать будет? Подвезли Грохольского, его из семейной постели выдернули. Погрузились в газик, подъехали к котельной. Штабеля дымят изрядно, но открытого пламени не видно. Пока не так страшно. Если заглушить штатными задвижками теплотрассу, прямую и обратку, и спустить воду, всего-то участок метров сто, то можно обойтись и без моста. Вырезать метров пять для прохода бульдозеров, и сразу начать монтировать заново. Нам повезло. На улице как раз оттепель. За два – три часа ни теплотрасса, ни посёлок не замёрзнут. Назад бульдозеры, выйдут, расчистив штатный проход, уже не спеша. Не я один вздохнул с облегчением.


«5.01.74 г.
    Здравствуйте, дорогие мои, Мама, Коля! Привет с Севера!
Давно уже от Вас ни слуху, ни духу.
Вот уже и 1974 год. У меня всё хорошо. Праздники провели интересно и весело. Даже очень нормально, учитывая нашу флотскую обстановку и возможности.
    Я чуть-чуть всё-таки простудился. Но это мелочи. Всё нормально.
А Вы можете меня ждать домой. От командующего флотилией получил отпуск. Правда, до Нового Года не смог уехать. Поздно узнал, да и суеты много было. Так, что собираюсь вылететь на будущей неделе, числа 13-15 буду дома, если всё, конечно, будет нормально, и не задержусь. Если не приеду, то не расстраивайтесь и не волнуйтесь, служба. И хотя теперь всё наверняка:  и приказ есть и рапорт мне подписали, но впереди 6 дней и могут быть задержки. Ну, вот и всё. Приеду, всё увижу сам, как у Вас дела.
   Привет бабушке и всем-всем. Целую. До свидания.   Володя».

  Даже не верится, что удастся отъехать. Но всё складывается неплохо. Вот только братаны без усов грустят. Им по сроку уже тоже пора бы в отпуск. Но отпустить двоих вместе со мной? Кто по заказам ползать и рисовать будет?  Прошу Грохольского что-нибудь придумать. – Тебе отпуск командующий объявил. А близнецам, чтобы не грустили, я своей властью объявлю. Вот только поедут они после тебя. - Так Игорю и Вадиму,  через неделю после «месяц без берега», для поддержки духа, тоже объявили отпуск.
   И вот, залёт. На заказе скрутило какой-то передаточный вал. Слесаря раскидали агрегат, сняли вал. Вадим быстро зарисовал там же, на месте. Отдали в работу. Новый вал забрали монтировать на заказ и вернули. Он оказался в два раза короче, чем надо.  Видно, Вадим что-то с масштабом напутал. Да и я подмахнул, особо не думая. Работа была, считай, стандартная.

   Коля Федонюк, он мастер в механическом, нашёл в цехе десятикилограммовую палку нержавейки. Токарь выточил новый вал по уже исправленным размерам. Слесаря смонтировали агрегат на заказе. Короткий вал просто пнули за борт. Всё обошлось по-тихому.
    Но, не обошлось. Дня через три меня вызвал замполит завода. Начал с тараканьих бегов. Оказывается, наш тараканодром, с  которым мы повеселились пару дней и отдали с лёгким сердцем, на борту головного завода популярен стал. Матросы ловят и тренируют прусаков. Ставки как на настоящем ипподроме. «Тотализатор». А это уже азартные игры.
–   Несерьёзно вы к службе относитесь. От этого и ошибки. Как ошибка, так Васильев. Вам отпуск объявлен? Можно и отменить. Или повысить меру поощрения. – Сфотографировать у развёрнутого флага корабля, «с личным оружием». Фотографию домой вам послать, пожалуй, и дешевле будет.
   Интересно, кажется, всё оперативно и чисто, без лишних свидетелей с валом сделано. Пришлось комиссару объяснять, что Васильев в отделе не один, а целых три. Близнецы Игорь и Вадим тоже Васильевы. И кто не работает, тот не ошибается. Про то, что братанам тоже отпуск объявлен, я, конечно, умолчал. Всё кончилось отеческой беседой. Вернулся на борт. В кубрике один на один с Вадимом поговорил. Получилось как-то не так. Братан, подумав, что отпуск накрывается, до слёз дошёл.
–  Наказывайте, - говорит, - только не зудите. И так всё ясно.
   Наказывать то и не за что. Двойняшки - Братаны пашут грамотно, с интересом, и на уровне. Да всё, кажется, и обошлось.
   Доложил Романычу. – Делать ему не х*й, - это о замполите, - но на будущее урок. Без меня такие дела не делать. На борту крыса всегда найдётся.

