Маёвка

Первое мая это официальная дата, когда пролетариат «всего мира», независимо от избранной профессии, отмечает свой праздник Труда. А именно – Международный День Солидарности Трудящихся! Ключевой лозунг – Пролетарии всех стран, соединяйтесь! Существовала дежурная первомайская шутка, что чаще всего и безо всякого принуждения и даже с особой охотой пролетарии соединяются с пролетарками. Но исторически сложилось так, что рабочие, собираясь тайно и в глухих недоступных силам полиции местах, как-то: на загородных пустошах, заброшенных кладбищах и в дремучих лесах, начинали празднование в ночь с 30 апреля на 1 мая. Эта ночная «предвариловка» основного праздника и называлась «маёвкой». Много позже я узнал, что эта ночь называется ещё Вальпургиевой ночью, когда вся сатанинская рать, в том числе ведьмы, упыри и вурдалаки собираются на шабаш, чтобы сотворить чёрную мессу для своего повелителя, которая сопровождается всеобщей вакханалией, а также безобразной и отвратительной оргией. Аналогия напрашивается сама собой!
                Теперь же я немного расскажу, как отмечается «маёвка» в Академгородке. Это действо разворачивается перед зданием Новосибирского Государственного Университета. Следует упомянуть, что это весьма уважаемое учебное заведение расположено недалеко от перекрёстка Университетского проспекта, а также улиц Ильича и Пирогова. С трёх же остальных сторон этот перекрёсток окружает настоящий смешанный лес. Перед центральным входом университета сооружается импровизированная сцена, на которой будут петь, и танцевать самодеятельные и специально приглашённые артисты. Ну, а в советское время со сцены неслись ещё и политические призывы, «толкались» речи, произносимые комсомольскими вожаками и партийными руководителями районного масштаба. Под это «сладкозвучное» бормотание по всем окрестным лесам и перелескам алкоголь лился рекой, незнакомые раньше люди братались, чокались, произносили тосты, и угощали друг друга - чем Бог послал! Народу на «маёвке» всегда собиралось целая прорва, многие приезжали даже из других районов города, потому что сама атмосфера праздника и всеобщего братства была поистине уникальна. Как правило, мероприятие проходило спокойно, без драк и разного рода эксцессов, но, тем не менее, наряды милиции и патрули ДНД (добровольная народная дружина) присутствовали, чем несколько портили окружающий вид. Апофеозом официального праздника, в лучших традициях ку-клукс-клана, было сожжение на огромном костре чучела, которое символизировало собой мировой капитализм. После того, как костёр прогорал, унося в звёздное небо последние искры, «маёвка» считалась законченной. Гас свет в прожекторах, народ тянулся к автобусным остановкам – в связи с этим мероприятием – ходили специально заказанные автобусы. В общем – основная биомасса «рассасывалась» по домам, но в перелесках шла своя жизнь, там по-прежнему царила суматоха среди самых неугомонных любителей погулять и выпить.                               

Итак – был тёплый вечер, когда мы с Андреем оказались возле здания НГУ. Со сцены уже неслась песня хора бравых комсомольцев. «Гренада, Гренада, Гренада моя!» - речитативом скандировали молодые люди под маршевый ритм нескольких гитар, и окрестные леса отвечали гулким эхом и гуканьем. Мы пробирались сквозь толпу, выискивая взглядом знакомых. В натуре – яблоку упасть негде! И люди продолжают прибывать. Мимоходом вижу девчонок из своего теперешнего класса и киваю им на ходу. На «маёвке» можно встретить людей, с которыми по жизни не видишься годами, и как доказательство – нам навстречу из толпы вылез Юра Сухой с каким-то «кренделем». Когда-то он проживал со мной в одном дворе, но два года назад, после окончания школы, женился и переехал в другой район города.
 - Ого, какие люди! – заорал Сухой, завидев нас, ничуть не стесняясь окружающих. Знакомьтесь – это Костян, мой двоюродный брат, кивая в сторону «кренделя» и пожимая нам руки, проговорил уже несколько тише наш старый приятель.
