Вечное эхо войны-3. На быках - от немцев

                I.
         
         Почему мы от них бежали? 
         Разве они нас -  ловили?
         На второй вопрос ответ отрицательный.  Ловить нас, - мать, сестру и меня,-  в  планы  вермахта, конечно не входило. Кто мы для него, фрау? Нас даже в микроскоп не видно !  А вот первый вопрос  - некорректный. Но я  и  на него отвечу...
         С немцами, которым вдолбили в  их законопослушные головы, что они не пушечное мясо, а нибелунги и миссионеры-освободители (увы, фрау , вынужден ещё раз процитировать американца,  который сказал в ту горячую пору именно о вас: «Этот народ  надо уничтожить, сохранив  лишь созданные им произведения искусства»),- с такими немцами   можно было или биться на смерть, что делали парни и  мужики нашего двора, или бежать от них  хоть на быках. Что делали мы...
         Но хватит этих глаголов общего наклонения. Бежали от немцев всё-таки не все,потому что не  у всех были даже быки. Но откуда они были у нас?
        Серьёзный вопрос!

                II.
               
        Разнозначность нашей семье придавала её пёстрая многолюдность. 
        У отца было пять родных сестёр, которые все повыходили замуж, и три брата, которые поженились. Кого  только не было в этом   спасительном и грозном (в данном случае именно так )  букете родичей! Плюс, естественно, родственники матери.  Но -  не бойтесь: это не сага о. Я не собираюсь мучить вас описаниями. Скажу лишь о тех, именно из-за кого,- если скромно опустить, что делали это с большим патриотическим удовольствием,-  мы убегапи  от немцев на быках...
     Это, конечно: а) дядя Ваня, б) и, разумеется, тётя Варя ( начитанный  и насмешливый папа в шутку называл её «злая сестра Варвара»).
      Народная мудрость,  к которой я отношусь сдержанно, в употреблении имён, однако,  довольно точна. Например, если тебя называют не Варей и тем более не Варенькой, а Варварой, то это уже твоя  психологическая характеристика...
      Но - где там наши бараны? В смысле,  быки.
      Откуда они вообще  взялись, эти четыре  понурых красных вола, запряжённые в огромную мажару (родная сестра арбы) не цугом, а веером? Четыре скотины,  исполнительных и грустных, как всякие самцы, лишённые мужского достоинства.
         Быки, на которых мы «бежали»,  наверняка были от щедрот «злой сестры Варвары»: то есть исполкомовские. Тётя Варя, идеальный  советский «зам»,  была  первым помощником  не  начальника какого-то потребительского кооператива, а председателя  Всея  нашего горисполкома. Причём, в отличие от либерального и мягтотелого главы, которого звали Иваном Ивановичем, — заместителем жёстким, требовательным, буквоедским, отчего у неё  накопилось в городке нашем  немало пусть не врагов, но явных недоброжелателей. А как они себя поведут при «новом порядке» - этого не предскажет и Нострадамус.
       Попробуй не убегай от немцев при такой тётушке! 
       Ещё недавно ходившая в красной косынке,  советская  швея-выдвиженка, она сперва возглавила пошивочную артель имени Клары Цеткин. А потом стала заместителем главы нашего городка. Если, конечно, наивно согласиться, что городком управлял Иван Иванович, а не горком и не НКВД. Строгая, справедливая, но, в отличие от председателя, резкая и несговорчивая, тётка Варвара  до последних минут руководила эвакуацией городского имущества. В результате  сама с со своей эвакуацией  опоздала и была где-то «отрезана» в месте с дочкой и моей двоюродной сестрой,- улыбчивой Люсей, - быстро  наступавшими немцами. Что стоило потом тётке Варе  карьеры: кто побывал в оккупации, считала строгая власть, потенциально мог быть завербован фашистами.   
      Гордая Варвара страшно потом всё это переживала. И ушла туда, где нет ни Бога, ни рая, поскольку была воинствующей атеисткой,  довольно рано.
      Сгорела в пламени эпохи. Будучи сама частью этого пламени.
      Однако  нам четыре быка  (плюс  мажара и воловий дед-кучер) из огромного хозяйства исполкомовского хоздвора были выделены  ею своевременно и справедливо. Тётя Варя ничего не делала иначе: только по справедливости...
       А как нам было не дать быков? 