   Отпускной билет. Десять суток уставных, плюс за вредность – за каждые три дня работы на заказах один день дополнительного отпуска, плюс на дорогу шесть суток. Если лететь самолётом, льготный билет получается бесплатным – пять дней дороги плюсом в твой отпуск. Почти месяц. Литер на проезд. Деньги на питание. Из расчёта рубль девять на сутки. Плюс тридцать две копейки на дополнительное питание за вредность по атомной подводной норме в отпуске не положены. Даже не верится, что на такие копейки нас так вкусно и много кормят. Вспомнил как на сборах спортивных и трёх рублей не хватало. Видно, для армии и флота у родины особые цены.

    На форменку первого срока справа навинтил поплавок и значок мастера спорта.  Всё отглажено, отдраено. С борта спускает замполит. Комсомольский значок, чтобы на месте, слева. Со мной проблем нет, всё по уставу. С некоторым удивлением смотрит на серебряную колодку рядом с поплавком. Про тараканьи бега уже не вспоминает. Пост с моряками, пост с пограничниками, автобус Газик. Оказывается, от нас до Мурманска можно и по сухому добраться. Аэропорт, самолёт, и я уже в Ленинграде. 
 
    Остаток дня в Ленинграде ушёл на поручения. Завёз передачку от Браева в Пушкин. Заехал к Саше Мошкову. Он с женой и трёхлетним сыном живёт в коммуналке. Комната немаленькая. Даже уютно. Посидели за ужином. Отпили из бутылки втроём. Ни я, ни Саша азарта в употреблении не проявляем. Саша работает в одном из ленинградских КБ. Проектируют первый советский авианосец. Заложен и строится на верфи в Николаеве. Работа интересная, командировки на заказ. И квартира светит в будущем.

    Переночевал в Купчино, у тёти Маруси. Говорит, в форме я совсем как отец. Рано утром в аэропорт. В Псковском АН-24 стюардессой Танечка Баранова. Мастер спорта по гребле на байдарке, друг по спортивному прошлому. Меньше часа лёту: взлетели, чуть поговорили, уже на посадку.

    Дома меня и не ждали так быстро. Нечаянная радость. Однако, разожрался я за полгода службы. Ни в одни гражданские штаны мне не влезть. Только спортивные впору. Пришлось в форменных брюках весь отпуск отходить. Не страшно, к форме я привык, даже гордость какая-то. В нашем городе моряки не часто встречаются.

    В военкомат съездил, отметился. Военным в автобусе без билета можно: «Гречка платит». На завод пропускают без пропуска.
   Конструкторский отдел, Коля Матвеев, Олег Тищенко, Черноусовы, встретили тепло. Наше бюро распухло вдвое. Набрали девчонок, молодых специалистов. Симпатичные. На меня глазками стреляют. Наслышаны. Техслужбы на днях готовятся переезжать в новый инженерно лабораторный корпус.

    Кузя. Валерка защитил диплом в политехе по лету. Осенью его тоже забрали послужить.    
    Танечка Пестровская. На пару лет помладше меня. Одноклассница Наташки, двоюродной сестры. Жила по соседству с бабушкиным домом, на улице Свердлова, бывшей Кузнецкой, потом переехали в пятиэтажку на Текстильную. После внешне интеллигентного, но по сути пустоватого Лёвы Абаева директором в спортивной школе молодёжи Клара Николаевна,  Татьянина мама. Не знаю, каким она боком к спорту, но тётка неглупая. А студентка пединститута Танечка на лето устроилась на водной базе подработать гардеробщицей. Тут-то на неё и положил глаз Кузя. И так серьёзно прилип…  Для меня девушка друга – святое дело. Да и Валерка парень хоть куда. Роман. В хорошие руки не жалко. 
   Татьяна теперь Кузина девушка. От неё взял Валеркин адрес, написал письмо и успел получить ответ.