                В это время на сцену выскочили стройные девушки в блестящих и чересчур лёгких для сибирской весны одеяниях. Под «космическую» музыку Дидье Маруани юные танцовщицы закружились, синхронно перемещаясь по сцене, словно разноцветные «волчки». О, на это стоило взглянуть поближе! Не сговариваясь, мы с большим трудом протиснулись к самому краю сцены, музыка из громадных концертных колонок оглушала, танец был хорош, девушки тоже, разгорячённая алкогольными парами толпа жаждала зрелищ и возбуждённо колыхалась в такт музыке. Но танец закончился  и вслед за девушками на сцену вышел какой-то партократ и начал там что-то «заливать» по бумажке. Народ встретил его разочарованным свистом. Мы с парнями отошли в ближайший лесок, подальше от бдительных глаз милиции и дружинников. Юрка достал из куртки бутылку водки и гранёный стакан.
 - За встречу! – провозгласил он. Как я рад, парни, сколько лет – сколько зим.
 Пили по очереди из одного стакана, в качестве закуски предлагался плавленый сырок «Дружба», который Костян извлёк из своего кармана. Когда очередь дошла до меня, я, немного поколебавшись, взял стакан, наполненный наполовину, и выпил. Потом внимательно осмотрелся, и словно только что заметил и как следует, рассмотрел всё это.
                О, просыпающийся от зимней спячки лес был великолепен, кое-где островками в нём сохранился подтаявший снег, но уже цвели подснежники, почки на деревьях набухли, и в воздухе разливался пьянящий аромат весны и свободы. Вернув стакан, я опёрся одной рукой о шершавый ствол берёзы, но что это? Словно пульсация сердца, под корою уже чувствовалось глубинное движение соков. Нагретые за день апрельским солнцем, вобравшие в себя его жар и оттого тёплые на ощупь, деревья, будто плыли в синеватой весенней дымке пробуждающейся природы!
                - "Берёзы, берёзы, берёзы, вам плакать уж больше невмочь", - запел вдруг Андрюха, видимо тоже ощутив непередаваемую прелесть момента.
                - "Горьки и скупы ваши слёзы,
 Как жизнь уходящая прочь".
                У пацанов подёрнуло глаза поволокой, а лица стали суровы и сосредоточено-угрюмы.
                - "Я видел берёзы с этапа,
 Вы ж плакали кровью тогда,
 Но я, стиснув зубы, не плакал,
 И нас унесли поезда".
                Мой приятель пел так, как будто предчувствовал, что ему очень скоро предстоит разлука с весной, волей и этими берёзами. Он словно прощался с окружающим миром перед дальней дорогой:
                - "Вагон, правда, мой не купейный,
 И окна забиты на нём.
 И нет в том вагоне забвенья,
 Ни утром, ни ночью, ни днём".
                Тут мы будто очнувшись, грянули как-то разом, подхватив популярную некогда в нашем дворе песню:
                - "Состав наш умчался на Север,
 Где нету российских берёз,
 И каждый во что-нибудь верил,
 И каждый старался без слёз".
                Я неожиданно заметил выражение Костиного лица. Он не пел и явно едва сдерживался, чтобы не зарыдать, не заголосить по-бабьи в полный голос, невзирая на приличия.
                - "Я помню берёзы на зоне,
 Вы были и в этом краю,
 А вечером в лагерном звоне,
 Вы жизнь украшали мою".
                Мы замолчали, но песня исчезла не сразу, она поднялась над берёзами, над самыми высокими макушками сосен и словно растворилась в мягком сумраке вечернего неба, в котором уже зажглись первые звёзды. Костян, немного расчувствовавшись, отвернулся, скрывая набежавшие слёзы и, ломая спички, нервно прикуривал. А тем временем Юра Сухой снова достал бутылку, и мы «приняли на грудь» ещё по разу. Ощущение было неповторимое – волшебный полёт, невесомость, и парящая в эфире радость, которая переполняла каждую клеточку организма.                               

Тут до нас донеслась музыка хип-хопа. Сквозь деревья нам было видно, как на сцену походкой слегка парализованных роботов, вышли спортивного вида парни, и начали «колбасить» брейк-данс. Этот «механический» танец, который зародился в Бронксе, самом бедном квартале богатого города Нью-Йорка, в среде негритянской молодёжи, достиг уже пика своей популярности во всём мире и «просочился», благодаря «перестройке», на территорию советской империи. Мы из лесу снова переместились поближе к сцене и наблюдали, как парни крутятся на головах и выполняют другие замысловатые элементы «нижнего» брейка. У-ау! – да здравствует хип-хоп! Народ, преимущественно молодёжь – студенты и школьники, ликовал. И вот смолкла музыка, и бешеный рев и свист стал наградой для «взмыленных» танцоров. Потом на сцене появился ректор университета и студиозы, кто для проформы, а кто искренне – поприветствовали своё начальство градом аплодисментов. В это время Сухой со своим братом начали прощаться с нами. Оказалось, что Юркина молодая супруга была на «сносях», и как образцовый муж он теперь же едет домой, поскольку обещал ей быть паинькой и нигде не задерживаться. Мы с Андреем переглянулись – вот она семейная жизнь, каким зубрам рога ломает! Что ж, прощай брат, даст Бог, свидимся.