       Мы ведь выехали на мажаре из  госпитального двора, подняв на руках из траншеи, выкопанной зигзагами от кухни до морга, мать Таню, где она, медсестра, лежала  после операции грыжы:  надорвалась, таская раненых. И сама делала себе перевязки в той щели, поскольку  госпиталь уже  с неделю назад эвакуировался.
       Но над нами довлел не только общегородской авторитет самой тётки Вари (у нас почему-то вместо «тётя» в обиходе было «тётка» и «дядька»: видимо, эта грубоватая традиция уходила корнями в казачество, - наши и по отцу, и по матери были выходцами из этой среды, в которой мальчишек  целовать женщинам вообще когда-то не разрешалось, так что мы с братьями были мало целованные).
     Но  самым главным стимулом для эвакуации был,  конечно, дядя Ваня: уполномоченный  НКВД (словотворец  отец Сава ожидаемо называл его «упал, намоченный», хотя они очень даже дружили).  Который «держал» и совершенно безумно любил самую младшую отцову сестру Валюшку (ударение на втором слоге).
     Такая вот была пара: Надюшка и Ванюшка. Самая среди наших  красивая.
      И при таких родственниках не бежать от немцев?
      Быков нам немедленно — хоть кремлёвских!  Мы их заслужили...
      Но о быках и о нашем на них путешествии по полудикой степи туда и обратно, сперва  в село Муравьёвка  к  тёте Дуне, ещё одной сестре отца, муж которой с пушкинской фамилией Гринёв  был в гражданскую войну известным красным партизаном, а  при советской власти  председателем колхоза того села, куда несли нас быки, - когда-нибудь потом. Или даже никогда, поскольку сплошная природа.
 .    Сейчас расскажу о дяде Ване и о его любимой супруге Вале. 
      Не понять их — значит не понять эпоху.               
      
               
                III.
      Дядька Ванюшка, «державший» тётку Валюшку, был подтянут, брав, опортупеен и опистолетен. Чрезвычайным красавцем его назвать нельзя. Но всё у него было как бы необходимо и достаточно. Правильные и чёткие черты лица. Густые тёмно-русые волосы. Кстати, чтобы  не впадать в  ныне чрезвычайно популярную критику этого  неоднозначного ведомства,  подчеркну два момента. 
      Во-первых, хотя к войне  как таковой это не относится, но оперуполномоченный НКВД считался  у дам СССР  той поры одним из самых популярных женихов (а покажи мне твоего вожделенного жениха — это, знаете ли,  я тебе скажу, кто ты. 
      Во-вторых, дядя Ваня прошёл на войну, на пороге которой мы тогда стояли,   вовсе не в составе  заградительных отрядов. По-моему, их вообще  в гневе «пришила»  к тёмной для простого человека  структуре НКВД святая солдатская ненависть к тем, кто стреляет сзади.  Дядька Ванюшка, муж тётки Валюшки,  прошёл войну  именно как рядовой опер сей охранной и разведывательной структуры.
     Не знаю, чьё именно это  изобретение изначально, - заградотряд,- однако, по-моему,  не только не НКВД, но  вообще не советской власти.
    Как говорится, вали на Серого !
    Кстати, с ней, - да-да, с властью бедной, -  оказывается, все тогда отчаянно «боролись». Дети, писавших для неё всякие партийные оды сражались. Сами сотрудники  грозных структур, тайно собиравшие против неё мешки компромата, чтобы в перспективе пихнуть американцам.  И сонмы тех, о которых сейчас говорят: «Всю жизнь лишь косило под инакомыслие, а теперь поняло, что можно вылезти из мешка,- и заговорило: сплошные борцы и борцицы». Обожаю я русскую речь! Особенно когда она взлетает до лихой сатиры...
    Меж тем,  - если в историческом разрезе,- задолго до советской власти и всяких НКВД своими заградотрядами гордился, например, царский генерал Брусилов. Да-да, тот, у которого «Брусиловский прорыв» и прочий героизм  в первую мировую.
    Вопрос сложный: не был в той шкуре  —  лучше помолчи !
    Что  до  Брусилова, то,  как известно,  он перешёл потом на сторону советской власти. И, возможно, - как опытный практик,- рекомендовал ей использовать заградительные отряды «с надёжными людьми и пулемётчиками» (почти цитата).  Поэтому и  не был  нашей молодой-горячей властью  впопыхах расстрелян...
    А теперь — эпизод  для оживляжа.
