Сигизмундич!

Есть такие, которые поговорить могут, а за базар ответить им слабо. Кишка тонка, от горшка два вершка, сижу, сосу, но, за деньги, всё снесу. Был у нас в посёлке некто Сигизмундич. Уж, откуда он таким погонялом обзавёлся, не скажу, дело тут тёмное. По-жизни, прозывался он Петром, папа ейный и вовсе Иваном был, а как с зоны вернулся, всё, я, говорит, Сигизмундич! Ты прикинь! И всё-то шло у этого фраера вовсе нелепым образом. Мальцом пошутить решил, взял, да и привязал быстренько к будке кассирши на станции верёвку в обмотку, а конец к электричке прикрепил,что и стояла тут всего одну минуту. Жуть чего приключилось. Электричка тронулась, скорость набрала и уехала, а за ней по путям будка поскакала, кассирша на стуле своём сидит, перед ней нет ничего, а она билеты людям всё пытается продать и описалась с ног до головы. Так её потом полгода в дурдоме лечили. Петька тогда сухим из воды вышел, потому свои про дела его знали, но не сдали, а у милиции улик никаких таких не было. Муж правда бабы пострадавшей отцу Петькину два ребра сломал и клуню подпалил, хотел малого зничтожить, да того вовремя к бабке на Украину отправили. А потом это дело  замоталось, да и народ деревенский строг, но отходчив. Распили самогона два молочных бидона, и тишина! А когда неугомону тому шестнадцать стукнуло, тоже было дело. В нашем посёлке баня общая процветала, по чётным мужики, по нечётным бабы мылися. Так Петька в бабий их день туда залез на чердак и сквозь щели на бабские прелести любовался. Одно не учёл, пол подгнил от жары и пара. Вот он и наебнулся прямо в бабий улей. А как был он со стоячим, то бабы быстренько его обсмотрели, а потом раздели догола и положив на полку в парной так вениками отмутузили, что он сам домой дойти вовсе не смог, пришлось мать с бабкой  соседкой вызывать для транспортации. Те его на тачке как есть голого и в хату отвезли, только попонкой прикрыли! В армию ушёл, так и там не слава Богу! В зимнюю пору на стоянке танковой утеплённой вздумал паря картошки с кухни уворованною отварить, но, посуды не было. Вылил он из ведра в уголок жидкость какую-то, ведёрко под краном ополоснул, воды налил, варит. А в посуде той старшина батальона только-только спирт поместил, что для протирки оптики полагался. Немного, но было! Сам наш Петя непьющий вовсе был, у него такая болезнь жуткая была – аллергия. И на спиртное тоже. Правду говорят, Бог шельму метит! Ему спирт в угол вылить, как тебе высморкаться! Зажёг дурачок горелку и давай ведёрко то подогревать, до кипячения доводить. Но, только спирт, он и есть спирт. Пары даёт! Вот в углу и полыхнуло, да так, что танк сгорел к такой матери. Петюню за белы руки и в каталажку, а там суд, то, сё, три года и выплата ущерба! Вон тогда он в Сигизмундыча и опрокинулся. Как он на зоне был, не скажу, но вот с кликухой мы теперь совсем определились. Тута Райкина по телевизору показывали, а он там про престарелого Сигизмунда и рассказал, с которым при хорошей погоде, у тёплой стенки, бабе есть о чём поговорить, но, это если ветра не будет. Никчёмный, бессмысленный человечишка! Вот и сейчас Сигизмундичу уже под сорок, отца с матерью нет, детей нет, дом в разрухе, а он в посёлке вторичное сырьё собирает, бумагу там, банки, бутылки и прочее. Потом едет в город, сдаёт, и к себе возвращается. Опять голый как соколик, потому в бизенесе этом выгоды нет, а есть одни голимые убытки. Зато имеет яичный бульон и сам он при деле. Это мне кент мой по зоне Фима рассказывал про еврея одесского с таким дурным позорным  бизенесом. А вот и Петюня показался, канает на полусогнутых и прямо ко мне. Чего, родимый? Дом у тебя купить? Я ж деловой, а не фраер. Куплю, а ты с дуру скажешь, пусть мои горе, беда и лихок тебе перейдут. Тут мне и хана, а тебе фарт и деловое возревание. Это шутка, а по-жизни, катись на лёгком катере к такой-то матери, скажи деду, в Москву еду. Нашел фраера ушастого. Твоему дому и цены нет, ты ж его уже продал два раз. И в аренду сдал. Вон там в торжке нашем два гегемона очень тобой интересовались, ко мне как к деловому с вопросами от их старшего подходили, так что иди. С ними уж сначала фраер объяснись, а потом, когда они тебе на ливер твой гнилой свежую печать поставят, тогда и потолкуем. Вали, Сигизмундич!