                Юрка с Костяном уже скрылись в толпе, и тут я почувствовал, что кто-то тронул меня за плечо. Я обернулся, ё-моё! В окружении давешних одноклассниц стояла Анечка Баркова – белокурый ангел нашей школы. Небольшого росточка, голубоглазая, на пухлых щёчках очаровательные ямочки. Персик, а не девочка!
 - Привет, Тимур, не проводишь нас после «маёвки» домой? – томно проворковала она. А то тут «клеились» какие-то уроды и нам с девчонками немного страшно.
                Анечка была человеком чертовски популярным в школьном сообществе, особенно – среди мужской его части. А причина тому, помимо ангельской внешности, была её грудь, которая, вздымаясь при вдохе, имела свойство повергать в бездну эротических фантазий  любого мальчишку. Словом за развитием Анечкина бюста, затаив дыхание и с тайным восторгом изумления, наблюдала почти вся школа. В общем – белокурая бестия!
 «Не мудрено, что к ней «клеятся» всякие уроды – подумал я с замиранием сердца. С таким «добром» и без «конвоя». Конечно – станет тут страшно!» Это был шанс, от которого не в силах был отказаться ни один мальчишка, даже законченный «ботаник».

 - Конечно, Анечка, - сразу же согласился я. Мы с Андреем обязательно вас всех проводим. Вы когда собираетесь уходить?               
 Выяснив, что девчонки собираются по домам «ещё через полчасика», и что они будут «здесь возле сцены», мы с приятелем, пообещав свою защиту и покровительство, нырнули в людской водоворот. Впрочем, через десять минут я уже позабыл и про Анечку и про её роскошный бюст и, что самое прискорбное – про своё обещание проводить её домой.
                А вышло это так. Многих людей мы повстречали в этой праздничной толпе. Например – Володю Застёгнутого, того самого, что когда-то нам «впарил» мешок селитры для «химических опытов» в период нашего увлечения пиротехникой. Поговорили о новых грампластинках с Гешей – известным неформалом. Геша был человек-легенда, «хам, грубиян и любитель хард-рока». В «чекисткой» куртке из потёртой бычьей кожи, весьма почтенно проклёпанной и украшенной цепями, с причёской изображающей «взрыв на макаронной фабрике», он сильно выделялся из общей массы, и милиция посматривала на него несколько косо и настороженно. Получив исчерпывающую информацию о музыкальных новинках, которыми в последнее время «разжился» наш приятель-неформал, мы с ним распрощались, и уже хотели вернуться к оставленным девушкам, но стихия воспрепятствовала! «Стихия» в лице долговязого парня возникла прямо по курсу у нас на пути. Словно чёрт из табакерки. 
                - Извините, парни, - остановил он нас, обращаясь к нам глухим, каким-то «загробным» голосом. Прошу вас по-человечески, давайте помянем моего брата, безвременно ушедшего недавно из этой жизни.
 Отказать в такой пустяковой просьбе было неудобно, да и время у нас ещё было, а потому  мы опять оказались в лесу. Парень представился – его звали Виктором. Он достал из сумки большой квадратный штоф. Андрей, заинтересовавшись, взял бутылку в руки и стал читать этикетку. Сразу было заметно, что такое «изделие» он видит впервые.
 - Водка сибирская особая, 45 градусов, - прочёл он вслух. Ёмкость - ноль семь литра. Ну, удивил, Витёк, - произнёс мой приятель, возвращая бутылку долговязому.
 - А что случилось с братом, отчего он умер? – спросил я, ожидая услышать какую-нибудь банальность, типа – утонул или сбила машина.
 Но в ответ парень хмуро обронил, скручивая крышку с водочной бутылки:
 - Расстреляли его.