    Волосы дядька  Ваня (Валюшкин Ванюшка),  по-моему, плоил. Совершенно забытое слово! То есть — подвивал. Поэтому  перед войной он был значительно более кудряв, чем в войну:  некогда -  надо защищать первую в мире страну рабочих и крестьян! Что он очень активно и делал.
     И такая деталь была в психологическом портрете дядьки Ванюшки: детей он любил, но всё время как бы закалял, что ли. Закалял же Иосиф Виссарионович своего первенца Якова, обкуривая его в люльке дымом герцеговины флор?
     Правда, если верить Троцкому.
     Вот и дядька Ваня — тоже. В суровом, но перспективном  спартанском духе.
     Сына своего, моего двоюродного брата, дядька Ваня к тому же с детства учил стрелять из всех видов оружия. Причастился однажды во время приезда в гости к крутому родичу и я. В ящике тёткина комода, вперемешку с её помадами и пудрами валялось несколько пистолетом. Брат,- ему было лет десять, мне  примерно семь,- дал мне небольшой  «Вальтер», себе взял что-то тяжёлое. Наверно, ТТ. Повесил на летнюю кухню, в которой бабушка как раз варила борщ, круг из толстого железа, - и мы стали по нему стрелять в центре села.  Я не попал ни разу. Но большая и суровая старуха, мать дядьки Вани, так и не вышла. Видимо, привыкла.
     Где-то в полдень прибежал дядька Ваня. За неделю, которую мы у них гостили, он не пришёл ни разу: всё время стремительно прибегал и стремительно убегал.
     Внимательно осмотрев нашу мишень, дядька возмущённо сказал: «Кто так стреляет!» быстро залез на дерево, укрепил там шляпку подсолнечника — и стал лупить по ней из своего пистолета. Через несколько минут послышался голос соседа: «Иван Григорьевич, пули на крышу падают.» Дядька энергично откликнулся: «Испугался, что ли? У тебя же три ордена, Василий!» То есть дело было уже после войны. В следующие десятилетия я из пистолета больше не стрелял ни разу…
    Да, но в чём ещё проявлялась своеобразная любовь дядьки Вани к детям?
    Излюбленным объектом  психологически-воспитательных  опытов  дяди Вани , как ни странно,  слезливая Люся, тёткина Варина дочь. Хотя с самой Варварой у них были очень уважительные и даже трогательные отношения.
    В разных вариантах педогогические скетчи дяди звучали примерно так.
    - Люся,-  серьёзно говорил он черноглазой и толстенькой двоюродной сестрёнке, а  - а ведь отец тебя не любит.Т ы не замечала его к тебе нелюбви?
   -  Папа меня любит,- возражала восьмилетняя Люся, и глаза её влажнели.
   -  Нет, Люся, всё гораздо хуже.
   Сестрёнка начинала реветь,  а дядя, перестав стучать  пальцем с красиво остриженным ногтем  по столу, говорил  спокойным воспитательным голосом:
  -  А вот это, Люсенька, зря: нельзя быть маловером будущей пионерке. Надо верить в любовь своих прекрасных родителей — и не сдаваться ни при каких жизненных  обстоятельствах!  Запомни мой  дружеский совет...   
    Появлялся дядька Ванюшка  в Муравьёвке, когда мы примчались на быках, с одним и  тем же  вопросом:  «Как Валя и дети?!»
     Возникал  он словно из-под земли. И когда наши  уже ушли, а немцы только катили с бугра. Или когда немцы уже убежали, а наши ещё не пришли.         
    Скорее всего дядя Ваня был простым опером могущественного ведомства (простым, хотя и при шпалах!), поскольку даже любимую  жену с двумя детьми заранее эвакуировать не смог.  Они прятались по совету муравьёвской тётки не вместе с нами в селе, а совсем уж глухом хуторке, хотя и неподалёку.
     Такие люди, как дядя Ваня, проявляются исключительно в поступках. Я был свидетелем,- косвенным, конечно,  - трёх: довоенного,  военного и послевоенного.
     Повествую именно в таком порядке.   