     «Здравствуй, Володя!
     Наконец- то дождался от тебя письма. Редиска! Как я мог тебе писать, если не знал твоего адреса. Брата Колю я видел изредка, а тебе домой было звонить неудобно. Да и времени у меня почти не было. Особенно, в последние дни перед армией. Почти всё время проводил с Т.П., с 18-00 до 2-00 и далее. Спал по 4 часа в сутки.
    Послушай, Вова! У тебя, по-моему, железный и лошадиный оптимизм. Мне уже армия надоела до …. матери.
Я не знаю, может там, где ты служишь и можно что-то получить, но здесь это очень трудно.  Представляешь, попал в учебку, а здесь, в основном, ничего не дают думать. Обо всём думают за тебя. Голову, в основном, забивают уставами и другой чепухой. Учат меня вместе с дубами, которые не могут сказать, какое будет напряжение на сопротивлении 100 Ом из двух последовательных, если на неё подано 220 В. И вот им рассказывают работу электронных  ламп, триггеров, мультивибраторов. Мне, естественно, тоже. Теперь ты, пожалуй, представляешь, что я черпаю из армии, а командир взвода рассказывает все уроки по своему старому конспекту и более не знает ни грамма. В конце концов это мне надоело, и я начал нести службу кое-как. Заработал первый наряд, правда, не совсем законно, но вполне можно было дать. За такое отношение к службе мне и дали его. Это безобразие продлится до марта. После, видимо, я уже буду сержантом.
    Да, где я служу. Ты написал о двуствольной хлопушке для пугания самолётов. Насколько я понял – это видимо ЗУ-23. Так вот, я лично на агрегате, точнее станции, по наведению этой хлопушки на самолёты, а так же более крупных хлопушек. У нас в дивизионе они трёх сортов. Но, уже устаревших. Станция, говорят, выпуска начала пятидесятых годов. Ну, да ладно. А то уже много болтаю. Можно и поменьше писать на эту тему. А то нас часто предупреждают.
   Начальство у меня с полосками, и не две, а много больше. Соответственно, поговорить почти не с кем. Приходится обходиться 53-54 годом. Особого ничего нет.
   Я, между прочим, тоже на флот просился, но не взяли. Оставляли во Пскове. В последний момент, когда уже приехали покупатели, моё дело попалось подполковнику, и он приказал отправить меня в другое место. И теперь я уже под Ленинградом. От Парголова 433 автобус до остановки Лупполово. Это от Ленинграда с пересадками около одного часа езды.
   В увольнение не пускают. Времени свободного почти нет. Сейчас поведут строем в кино, которое мне нужно как зайцу стоп сигнал. Что то ещё хотел написать, но, неприятно писать, когда ограничен во времени.
   Да. Письмом своим ты меня несколько расстроил и вселил в меня оптимизм и желание снова поучиться, даже чепухе, что бы быть впереди. И, вообще, ты явно на меня всегда влиял в лучшую сторону. Мне видимо хорошо б с тобой было работать.
   Спасибо Тане за пламенный. Кстати, она, возможно, не очень уж и утрировала, когда тебе что-то говорила, хотя ты мог бы написать и поконкретнее. Ладно, кончаю. Пиши. После мая у меня, видимо, будет больше времени.
   Чаво! Бамбино! Пиши!!!                Я.  19.01.74.     21ч. 30 мин.

   Т.к. ты до февраля дома, пишу тебе в Псков.

   Сегодня снова свободное время. Все ребята на уборке снега, а я дежурный, т.е. уборщик. Так как письмо не запечатано, решил черкануть пару строк.
   Пришёл к выводу, что пиши – не пиши, а всего не напишешь. Много лучше бы было поговорить. Представляю, на сколько времени это растянулось бы, тем более, что этой слабостью мы всегда с тобой страдали, по крайней мере, когда были вдвоём.
    Ну, о том, в какой я обстановке, я тебе писал. Видимо, вот так она на меня подействовала, что я забыл своё же собственное высказывание, что нигде не надо останавливаться, а всё время нужно двигаться вперёд. Пожалуй, на этом закончу.
   Хочу похвастать. Мою морду тут поместили в окружную газету «На страже Родины». Если ты в ленинградском военном округе, то можешь полюбоваться, за 18 января.
   Передавай всем привет, кого увидишь.
   Фотографии мне не нравятся, но выкидывать жалко.
   Интересно, у вас очень часто политзанятия?
                20.01.74.  9-40.»
    В конверт вложены две фотографии, в стандартном исполнении, которыми промышляют предприимчивые годки, фотографируя зелёных новобранцев.

   Дома мне что-то и прискучило. За четыре дня до конца отпуска я отъехал в Ленинград.  Перед отъездом забежал в фотографию, запечатлел себя на открытку девять на тринадцать, в коричневом тоне, «при параде».