 Потом, достав из той же сумки пластмассовые стаканчики, вручил их нам, а последний оставил у себя. Ловко разлив водку, Витёк произнёс:
 - Моего брата звали Андреем. Помянем его, други!
 При этих словах товарищ мой едва заметно вздрогнул, ибо совесть его была нечиста, а я проговорил поспешно:
 - Светлая ему память!

Слегка потрясённые, мы выпили не чокаясь, как это и принято когда поминаешь усопшего. Водка, что называется «пошла соколом», она прокатилась огненным шаром по пищеводу и подчеркнула торжественность момента. Лес в сгущающихся сумерках тревожно загудел под порывами невесть откуда налетевшего ветра. А шум и гам с университетской площади словно отдалился, он доносился теперь как будто сквозь толщу воды – глухо и невнятно. Долговязый Витёк налил ещё по стаканчику, и мы опять выпили, храня молчание, а потом он вдруг резко и с надрывом вскрикнул:
 - Мама, купи мне автомат! – и замотал головою так, что я ожидал увидеть, как она отвалится с плеч и упадёт наземь, покатившись по талому снегу.
Ветер стих так же внезапно, как и налетел, но голова осталась на месте и, отвечая нам на наши осторожные расспросы, Витёк поведал, что брат его расстрелян  по приговору суда за убийство милиционера. А произошло это в городе Соликамске Пермского края, откуда брат и пытался совершить побег из тюрьмы особого назначения.
                Мы с Андрюхой были потрясены. Могла ли существовать такая немыслимая череда случайных совпадений? Я-то сразу припомнил ту надпись сделанную гудроном на стене подземного бункера, где мы похоронили «Бонивура», который при жизни тоже был сотрудником милиции. Соликамск – вот что было там написано! А имя расстрелянного парня, приходившегося «тёзкой» моему приятелю? Голова шла кругом от этих тревожных мыслей и прозрачных аналогий. Мы и не заметили как за беседой почти «прикончили» бутылку водки. Перед зданием университета на специально подготовленной площадке давно уже горел прощальный костёр, и его отблеск только подчеркивал, словно упавшую с небес на лес тьму. Сквозь мохнатые верхушки сосен сверкали звёзды, подобно глазам хищников, следящих за нами из лесного сумрака.

 - А, распитие спиртных напитков несовершеннолетними, - раздался чей-то довольный голос, и в глаза ударил ослепительный свет мощного фонарика.
 Проморгавшись, я заметил, что нас окружили люди, на рукавах которых «красовались» повязки с явственно белеющей в сумраке надписью – ДНД.
 «Дружинники, - пронеслось у меня в голове. Видимо идёт «зачистка» местности после проведения праздника от пьяного элемента. Вот сволочи!»
 - Работаем, - едва слышно сказал я Андрею, и тот кивнул мне в ответ, подняв вверх большой палец правой руки.
 Хрустели под ударами наших кулаков чьи-то перебитые носы и свёрнутые набок челюсти, одного особо ретивого «дээндэшника» я остановил ударом колена в пах, и тут же «приложил» кулаком в висок – он рухнул как подкошенный. Краем глаза я успел заметить, как Витёк метнулся угрем и, сбив с ног пытавшегося его задержать дружинника, ушёл куда-то вбок. «Молодец!» - подумал я одобрительно, прорываясь вперёд.
                Кольцо окружения рассыпалось, а мы с Андрюхой, длинными стелющимися прыжками, уходили всё дальше и дальше – в глубь леса. Не впервой! Лес укроет, он спрячет и не выдаст. Позади, затихая, доносились до нас крики преследователей и милицейские трели. Взошла луна, посветлело, и поблекли звёзды. Остатки снега заискрились в лунном сиянии, а тени от деревьев пересекали нам путь чёрными скрещенными силуэтами стволов и корявых веток. Мы бежали как герои Уэллса, попавшие на луну. Казалось, что полёт после касания поверхности длится целую Вечность, и это ощущение наполняло сердца восторгом. «Тех, кто любит свободу – пули брать не хотят!» -  на бегу пришла мне в голову строчка известной песни и я улыбнулся. Где-то незримо, но рядом с нами бежал и «Бонивур». Он тоже улыбался, глядя в щербатое лицо восходящей луны. Ах, магия Вальпургиевой ночи! «А как же белокурая бестия? Кто же проводил её домой?» - вспомнил, вдруг я, но не огорчился и даже не расстроился, а тихо рассмеялся!..