     Сороковой год. Международная обстановка напряжённая. Всюду шпионы и даже диверсанты. Что им было в нашем городке делать, понятия не имею. Но, по мнению дядьки Ванюшки, они просто  у нас кишели. А  Валюшка, любовь на всю жизнь,- естественно, домохозяйка: тогда очень многие были домохозяйками — и всем, поскольку запросы были невысокие, всего хватало,-  была совершенно выдающаяся раззява:  оставит двери в квартире распахнутыми — и пошла болтать с соседками. Или со старшей  сестрой Нюрой, жившей в том же доме (не в нашем, но недалеко: в так называемом бантовском: кстати, построенном в форме американского фургона первых переселенцев: с необычной полукруглой крышей). Да-да: с Нюрой,  супругой дядиного Ванинова антипода в нашем многолюдном клане -  тихайшим  дядькой  Ёсей, банковским  кассиром. Который странным образом совершил  в своей жизни несколько героических и один просто страшный поступков.  И поступки эти никак не соответствовали  его почти растительному характеру.  Что , кстати, с тихонями  бывает диковинно часто. Словно кто-то ловит от кайф от таких приколов.
    Кстати, я предупреждал о своей  третьей позиции в данном вопросе:  да-да, герои бывают и  как  Жора, на крыльце у нас сидевший,  и как дядя Ёся.
     С этим не поспоришь.  А вот с безапелляционным  утверждением  «У нас героем становится любой» я  не согласен. Не надо врать по такому серьёзному поводу...
     Но — всё: не отвлекаюсь.
     Дядька Ванюшка буквально бился с этим пороком тётки Валюшки (что вы: он пальцем её ни разу в жизни не тронул!): с тётиной расхлябанностью.
      Но всё оказалось бесполезным.
      И вот забежал он однажды в полдень. Смотрит:  дверь в квартиру распахнута.
      Никого нет!
      Входи, шпион, хоть любой разведки. Читай секретные документы в комоде: мы же были простые,  и это  иногда распространялось даже на оперуполномоченных. Входи хоть диверсант!  Бери в  верхнем ящике  слева  пистолеты: они были там насыпом.
      Тогда, в перерыв обеденный, дядя Ваня  осудительно покачал кудрявой головой. Портупеями нервно поскрипел.  Нет, надо всё-таки слегка проучить любимую. Нельзя так себя вести, когда кругом кишат шпионы  и  диверсанты. Когда империализм сжимает кольцо из крупповской  стали (хотя — стоп: именно тогда с Гитлером мы ещё дружили: то есть шпионы, видимо, английские)  вокруг первого в мире государства рабочих и крестьян.  И поступил так. Благо этаж был первый.
      Собрал все ценные вещи.
      Все деньги.
      Все документы.
      Естественно, всё оружие.
      Снял со стен даже фотографии:  шпионам нужно всё! И,  аккуратно спустив все это  в подвал,-  ушёл по-английски. Хотя там и прощаться-то  было не с кем...
      И что:  подействовало на тётю?  А то!
      Варюшка пришла. Увидела -  и  упала в обморок.
      Падая, она ударилась головой о косяк двери. А  когда очнулась и  захотела что-то крикнуть, то оказалось, что у неё отнялась речь.
      Исчезла заподлицо !
      Надо же:  а ведь что плохого сделал дядя Ванюшка?  Он же хотел, как лучше.
      И вот мычит любимая жена, а сказать ничего не может. Глаза её прекрасные,- у тети Вали  были так называемые персидские глаза: тёмно-карие, почти чёрные (считаются лучшими в мире),-  слезами наполнены. И что? Да ничего.
      Ванюшка с ног сбился, спасая Валюшку.
      В больницу, можно сказать, на руках отнёс. Лучших врачей подключил. Элитные лекарства по своим каналам достал. Уход. Усиленное питание.
      Глухо !
      Пока любимая была в больнице, НКВД нашло преступников.
      Ну, не рассказывать же же, что это была профилактическая работа? Не дай,- кто не дай? бога нет, тем более для оперуполномоченного,- короче: не дай и не приведи! Сам  виновато достал  из подвала вещи. Аккуратно, как она любила,   развесил в шифонере. Прибил новыми гвоздиками на старых местах фотографии. Пистолеты и важные документы разложил в ящиках комода.
      То есть, голова у него была  холодная, сердце горячее.  Но с чистой  рук, как видите,  получился легкий прокол. С кем не бывает.  Не будем придираться.
     А Валюшка как мычала, так и мычит !
     Дядя Ваня стал подозревать врачей в заговоре. А как иначе?  У вас есть какие-то иные варианты? Мысль эта преследовала его потом всю жизнь. «Был-был заговор лорингологов, Валюшка: не успели мы его раскрыть — оккупация помешала...»   