    Выехали с Валеркой Черноусовым, он в дипломном отпуске, живёт в общежитии ЛЭТИ. Черноусов  меня и пристроил на временно свободную койку в комнате дипломников. На стене в коридоре общежития карта Советского Союза с перечислением национальностей живущих в общежитии студентов. Русские, украинцы, белорусы, так далее и …один еврей. Удивительно. Откуда же у нас на севере, в том числе и среди офицеров моряков подводников столько евреев? Служат, не хуже, а может и лучше других.
    Через двадцать лет, в Крыму, был у меня товарищ по работе, отставной капитан второго ранга Генрих Иванович Левадний. Умный и интересный мужик. Служил на атомной подводной лодке командиром группы дистанционного управления реактором. Потом академия, в атташате посольства в Венгрии, потом в Берлине, ГДР, до самого падения стены. Разговорились как-то по национальному вопросу:  - Русский я по паспорту, Володя. – А если точнее? – Из Краснодарских немцев. – А если глубже копнуть? – Хули, ты привязался! Еврей я, еврей! – А как на флоте оказались? – После МФТИ. Помнишь, спор был, между физиками и лириками? Русские всё больше в лирики стремились. А мы, евреи, в физики. Откуда мы знать могли, что лысый столько лодок атомных настроит. Вот и попали.
   
    Мама, Клара Николаевна  достала Татьяне путёвку в пансионат Парголово. Мы с ней договорились вместе съездить к Валерке Кузьмину, «от Парголово 433 автобусом до остановки Лупполово». Заранее не сообщали, для Валерки двойной сюрприз. Валерка вышел стриженый, ушастый и носатый, в шинели необмятой, повседневно они в куртках бушлатах бегают. Три месяца он уже в учебке, а я почему-то вспомнил свои первые дни на службе. Из расположения части Валерку не отпустили, учебка. Немного посидели в комнате для посетителей втроём, потом  я отвалил, погулял по окрестностям.

    На обратном пути, ожидая автобус на Парголово, зашли в кубик стекляшки кафе, перекусить. Внутри тепло, разделись на вешалке у входа. С подносом иду, смотрю, где нам присесть. Мужик, лет за сорок, как раз встаёт из-за стола у стеклянной стенки окна. Глянул на поплавок, колодку, уважительно: «Садитесь сюда, старшина».
    
     На часок до автобуса  зашёл в комнату к Татьяне. Комнатка, метров девять, на троих, как гостиничный номер «с удобствами». Соседями девчонки молоденькие.  «Оживление в зале», видно меня за парня Татьяниного посчитали. Сфотографировали нас на Татьянин фотоаппарат, куда-то упорхнули.

      Письма. За три месяца от Татьяны пять писем получил. И послал не меньше. На корабле, когда ты далеко от своих, чувства как-то обостряются. Кажется, вот вернёшься, тепла души на всех хватит.
     Потом уже в смутных девяностых, по возвращении из Крыма, прослышав, что её письма сохранились, Татьяна истребовала их назад. Отдал.

    Самолёт снова псковский АН-24. Псков-Ленинград-Мурманск. Стюардессой Танечка Баранова. По пути зашёл разговор о надёжности. - Я уже два раза горела. И бьются тоже. – А почему не слышно? – Закон такой, неписаный, если меньше пятидесяти человек, то сообщают только в местной газете.

   Автобус натужно лезет на перевал.  На самом верху вдруг показывается солнце. Низко – низко, у самого горизонта. Автобус пошёл вниз. Солнца уже нет. Но, знак был, зима уже отступает.

   Грохольский в отлучке. Встретил меня Браев. И сразу пригрузил. Начальник техотдела теперь и строевой шеф всех отделов объединения. Должность капитана второго ранга. Планово-производственный, строители и специалисты добавились – гаммарентгеноскописты, сварщики титанщики и прочие другие  только живут на нашем комфортном борту. «Контора» и лаборатории у них на головном заводе. Наверху присмотр учредили.  И мне теперь быть строевым старшиной не только техотдела, но всей «конторы». А это больше тридцати человек. Инженеры, конечно, свои, годичники, с учебки. Со специалистами похуже, почти все старшины, годков куча. Как же я с ними буду? По возрасту я постарше, габариты соответствуют, метр восемьдесят пять, и килограммы нажрал, уже девяносто шесть, силёнка есть, за работу уважают, но по корабельной иерархии я всё равно карась, хоть и с лыками.

Фото из личного альбома.