    Заговорила самая красивая моя тётка примерно через полгода. Но не от усилий гнилой медицинской интеллигенции, а от любви мужа. Так она считала.
    В эвакуацию  дядя Ваня  отправлял супругу с детьми  уже  полностью говорящую.
    Вот и слава Богу. 
    Хотя его тогда так пока  и  не было, а был диалектический материализм...               
    В войну дядя Ваня, как уже сказано, появлялся в Муравьёвке словно из-под земли. Именно — в Муравьёвке, а не в хуторе, где пряталась от немцев его семья.
    И правильно делал!
    Подтянутостью, опортупеенностью, причёской (это же кто из мужиков, извините, в  хуторах плоился: трактористы и скотники, что ли ? таких я видел только в московских водевилях о колхозниках ) и всем прочим Ванюшка  так отличался от окружающего населения, что наверняка  привлёк бы  чьё-то внимание.
    А ведь там, факт, сохранились притаившиеся подкулачники!  Которые тут же выдали бы во время оккупации Валюшку с детьми  полицаям и гестаповцам...
    Короче, о предвоенном поступке опера Ванюшки я рассказал.
    О послевоенном расскажу не скоро: когда придёт соответствующее время
    О  военном расскажу сейчас...
    Последний раз до оккупации дядя Ваня  появился на джипе буквально за час до прихода в Муравьёвку немцев.  Как всегда - словно  возник из пустоты.
    Жара  над селом висела страшная. Казалось, она не пройдёт никогда. Казалось, у природы ничего нет в запасе, кроме тупой и лютой жары.
    Большая чёрная птица,- словно из моего  вещего сна, о котором я уже забыл, - сидела на трубе брошенной, распахнутой настежь окнами и дверями колхозной конторы, беспомощно свесив крылья, распахнув рот и вывалив серый язык.
    Так и хотелось крикнуть,- не тогда, конечно, а сейчас,- куда вы прётесь, немцы? Здесь же никто, кроме русского и татарина, не выживет! Вы меня слышите, мадам?
    Жара  и гробовая тишина. Лета сорок второго.
    Представить, что на этой планете грядёт  ещё и глобальное потепление, было выше человеческих сил. Но не выше моих: я до пятидесяти лет вообще никакой жары в степи не ощущал. Мне в степи всегда было комфортно. Это я сейчас ною.
    Однако — всё:  не отвлекаюсь.
    Дядька Ванюшка бросил джип посреди сельской дороги. Вернее, выскочил из джипа, остановившегося посреди пыльной  дороги: он всегда ездил с шофёром. И стремительно бросился к нашей хате. Одет он был, как всегда: гимнастёрка с белым подворотничком, галифе, хромовые сапоги (неужели с портянками?), портупея.
    И это - примерно при плюс 43-х не по Форингейту !
    Быстрым  шепотом спросил  тётку Дуню (да-да, у нас  именно так говорили: без сантиментов)  и матушку, как дела у Валюшки с детьми  в хуторе возле речки.
     А тут - «мессер»!  Видимо,  немецкая разведка.
    Прямо по-над крышам, гад, ходит. Как дома! На бреющем полёте.
    Дядя Ваня, подобно ирбису (я, правда, тогда зверей  таких ещё не знал) прыгнул к стоящей на сельской дороге машине, схватил автомат с круглым диском — и дал длинную очередь по фашистскому стервятнику. Не попал, к сожалению.
    Немец удивлённо развернулся — и грозно врубил из  крупнокалиберного.
    Пули подняли фонтаны пыли (там её, горячей, было по щиколотку). Но тоже прошли лишь рядом с джипом. Я их потом из земли выковыривал: большие!
    «Мессер» злобно-лениво  отвалил: видимо, кончился боекомплект.
    Зато на бугре, который словно нависал над  Муравьёвкой, появились сотни  кого-то не понятно на чём. Дядька Ваня на секунду вскинул бинокль. Видимо, всё  понял. Крикнул тёте Дуне и матери: «Прячьтесь, родные мои!»  Вскочил в джип — и исчез в кукурузе. Была она тогда  как лес! Так мне по крайней мере  в те давние времена  казалось. Машина в ней почти мгновенно скрылась.
     И через минуту-другую  даже я  понял: в Муравьёвку входят немцы.